Рахат норахат

По ту сторону горного хребта Эльбрус, в широкой долине, лежит гигантская каменная плита, распиленная вдоль и поперек шлифовальной машиной. На пересечениях линий кое-где поработала фреза. Повсеместно в камне насверлили дыр: это проемы, входы и выходы. Кубы и параллелепипеды уже давно ползут к сухим вершинам в раскаленном мареве на севере, а на юге превращаются в шелуху: потерявшие свои геометрические особенности городские постройки заканчиваются сараями, которые разгоняет по пустыне каспийский ветер.
Здесь это место называют Тегераном.
Несмотря на то, что русские хозяйничали на всем северном Иране не только до революции, но и некоторое время после, нашим языком тут никто не пользуется.
Иран - не кавказская республика.

Прошлой зимой, наш общий друг Шура Катаев, дал мне почитать мемуары советского посла в Иране Реваза Утургаури «Покер с Аятоллой». Книга оказалась занимательной.
Дипломатические отношения с Персией начались во времена шаха Аббаса. Тогда сасаниды были велики и  могущественны. Но им приходилось постоянно драться с османами. Турки не давали покоя Аббасу, поэтому шах искал поддержки у Москвы. Царь не рвался помогать персам, а, наоборот, подумывал о вторжение в Иран, но достаточных сил у него для этого небыло. Тем не менее, в год 1588  шахом Аббасом был принят первый русский посол, князь Васильчиков с великими почестями. Князю разрешили не целовать владыке ноги и подарили два города Баку и Дербент. Правда, забыли уточнить, что они давно принадлежат туркам.
Отношения между двух стран наладившись, сразу стали портиться. Русский царь часто вел себя не совсем адекватно: занял у Аббаса денег на  борьбу с поляками, а сам на своей территории, в Астрахани и Казани унижал персидских послов: держал их под охраной стрельцов, не выпуская со двора. Послы не могли посетить даже обыкновенную лавку. О более сложных, торговых и культурных, мероприятиях можно было забыть. Русские, в дипломатических отношениях с персами не церемонились и, каких-либо особых почестей не высказывали. Реваз Утургаиури отмечает:
«Характерен пример Тюфякина и Феофилатьева, последних русских послов при дворе шаха Аббаса. Они отказались представиться шаху вместе с другими послами, заявив, что сделают это отдельно; вместо присланных русским царем в подарок кречетов поднесли Аббасу хвосты и перья издохших в дороге птиц; когда шах звал их на площадь смотреть «конское ученье», не пошли; отказались носить платье, которое он подарил. В результате Аббас так осерчал, что выгнал обоих к чертовой матери, отписав царю надлежащую грамоту. Но даже такой серьезный демарш не повлиял на их дальнейшее поведение: по дороге домой в городе Ардебиле князь Тюфякин велел украсть татарчонка, которого продал в Кумыцкой земле, а в Кумыцкой земле велел украсть девку и вывез ее тайком, положивши в сундук.
Характерно, что в Москве по всем этим пунктам послов оправдали, но осудили за то, что когда за столом у Аббаса пили за здоровье царя, Тюфякин не допил своей чаши. «За такую вину послов следовало казнить смертью», - было сказано в приговоре, - но государь, по просьбе отца своего, патриарха Филарета, велел только посадить их в тюрьму и отобрать поместья».
Далее Реваз Утургариури описывает длинную историю отношений двух стран, между которыми так и не случилось никакой комплиментарности.  Перефразируя, я вмещу ее в три абзаца.

При Петре первом Кавказ попал под русское влияние. Был захвачен Баку и Гилян. Царь отправил на персидскую территорию экспедиционный корпус. С этим корпусом никто не воевал, так как Персии на тот момент не существовало: страну и ее шаха захватили афганцы. Можно было спокойно обосноваться на северных территориях, но Петр первый умер, и начались дворцовые перевороты. Когда такое случается, на окраинах страны жизнь замирает. Но, в 19 веке, придя в себя, русские вновь возобновили на юге боевые действия, и окончательно подмяли под себя Грузию, Армению и Азербайджан. Провели границу по реке Аракс и запретили Персам иметь военные корабли на Каспии. «Разрешили сами себе открывать на персидской территории консульства, где вздумается со статусом экстерритореальности. Русским купцам в Персии дали беспошлинно торговать, а персидским в России не дали. Присвоили право утверждать персидского шаха на собственном троне и, в завершение, наложили на персов, которую войну не начинали, контрибуцию в 20 миллионов рублей».
Это было время, в которое жил  Грибоедов. Писатель, будучи русским послом в Тегеране, сообщал министру в Санкт Петербург: «Шах начинает расплачиваться драгоценностями, взятыми из гарема». На что центральные власти отвечали: «Выжимай все, до копейки». Как всем нам известно, персы Грибоедова убили, а дипмиссию разгромили. В своей смерти Грибоедов виноват сам. Хотя вельможа и был знатоком персидской культуры, он не слишком разбирался в глубинах персидской души. «Если, находясь в исламской стране, ты прячешь двух жен из чужого гарема и евнуха, знающего его сокровенные тайны, то и сегодня можно нарваться на неприятности». Причем его предупреждали: оскорбление смертельное, придут, убьют.
К концу века Персию поделили между собой русские и англичане, объясняя на разные лады темному народу, что шах Наср Эд-Дин хороший. Многие верили, ведь на мундире у шаха в роли орденов красовалась целая толпа изумрудов. В первой половине двадцатого века развалу страны положил конец Реза-шах из династии Пехлеви. Его смела исламская революция в следующей половине века. На смену шаху пришел Хомейни, который отменил светскую власть. Страной стали править религиозные авторитеты.  Аятолла уже давно умер, но дело его живет: сейчас Иран закрытая страна, где много чего нельзя.

Среди «много чего нельзя» есть одно «можно» - мы можем приехать в страну без визы на пятнадцать суток, вероятно для того что бы беспрепятственно пополнить запас женских платков и фисташек. Поскольку в Иране алкогольные напитки употреблять нельзя, и, памятуя о судьбе Грибоедова, туда наши соотечественники особенно не стремятся. Иранская культура в России мало кому интересна, ведь комплиментарность, как известно, между нами не сложилась. Общепринятые развлечения, как то: выпивка, женщины, танцы - запрещены. Под открытым небом неформальная обстановка отсутствует, а это значит, что пригубить бокал вина на открытой террасе  с незамужней подругой не выйдет. Хотя, Шура Катаев утверждает обратное.

ПЯТНИЧНАЯ МОЛИТВА

В аэропорту имени имама Хомейни, рассказывает Шура, я заполнил всего одну бумажку и меня впустили в страну. На пересадке в Баку, понятное дело, я, напоследок как следует выпил в баре, но - что странно - иранский пограничник этого не заметил.
В центр Тегерана заехал ночью.
Таксист выглядел бодрым: бурно жестикулировал, болтал без умолку, часто повторяя слово рахат, которое казалось знакомым. Под конец, мне стало казаться, что он перепутал название гостиницы, и мы ищем не ту. По центру кружили долго - видели бы вы те переулки.
Отель назывался «Надери».
Мне достался номер в конце коридора, между комнатой для молитвы и душевой кабиной. Утром я пошел совершать омовение с полотенцем на плече, и случайно забрел в молельню. На стене, в белой комнате, висел портрет имама, а на полу, уткнув лоб в плоский камешек, молился человек. Там царил покой.
Это была пятница – выходной день.
Следовало найти место, где можно получить завтрак.
Камень улицы Энгелаб Эслами был завален мелким мусором, небо светилось лазурью, вдали виднелись сухие горы.
Сразу случилось два мелких события: меня чуть не задавил мотоциклист, который гнал прямо по тротуару в тот самый момент, когда прохожий из толпы, завидев меня с противоположной панели, вдруг завопил, коверкая русские слова: «Привет мистер, добро пожаловать в Тегеран!!»
Махнув в ответ кепкой, я пошел искать чайхану.
Но, чайхану найти самостоятельно не удалось. Все двери на улицах были на запоре, а рольставни опущены. Крутясь, битый час по округе, томимый жаждой, увидел, наконец, заведение с широко открытыми дверями. Там наливали холодную сахарную воду с кунжутом, пиво нулевое и морковный сок в котором плавали шарики пломбира. Еды в этом буфете не водилось. Пользуясь русским языком, я попросил нулевочку. Заслышав мою речь, от столика в углу отделился малый в «просто рубашке навыпуск» и направился ко мне с таким видом, будто увидел старого приятеля. В руках он держал черную барсетку, которую поставил перед моим носом и вежливо протянул руку: «Меня звать Али. Хорошо вы себя знаете здесь»? Я потряс ему руку и немедленно поинтересовался: «Али, где здесь можно поесть»?
Ответ нового знакомца оказался щедрым. Мы пересекли площадь Фирдоуси и завернули в ближайшую подворотню. Там, сразу за стопкой пищевого льда, в стене дома обнаружился дверной проем. «Если вам рахат»? - протянул Али свою барсетку в темноту проема, и чуть ее туда не уронил.

Посреди простецкой столовой сидели три усатых парня, и пили чай вприкуску. Они макали свои горизонтальные усы в плоские блюдца кряхтя от удовольствия.
Мой новый знакомец опять поинтересовался: «Вам удобно»? Мне оказалось рахат. Тогда Али заказал два дизи и чай. Принесли два горшка набитых картошкой, мясом, жирным бульоном и горохом. Это добро следовало вытряхнуть в пустую миску, растолочь оловянной толкушкой и съесть, заедая репчатым луком.
Под конец обеда Али сделал мне предложение: «Шурави, а пойдем на пятничную молитву, если что»? «Если что»? «Если скучно».
Али - хороший человек – приехал в Тегеран из Кировской области на побывку. Там у него с приятелями собственная лесопилка. Было видно, что для Али я – удивительная встреча.

Пятничная молитва в Тегеранском университете - мероприятие серьезное. Это такая масштабная сходка разнородного люда и высоких религиозных авторитетов. Туда привозят много детей, потому что дети – будущее нации. Эта детвора кружилась перед университетскими воротами вперемешку с полицейскими в парадной форме. Одного, обернутого словно конфета,   желтой лентой расшитой блестками, я решил сфотографировать.
Зря я это затеял. Потому что в этот самый момент ко мне подошел толстяк и, молча, отобрал у меня фотоаппарат. Сделал он это деликатно, жестом предлагая пройти к дальнему автобусу.
- Кто это, Али? – забеспокоился я.
- Это – стражи исламской революции, - ответил он строго.
Возле автобуса выяснилось, что тот, кто должен с нами разобраться отошел. Мы ждали начальника снаружи, толстяк курил одну за другой сигареты держа мой фотоаппарат как вещьдок чуть ли не на вытянутой руке.
Солнце пекло. Голова гудела.
Али торопился на встречу, и торчать с местными фсбшниками на солнцепеке не входило в его планы. В автобусе сидел седой мужчина – страж, почти старик, но еще не пенсионер. Али принялся его умолять: «Поймите, мне надо идти, я тороплюсь, а мой друг не знает языка. Как он будет отвечать на ваши вопросы»? «Я сегодня утром уже ел язык, бараний, - пошутил неожиданно чиновник.
Вскоре, пришел двухметровый верзила и сразу стал задавать конкретные вопросы, рассматривая картинки на мониторе моего фотоаппарата. Тут я с удивлением обнаружил, что сегодня утром успел запечатлеть человека, который роется в помойке, полицейских пихающих подростков в машину и объедки нашего дизи в чайхане.
- Какова цель вашего визита?
- Я, турист, - и зачем-то добавил, - Турист из России.
- На туриста вы не похожи, - сухо заметил начальник.
За меня вступился Али. Что бы расположить к себе верзилу, он долго объяснял тому, что между ними определенно есть родственная связь. Чиновник кивал головой, вероятно, соглашаясь.
Это занудство тянулось два часа. Али везде опоздал.  Я чувствовал себя перед ним виноватым. В конце концов, пропавший, было, на время толстяк появился вновь, пожал мне руку и вернул технику. Правда, без карты памяти.
- В субботу принесут в гостиницу, - сказал Али, - Если вам рахат, пойдемте отсюда.
- Извини Али, а что, у вас по утрам едят бараньи языки? – задал я глупый вопрос, прибавляя шаг.

Остаток дня, в скромном офисе, куда привел меня Али, я оказывал ответную услугу новому другу и его директору Надеру. Необходимо было составить длинное письмо русским компаньонам, из которого следовало, что фирма «Надер и сотоварищи» занимается не только лесопилкой.
Пока директор приклеивал к замусоленной клавиатуре бумажную кириллицу, я, с помощью Али, переводил текст письма. Смысл его заключался в следующем: русская сторона никак не может получить деньги за бывший в употреблении тепловоз у фирмы-покупателя, поскольку у какого-то там чиновника случился сердечный приступ, он не может поставить подпись, а счета временно арестованы. «Надери и сотоварищи» извиняются и просят отсрочки.
Когда я уходил, от потолка в коридоре отвалился кусок штукатурки, а директор, пожимая на прощанье руку, неожиданно стал предлагать сотрудничество: «Вы находите в России строительные б/у краны, а мы их тут перепродаем».

БОКАЛ ТЕРРАСА ПОДРУГА

Шура Катаев москвич. Он всегда интересовался Ираном. Читал мемуары посла Утургаиури, увлекался персидской поэзией и смотрел иранское кино. Мы с ним часто встречались на ВДНХ в дегустационном зале «Чаша Хайяма» пока рюмочную не прикрыли. Он, поглядывая на панно с нарисованным поэтом в окружении веселых девиц, всегда вспоминал о своей мечте: «Хорошо бы здесь пропустить стаканчик с персидской красавицей».

Как-то раз, Катаев заявил: «Хлебников был Председателем Земного шара, иначе говоря – бродягой. Я тоже стану бродягой, на пятнадцать суток… по Тегерану.
Тогда Шура купил билеты и полетел в Тегеран Азербайджанскими авиалиниями, потому что те линии стоили недорого.

За первые два дня, я много чего узнал, используя свою наблюдательность. Отель «Надери», оказывается, располагался рядом с русским посольством. Парикмахер за ближайшим углом бреет наших соотечественников опасной бритвой, поэтому всех своих русских клиентов знает в лицо. К нему мог хаживать и Реваз, который рассказывал о посольстве следующее: «Был сложный период в наших отношениях, когда посольство не работало. Кусок земли (русская персидская земля) в центре Тегерана принадлежала СССР. Здание было опечатано, а за территорией и запорами следил старый садовник – хороший человек. Мы все ему доверяли и любили, поэтому оставили на должности смотрителя. Когда, через несколько лет, посольство вновь открылось, из Москвы пришло указание: «Садовника уволить». Вновь заселенное пространство должно быть стерильным, решили наверху. И, вот – мы его уволили».
Американскому посольству повезло меньше. Всех янки прогнали взашей. Чтобы было понятно зачем, стены амбасады разрисовали поясняющими граффити.

За эти дни я усвоил, что здесь платан – главное дерево в городе, лимон важнее перца, огурец - фрукт, а хрустальные люстры и ковер – важные детали интерьера.
Что бы узнать больше, я заранее подружился с неким Резой на сайте «Коуч-серфинг». На фото он выглядел рубахой-парнем. Осталось только убедиться, так ли это на самом деле.
Я позвонил в обед. Реза оказался на месте, и мы пошли встречаться на площадь Фирдоуси.
Им оказался низкого роста темный парень в жилете с четырьмя карманами и кроссовках цвета утренней зари.
- Как живешь, Реза?
Вместо ответа мой новый друг широко улыбнулся. Тогда я предложил: «Знаешь, тут как-то шумно. Мотоциклы тарахтят. Выхлоп. Может, где-нибудь присядем? Там, где рахат, - озираясь по сторонам, в надежде увидеть что-нибудь похожее на сквер и скамейки предложил я. «Нет проблем», - заявил Реза, и повел меня куда-то вдаль, прямыми улицами, и столь же прямыми переулками. Везде велись строительные работы: там-сям попадались выдернутые с корнем из тротуара  телефонные будки. Бесстыже выставив напоказ свои провода и кабели, они прислонялись к стенам домов, как не нужный никому хлам. Прохожие женского пола, придерживая губами свои черные хиджабы, собирали пыль, которая летела от отбойных  молотков. Я уже давно обратил внимание, что в Тегеране трудно найти скамейку и тихое место. Парков не много, особенно в центре. Приезжему не просто найти место, где можно приткнуться. Особо слабонервные туристы норовят сесть на бордюрный камень под колеса мотоциклистам и расплакаться.
По дороге, слово за слово, на ломаном английском, кое как друг друга понимая, разговорились. Реза сразу стал жаловаться на жизнь: «Вот сам посуди, свободному человеку с нормальной потенцией, который чувствует себя гражданином мира, некуда пойти и удовлетворить ее. Девушкам нужен брак. «А как же проститутки? – начал, было, я тему, но собеседник посмотрел на меня укоризненно: «Проститутки норахат».
Пока шли, я узнал, что в Иране нельзя танцевать и веселиться, а лицемерие – норма жизни. По улице гуляют открыто только с женой. Везде шныряет специальное подразделение полиции. Общение с ней, крайне унизительная процедура: приходиться извиняться, стыдливо смотреть в пол, плакать, врать, когда нет ксивы поясняющей семейные отношения.
«Реза, а что тебе тут особенно не нравится»? «Мне не нравится, что трудно познакомиться с девушкой. Им всем надо сначала замуж».
Мы проходили мимо витрины магазина женской одежды, как вдруг, Реза остановился и ткнул кулаком в стекло, за которым рядком стояли манекены: «Вот, полюбуйся, у них нет даже головы». Я глянул, и, правда, барышни были безголовые.
Реза привел меня к себе домой.
К этому моменту, я понял, что мой новый знакомец настоящий диссидент. Он жил у друга. Точнее в его квартире, которой тот не пользовался. Жилище состояло из двух маленьких и пустых комнат. Через заклеенные газетами окна трудно было заглянуть во двор, но в третьем образовалась брешь, через которую можно было увидеть строительный мусор, над которым клубились цементные пары в лучах тегеранского солнца.
Двухкомнатная квартира в новостройке оказалась пуста и чиста, как персидская девственница. Реза скромно дополнил геометрию спальни: он постелил матрасик прямо на полу. Его сателлиты замерли рядом: dvd проигрыватель, термос, стопочка книг, блокнот и рюкзак. Можно сказать, что эти предметы спальню перегружают в сравнении с гостиной – там, на керамическом полу, валялся одинокий цветастый платок в положении «навзничь».

Реза принялся показывать мне свое искусство: «Вот, смотри – это альбом моих фотографий. У меня, вообще, два альбома: один я предлагаю вниманию муллы, а во второй помещаю неформальные снимки. В первом у меня фотографии мечетей. Священники думают, что я занимаюсь богоугодным делом, поэтому устраивают мне бесплатную кормежку и ночлег. Во второй я складываю свое настоящее творчество».
Естественно, я полюбопытствовал, что такое «настоящее творчество» Резы: альбом состоял из фотографий цветов всех разновидностей, которые можно найти в Персии.
- А вообще, я скоро уезжаю на Украину, - вдруг брякнул Реза.
- На Украину?! Зачем!?
- Там свобода.

Расставшись с Резой, я поехал в гостиницу на метро. В голове выстраивалась логичная цепь рассуждений:
1. Иранцы живут традицией, в том числе религиозной;
2. Большая часть населения необразованна. Попадаются и безграмотные;
3. Житейские и мусульманские законы требуют заботиться о семье;
4. Семью надо кормить, а детей растить;
5. В древности еду трудно было добывать, а дети плодятся исправно;
6. Поэтому, что бы ни расплодились голодные беспризорники, ввели строгий запрет на добрачную связь;
7. Как следствие, будущий киевлянин страдает здесь и сейчас от сексуальной неудовлетворенности.

Хозяин заведения напоминающего пиццерию, рядом с отелем «Надери» стал узнавать меня уже на второй день. Каждый раз, когда я появляюсь в дверях, он достает из холодильника три бутылки пива «ISTAK». Это самое приличное фруктовое пиво для взрослых крепких персов, которое здесь варят. Сегодня мне досталось ежевичное. Оно освежает и заставляет думать нестандартно. На этот раз мне пришла в голову простая и естественная мысль – связаться с турфирмой и заказать русскоговорящего гида. В турфирме дали понять, что гидов у них целая армия, а русскоговорящих и подавно. Мне выдали номер телефона.
На другом конце радиосигнала зазвенел девичий голосок. Он сообщил: «Экскурсия, утро. Приду в 11.00 гостиница».

Гидом оказалась девушка по имени Саиде. В холле появились светлые кеды, синие джинсы, приталенное платье на удивительной фигуре и черный платок по прозвищу Магнэ. Красавица Саиде мне говорит, несколько застенчиво: «Я гид к вам».
Решили начать с Большого базара. Туда и поехали. На такси.
Лабиринты крытых улиц кишели лавками, тележками и продавцами. Мотоциклисты и здесь норовили наехать на ботинки.
Между тем, Саиде работала: она излагала очевидные факты:
- Здесь много мечеть, у мусульман торговля и религия рядом. Это рахат. Есть такое понятие «расстоянь между мечеть…»
Я слушал в пол уха, мрачно озираясь. Это торговое пространство казалось мне паутиной тюремных коридоров. Стараясь не попасть под тележку, я все ждал, когда нас схватят на том основании, что мы не муж и жена. Потом станут унижать, а в конце закидают камнями.
Когда мы уже выходили из этого вертепа, гид сообщила мне очень важную информацию: «Вы знаете, Шурави, на этом базаре продают самые лучшие ковры».
За базаром последовал археологический музей. Там, в одном из залов, находился выдающийся экспонат – мумия человека, упавшего с концами в соленое озеро еще во времена Александра Македонского. Под стеклянным колпаком утопленник лежал в разобранном виде. Особенное впечатление производил сапог, из которого торчала нога, вернее ее кость.
В музее я решил сделать своему гиду предложение: «Саиде, пойдем в чайхану. Пообедаем».
Девушка позвонила своему брату и сообщила, что идет с шурави обедать. Мол: не волнуйся, я задержусь. Но брат разволновался всерьез, и стал звонить так часто, что мне стало любопытно. Я спросил: «Саиде, у тебя проблемы с родственниками»?
Девушка пояснила ситуацию: «У меня два взрослых брата. Один в армии. Служит на севере. Второй сидит дома и меня опекает. Он безработный. Сейчас мама на пенсии, отец ходит на службу. Они тоже опекают, но не звонят. Я учу русский язык в университете. Живем в пригороде. Туда ходит метро».

Вместо чайханы мы набрели на «Дом художника». Это в парке, за бывшим американским посольством.
Там имелся буфет и терраса. Мы присели за столик в углу. Я заказал два бокала морковного сока.
- Саиде, меня пол дня мучает вопрос, почему нас не хватает полиция, ведь мы не муж и жена, а ходим по городу вместе.
Саиде удивилась:
- Ну, мы же не обнимаемся, за руку не держимся и вообще – вы ведь турист, это видно.
- Да? А на днях мне сказали, что я на туриста не похож.
- Кто?
- Стражи исламской революции.

В «Доме художника» работала выставка карикатур. Тема касалась насущной проблемы: пробки в городе. Все до одной картинки высмеивали сложившееся положение с транспортом. Одна мне запомнилась: из тоннеля, который прорубили сквозь гряду Эльбрус шел дым. Это означало, что горожане, устремившись на выходные к пляжам Каспия, вместо свежего северного бриза вдыхают ядовитый выхлоп. Я тогда предложил Саиде: «Приезжай к нам в Москву зимой, увидишь русские зимние пробки».

Когда прощались, поинтересовался у девушки: «Много ли русских туристов заказывают экскурсию»? «Вы первый». «А давно ты работаешь гидом»? «Недавно», - гордо сообщила Саиде, - сегодня первый раз.

Вечером следующего дня кровать в моем номере была завалена банкнотами. Укладывая рядами риалы с портретом Хомейни, я пытался насчитать два миллиона, что бы заплатить за гостиницу.
В глазах рябило от портретов и нулей. Когда на кровати не стало хватать места, в номер позвонил портье: «Салам мистер Шурави. Спуститесь, пожалуйста, вниз. К вам пришли».
Внизу меня поджидал тот самый толстяк – страж исламской революции. Он вернул мне пустую карту на восемь гигабайт, пожал руку и, молча, ушел.
- Друг, - обратился я к портье, - если вам рахат, вызовите мне такси до аэропорта.

В ЭТОМ ЗАМКНУТОМ КРУГЕ - КРУТИ НЕ КРУТИ – НЕ УДАСТЬСЯ КОНЦА И НАЧАЛА НАЙТИ

Свою книгу «Покер с Аятоллой» Реваз Утургаури закончил, как оркестр симфонию: «А как поживает мой Тегеран? Славный город стоит на прежнем месте! Его улицы и парки продолжают восхищать людей. И Российское посольство стоит на месте. И так же, как и двадцать лет назад, слетаются к вечеру (на чью-то беду?) в его парк черные вороны».
Прочитав книгу, я понес отдавать ее хозяину – Шуре. В двадцатиградусный мороз мы встретились на ВДНХ, в «Чаше Хайяма». Китаев сидел за столиком с девушкой. Перед ним стоял стаканчик с бехеровкой. Он сказал: «Знакомься, это моя подруга, Саиде». Пожав темную ладошку, я спросил у новой Шуриной подруги: «Вы к нам надолго»? «Надолго», - сказала Саиде.