Любовь а, и, или смерть

О любви и бренности бытия.

Когда мы познакомились, мы еще существовали порознь. Хорошее это было время, оно никому не принадлежало, и мы могли есть столько орехов, сколько нам заблагорассудится. Зубы у нас были крепкие, молодые. Правда, мы не любили орехи, разве что фисташки, кешью, может быть миндаль. Грецкие орехи – эти маленькие протеиновые полушария были ненавистны нам обоим еще задолго до того как мы впервые встретили друг друга.
– Господин Свеча, не отведать ли Вам это изумительное лакомство?
Я шел по улице, когда ко мне обратился звонкий дребезжащий от своего заискивания голос. Я оторвался от размышлений и пристально посмотрел на источник звука. Маленькая зеленоглазая дикарка глядела прямо мне в глаза, в руках у нее был серебряный поднос, видно, что тяжелый, ей приходилось напрягаться, чтоб удерживать его, на подносе блаженно покоилась чаша, из которой доносилось мерное бульканье. Меня нисколько не удивило, что девчонка знает мое имя. Как никак она находилась внутри меня и, несмотря на то, что она никогда не училась в школе, кое-что ей следовало знать.
– Что еще за лакомство? – небрежно, не слишком заинтересованно осведомился я.
– О! Совершеннейшее безумство! Огненная саламандра. Динамичная. Пляшет прямо у вас во рту.
Я прищурился. Я всегда прищуривался, когда мне было интересно, но я пытался убедить себя в обратном.
– А чем, дитя мое, прикажете тушить ваше лакомство?
– Лакричные конфетки. Такие противные, что любое безумие умчится.
Я не стал торопиться с ответом, но и мешкать тоже не стал. Поскольку, как я уже ранее упоминал, все это происходило внутри меня, время обращалось в категорию весьма субъективную. Оно было склизким медлительным слизняком, случайно оказавшемся в моем уютном домашнем тапочке и вечно пыталось от меня ускользнуть, но я знал все его движения наперед и успевал схватить до того, как оно исчезнет. Девочка стояла и улыбалась. Сама невинность. Неужто лакомство, предложенное этим ангельским созданием может таить опасность? Ерунда!
– Давай свою саламандру. И запомни, я - не господин Свеча, а госпожа!
Девочка опешила, я сунула руку в чашу и тотчас же почувствовала легкий укус. Какая сладостная боль. Саламандра вскочила на мой указательный палец, еще погруженный в чашу, прыжок – и вот она уже на моем запястье, я аккуратно извлекла руку из чаши и поднесла к своему рту. Я улыбнулась, приоткрыла рот – мгновение- и блаженство наполнило меня.
Я почувствовала, как начинаю таять, менять свою форму, избавлять от лишнего, как из меня выдавливается дурное, как бесчисленные слои грязи отшелушиваются от меня и я тотчас же становлюсь легче. Что за дивная сладость! И вправду. Может, стоило взять две конфеты.
– Лакричную! – простонала я, – скорей! – и протянула руку, чтоб девчонка вложила туда антидот.
Не раздумывая, сквозь эйфорию, сквозь жар исходящий из моей груди и опаливший мои волосы, сквозь негу и патоку, я умудрилась найти свой рот. Зубы не хотели разжиматься, впускать ее – ту, что все разрушит, но я заставила их. Мгновение - я снова стою на улице, возле зеленоглазой дикарки. Меня немного пошатывает. Вне всякого сомнения, я стала старше на десяток лет.
– Merci – говорит она мне по-французски, – au revoir, madame la bougie
– Я – Господин Свеча, а не госпожа, сколько можно – немного раздраженно ответил я.
Мы немного устали, огненная саламандра оправдала наши самые смелые ожидания. Она всколыхнула воды из самых глубин, нырнула в самое нутро, сдвинула дыханием своим тектонические плиты, под которыми были похоронены наши тайны, тайны, которых мы боялись, наши демоны, которых мы не выпускали наружу. И несмотря на весь этот разгром, хаос, вакханалию, мы чувствовали себя очень живыми и слегка проголодавшимися. Это прекрасное упоительное чувство. Мы молоды и прекрасны. Мы будем жить вечно. Вечно, вместе, вместе, вечно. Ничто не могло омрачить тот момент, но мы бы не были с собой честны. Теплый нежный ветерок шептал на ухо « время не принадлежит тебе, не принадлежит», выбоины в мостовой спешили навстречу твоим каблукам, пытались остановить « остановитесь, не торопитесь жить!».
Их безмолвные крики не могли быть услышанными, но они рождали смутное зловещее предчувствие и я знал, я знала, мы знали, когда-нибудь, я, она, он, мы сгорим дотла. Непременно. Но разве это важно? Все сгорают дотла. А пока этого не произошло – мы будем гулять по набережной, пока ноги не отвалятся и дышать свежим морским воздухом. Что может быть полезней, чем свежий воздух. Разве что, только немного орехов.