Стремная история

                Подарок для товарища Зюганова
     Строго нахмурясь и поддернув джинсы, так, что они стали похожи на британские бриджи образца восемнадцатого года, я открыл пинком ноги дверь в его думский кабинет. Вскочившей девке с рабочими, ярко-красными губами, опухшими, натруженными, я небрежно махнул рукой, мол, сиди, не время бить поклоны, подошел к громадному полированному столу, сел на него, болтая ногой, и взглянул в пустые глазки пещерного человека, волею судьбы - коммуниста. Он даже не побледнел, посерел, схватился за сердце, засипел носом. Узнал, гад.
     - Ты...ты...
     - Ихь, - кратко ответил я по-немецки, намекая одновременно на Розу Люксембург и Генриха Гиммлера, родных ему, сестру и брата, можно сказать.
     - Где же тебя носило, дорогой товарищ, - он упал на колени и грохнул здоровенным лбом народного мыслителя в пол. Пол загудел. Я брезгливо отшвырнул его носком ботинка. Товарищ. Тамбовский волк.
     - Ты меня с кем-то путаешь, дядя.
     - Ну, как же, - вскочил он, отряхивая брюки, - ведь в сорок третьем под Бобруйском это ж именно ты разгромил танковую бригаду Рыбалко.
     Я удивился. Действительно, я. Помнится, я тогда еще Сталинград проиграл в скат Чуйкову, два " Парабеллума" и генерала Паулюса, отступил в Словакию, а по пути накернул этого самого Рыбалко. Да, было дело.
     - А ты что, в хиви был или как ? - доставая сигарету, уже благодушно спросил я. - Может, у Власова ?
     - Нет,- засмеялся он, мигнул девке, та чайку притаранила. - Я в Орле партизанил в женской бане и в Воронеже пряниками торговал на толчке. - Разливая чай, щелкнул предупредительно зажигалкой. - А пряники не простые, сложные пряники. Сам товарищ Щорс каждый пряничек завертывал в " Колокол", идеологическая диверсия, так сказать. - Отхлебнул чаю, лицо его сморщилось, лукавыми ленинскими морщинками треснуло, сталинским носом покраснело от удовольствия. - Будили мы, таким образом, декабристов.
     - И как ? - заинтересовался я. - Разбудили ?
     - Не знаю, - грустно ответил он и неожиданно зарыдал. - В плен попал я, в бессознательном положении. К балтийцам.
     Я дал ему время успокоиться. Позвонил по телефону с гербом, наудачу набрав номер, попал в какую-то администрацию, свистнул в ухо какому-то Сергей Борисичу, бросил трубку, продолжил разговор.
     - Каким балтийцам ? Из Центробалта или Моонзунда ?
     - С пивзавода, - горестно исповедовался он, видимо, решил снять камень с души. Это он правильно, если не я, то кто же еще поймет, простит, продолжит вести в ад. Не Ленин же. - Поймали они меня между Орлом и Воронежем на живца, ишь, учудили, - добро улыбнулся он, вспоминая, - портрет Мао Цзе-Дуна к бечевке привязали и уманили меня в лес темный, а уж там, как кутенка, связали.
     - Веревками ?
     - Словом. Слово балтийцы знают, - зашептал он, сторожко оглядываясь на дверь, - заветное, тайное. Скажут его и лошадь сама трактором становится, приходит на смену архаичному способу ведения хозяйства. Или, например, подойдут к татарину какому, шепнут ему на ухо, ан смотри - и не татарин это вовсе уже, а крымской нации господин. Или, вот еще, - начал отчего-то возбуждаться он, заговорил громче, будто силой дьявольской пропитывался от рассказов этих о кудесах нечестивых, - платят дань нехристям бородатым, а как подопрет - шепнут тихонечко, мол, ату их, робяты, и снова-здорово, робяты и бородатые друг-дружку режут, а балтийцы пивко попивают, " Балтику Девять".
     Жуткие вещи рассказывал мне стремный мужик. Он настолько увлекся, что его бородавки спрыгнули в окно, подняли черный флаг и убыли, бля. В Дамбас. Покрутились там недолго, сломали все, что можно сломать, вернулись, сидят в приемной, ждут, к кому бы зазевавшемуся на лицо прыгнуть. Около них все делегат увивается, в буденовке и алой рубахе, Христом-богом молит, но бородавки пока ни в какую, дисциплинированные, а может, слова ждут, заветного, балтийского.
      - А меня-то ты откуда знаешь ? - допытывался я у него. Из этих рассказов никак не получалось, чтоб пересекались мы когда, я всегда подобных гнид избегал, каюсь. Хотя, нет, не всегда, семьдесят лет назад из пулеметов их приветствовал, а в мае сорок пятого, как чувствовал, надел шинелишку, подпоясался ремнем флотским и записался на прием к Сталину, рассказал, как было на самом деле, получил приказ секретный и изобрел атомную бомбу. Трумэну.
      - Балтийцы шепнули, - снова затрясся он. - Живет, говорят, такой парень.
      - Не, - я мотнул головой, - это Куравлев. Между прочим, брат дьяка.
      - Ну-ка, ну-ка, - позвал он девку. - Пиши, - выдохнул ей на ухо, а сам слушает, аж глаза загорелись, решил, видимо, что тайну я ему выболтаю, вот он перед балтийцами и подсуетится, придет такой и выложит, как экономику спасти.
      - Ну да, - вспоминал я, - их три брата было, Коля, Андрей и Лев. Коля - он Уренгоем стал, а Левушка актером, а поскольку лицедействовать грех смертный, взял псевдоним, Куравлев, его еще Гердт на съемках раскусил, когда они гири пилили. Потом Коля бандеровцем стал, Гердт на фронт ушел, а Лев в мусора подался, вместо немца.
      Он понял, что я несу совершенную ахинею, нескладно, издевательски, умышленно не то, чтобы не логично, по-идиотски. Выгнал девку к бородавкам, разорвал листочек из блокнота, где она успела законспектировать услышанное, обхватил голову рабочими, пролетарскими руками и застонал. Я его ласково потрепал по плечу.
      - Да не принимай ты так близко к сердцу, я такие говенные истории только коммунистам подгоняю. Знаешь, - придумал я выход из ситуации, - вступай в ряды несогласных, истории сразу другими станут, хотя, - протянул я брезгливо, - куда тебе, гунявому. Интересы трудящихся и ты - вещь несовместимая. - Тут я зашептал ему на ухо, как он девке, только жарче и плюясь . - От таких трудящихся я во власовцы-то и подался, эти ж только блеют, трудящиеся-то.
      - И что твои власовцы думают ? - начал он оживать, силой наливаться, с надеждой посмотрел снизу вверх.
      - Да то же самое, - захохотал я,- только не блеют, а ругаются, понтуются, кроют матом и народ, и царя, и бояр.
      - Ну-ка, ну-ка, - окончательно ожил он. И тут я понял : врал он все про балтийцев, не разговаривали они с ним, приказы отдавали, ху...ми кормили.
      - А говорил : слово, балтийцы, - я сплюнул ему под ноги и пошел к двери. - Врал, как сивый мерин. Балтийцы не словами говорят, а глазами. Ты в зенки их взгляни, там все написано. Хоть блейте, хоть ругайте, хоть материтесь, все равно никогда в кучку не собьетесь, а без кучки хрен ты что изменишь. - Тут я задумался, постоял немного, качая головой, вернулся. - Слышь, давай я тебе на стол насру, кучку оставлю на память, будешь на нее смотреть и вспоминать о встрече с великим человеком.
      Он дышал, раззявив рот, а я уходил в дверь, так и не насрав, ну его на хрен, вдруг поймет еще правильно, революцию замутит, как Ленин, и тогда точно - пиз...ц всему. Пиз...ц -то он и так пиз...ц, но постепенный. Что не может не радовать.