Сторонушка ты моя

И плыли под золотым солнцем, под густыми белыми туманами голубые невинные поля цветущего льна.

И тяжёлые колосья ржи высокой стеной стояли у дорог.
А меж них синели васильки. Как давно я не видела васильков… 
И низенький, но дружный овёс стоял вдоль просёлочный дорог.

- От зари до зари работали люди, -  так говорила моя мама, которая уехала в большой город четырнадцатилетней девочкой. Уехала неспроста, а чтобы выбиться из голода и нужды, уехала в чужой и незнакомый мир, оторвалась от прялочки и лучины.

Всё в прошлом.
Задичала земля мощными травами.
Осот жёлтый. Чертополох с жёсткими, сиренево цветущими головками.
Таволга духмяная и кудрявая, герань полевая с белыми ромашками и колокольчиками падают к обочинам.
Клевера сочные красными пахучими головками ткнулись в придорожную пыль.


Когда народу в деревнях было много,  ходили вечерами в клуб. Не только молодёжь, но и подростки, и пожилые женщины.

Плясали или танцевали под гармошку. А потом под проигрыватель.
Иногда  дрались парни и мужики. Дрались или из-за девок или по пьяни.
В ход шли жерди, выхваченные второпях из изгородей, колья, безмены…

 - В мою молодость, а уехала я из деревни в пятнадцать лет, - поделилась со мной Галина, - было много девок и парней. Наши парни уходили на Двадцать первый к девчонкам.

А драки на танцах были между чужими и местными. Когда из лагерей бежали заключённые, в деревню приходили стрелки. Это  такие же парни, только в форме и фуражках. Молодость брала своё. И они  приходили в клуб на танцы. И тогда местные парни дрались с ними, резали им фуражки.

  Я училась, наверное,  в восьмом классе.  Весна. Холодно. Я стояла у изгороди, а мимо проходил стрелок, высокий парень. Он остановился возле меня.

Мы долго разговаривали. И даже поцеловались. Потом он ушёл, и я больше никогда его не видела.  На следующий день мама мне говорит:

- Какая - то дура стояла в такой холод долго за нашим огородом с солдатом.
- Мама, это была я.
- Если бы я знала, то позвала бы  тебя домой.

Гуляли под гармонь не только в клубе, но и в заулках, у домов.
Мой дядя Василий приезжал к нам на красивом жеребце из Нижней.  И он  пошёл на гулянье в заулок у соседнего дома.

Видим, бежит к нам женщина и кричит:
- Нинка! Василия бьют!
А мама моя была боевая, как огонь. Бегом в гущу драки, спасать брата.

И вот в какой-нибудь центральной деревне шло гулянье. Варили густое пиво на сусле, оно было тягуче-сладкое, не хмельное, но ядрёное.
На велосипедах и мотоциклах съезжался народ. Некоторые шли пешком из соседних деревень.

 Возле гармониста шел перепляс с частушками, с дробью, частушки были задорные и озорные. Плясуньи раскидывали руки и с переплясом шли навстречу друг другу. Сначала пела одна, другая продолжала петь в тему.

Мой милёнок, пёс
Затащил меня в овёс.
Долго спрашивали все,
Что мы делали в овсе.

А когда плясали «метелицу», невозможно было смотреть без волнения. Даже у зрителей захватывало дыхание.

Танцоры шли парами.

Фигура менялась другой фигурой.

Летели стремительно подолы сарафанов.
А за ними еле успевали руки и ноги.
Всё превращалось в неимоверный вихрь красок и тел, дробилось каблуками, кружилось вихрями подолов и переплеталось горячими взглядами.

А парни и мужики стояли отдельной кучкой возле магазина, курили. Неожиданно,   как огнём полыхнуло чьё-то слово, и разбушевалась мужская кампания.

Сильный и высокий парень стал кидать, как поленья, толстые чурки, которые лежали у магазина.
И замелькали потные мужские кулаки  гирями, и покатились по земле тяжёлые тела, сцепились руки, закраснели расквашенные носы.

 Гармонь взвизгнула и замолкла. С испуганным криком разбежались девки.

Русский мужик долго запрягает, но быстро ездит.
Его надо долго злить и выводить из себя, чтобы он разгорячился и ввязался в драку.

Но не вижу я сейчас таких мужиков. Правнуки их живут в городах, сидят по своим квартирам и офисам.
Нет того исконного мужика, про которого было сказано;

 Раззудись, плечо!
 Размахнись, рука!
 Ты пахни в лицо,
 Ветер с полудня!

 Чего махать косой?
Начался другой век.
И если возле дома вырастают травы, то они ложатся под жужжание электрической мотокосы.

И только немногие налаживают косу, выбивают и вытачивают её лопаткой, а потом мах  за махом падает подкошенная трава, наполняя  воздух запахом сена.

Деревенька ты моя заброшенная!
Сторонушка ты моя чужая, ставшая родной!
Как же щемит моё сердечко при виде  твоих осиротелых  пустых домов.
Ещё и не погашены огни, но так одиноко они мерцают…
А земля просит пашни!
А травы дичают и ждут обновления, цепляют за ноги и руки. Не ходи в поле, закружат, затянут.
А леса подходят к домам, и грибы уже на тропинку утром выбегут.

Там где гурьбой ходили, ходят поодиночке…


фото автора