Величие и крах Ивана Владимировича

Иван Владимирович был простой парень. Так, по крайне мере, казалось со стороны. Однако, себя он таковым не считал, предпочитая внутреннюю смуту своей души, чем-то похожую на шизофрению, скрывать за яркой индивидуальностью личности, особым путем и уникальной идеей, придававшей его серой жизни красочный смысл.
Жил Иван Владимирович в типовом одноэтажном домике с двумя комнатами и кухней времен брежневского застоя. При домике был достаточно крупный огород и фруктовый сад, а в отдельных местах по краю стояли мастерские и складские помещения. Хозяйство досталось Ивану Владимировичу по совхозной линии, так что помимо него отдельные дальние участки земли, а также мастерские использовались им совместно с такими же идейными друзьями. И хотя большинство из них принадлежали к иной культуре и языку, работали они дружно и весело, правда, никогда не перерабатывали. Смысла в этом не было, больше все равно не получишь. Плоды земли отдавались Иваном Владимировичем и товарищами в квартальный пункт приема, лишь часть оставалась для себя, но ее хватало. Всё остальное, что удавалось наковать в кузне или смастерить в мастерской, оставляли себе, разве что если старший по улице срочно призовет, делились, но с неохотой.
Жили они так долго и счастливо и души друг в друге не чаяли. Одно лишь разочарование было. Жил в соседнем квартале землевладелец, Евгений Джонович. Богатый был мужик и хитрый очень. Как говорили у них в квартальном комитете, вечно всех обманывал и пытался выгоду любым путем свою заиметь. Но Иван Владимирович не грустил и не злился – всем было известно, что хозяйство Евгения Джоновича вот-вот развалится, так как посадки у него неправильные в огороде, да и дом на дешевом фундаменте стоит, и вообще у него карма в свинячьем стойле извалялась. Правда, Евгений Джонович нет-нет, да залезал в чужие огороды в соседних кварталах, заставляя напрягаться соседей. Иногда доходило до скандалов и драк. В такие моменты Иван Владимирович томился нежной и требующей справедливости душой. Невмоготу ему было знать, что где-то большой и наглый Евгений Джонович обижает слабых и в такие моменты, он подзывал пацанов со своей улицы, и засылал под прикрытием в соседний квартал, где они с палками налетали на Евгения Джоновича вместе с родственниками обиженного. Джонович, правда, сам не дурак, все понимал, так как всех пацанов знал в лицо, но игру принимал и делал вид, что не признал пополнений. Правда, вскоре оказывалось, что и в склоках Ивана Владимировича в соседних кварталах возникали странные пацаны, ну или просто у противной стороны оказывались в руках новые большие палки (явно Джонович через забор подкидывал). Так и жили они, сами себе довольные. Был еще брат сводный Чун Линович, но с ним они то дружили, то морду били. Агрессивная родственность. Так бы и продолжалось, но случилось непредвиденное.
К концу очередной склоки в соседнем квартале, в которую влез Владимирович, защищая честь и достоинство хозяйки от приехавших издалека двоюродных братьев, Владимирович вернулся домой опустошенный и уставший и сразу завалился спать. Проснулся утром, а вокруг крики, возня какая-то. Выходит он во двор, а там соседи его, соратники по участку собачатся, кричат, четверо морды друг другу бьют, трое в конце огорода на своем куске забор уже ставят, оттяпывая колючей проволокой кусок земли с кузней, одному жена по морде хлещет веником, остальные галдят. Что стряслось? – кричит Владимирович в ужасе. А они ему – что стряслось? А вот сходи в пункт приема и узнаешь! Побежал Владимирович в пункт приема – а он закрыт и объявление на входе в три пункта.
С завтрашнего дня:
- довольствие отменяется – жить будете только на пенсию (8 000 рублей);
- все продукты теперь принимаются за треть цены;
- продукты из кузни и мастерской больше не принимаем.
Опечалился Иван Владимирович – пропал особый путь и уникальная идея, как прожить теперь на гроши самому непонятно. Пришел домой, а там все соседи уже заборы понаставили и отгородились. Каждый теперь сам за себя.
Закрылся Владимирович и давай пить беспробудно. День пил, два пил. На третий стук в дверь.
Открывает дверь, а на пороге Евгений Джонович, а с ним еще с соседнего квартала фермеры-производственники Антон Францевич и Герман Геннадьевич. Зашли, водочку на стол поставили, усадили грустного Владимировича на лавку и говорят.
Послушай Иван Владимирович, видим плохо тебе совсем. Мы люди честные, порядочные. Предлагаем тебе сделку – давай мы твой огород, да мастерские в аренду возьмем, а тебе за них будем бутерброды, молоко и водку каждый день приносить. Взглянул на них грустным взглядом Владимирович, а они ему сразу же – не грусти Владимирович, бери пример с соседей – вон они также живут и ничего, хорошо себя чувствуют. Трое даже готовы в аренду сдаться полностью. А что? Делать ничего не надо, ешь да пьешь и жизни радуешься.
Вздохнул Владимирович, махнул рукой – эх, ладно, забирайте. Потерли руки гости, вытащили на стол Бигмак с йогуртом и бутылку водки и ушли довольные, а Владимирович напился и спать лег, да только недолго спал. Вновь в дверь постучались.
Открыл дверь Владимирович, а там пацаны с улицы, которых он в соседние кварталы гонял когда-то. Ты, говорят, Владимирович нынче неплохо зажил с соседями по кварталу, делиться надо. Мы тебя от соседских пацанов защищать будем, а откажешься - все заберем. Почесал репу задумчиво Владимирович и отдал пацанам половину Бигмака и водки по 100 грамм налил. Больше в тот день с ним ничего нового не происходило.
Так потянулись тоскливые дни. Лежал Владимирович на диване, пил водку и думал о былом величии в то время, как огород его чах, а мастерские ветшали. Мало что на самом деле использовалось гостями, хотелось им лишь унижения одного испытываемого Владимировичем увидеть.
  Но вот однажды, в новогоднюю ночь, пришел к Владимировичу новый участковый. Сели за стол, налили водочки. Участковый и говорит – ты Владимирович, бросай хандрить. Времена нынче меняются, пора подумать о себе, огород поднять заново, надо что-то делать уже. Владимирович сначала хотел поспорить, а потом махнул рукой и говорит – да я ж не против, да только смысл в чем?
Участковый поглядел на него внимательно и говорит – быть человеком, вот в чем смысл. Позоришься на весь квартал, а у самого самый большой дом с огородом, мог бы и человеком стать. Да и братья твои страдают - вон двоюродного твоего недавно совсем по миру пустил Джонович из соседнего квартала. У него там с детьми склока была, так Джонович настолько всех между собой стравил, что и дом спалили (не без его участия, конечно), и брат твой теперь в сарае живет, а сыновей всех в тюрьму отправили.
А с пацанами, что делать? – спросил Владимирович, они как узнают, что я работать стал, сразу больше потребуют.
А пацанов я беру на себя, - отрезал участковый, хлопнул еще стопку водки, одел фуражку, отдал честь и скрылся во тьме.
Дела, - подумал Владимирович. Но, может и правда, пора уж себя привести в порядок. А то я лежу на диване, а надо мной все потешаются, а особенно этот подлец Джонович.
И вот настало солнечное утро первого января нового года, а с ним и первый день надежды Владимировича на светлый путь в новой жизни. Вычистил он свой старый дом, вырвал сорняки в огороде, подлатал оставшиеся сараи и мастерские. Жизнь понемногу расцветала, но проблема была в том, что слишком медленно и вяло все шло. Не терять духа ему помогал участковый, ставший частым гостем в доме и главным советчиком.
Так бы и жил Владимирович долгие годы – скромно, но со вкусом, но тут появился я.
Меня зовут Барелль Ойлович, финно-бурят арабского происхождения и неопределенного возраста. О профессии моей смысла рассказывать нет, все что скажу - у меня частые командировки, как, впрочем, и у многих моих сиамских братьев-близнецов, коллег по работе. И вот, в один весенний свежий день, меня командировали в квартал Ивана Владимировича – пожить, да понаблюдать за жизнью аборигенов.
Иван Владимирович мне обрадовался, хотя и не до конца понимал кто я такой. Я сразу предложил ему снять комнату. Таким образом, Владимирович получал, дополнительно к своим 8 000 рублей, ощутимую финансовую прибавку, да плюс с мастерских нет-нет, что-то и продавал в соседние кварталы. В общем, зажил Владимирович со мной хорошо и богато.
Хорошо помню, когда заезжал я к нему на жилье, обстановку его. Домик был большой и уютный, да вот только старый очень. Стены облезлые, мебель покосившаяся, в потолке трещина приличная. Огород, правда, он свой хорошо вспахал, хотя и немало ему помогали Антон Францевич с Германом Геннадьевичем - они в то время в своем квартале объединились вместе и еще и остальных соседей активно сманивали числом до 27 домов, 3 из которых были бывшими общими соседями Владимировича, которые первыми отгородились вместе с кузней. Помогал ему и Джонович, хоть и намного меньше. С ним вообще странно было – вели они себя, весьма агрессивно, как враги, но, в то же время, втихую, совместно все делали, как по привычке, стесняясь, чтобы другие не видели. Этакая принципиальность на людях с практичностью в делах. А вот мастерские с сараями совсем чахлые стояли, разве что кое-где стенку подлатает Геннадьевич или Францевич, да и то под свой стол на арендуемой стороне.
С этих пор зажил Владимирович, как король. Еду стал заказывать из ресторанов, стейки, суши, хамон. Бассейн себе построил с джакузи в огороде, пить стал исключительно виски и джин, запивая ими кокаин и поливая шлюх. А один год даже устроил всеквартальные игры по метанию надутого туловища козы, чем очень был горд, так как такое мероприятие, с участием представителей всех домов совхоза, не каждый способен выдюжить. В общем, гулял по полной программе, не просыхая, не забывая собственное сомнительное величие в глазах соседей накачивать. Смотрел я на него часто и удивлялся – вот человек, вчера страдал, сегодня весел, и ничего ж не делает, чтобы сохранить и приумножить, как будто я у него вечно снимать буду его комнату. В это время, на почве беспробудного пьяного счастья, родилась у Владимировича новая личностная идея. В честь нее он даже часовенку себе отгрохал в огороде и в ней, под алтарем деньги складывал, фондом будущих лет называл.
Но так не могло вечно продолжаться. Стали они с Джоновичем ругаться все чаще – Владимирович по пьяному делу все норовил его оскорбить, да былые заслуги припомнить. Джоновичу не с руки было дать Ивановичу по морде, уж больно сильно капиталы срослись. Но нагадить он был молодец. А тут, как на руку, у соседа Владимировича – Петро Тарасовича, начались семейные разборки в доме. Да так серьезно начались, что ленивого и зажравшегося Тарасовича родня на мороз выкинула, и даже сала с горилкой не дала на дорожку. Пришел Тарасовичу к Владимировичу жаловаться, в чулане поселился и давай горевать. Благо капиталы свои предусмотрительный Тарасович в часовенку Владимировича подкладывал. А Владимирович разозлился, помахал рукой в форточку и крикнул, что, дескать, еще покажет кузькину мать неблагодарным родственникам соседа, с которым в былые светлые годы один огород вспахивали. Джонович же тем временем купил печенья и пошел к новым владельцам на чай, да и приластился. Наобещал им денег много и помощь в становлении хозяйства на первое время. Владимирович же в очередной раз напился и давай думать, как же подлецам отомстить. Решил он так – есть у соседей, на придорожной территории сад персиковый с беседкой, раньше он общий был, там все любили отдыхать, а с тех пор, как соседи разошлись, Тарасович его себе под шумок забрал. Никто не возражал, так как было грустно в те годы жить и не до того. Да и в сад можно было свободно ходить, Тарасович не мешал. Вот этот сад и заберу, - подумал Владимирович и позвонил пацанам. А заодно и сарай, что на границе участка Тарасовича тоже. Родня Тарасовича такого подлого удара не ожидала, и в саду быстро появился новый забор, а вот в мастерской пацаны надолго увязли, так как родня своих пацанов успела привести. Увидел Джонович, что Владимирович творит и говорит – ах, так! Не буду я тебе больше деньги занимать под семена, сам огород расти, как хочешь. А Григорьвич с Францевичем и их соседи Джоновича тоже поддержали. Владимировича взяла обида (и гордость за себя взрослого и сильного). Он им в ответ крикнул через забор, что культяпку красную им на воротник накидывал, вот пусть на нее свои деньги намотают, а заодно пускай своей едой подавятся. И решил, что сам будет себе еду растить, а ту, что притащили ранее, в огороде за туалетом растоптал по совету одного чубатого пацана. Вот только он уже забыл, как огород возделывать, а потому позвал пацанов с улицы с огородом ему помочь.
Тем временем Джонович не дремал. Еще в одном квартале, за пару лет до этих событий прошла волна недовольств среди семейств, несколько деспотичных отцов было выкинуто на мороз. И везде сценарий был похожий – тут же или в процессе, заявлялся Джонович с друзьями и предлагал корыстную помощь новым хозяевам. Некоторые почтенные отцы семейств такого позора не выдерживали и помирали. Но в одном доме все пошло не так, семья оказалась серьезно злая, подключились все пацаны с района. В итоге дом разбомбили в пух и прах, а противники разошлись по сараям и вяло переругивались. Владимирович узнал об этом доме сразу после истории с Тарасовичем и решил – вот он, шанс показать подлецу Джоновичу чего он на самом деле стоит, отомстить за годы унижений. И послал в тот дом к старшему брату семейства своих пацанов, в то время как Джонович помогал младшему брату отбиваться от набежавших невесть откуда чужих пацанов, бомжей и цыган, параллельно покрикивая старшему, что дом не его и пора тому убираться. В общем, началась у них там массовая вялотекущая перепалка – Джонович кричит на Владимировича и старшего дома, Владимирович на Джоновича и младшего в доме и все вместе они делают вид, что выгоняют цыган с бомжами и чужими пацанами из соседних сараев. А тут еще беда пришла нежданно. Дело в том, что Иван ходил в тот дом, через участок соседа Керима-Оглы, к которому его пацаны летом любили в баню ходить и у которого Владимирович брал вкусные помидоры. Керим-Оглы хорошо дружил с Джоновичем и имел свои интересы в разрушенном доме, но как-то вот обходили соседи эти вопросы плавно всегда. И тут, когда Владимирович с горбылем в руках в очередной раз ломанулся выбивать цыган из сарая разрушенного дома, Керим-Оглы взял и метнул ему сапогом кирзовым прям в спину так, что Владимирович мордой в грязь шлепнулся. Отряхнулся удивленный Владимирович, а Керим ему через забор и кричит, дескать, там мои цыгане и ты их не трожь. Ах, твои! – впал в гнев Владимирович, ну ты еще пожалеешь. И ушел окольными путями домой. С тех пор запретил он пацанам в баню к Кериму ходить и помидоры у него брать, а те, что остались, растоптал за туалетом по традиционному совету чубатого.
Тревожно потянулись дни, половину дня проводил Иван в боях у разрушенного дома, половину бухал дома. Жили так, пока в компании моей проблемы не начались. Платить мне стали мало, и я съехал из комнаты Ивана Владимировича. Ох, как же он бедный страдал душой, в которой только народилась у него новая идея. И богу молился в своей часовне и мантры читал себе и пацанам. Уговаривал всех, что это ничего, что я уезжаю, они перетерпят и станут сильнее, а там, глядишь, компания моя восстановится, и я вновь вернусь. Даже пытался обращаться за помощью к брату своему сводному Чуну Линовичу – дескать два таких брата сильных должны дружить и друг другу помогать, обещал даже кусок огорода Линовичу. Но Линович к тому времени так разбогател и хозяйство свое развел, что его даже Джонович боялся и уважал. Линович только снисходительно хмыкнул, погладил Владимировича по голове как маленького ребенка, дал чупа-чупс и пошел дальше работать. Не до шаловливого и глупого Ивана было работящему и умному Линовичу.
Я не вернулся, компанию лихорадило, как никогда.
Последний раз о Владимировиче я слышал от одного знакомого. Проезжал он как-то через квартал Ивана Владимировича, зашел к тому в гости узнать как дела. Владимирович сидел за столом, пил самогон, стучал по столу и кричал, как он покажет кузькину мать Джоновичу и всей компании.
А вокруг кошмар, мебель обветшала и обвалилась, потолок, там, где трещина была, рухнул, в огороде опять бурьян завелся, так как пацаны за меньшие деньги работали как попало. Еду, которая шла с огорода даже собака кривая есть отказывалась, сплошной фальсификат пацаны подкидывали Владимировичу не желая терять своих былых доходов. Сарай, за который он боролся с семьей Тарасовича, совсем окосел, пацаны в нем лежанку устроили. Персиковый сад тоже зачах, хотя пацаны в беседке по-прежнему отдыхали, хоть и без прежнего энтузиазма. Уж про мастерские не говорил, одни руины. Спросил его гость, как же так, что потолок рухнул, надо же чинить. Пустым взглядом окинул Иван Владимирович потолок и понес что-то невразумительное, что потолок рухнул из-за Джоновича, но на вопросы гостя о причастности классового врага, не смог доказать какая тут связь. Тогда он сказал, что рухнувший потолок полезен для дома – ведь это отличный повод сделать полноценный ремонт. Правда, про то, что накопленные в период моей жизни в его комнате деньги он уже пропил и проел, Владимирович как-то многозначительно умолчал. На ремонт денег уже не хватало. Дальше разговор не клеился – Иван кричал про духовность и величие его самого и его дома не только в квартале, но и во всем совхозе. Рассказывал он про то, что буряки с его огорода, скоро станут дороже любых денег и тогда все враги, и Джонович и Францович с Геннадьевичем и Керим, все, до единого, падут ниц и будут целовать его ноги, а он будет снисходительно кидать им подачки. Так и не вышло у Ивана Владимировича стать человеком. В порыве мести за старые обиды и в пьяном угаре от хорошей финансовой прибыли, какой у него раньше никогда не бывало, потерял Владимирович ориентиры личностной идеи, сбившиеся в примитивные идеи из ближайшей подворотни.
Слышал я недавно, что пацаны те, что с ним всегда работали, перебрались в соседние кварталы к Францевичу с Геннадьевичем. У них, правда, с приезжими своих проблем много, особенно с тех пор, как разрушился дом с большим семейством около участка Керима-Оглы, где дрались главные герои этого рассказа. Но эти матерые волки, фермеры-производственники со стажем, справятся, хотя, возможно, и поссорятся с некоторыми своими общими соседями. Пацаны говорили, что дом Ивана Владимировича рухнул, как раз тогда, когда он кричал пьяный о своем величии и уникальном пути одним августовским вечером. Было то дело в далеком 2017 году, если память не подводит. Сам я еще пару лет поработал и ушел на пенсию окончательно. Собственно, как и все мои коллеги. Молодое поколение теперь на ступень эффективнее нашего работает в мире новых технологий. Что касается участка Владимировича, то поговаривают, что его первое время соседи раздирали с местными пацанами, а сам он пустовал и дичал. Но потом какие-то дальние родственники Ивана Владимировича объявились и так споро взялись за дело, что и дом новый построили и огород современный разбили и мастерские цифровые поставили, каких там никогда не бывало. А следом и соседи участки вернули, так как с эффективным и здравомыслящим соседом лучше дружить, особенно если он мирный и предсказуемый в хорошем смысле слова. С тех пор в том доме горя не знали, мед с пивом потчевали и гостей с улыбкой встречали. А Иван Владимирович стал хорошей такой историей о чрезмерных амбициях и психологических обидах, хоть и с грустным концом.


Рецензии