Посадил просо - бобов не жди

 Мне, вдруг, приснился медведь:
я отдыхаю на диване и поглаживаю суровую бурую шерсть, полагая, что это наш барсик.
  Медведь занимает большую часть дивана и с ним нелегко: он катается на спине, рычит в неге и пытается лизнуть мое ухо, между делом раздирая мягкую обшивку когтями из которой лезет белая вата. Я дергаю его за клыки, шлепаю по загривку – нам весело.
 Но, неожиданно (как это бывает во сне), у медведя на носу возникает большой прыщ. Достигая угрожающих размеров, он лопается и превращается в язву. Медведь теряет ко мне интерес и начинает реветь от боли.
 В комнату заходят два человека в черных куртках и вязаных шапках – они мне не знакомы и от них пахнет альдегидами.
 Один из них протягивает мне маленькую коробочку и говорит:
— Ты, сучья душа, испортил нашего медведя. Вот тебе мазь. Прочитай внимательно инструкцию. Будешь его лечить. Не вылечишь — порубим тебя на котлету и скормим Фикусу.
 Они уходят, а я начинаю лихорадочно изучать инструкцию, поглядывая на медведя, которого (оказывается) зовут Фикус.
 Ситуация меняется – Фикус решил, что это я испортил ему нос поэтому смотрит на меня как на готовый полуфабрикат. Я прилип к дивану с мазью в руке и закрыл глаза, надеясь, что это сон.
 Это как раз тот случай, когда я проснулся раньше будильника.

ВЧЕРА Я ЕЛ КИТАЙСКУЮ ЛАПШУ ГДЕ-ТО В ГОРОДЕ, КОГДА МНЕ ПОЗВОНИЛ РЕДАКТОР:
— Завтра, к трем часам дня тебе нужно оказаться в Шуе, на автовокзале.
 Редактор уточнил: «Это редакционное задание».

 Благодаря Фикусу я проснулся вовремя и побежал на станцию, рассчитывая  успеть на первый поезд.
 Перед закрытыми дверьми метрополитена выстроилась очередь; прибитая к стене  — чуть выше подбородка — табличка сообщала:

    ВХОД ПО НЕЧЕТНЫМ ДНЯМ — 05.40
    ПО ЧЕТНЫМ – 05.45

 Уткнувшись в мятые куртки и сонные затылки, я попытался  разгадать этот ребус – кому и зачем нужны эти пять минут?   
 Кому и зачем?
 «Затем, что метрополитен бывает щедрым только по четным», — сообщает грязная лестница, по которой почти круглосуточно стекают бледные уставшие лица, словно талая вода.
 Они стоят перед закрытыми дверьми и ждут пятиминутного подарка, обреченно переглядываясь. Чуть позже я делаю открытие – первый состав всегда набивается под завязку.
 Меня прижали своими альдегидами к двери два славянских брата уже наяву. Пристроив кулак к носу, я пересек Москву по ломаной кривой.
 На автовокзале кассирша сказала мне правду:
 — Автобус на Шую ушел.
 — Но, как же мне быть?
 — Езжайте в Иваново.
 — А что я там буду делать?
 — Не знаю, но все кто не попадает в автобус на
   Шую, едут в Иваново.
 — Хорошо, вы меня убедили, давайте один до Иваново.
 Салон автобуса был отделан тяжелыми гардинами с бахромой и кистями, будто это бордель из голивудского вестерна.
 Все кресла оказались заняты знакомыми альдегидами. Они прятались в обшивке и качались на бахроме, как на качелях. Грустное лицо водителя подтверждало — все альдегиды в автобусе уксусные.
 Я опять заткнул нос кулаком и стал дышать ртом, как рыба, пытаясь представить одометр, который считает пьяных ивановских мужиков вместо километров.
 
 АВТОВОКЗАЛ В ИВАНОВО
 УТОНУЛ В ГРЯЗНЫХ СУГРОБАХ
 В кафе — через дорогу — я не смог ничего съесть. На стеклянной витрине лежали: яйца с синими желтками под майонезом, оливье (заветренный) в пластиковой тарелочке, бутерброды с подсохшей икрой, протухшая селедка с луком и сухие булочки.
 Над головой весело кружили уксусные альдегиды, посмеиваясь:
— Что? Не нравится чистоплюй? Давай, топай отсюда.
 Но я не послушался этих братишек и заказал перцовки, заглянув в бессмысленные глаза буфетчицы.
 Потом сел в автобус – 40 рэ. До Шуи.

  На Шуйском железнодорожном вокзале туалета нет (искать уборную на автовокзале не имеет смысла, так как он представляет собой будку, облицованную белым сайдингом; сколько ни ходи вокруг этой будки в поисках «удобства», кроме недружелюбных шуйских взглядов ничего не найдешь).
 Внутри вокзала кассы задраены, как люки отправленного в утиль крейсера, а единственный пассажир – это глухой старик, который греется возле батареи.
 Куда смотрят шуйские краеведы?
 Здесь, на выходе в город, следует поместить информационный щит:

        ШУЯ – СТОЛИЦА БЕЛОЙ РОССИИ;
        КРЕСТЬЯНИН ФЕДОР ВАСИЛЬЕВ
        ЗАЧАЛ НА ШУЙСКОЙ ЗЕМЛЕ 87 ДЕТЕЙ;
        КОЛОКОЛЬНЯ ВОСКРЕСЕНСКОГО
        СОБОРА 49 САЖЕНЕЙ И 2 АРШИНА;
        ЗДЕСЬ РОДИЛСЯ «ВАНЯ-ТЕТЕРЯ»;
        КОЛОКОЛ ГЛАВНОГО СОБОРА ВЕСИТ
        1270 ПУДОВ;
        ПРИ ИВАНЕ ГРОЗНОМ БЫЛО МОДНО
        НОСИТЬ ФАМИЛИЮ ШУЙСКИЙ.

 В три часа я позвонил журналисту Ивану.
Журналист застрял в снегах под Владимиром и ждал пока приедет трактор.
— Поселяйся в большой шуйской гостинице, — кричал Иван в трубку.
 Его голос сопровождал шум и треск, будто он стоит на борту баржи, которую уносит в море шторм:
— Встретимся внизу. Или жди меня в номере.

 Я пошел пешком в центр искать пристанище.
 Дошел до Гостиного двора. Заглянул внутрь – по анфиладам гулял запах дешевой пластмассы, в отделе женского белья на потолке поселилась плесень.
 Через дорогу кто-то громко хлопнул дверью; она принадлежала лавке «Кубанские вина».  Там наливали любое минимальное количество из шести разных пакетов (они же букеты) – только подноси чарку.
— Вы не подскажите, как мне найти Grand Hotel Шуя, — спросил я у продавца после второй порции.
— Если вы шли из Иванова, то вы его прошли, — пошутил виночерпий.

«ТОТАЛЬНЫЙ РАСПАД» — ЭТО КОГДА РАСПАДАЕТСЯ КИРПИЧНАЯ КЛАДКА, ВНУТРЕННОСТИ СЕЛЬХОЗТЕХНИКИ, НАВОЗ, КРАСКА НА СТЕНАХ, НЕЙРОПЕРЕДАЧИ В МОЗГУ ПОЧТИ ОДНОВРЕМЕННО С ИДЕЕЙ БЛАГОПОЛУЧИЯ  «НАШЕЙ ЖИЗНИ»

 Grand Hotel Шуя сооружение для города крайне неуместное — эти три золотые звезды скупо освещают улицу Ленина энергосберегающим ядовитым светом напрасно. Образцы шуйской промышленности, сверкающие в витрине правее стойки ресепшн, настраивают на грустный лад: приезжему предлагают в качестве сувенира крепкую настойку и мыло ручной работы. Некоторые образцы продукта для гигиены имели форму вино-водочной бутылки.
 Если взять ножницы и вырезать Grand Hotel Шуя вместе с автостоянкой и куском тротуара, побитые временем беззубые купеческие постройки устроят дьявольский хоровод и пьяный дебош рядом с образовавшейся дырой.
 Я думал оно так и случится, когда уставший с дороги Иван стал подробно рассказывать официантке в ресторане отеля, как именно его вытаскивал из ямы трактор.
 Он, как всякий журналист, был предельно разговорчив, сразу располагал к себе роговой оправой и добрым словом. После третьей рюмки стал вдумчиво рассказывать, используя жесты дирижера, как правильно надо ходить на лося.
 Мы еще раз чокнулись, и Иван вдруг предложил:
— А хочешь, я возьму тебя на охоту?
— Нет, Иван, не пойду. Вдруг убью случайно лосиху. Придется платить. А у меня денег нет, — пошутил я, а сам подумал — «живодер».
 Иван немедленно прочитал мою мысль и сразу взял уклон в сторону идеи — «Правильные охотники — настоящие друзья леса».
 Когда речь зашла о рабочем материале, в масляных глазах корреспондента появилось выражение тоски: "Завтра потащим это бревно вместе".

 Если выйти из Grand Hotel Шуя и пойти пешком по улице направо, выпить по дороге крепленого кубанского вина, проигнорировать Гостиный двор вместе с Торговыми рядами и пройти дальше никуда не сворачивая еще километра три, можно выйти в русское поле. 
  Вдоль дороги видны деревни. Те, что дальше от трассы – мертвые: дома стоят, как деревянные гробницы.
 Шуя и окрестности – это осиновый лист, сгнивший по краям.
 Мы заехали в Гумнищи.
 Иван ввел в курс дела:
— Председатель колхоза «Наша жизнь» по фамилии Желудь организовала в шести банках заем средств на сумму шестьдесят девять  миллионов рублей. Заемщиками оказались колхозники. Деньги взяли на развитие аграрного предприятия, но развития не последовало. Бабки пропали, колхозное имущество распродали за бесценок. При этом шестьдесят семей должны шести банкам – каждая больше миллиона. Бывшие колхозники лишились средств к существованию. Их навещают судебные приставы. Некоторые серьезно нервничают. Кое-кто планирует самосожжение.
 Нас встречают две пенсионерки – Наталья Семеновна и Малика Бабаева. Мы сажаем их в машину и начинаем ездить по семьям. Часть семей живут компактно в отдельных квартирах на краю деревни.
 Квартиры – это четыре двухэтажных панельных коробки, которые дожили до наших дней только потому, что строители-монтажники оказались малопьющими.
 Иван спрашивает у Семеновны:
— И, что!? Вы все вот так взяли и подписали документы на такую сумму?!
— Так мы ведь ей доверяли. Она ведь наша кормилица. Сказала, что так надо и другого выхода нет.
 Иван решил удивиться: «Нет, ну вы в своем уме?»
 Глупое лицо Натальи Семеновны еще больше поглупело. У остальных жертв лица во время беседы глупели в той же последовательности — аккурат поле того, как Иван пытался возмущаться.
 Полдня прошло в потоке нытья, жалоб и наивных угроз председателю. Нас засыпали разоблачающими документами, и я из фотографа превратился в бродячий сканер.
 Одна пайщица, с брошенным на произвол судьбы всеми страстями лицом, заявила: «Пусть забирают все, только оставят нас в покое».
— И, что вы будете делать на улице? – спросил Иван.
— Помрем, наверное, — посмотрела виновато в пол пенсионерка.
 Пайщицу звали Анастасия. У нее есть сын и внук. Была дочь, но она умерла полгода назад прямо на ковре от разрыва сердца — как раз там, где сейчас сидит Иван с диктофоном.
  Внук торчит на балконе с сигареткой, а сын где-то бродит пьяный от безысходности.
 В соседней комнате у Анастасии стоит велотренажер, который давно уже описали приставы как самый ценный семейный объект.
 Я все никак не мог взять в толк,  зачем нужен велотренажер в тесной, завешанной сохнущим бельем, грязной квартире, которую обступило со всех сторон большое русское поле. Потом решил – детская мечта.
 Наталья Семеновна голосом старушки из богадельни, загибая пальцы, перечисляет злодейства Желудь:
— Имущество детского садика распродала, сто пятьдесят голов скота под нож, фермы по кирпичику, недостроенный дом по плитам, тракторы, сеялки, веялки – где они?
 Малика Бабаева ее перебила: «Связалась с какими-то черными – все сено увезли, картошку в поле так и не убрали. У нее везде своя лапа, а у них ее. Так свои лапы и греют».
 Они обе насели на Ивана и вылили на него пару десятков тонн подробностей – его диктофон затрещал по швам.

 Дом Желудь находился в пешей доступности, на противоположной стороне улицы. Малика сказала, что Желудь вот-вот приедет из Шуи. Мы вышли во двор с распухшими головами покурить.
 Мимо прошел сосед Анастасии Гена.
 Мне кажется, что Гена именно прошел, но обитатели четырех панельных коробок уверены  — Гену качают по двору тяжелые этанолы на качелях из настойки боярышника уже неделю.
  Он давно лишился всех заработков, от него ушла жена, а в опустевшей квартире отключили свет за неуплату. Теперь он напоминал обгоревший пень, который завернули в старую охотничью куртку.
 Гена качнулся в сторону пустыря, где возле помойки многодетная семья резала корову.

 Мое воображение рисовало Желудь широкими мазками: взгляд хищный и жадный, глаза подлые, взгляд подозрительный; дома дорогая мебель набитая приятными безделушками; во дворе стоит черный джип.

 Желудь – это крайняя часть административной системы. Ее охрана – местное УВД.
 Когда мы подошли к ее дому, во дворе залаяла собака. Неподалеку невзначай стоял полицейский уазик. Он нам весело помигал фарами.
 Мы выкурили по сигарете. Хозяйка вышла на улицу. Уазик дал по газам.
 Желудь оказалась веселой и румяной толстушкой в махровом халате. На голове у нее красовалась кепка-шестиклинка. Она вышла с бумажкой формата А4 и стала трясти документом перед нашими носами сразу перейдя в наступление:
— Здравствуйте. Корреспонденты? Очень приятно. Вот, здесь все отмечено и помечено. Даже печать есть.
— Можно мы в дом войдем. На улице холодно.
— Ну конечно.
 Она повернулась в сторону крыльца, и я увидел у нее на спине терпящий бедствие Титаник, который всей своей шелковой гладью устремился в морскую пучину «нарисованной» красными нитками.

 Обстановку в гостиной председателя Желудь, иначе как бедной не назовешь. Дом, конечно, большой. Комната просторная. Но видавшая виды стенка, набитая советскими фарфоровыми чашками — короткий удар в живот моему стройному образу финансового воротилы.
 Мы расположились на диване родом из шуйского «Мира мебели». На столе, возле окна, стоял компьютер. Он был включен. На экране застыл разорванный в клочья монстр – жертва Панкиллера.
 Иван достал диктофон; Желудь «бросила» устройство в бездну своего обаяния. Через минут сорок сладкой речи, густо замешанной на букве «О» мне стало казаться, что передо мной мать Тереза собственной персоной. Ей следовало немедленно выдать премию за гуманизм и сострадание.
  Она вытащила из буфета пластиковый мешок и высыпала на диван груду документов. Каждая бумажка в этой куче кричала: «Аллилуйя, Настасья Филипповна!!»

НА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ, СПК «НАША ЖИЗНЬ» ЭТО МРАЧНЫЕ РУИНЫ ИЗ СИЛИКАТНОГО КИРПИЧА, ДВА ПОЛЯ НЕУБРАННОЙ КАРТОШКИ, НЕСКОЛЬКО ТОНН РЖАВОГО ВТОРСЫРЬЯ И БОЛЬШЕ ШЕСТИДЕСЯТИ СЕМЕЙ, У КОТОРЫХ ИДЕИ КОЛЛЕКТИВИЗМА В ГОЛОВАХ НАПОМИНАЮТ ОВОЩИ В  ДАВНО ПРОСРОЧЕННОЙ КОНСЕРВЕ.

 Итак: Настасья Филипповна очень живой и энергичный человек с активной жизненной позицией, полная обаяния  и природного оптимизма побывала в обеих партиях – Единой и Справедливой; за двадцать лет со всеми нужными подружилась – нужные взяли ее в оборот, когда решили организовать сложную банковскую махинацию.
 Прямо по ее лбу и дивану проходит невидимая линия, которая делит эту сферу пополам. На левой половине, в дальних складках местности, шевелятся еле живые старушки в гнилых избах; справа бродят парни, до которых даже мы с Иваном сходу не доберемся, потому что между нами мешок с бумажками формата А4.
 Наша мать Тереза, в кепке-шестиклинке, очевидным образом находится у них на довольствии, о размерах которого  в нашей ситуации спрашивать как-то неудобно.

 Мы едем обратно в Шую. По дороге заезжаем к Малике Бабаевой за последней важной бумажкой. Я не очень понимаю, какую роль в этой истории играет инженер-строитель на пенсии, которая никаких кредитов не брала и к колхозу не имеет никакого отношения.
  А зря: потому что именно у Малики в доме оказалась дорогая мебель, набитая приятными безделушками, а во дворе стоял черный джип.

ПО УЛИЦАМ ШУИ БРОДЯТ ГОРОЖАНЕ В ВАЛЕНКАХ И КЕПКАХ-ШЕСТИКЛИНКАХ. ИНОГДА ОНИ СПОТЫКАЮТСЯ И ПАДАЮТ В ШИРОКИЕ РАЗЛОМЫ — МОЛОДЫЕ ОВРАГИ ТЯНУТСЯ ВДОЛЬ ДОРОГ, ОХОТНО ЗАПОЛЗАЯ НА ПАНЕЛЬ. К НИМ НИКТО НЕ СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ. ОНИ СМЕШНО БАРАХТАЮТСЯ НА ДНЕ ПРИСЫПАННЫЕ АСФАЛЬТОВОЙ КРОШКОЙ И СНЕГОМ. Я НАЖИМАЮ НА НЕВИДИМУЮ КНОПКУ, И ГОЛОГРАММЫ ИСЧЕЗАЮТ. «ИВАН, КУДА ПОДЕВАЛИСЬ ВСЕ ПРОХОЖИЕ?» — ИНТЕРЕСУЮСЬ Я НАПОСЛЕДОК. ИВАН ГОВОРИТ: «ПОЕХАЛИ ДОМОЙ, ПОЗДНО УЖЕ».


 ЧЕРНЫЕ ПОРОСЯТА
 
 В середине лета я оказался не у дел. Пошел третий месяц тотальной пустоты. Солнце раскалило старый бетон нашей жилой коробки вместе с пустым холодильником, диваном и потолком, на котором я с утра до вечера раскладывал пасьянс из разнообразных фраз.
 В такие дни в душе поселяется тревога; я костенел, каменел, и меня давно уже облюбовала стая стервятников в качестве скамейки для перекура.
 Этим летом, ближе к обеду, улица становилась похожа на внутренности тандыра. На прогулке кровь начинала закипать, а я не мог  купить даже бутылку минералки, поскольку пропил остатки гонорара еще на прошлой неделе.
 У меня есть друзья, которые умирают на работе все дни напролет. Некоторые из них в курсе моего тотального безделья.
 Они говорят: «Мы тебе завидуем. У тебя есть время подумать о жизни. Ты — свободный художник».
 Наконец, когда июльские протуберанцы собрались развеять меня по двору как сухую листву, а я все еще не знал с кем поделиться своей свободой, позвонил Вася и изможденным голосом предложил:
— Составишь мне компанию? Сгоняем за Можайск. Материал о фермерском хозяйстве, так что угощение обеспечено. Можешь сделать фоторепортаж, но журнал «Русский репортер», скорее всего, использует кнопку Delete, когда увидит твои фотографии — у них там своя банда.
 Я подумал — «ПОСАДИЛ ПРОСО, БОБОВ НЕ ЖДИ» и согласился.

 На железнодорожном вокзале города Можайск нас встретила некто Настя.
  Ее старенькая Тойота быстро достигла трассы М1 и километров через десять свернула на проселок.
  Скоро появились ворота частной территории. Сразу за воротами, на развилке, задрав гордо морду вверх стоял на каких-то чурбаках лишенный колес зеленый Москвич. Автомобиль напоминал труп, который выставили напоказ в качестве устрашения.
 Мы вышли на пыльной дороге, вдоль которой тянулись столбы, на которых висел черный электрический кабель. Его следовало закопать, но кому нужны такие сложности?
 Вдали виднелись бревенчатые коровники и конюшни.
 Вася выполз из Тойоты и стал разглядывать стог сена прибитым к земле взглядом. Его совсем недавно выпустил из своих цепких рук редакционный дедлайн, поэтому он смотрел на окружающую действительность как на двадцатидюймовый монитор.

МЫ СТОЯЛИ ПОСЕРЕДИНЕ ЧАСТНОГО ВЛАДЕНИЯ, КОТОРОЕ МОЖНО НАЗВАТЬ ТАК – ЭКОФЕРМА «ЗЕЛЕНЫЕ КЛЮЧИ». НО ЕСЛИ ИМЕТЬ В ВИДУ МЕСТНЫЙ ВОДОЕМ, ТО ЦВЕТ МЫ РЕКОМЕНДУЕМ  ВЫБРАТЬ ДРУГОЙ. ГЛАВНОЕ НЕ ОТКАЗЫВАТЬСЯ ОТ СЛОВА КЛЮЧИ, ТАК КАК НА ФЕРМЕ ИМЕЮТСЯ РАЗНООБРАЗНЫЕ ГОСТЕВЫЕ ДОМИКИ, А ОНИ ВСЕ ЗАКРЫТЫ НА ЗАМОК. СЛЕДУЕТ ТАК ЖЕ ПЕРЧИСЛИТЬ БОНУСЫ И ИЗЮМИНКИ: 1 – ВЫПАС ОВЕЦ; 2 – ПРОГУЛКА НА ЛОШАДИ; 3 – ПОСЕЩЕНИЕ МЯСОБОЙНИ; 4 – СБОР ПЕРЕПЕЛИНЫХ ЯИЦ; 5 – РЫБАЛКА НА БЕРЕГУ ОЗЕРА.

 Настя рисует карту фермы в воздухе, используя разнообразные жесты:
 — Нам принадлежит болото, берег озера, ручей, заливные луга и, во-о-он то поле. Там, за мясобойней ресторан и гостевые домики. Сейчас территория не огорожена, но скоро мы обнесем ее оцинкованным железом.
 Я от нечего делать стал фотографировать живность, которая попадалась по дороге.

 Вдали, возле ржавой полевой кухни, которая уткнулась боком в траву, как подбитый танк, появились хозяева.
  Это пожилая семейная пара — Глеб Николаевич и Мария Федоровна. Выглядят они, как заурядные инженеры.
 Между тем эти люди владеют тремя крупными заводами по производству электрооборудования, два из которых в Италии. Имеют виллу в Ницце, партнеров по бизнесу в Норвегии и являются прямыми конкурентами компании Шнайдер Электрик.
 Глеб Николаевич привез из Италии печь для стейков, которая стоит на заднем дворе ресторана в разобранном виде.
 Мы идем туда.
 Как всякий деловой человек Глеб Николаевич решил совместить два дела: собрать печь и побеседовать с журналистами.
 Мария Федоровна сказала, что пойдет ставить самовар, и скрылась в самой большой избе.
 Фермер вызвал по телефону помощника; тут же появился на велосипеде пожилой суетливый рабочий по имени Шура. Он был сильно старше Николаевича и сразу стал вести себя как лакей.
 Я сходил за стульями, и мы с Васей стали наблюдать, как на залитой бетоном площадке стремительно складывалась и скручивалась стальная электронно-дровяная «сковородка» размером с небольшую трансформаторную будку.
 Солнце повисло в зените и нагрело бетонную площадку так, что мы стали дымиться и подгорать раньше времени. Дело шло к тому, что когда очередь дойдет до говяжьих стейков, ими начнут угощать человеческие.

 ИНТЕРВЬЮ
— Итак, Глеб Николаевич, вы решили организовать ферму. С чего все началось?
— Началось все с рыбалки. Мы удили рыбу с друзьями вон на том берегу. Место понравилось. Я пошел к председателю и купил у колхоза окрестности озера.
— А дальше что?
 Глеб Николаевич стоял в замешательстве перед печкой. Он держал в руке стальной лоток, не зная, куда его пристроить.
— Мы с Марией Федоровной ездили по району. Искали рабочих. Рабочие – это таджики. В одном поселке мы увидели яму.
— Яму?
— Да, яму с поросятами, — фермер на секунду отвлекся, — Эй, Шура, принеси инструкцию.
  Шура стал рыться в ящике.
— В яме сидели сорок поросят, и все они ходили под себя. Эти животные жили в луже из собственного дерьма в поселке у таджиков. Нам стало их жалко, поэтому мы их выкупили.
 Вася положил ладонь на голову и уже клевал носом. Было видно, что задавать вопросы ему невмоготу.
  Я решил помочь другу:
— История предприятия началась с грязных дерьмовых поросят?
— Пришлось строить свиноферму. – Шура, давай вот здесь, — крепкие руки помощника ухватились за стальной торец и приподняли печь — хозяин подложил чурбан под левый угол. – Ну вот, теперь будет стоять ровно.
 Глеб Николаевич стал складывать дрова в топку. Потом закрыл дверцу и в задумчивости посмотрел на меня:
— Самым сложным, оказалось, найти подрядчиков. Кто будет строить? Нам нужна традиционная архитектура – дома из бревен.
— И что, в Подмосковье нет подрядчиков?
 Глеб Николаевич не стал проецировать на нас основной капиталистический принцип – «потратил рубль, заработал тысячу». Но суть заключалась именно в нем: они поехали в Вологодскую область, что бы как следует сэкономить на строителях.
 Там, в одном из медвежьих углов Глеб Николаевич с Марией Федоровной нашли дикую строительную артель под руководством Зыбана.
 Зыбан сидел на бревне возле сарая не очень трезвый.
  У них произошел деловой разговор:
— ВЫ И ЕСТЬ ТОТ САМЫЙ ЗЫБАН?
— ДА, Я ЗЫБАН.
— МЕНЯ ЗОВУТ МАРИЯ ФЕДОРОВНА. А ЭТО
  МОЙ МУЖ, ГЛЕБ НИКОЛАЕВИЧ.
— ОЧЕНЬ ПРИЯТНО, А Я ЗЫБАН.
— НАМ СКАЗАЛИ ВЫ МАСТЕР-СТРОИТЕЛЬ.
  УМЕЕТЕ СКЛАДЫВАТЬ СООРУЖЕНИЯ
  ИЗ БРЕВЕН.
— Я? МОЖЕТ БЫТЬ. ВАМ ЧЕГО НАДО.
— НАМ НУЖНЫ СООРУЖЕНИЯ ИЗ БРЕВЕН.
— ИЗ БРЕВЕН? АГА. ВИДИТЕ БРЕВНО, НА КОТОРОМ Я СИЖУ?
— ВИДИМ. ОНО ОЧЕНЬ ДЛИННОЕ.
— ЕСЛИ ВАМ НУЖНО СООРУЖЕНИЕ
     ТАКОЙ ДЛИНЫ, ТОГДА Я СОГЛАСЕН.
— ДА. У НАС БУДЕТ ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ ФЕРМА.
     НАЗОВИТЕ СУММУ.
— НАДО ПОДУМАТЬ.
— КАКАЯ У ВАС МЕЧТА?
— ДОМИК У МОРЯ.

 Артель Зыбана – это такие лесные работяги, которые на гребне запойной волны умудряются складывать дачи вологодским бандитам по всей области.
 Зыбан с бригадой перебрался под Можайск и скоро работа закипела. В поле, на берегу и в лесу выросли многочисленные хозяйственные постройки. Появилась даже часовня.
 На территории стало многолюдно. Бок о бок работали русские мужики и таджики. Вологодские время от времени впадали в запой, а таджики тупили – и те, и другие подворовывали.
 Фермер не удержался и решил пожаловаться на артельщиков:
— Только начнут работать, бац – скобы и гвозди кончились. Давай, вези их в магазин. Потом обед. После обеда выясняется — проволоку забыли купить. Опять – давай на рынок. Еще день в разгаре, курево вышло – стоп работа.
— Выходит, вы купили себе проблему?
— Я купил себе сто проблем. Одна из них: куда девать продукцию? Молоком свиней кормим. От овец шерсти — знаешь, сколько? Приходит один «бизнесмен», валенки катает. Сосед. Так я ему шерсть, он мне валенки – натуральный обмен.
 Вася, вдруг, оживился:
— Никто не берет экологически чистую продукцию?
— Берут, но по низкой цене. Поставщики ресторанов.
— Неплохо устроились.
 Глеб Николаевич — хороший человек — готов свою продукцию раздаривать:
—  Возиться с продажей перепелиных яиц и мяса не хочется. Итак — жизнь напряженная. Скоро обнесем территорию забором.
— Зачем?
— Жители деревни замучили, ходят по берегу. Устраивают пьянки. Я говорю, не надо здесь ходить – не понимают, — Николаевич подозвал Шуру. – Давай, неси мясо.
 Мы с Васей оживились.
— Я объясняю одному мужику: вот сам посуди, я зайду к тебе во двор и буду шляться по огороду.Тебе это понравится? — А он мне говорит: «Так там, на берегу вся наша родня из поколения в поколение рыбачила». Ну, не дурак ли?
 Малоимущие соседи фермера не любят. И в самом деле, как можно любить барина, который гнет примерно такую линию:
— Вот скоро построим школу мастеров. Прялки уже закупили. Потом бассейн, для гостей. У нас уже учатся и работают неграмотные деревенские дети.
— А чему вы их учите?
— Народным ремеслам. Некоторые уже самостоятельно водят трактор.
 Мне стало дурно – передо мной сидела княгиня Тенишева собственной персоной в клетчатой рубашке и спортивных штанах фирмы Найк.
 Шура принес мясо, которое тут же отправили в печь; мимо проехал паренек, на маленьком тракторе.
 «Интересно, умеет ли он играть на балалайке?» — задал я себе неожиданный вопрос.
 На террасе ресторана появилась Настя. Пока мы беседовали, она успела съездить в Можайск по поручению Марии Федоровны: оказалось в ресторане закончились спички. Заодно Настя привезла сорок рулонов туалетной бумаги и сигареты.
 Настя менеджер. У нее есть коллега по имени Агрофена. Эти две милые девушки с ангельскими характерами, которые без ума от животных, живут на ферме. На их плечах домашние заботы.
 Агрофену я увидел на кухне, куда ходил остудить под краном голову. Она прошла мимо с горкой пирожков на подносе. Таким образом, я познакомился со вторым менеджером, ее длинной косой и сарафаном. Сарафан выдающаяся часть ее туалета – еще не вечер, а маскарад уже начался.
 Глеб Николаевич говорит:
— У нас гостевые домики класса стандарт, люкс и полулюкс. Вон те, на берегу озера, которые ближе – это люкс.
 Туда, будто указывая на шеренгу русских шале, тянется по небу тяжелый электрический кабель, на все тех же необтесанных столбах.
— И почем ночь романтики в полулюксе?
— От четырех тысяч, — фермер посмотрел в сторону Насти с сожалением. – Настюша, съезди к Михаилу, пусть лошадей стреножит и выпустит в поле. – У меня ведь, как заведено, — вернулся к теме экотуризма Николаевич, — хочешь заработать – трудись, ищи клиентов. Получай свой процент.

НАСТЮША ВЗАИМОДЕЙСТВУЕТ С ТАДЖИКАМИ, ВОЛОГОДСКОЙ БРИГАДОЙ (КОТОРАЯ ТУТ УЖЕ ВСЕХ ДОСТАЛА), КОРОВАМИ, КУРИЦАМИ, СВИНЬЯМИ, ЛОШАДЬМИ, БАРАНАМИ, ОСЛАМИ, КОЗЛАМИ, ПЕРЕПЕЛАМИ И МОЖАЙСКОМ, КУДА ЕЕ ПОСЫЛАЮТ «ЗА СПИЧКАМИ» РАЗ ШЕСТЬ НА ДНЮ. ПО НОЧАМ ЕЙ СНЯТЬСЯ БОГАТЫЕ КЛИЕНТЫ В ВИДЕ ЗОЛОТОГО ДОЖДЯ.

 Наконец, нас пригласили в дом, есть мясо. Стол сервировали на пять персон. Принесли графин с самогонкой. Появилась Мария Федоровна.
 Я думал, Глеб Николаевич предложит помолиться, но обошлось.
 Все загремели вилками и ножами. Разлили и выпили по рюмке. Настю посадили за стол для компании (она же гид). Появилась Аграфена с пирожками.
 Немножко поговорили о фермерских продуктах и как—то незаметно перешли к теме электрификация страны. Мария Федоровна вспомнила о наболевшем:
— Вот как вы думаете, какая главная наша российская проблема?
 Мы с Васей переглянулись, как бы спрашивая друг у друга – «Какая?»
— Я вам скажу, — занесла нож на русскую действительность Мария Федоровна, закончив тискать вилкой стейк, — почти сто человек повышали квалификацию в прошлом году на территории Италии, и что? – Тук-тук — нулевой результат. Я этого не понимаю.
— Получается, проблема в том, что вокруг все дураки.
 Вася решил блеснуть эрудицией:
— Это, как у Лескова: «ЧТО БЫ НИ ДЕЛАЛ РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК, А ВСЕ ЕГО ЖАЛКО».
 Глеб Николаевич слегка нахмурился и разлил еще по одной.
— Стейк получился что надо. Не зря печь собирали, — сказал я.

 На станцию нас отвезла Настя. Она охотно простояла с нами на платформе полчаса, в ожидании электрички. Можно сказать это были душевные проводы. Она смотрела на нас, как на двух павлинов, которым приходится возвращаться в зоопарк.
 Уже в вагоне Вася подвел черту: «Вот дерьмо, диктофон сломался».