Оттенок восьмой - цвет деревенской пасторали

 
Любил Петрович лето – иногда у него в это время бывал отпуск, тогда он собирал свой верный замшелый чемоданчик, запихивал за пазуху  своего кота Карму, и уезжал в деревню к своему лучшему другу – Василичу, с которым его связывали почти сорок лет дружбы.
Вот и в это лето у Петровича нарисовался краткий отпуск, который он решил использовать на полную катушку. Послав воздушный поцелуй Аннушке, Петрович убежал домой, словно молодой сайгак, притоптывая по дороге от радости. Собрав чемоданчик, и, полчаса поборовшись с кошаком, который понимал, что его ждет, и все-таки запихнув того за пазуху, Петрович умчался на вокзал, несясь так, как будто за ним гнались все белочки и черти.
В электричке было относительно малолюдно, что Петровича несказанно удивило и немало обрадовало. Он вытащил потрепанный сканворд и обмусоленный огрызок карандаша, устроился поудобнее, и принялся заполнять клеточки. Так незаметно прошло два часа.
На платформе Петровича встречал Василич. Он был рад увидеть своего старого друга, с которым они прошли огонь, воду и медные трубы, и это не в иносказательном смысле.
- Петрович, старый хрен! Все топчешь старушку землю!
- Василич, не то слово! – пока старики-приятели шли к дому Василича, Петрович вкратце рассказал о своей жизни и тех приключениях, которые случились с ним за последний год.
- Да ты что! – простодушно умилялся Василич, похлопывая друга по плечу.
- Вот и пришли, - Василич с трудом открыл полу-пудовый навесной замок, и первым прошел внутрь. Откуда-то из темноты раздался лязг цепи, и на свет выполз старый кобель, нервно потявкивая.
- Ооооо, Василич, Серко-то еще жив?! – Петрович наклонился и потрепал кобеля по загривку, тот блаженно приоткрыл пасть, откуда тоненькой струйкой падала слюнка. Внезапно он обнаружил, что прямо в его маленькую собачью душонку заглядывает сам ад – из-под пальто Петровича выглядывал ненавистный кот. Тоненько взвизгнув, Серко поскорее убрался в свою конуру, забился в самый ее дальний угол и со страху таки обмочился, горестно вспоминая годы своей юности, когда только от одного его вида все жители деревни оказывались на деревьях, стоило Серку сорваться с цепи. Кот….. Ненавистный кот… Серко поднял голову к потолку будки и грустно завыл.
Петрович и Василич уселись на завалинке, с аппетитом лузгая семечки, и наблюдая, как Карма носится по улице, наводя страх на окрестных кобелей и котов. Те с визгами и писками ныкались по самым разнообразным закуточкам, признавая Петровичева кота практически императором этой улицы.
- Жив, и жрет за семерых, дружище. Итить, ты и кота своего приволок. Ну, все как всегда, -   зайдя в дом, приятели хлопнули по рюмашке, закусили соленущими огурцами, после которых хотелось выпить весь Байкал. Карма, устав носится по улице, уже сидел на краю стола и методично пожирал ломтики сала с блюдца, которое ему поставил предусмотрительный хозяин дома. Наевшись, кот сыто рыгнул и тяжело спрыгнув со стола, упав возле ноги хозяина, и заснул, издавая богатырский храп.
Приятели методично нажирались, пока хозяин не вспомнил о правилах приличия:
- Пппп…. Пппп…. Петрович, - еле выговорил мужчина, - а я ведь, итить, баньку затопил же. Айда?
- Айда, - кивнул Петрович и они ушли в жарко натопленную баньку, где продолжили возлияния.
- А что у мммменя есть, - вымучил из себя Василич, натянул простынку и выбежал в предбанник, где долго чем-то шуршал и звенел. Вернувшись, он показал Петровичу трехлитровую банку с мутной жидкостью.
- Вот, дружище. Это жемчужина ммммоей коллекции. Лично гнал. Семь потов сошло.
- Что это?
- Не боись, не отравлю. Самогонка енто – кукурузовая, - и Василич снял крышку. Духмяный аромат разлился по помещению, и Петрович почувствовал, как в нем просыпается воля к жизни.  Но знакомый аромат пробудил к жизни и еще кое-что….
За дверью баньки раздался какой-то гул, Василич прислушался:
- О, Петрович, сегодня, оказывается каждогодний праздник – стенка на стенку!
- И что надо тут делать? – спросил пока еще Петрович, чьим мозгом пытался овладеть подполковник Маккрейн.
- Ну, Петрович – вспомни свои восемнадцать лет, когда мы с тобой пол-деревни выносили…
В этот момент Маккрейн овладел головой Петровича полностью, и с визгом:»Киааааа!», тот ломанулся на улицу, не забыв прихватить с собой деревянную шайку.
На улице творилось нечто странное – куча мужчин в возрасте от шестнадцати до сорока пяти лет, обуреваемых спермотоксикозом и пьяным буйством, приглашала на так называемую драку.
Не разбираясь, Петрович влетел в самый центр скучившейся толпы и принялся раздавать удары шайкой направо и налево.
- Вот зе фак, - кричал подполковник, подпитываемый кукурузной самогонкой, - ит из зе бееееест!!! Раша форева! – снес он с ног упитанного мужчинку с плешкой на левой стороне головы, тот неловко хрюкнул и упал на землю. Следующим был прыщавый юнец лет осьмнадцати. И дальше Маккрейн (он же Петрович) ничего уже не помнил.
- Эх, Петрович, - донесся откуда-то голос, - вот это ты вспомнил, так вспомнил… - Мужчина приоткрыл один глаз – рядом с ним сидел Василич, держась за левую сторону головы, - и меня засандалил. Ну как так можно?
- Вот видишь, Василич, не врал я тебе, - Петрович горестно прихрюкнул и потянулся за огненной водой, которую всосал в себя с мощностью пылесоса. Ему немного полегчало, но что случилось на улице – так и осталось для него тайной, а Василич делиться информацией как-то не захотел…