Евгеньич. Глава 4

     Аня нравилась мне тем, что, несмотря на свой фактически еще юный возраст, уже успела пройти определенную школу жизни, столкнулась лицом к лицу с проблемами, которые так или иначе преодолевала с высоко поднятой головой. Слабые мужики всегда выезжали на своих женщинах. Женщины всегда поднимали и своих мужиков, и детей, которых те зачали. Такой была и Анна Евгеньевна. Она двигалась вперед, не прогнулась и не сломалась после предательства непутевого мужа. Поставив перед собой цель, она маленькими шажками двигалась к ней сквозь буреломы неудач. Работала, подрабатывала, считала каждую копейку, но при этом никогда не унывала и всегда была уверена в том, что завтра будет непременно лучше, чем было сегодня. Такой была моя новая знакомая. И ее человеческие качества притягивали.
     Мы договорились с Евгеньичем о том, что временами будем видеться. Я ничего ей не предлагал, и она ничего не обещала мне, кроме того, что это была наша не последняя встреча. Мы и вправду стали встречаться, и я постепенно приучил Аню к тому, что она моя девушка, а я ее парень. Конечно, она противились, не соглашалась, отшучивалась, но я прекрасно видел, что ей приятно мое общество, моя компания и просто то незримое, что между нами происходило. Несколько раз я даже побывал у нее дома, когда Евгеньич протестировала меня на вшивость с разных сторон, и я эту проверку прошел, показавшись ей достойным кандидатом. Стоит ли упоминать о том, что всегда с нами была Юлька, ее дочка? И при этом меня почему-то не покидало ощущение того, что я абсолютно чужой на этом празднике жизни. Была счастливая мама, рядом с ней была счастливая дочка, а с ними был непонятный кто-то. Почему-то мне всегда казалось, что около Ани я нахожусь на птичьих правах. Что скоро наступит моя не самая замечательная осень, и придется улетать в какие-то дальние края, лететь в которые не было ни малейшего желания.
     Я чувствовал незримое присутствие ее мужа, отца Юли. Он никуда не исчез, он по сути никуда не ушел, он не умер. Он в любой день мог вернуться в семью, и тогда мои птичьи права автоматически активировались бы. Я никак не мог открыть девушку для себя, никак не мог открыться ей сам, хотя, безусловно, очень старался. Тень ее мужа преследовала Аню, и ни одна женщина мира, кто бы что мне ни говорил, имеющая ребенка от прошлых отношений, этим самым имеет на себе ничем не смываемое клеймо. Как бы эти отношения ни закончились, законный муж, путь даже и бывший, всегда будет вторгаться в вашу новую жизнь. Он будет платить алименты, будет приходить в ваш новый дом и забирать своего ребенка на короткие свидания, положенные ему по суду. Он будет видеть свою бывшую жену хотя бы фрагментарно, и ничего с этим не поделаешь. А ты... Ты стараешься, методом проб и ошибок воспитываешь чужого ребенка, читаешь ему сказки, покупаешь вкусности и одежду, и вроде бы постепенно начинаешь пускать это дитя в свое сердце, как вдруг приходит его настоящий отец, и ребенок с воплями радости несется в коридор и бросается на шею своему настоящему папе. А тебе остается лишь смотреть на все это со стороны. И в этой ситуации ничего не сделать! Нет у птицы такого права и никогда не будет.
     Придется либо терпеть, либо без объяснения причин просто вставать и уходить, прекрасно понимая при этом, что вот они – самые что ни на есть птичьи права в действии: птичьи права обняли родного папку, повисли у него на шее и не хотят отпускать. Ребенку без разницы, по какой причине расстались папа с мамой. Ребенок просто хочет любви и ласки от своего родного папки, а не от какого-то мужика, которому доверять как-то не хочется. И даже лучше, если бывший муж будет приходить к ребенку и забирать его раз в месяц, и ни в коем случае не чаще... Правда лучше. Представьте только, уважаемые мужчины, если бывший муж вашей женщины не появляется месяцами, не дает о себе знать, но ведь вы все эти месяцы только и думаете о том, что вот уж сегодня-то он обязательно свалится на вашу грешную голову и нарушит привычный ритм жизни, столь уже прекрасно сложенный только для себя самого, для новоиспеченной жены и ее ребенка, которого всеми силами вы пытаетесь назвать своим. Но и этого никогда не произойдет.
     У каждого ребенка должен быть свой отец, самый настоящий, и ребенок не нуждается в чужом дядьке с холодной и недружелюбной улицы, который сегодня может прийти, а завтра так же без зазрения совести молча уйти, травмировав этими приходами и уходами и без того хрупкую психику маленького представителя человеческого рода, не забыв при этом расстроить и саму молодую маму, которая в очередной раз доверилась мужчине и получила при этом по надеющейся на искренность шапке. К чему я все это? К тому, что принять Юльку по-настоящему, как своего ребенка, на тот момент своей жизни я так и не смог. Поначалу я пытался делать вид, что мне все нравится, что мы втроем выглядим выигрышнее, чем выглядели вдвоем без меня Аня с Юлей и сломанной коляской, которую, кстати, я выбросил и купил новую. Я пытался, я уговаривал себя, настраивал на нужный лад, на правильные волны, биоритмы и прочую ахинею. Пытался представить Юльку своей дочкой, но у меня ничего не получалось, как бы я ни старался. А я действительно старался, и усомниться в этом не было ни единой возможности.
     Юлька была всегда и везде. Я не мог до конца познать Евгеньича, не мог остаться с ней наедине, не мог понять, тот ли это человек, который так сильно запал мне в сердце в тот день, когда я ехал отбивать злополучный ларек, для моей ли жизни она, и стоит ли мне предлагать Ане попробовать жить вместе одной семьей. Все наши встречи проходили либо на улице в обществе коляски, когда я вырывался из пучины деловых поручений Дона, либо дома у девушки. Ни о какой романтике потенциально возможных свиданий не могло быть и речи – Юлю попросту не с кем было оставить, а мама Ани не сильно желала входить в наше влюбленное положение и посидеть с ребенком хотя бы пару часов. Мы договорились большую часть времени проводить дома, потому что таскать ребенка по улице тоже не казалось нам пристойной затеей.
     Первое время я еще как-то старался удивить девушку: дарил цветы, сумасшедшие по тем временам настоящие французские духи, пару раз доставал через обширные связи Дона дефицитные продукты. И это продолжалось бы еще долго, пока однажды я не принес такие же дефицитные и на ту пору только-только появившиеся детские йогурты для Юльки. И Евгеньичу они понравились куда больше цветов и духов, не говоря уж об огромной головке молочного швейцарского сыра и черной икре. И я вдруг понял одно – все мои жесты в сторону самой девушки в форме цветов и духов будут просто игнорироваться. Лучше было выторговать через людей Дона ящик йогуртов для ребенка – и я чудесным образом сразу получал как минимум месячный абонемент на добрую и поросячьими глазами смотрящую на меня Анну Евгеньевну. Такой вот у нас был период ухаживаний. Пару раз я пытался устроить ужин при свечах, но мало еще чего понимающая Юля так и норовила сунуть руки в огонь, и однажды все-таки добилась своей цели, после чего пришлось половину ночи провести с ней в ближайшей больнице, перевязывая обожженные руки. Естественно мне хотелось обниматься и целоваться, но нам практически не удавалось это осуществить. При ребенке мы оба стеснялись этого, а целоваться и обниматься украдкой в нашем возрасте, пожалуй, было зазорно. Да и не отошла так полноценно Аня от прошлых отношений. Этот процесс проходил у нее циклично: то она была открытая и расположенная ко мне, то вдруг замыкалась в себе, и тогда я понимал, что у девушки опять наступил период недоверия. Нет, вовсе не ко мне. Просто ко всем мужчинам.
     Полноценно в свое распоряжение мне удавалось получать Евгеньича только тогда, когда за окном давно стояла полночь, все сказки были прочитаны по несколько раз, и сама девушка, дико вымотанная за день постоянной и непрекращающейся стиркой, уборкой, готовкой, глажкой и прочими кошмарными домашними обязанностями, все-таки оставалась со мной один на один, и мне удавалось задать ей несколько вопросов или просто подержать за руку до того момента, когда ее просто вырубало у меня на руках от очередного нереально насыщенного дня. Но чаще всего она засыпала сразу вместе с Юлькой, прямо за чтением сказки, и я не имел ни малейшего права будить Евгеньича. Я сам себе не простил бы такого. Она весь день крутилась как белка в колесе. И я был лишним в их идиллии мамы и дочки, засыпая в одиночестве на диване в соседней комнате. И мы опять не были втроем, как бы я ни пытался в это поверить и сам себе такой сценарий нарисовать. Они были вдвоем, а я был всего лишь "непонятный кто-то".
     Конечно, я не мог не заметить, как рядом со мной Аня расцветала. Все-таки я довел ситуацию до того, что она перестала считать себя неудачницей, брошенкой, обиженной непростой жизнью и бывшим мужем женщиной. Она действительно старалась сделать счастливым и меня. Временами, когда спала Юля и не спали мы, я на пару десятков минут становился полноценно счастливым, но лишь на непродолжительный период времени, и потом все ее внимание вновь переходило на Юлю.
     Я так и не смог полюбить этого ребенка, такого родного для нее, но все-таки такого чужого для меня. На тот момент он для меня так и остался чужим – не попишешь и не попляшешь против этого факта, который был налицо. И если есть на этом свете мужчины, которые сумели принять и полюбить чужого ребенка, как своего собственного, поставить бы им памятник, да непременно каждому, без каких бы то ни было исключений. Они достойны этого! И никто, кроме них!
     Тем временем я продвигался по негласной иерархии нашей группировки очень быстро и стремительно, особенно после неожиданной смерти Лисова. Дон начинал все больше мне доверять, подпускать к себе и вводить в курс таких дел, о которых братва даже не догадывалась. Свободного времени практически не оставалось, и пришлось жертвовать личной жизнью. Я пообещал Евгеньичу, что обязательно вернусь к ней, как только смогу заработать достаточно денег, чтобы прожить на них всю жизнь втроем, ни в чем не нуждаясь. И мы жили бы втроем, как я и мечтал, как мы уже пару раз пробовали. Я обязательно бросил бы все то, чем занимался до того момента, и мы бы уехали из этой страны туда, где ни один бандит не смог бы меня достать, не смог бы напомнить о моем прошлом, не смог бы подкараулить безоружного и метко отомстить за своих павших товарищей. Я проводил бы больше времени с Юлькой, она к тому времени уже выросла бы и не совершала таких поступков, какие в силу своего возраста могла позволить себе совершать тогда. Наша мозаика могла стать единым целым, мы могли превратиться в крепкую и дружную семью. Мечтами об этом я жил, в этих мечтах я просыпался и засыпал, с этими мечтами я медленно, но верно становился правой рукой Дона.
     Чем ближе Дон подпускал меня к серьезным делам, тем больше денег я получал в качестве оплаты своего нелегкого и зачастую весьма опасного труда. Я скопил достаточную сумму денег, и решил сделать первый взнос на нашу будущую жизнь втроем, где все будет так безоблачно и хорошо, как я успел себе намечтать. На тот момент мы по-хорошему не виделись с Евгеньичем примерно полгода, и я успел изрядно по ней соскучиться. Я лишь изредка подкидывал ей деньги на питание Юльке и оставлял пару сотен долларов самой девушке на мелкие расходы. Но это были минутные встречи, и нам их было крайне мало, чтобы насладиться друг другом в полной мере.
     И вот я уже гордо подходил к ее подъезду, держа перед собой огромный букет роз, такой огромный, какой только мог себе позволить в то время, к такому ставшему мне родному подъезду, как увидел Юлю в объятиях мужчины, в котором я смутно узнал ее настоящего отца. Однажды Евгеньич показывала мне их свадебные фотки, и я не мог не признать в том мужчине ее бывшего мужа. Мои старые опасения обнажились слишком рьяно и откровенно. Получается, все это время я старался для безоблачного будущего чужой для меня девочки, мечтал о том, что однажды она назовет меня папой... И тут появляется ее настоящий папа. А мне остается лишь смотреть со стороны на всю эту картину. И Юлька правда обнимала его так искренне, так тепло смотрела в его глаза, как никогда не смотрела и никогда не посмотрела бы в мои, я был уверен в этом в тот нелегкий момент.
     Я застыл на полушаге, не смея разрушить их идиллию, затем накинул капюшон ветровки на голову и присел на корточки, словно бы завязывая шнурок. Цветы же разместил рядом с собой так, чтобы Аня, появившись на авансцене, никоим образом не смогла увидеть всю красоту их бутонов. В таком положении меня и мать родная не узнала бы, не то что Евгеньич, которая через минутку выскользнула из подъезда, кивнула отцу Юльки, взяла дочку за руку, и они втроем пошли куда-то туда, где точно не было меня. Но где были они. Были втроем. Они ведь так и не развелись, насколько я знал. Жили новыми жизнями, разными судьбами, но при этом с общим штампом в паспорте, что никогда меня не радовало. И это тоже вносило свою лепту в наши отношения и в мои пресловутые птичьи права. И как-то все сразу на меня навалилось, и я просто разозлился на Евгеньича и, наверное, даже обиделся. Не разобрался в ситуации, в себе, в ее поступке, был молод, имел на это право.
     Сплюнув за землю, я подобрал букет, предназначавшийся для Ани, и пошел в противоположную сторону. Как будто кто-то выбил из-под меня невидимый стул, на котором я только-только удобно расположился в ожидании будущих изменений в своей судьбе. Как будто я потерял смысл своего существования, который так долго искал и наконец-то нашел. Ничего больше не тревожило меня. Сердце, которое так сжималось в тот момент, когда я впервые увидел Аню со сломанной коляской, теперь молчало. Я добрел до какой-то трамвайной остановки и, особо не выбирая, подарил этот букет первой попавшейся на моем пути девушке. В те тяжелые времена даже скромный букет считался роскошью. Что же было говорить о букете огромном, да еще полученном от незнакомца. Я не стал ждать, пока меня будут благодарить, расспрашивать о причине такого поступка и искренне удивляться. Я насильно вручил цветы незнакомой девушке и просто пошел дальше, как будто ничего не произошло, как будто каждый незнакомый мужчина в нашей стране дарит первым попавшимся на своем жизненном пути девушкам охапки роз, ничего не требуя взамен. Что-то во мне тогда сломалось. Где-то внутри, где-то там, где когда-то екало, щемило и таинственным образом не давало спать по ночам. Все-таки она выбрала не меня, все-таки она была не со мной...
     С моим бешеным ритмом непростой работы долго горевать не приходилось. Я сосредоточил всю свою активность на ней, сублимируя свою накопившуюся злость и негодование. После смерти Лиса именно я стал правой рукой Дона, покрывшись несколькими слоями зависти многих пацанов, которые были вместе с Доном куда дольше моего. Но Дон почему-то доверял только мне, и я не собирался никому уступать свое козырное место. И сколько уже воды с тех пор утекло, и сколько заводов, сколько магазинов и разных цехов отбил я со своей бригадой для своего босса... Сколько мы вместе с ним прошагали с той поры... Я сделал все от себя зависящее для того, чтобы забыть Аню. И вот такая получилась встреча с Евгеньичем в Богом забытой деревне, с пулевым отверстием в боку. Каприз судьбы – и не иначе.