Лейтенант и Змей Горыныч. Глава 37

                Глава тридцать седьмая.
                Я не ангел, а советский партийный работник.
                Екатерина  Фурцева Фаине Раневской.
Суди меня, судья неправедный.
                А. Н.Островский «На всякого мудреца довольно простоты».               
                Товарищ полковник долго забирался в Уазик. В прежние года  делать это ему  было проще, но с тех пор не то Уазики измельчали, не то полковник раздался вширь. Наконец, залез, уселся, удобно расположившись на сиденье, и увидал в окно на обочине Просфорова. «О! Иван Николаевич! Рад, рад, садитесь,  подвезу»!- весело воскликнул он: «Ловко мы их, рыцарей этих»! «Во-первых, Николай Иванович, поправил его Просфоров: «А во-вторых, ничего ловкого я не вижу. Вместо того, чтобы нейтрализовать проникшие из прошлого нежелательные элементы, вам, полковник, повоевать, погеройствовать захотелось. Я согласен, тут и моя халатность, но вы неизвестно зачем рискнули жизнями этих мальчишек. Мы с вами прожили своё, но согласитесь, кабы не водяной  с его живою и мёртвой водой, где бы мы с вами, да и вся рота были»? «Вы забываетесь»!- построжел голосом Сухов:  «Защита Отечества наш священный долг, и мы его выполнили с честью». «От кого? От кого защита то? От фантомов, от давно списанных со счетов истории мертвяков в доспехах? На этот кон вы поставили жизни этих мальчишек»,- устало махнул рукою Просфоров: «Не мне говорить вам, что»…  «Победили. Но не будь живой воды, лежать бы всей роте во сырой земле». Неудобные слова говорил Николай Иванович, непраздничные.   Не умел он начальство радовать, оттого, знать, и бедовал всю жизнь. Полковнику слова его тоже были не по душе, он поскорее захлопнул дверцу Уазика и укатил в казарму, где в ротной канцелярии разместился его командный пункт.
                Замполит, никем пока не разоблачённый, явился из лесу героем, обвешанный трофейным оружием как новогодняя ёлка. С ним, испуганно озираясь,  прибыл его отряд, но за общей радостью по случаю победы о них до времени забыли.
                Рота прямо из боя была послана свершать трудовые подвиги. Очистить дорогу, восстановить мост через Смородину и собрать по лесу всё, что растеряли враги, приказал им полковник Сухов. Вернуть же имущество и вооружение в прошлое просил Просфоров во избежание  исторических осложнений. У стройбатовца отнять заныканные им  материальные ценности практически невозможно, однако собрали почти всё. Лишь  старшина припрятал трофейный шлем, и это видимых последствий почти не вызвало, за исключением того, что на другом конце света в тот же вечер  неизвестно откуда явился в иранские окопы под Абаданом месяц назад погибший и похороненный по мусульманскому обычаю комбат. Как видно цепочка логических связей, начавшись со шлема, потерянного Арнольдом в бою, скрепила времена и народы, вернув семье отца, солдатам командира, а проворовавшемуся повару возмездие. Но это всё под Абаданом, а  у нас Россия, перестройка, недавно стихла перестрелка, и работа кипит. Войска пашут, товарищ полковник руководит, товарищ лейтенант как запалённая лошадь бегает, старшина горюет над разграбленной каптёркой, а над ухом у Сухова навязчивой осенней мухой зудит голос эксправителя оккупированных территорий Юрия Степановича Шуйцева. И  под зуд этот и радость победы тускнеет, и тревожные будни начинают подкрадываться к тебе будто волки к одинокому путнику на рассвете в зябком предзимнем лесу, и на душе становится гнусно и тоскливо. «А ещё нам нужно»,- нудит Шуйцев: «Как в прессе армейской советуют, телефон доверия  учредить. Захотел солдат что-нибудь начальству сообщить, раз и готово, и угрызений совести не испытает. Прекрасная идея по-моему. Верно ведь, Степан Иваныч? Так я дам электрику команду подключить его на мой кабинет, или на ваш»? «Ну,  уж от этого вы меня увольте»,- отвечал ему Сухов: «сами разбирайтесь со своими осведомителями. И вообще, Юрий Степанович,- раздражённо добавил он: «Для чего эти «тайны мадридского двора», осведомители, понимаешь, телефоны доверия? Вы что, всерьёз эти игры воспринимаете?  А я вам так скажу – сила подразделения, части, армии всей в единстве солдат. Неужели вы не понимаете, что своими действиями лишь разобщаете личный состав, лишаете его инициативы. Поощряете угодничество и стукачество»!
 Никогда бы не сказал Сухов этого своему заму, если бы не было вчерашнего боя, когда все заодно, когда глотки сведены русским «ура», когда потная орущая масса за спиной верна тебе до конца, до самой погибели и готова на любое геройское дело, когда самому солдатам  верить хочется и звать их по-суворовски – чудо-богатыри! Ожёг полковник Шуйцева взглядом, таким взглядом, что бьёт как ногайская плётка- семихвостка, но конфликт не успел разгореться, потому как скрипнула дверь и в канцелярию, прихрамывая, вошёл водяной. 
«О! Дед, здорово»!- обрадовался Сухов ему  и возможности замять спор, где он наговорил вопреки многолетней привычке лишнего: «Заходи, заходи, журнальчик посмотри». На столе лежал свежий номер журнала «Вокруг света».  «Это чего»?- ткнул водяной пальцем в фотографию летающей тарелки.  «НЛО, пришельцы в общем, ну ты сам знать должен, ты же у нас тоже, как никак,  явление аномальное»,- нарочито весёлым голосом  пояснял товарищ полковник, в уме прикидывая, во что ему обойдётся сегодняшняя свара с замполитом. «Вот оно что. А я сразу не разобрал – плохо снято»,- покачал головой водяной: «А так я их видал, видал таких, прилетали, гуманоиды хреновы.  Всю у меня рыбу копчёную в один присест спороли, а самогонку не пьют, нельзя им видать, или против нашего здоровьем слабые…   Так вот с чем я к тебе, Степан, пришёл.  Скажи, когда вы эту стройку кончите и уберётесь, наконец, из леса к такой то матери? Ты мне, ещё капитаном был, дай Бог памяти в 78м году, обещал дорогу прикрыть»…  Левое ухо замполита легонько шевельнулось, и компромат на полковника Сухова лёг в архивы его памяти. Почуяв недоброе, товарищ полковник вскочил с места, будто чего важное и срочное вспомнил, и направился к выходу, приговаривая: «Пошли, дед, по дороге поговорим»! У  двери он обернулся к замполиту и попрощался: «Ну, мне пора, Юрий Степанович, оставляю на вас объект. Разберитесь, кого поощрить. С отпусками распорядитесь, само собой, а Перевалову обязательно благодарность в приказе,  как причину сформулировать, сами придумайте. Завтра  к 16. 00. жду вас в штабе. Да, вот ещё что. За наукой приглядите, чтобы больше без ЧП». Он замолчал, оглядел канцелярию, будто ещё чего сказать хотел, но промолчал, и вышел за дверь. 
Дверь захлопнулась. По пути к Уазику Сухов вновь поклялся водяному, что лишь только разгребёт первоочередные дела, поднимет вопрос о ненужности дороги и, если потребуется,  дойдёт до Президента и Верховного Совета России. На резонный вопрос, почему он не сделал этого в прошлые годы, Сухов пробормотал дежурное «такое время было», после чего брякнулся на заднее сидение  машины и на огромной скорости покинул лес и страницы нашего повествования, только его и видели. Хороший человек был Сухов, но не герой же, в конце концов, и не святой тоже. Похлебав дома ухи, сготовленной  женой из подаренной ему водяным рыбки, товарищ полковник завалился спать, а, когда наутро проснулся, чтобы идти на службу, наша сказка уже закончилась.
Но вернёмся в лес.  Там, в районе ротного сортира рядовой Похелюк, размазывая по роже алые сопли, ел землю и ползал на коленочках перед дембилем. Только не нужно сразу начинать о неуставнухе. Такая же участь ждала и Иманова с зэмляками, просто Похелюк первым подвернулся Варюхину под руку. «Витя, прости, Витенька»!- ныл сей славный воин, но оппонент его в споре о жизненной справедливости  с полным сознанием своей правоты вновь пнул сапогом в его, похелюкову морду, а устно добавил: «Стукач ты и гнида. Сколько раз тебя, стукача,  прощал – без толку. Теперь ты немцам наших выдал, и после этого говоришь, ты свой?! Раньше бил, теперь убивать буду»! - норовил вдарить снова. «Витенька»!- ухватившись за сапог его,  лил сопли и слёзы Похелюк: «Хочешь, я тебе носки  стирать буду?! Хочешь, мамаше напишу, она тебе денег пришлёт много?! А хочешь, хочешь жену мою Клавку для тебя вызову?!  Она в постели такая»! «Тьфу»!- плюнул на него дембиль: «Ты такое лучше дружкам своим предложи, Иманову, например»!- и  от омерзения начал его  мордовать, на сколь сил хватило, ясно осознав, что с этим, с позволения сказать человеком, разрекламированный военной печатью метод убеждения бессилен. Бил, пока от сердца не отошло. Пнув последний раз обмякшее похелюково тело, Виктор Юрьевич Варюхин ушёл на болота к русалке Маше, девке хотя и зелёной, но в остальном по всем статям справной.  Шёл, по дороге обдумывая  поведение в плену замполита подполковника Шуйцева, о котором рассказал ему во всех подробностях Похелюк, до той поры клявшийся Юрию Степановичу в неразглашении, и додумался до страшных вещей.
 Выходило, что замполит из предателей предатель.
         В 16. 15., во время внеочередной контрольной поверки личного состава  Варюхин в строю обнаружен не был. Посланный на его поиски, дежурный по роте Морозов нашёл Витьку на берегу малого озера, где тот, отринув ратные труды, угощался сладкой ягодой куманикой и вёл с Машей деликатные семейные разговоры. Варюхин был вовсе не рад тому, что этим разговорам помешали, однако встал, оправил обмундирование и отправился в канцелярию, не ведая и сам, успел ли Похелюк его заложить. В роте было тихо. Наскоро пообедав, личный состав вновь убыл на работы во главе с ротным командиром. Иван заперся, сказавшись больным, от замполита в каптерке, и теперь курил папиросу за папиросой под тихое пение магнитофона «про Чернобыльскую быль» и  «про Петю в лазарете». Пепел же стряхивал в тот самый трофейный рогатый шлем. Замполит ждал Варюхина. Он давно простил себе всё, даже предательство.  Да и не преступлением казалось оно ему, ведь поступок этот имел целью спасение его, Шуйцева драгоценной жизни, а что могло быть на свете ценнее? Теперь власть была в его руках,  и ему пришло время судить других, судить строго и безжалостно.
        Князь Ермолай, человек по натуре своей добрый мягкий и даже сентиментальный, в ходе борьбы за  отцовский удел,  порешивший на ратном поле дядю и сгноивший в порубе родного брата, домой в 13й век не торопился. Он  обретался в расположении роты, дивясь на всякие диковины века 20го – трактор, телевизор, тушёнку в жестяных банках и картошку с подсолнечным маслом. Особенно дивился он на неведомые средневековым жителям продукты. Им он дивился вместе с солдатами. Дивился долго, а  потом требовал добавки. Добавку давали, не споря, и вскоре князь заметил, что порты на животе его сходятся еле-еле. Так вот дивился он, дивился и, наконец,  набрёл в кустах на притаившийся там сортир.  Лицезрение этого обычного армейского скворечника на четыре очка так  воодушевило его, что по возвращении домой он повелел возвести у себя в палатах его точную копию из камня. Прихотливая Фортуна сберегла этот памятник архитектуры до наших дней, и это позволили Лёне Крутикову в его знаменитой речи против безродных космополитов на бюро райкома в декабре 1952го года объявить город Петровск «родиной русского отхожего места». Так вот, князь Ермолай посетил сортир, долго вникал в его устройство и заодно  обнаружил там, торчащего головою в очке, избитого Похелюка. Князь принёс его в роту. Там пострадавшего  привели в чувства, и он, как и положено уставному солдату, «честно и своевременно доложил» обо всём происшедшем. 
«Неуставные взаимоотношения»!- радостно потёр руки замполит.
           В канцелярию уверенной походкой победителя входил Варюхин. Вошёл, доложился честь по чести, спросил: «Вызывали»? 
 Лицо замполита приобрело выражение кошки,  готовой поиграть с мышкой. «Да, вызывал»!- ласково начал он, но тут же построжел  и закричал, как ему казалось, грозно: «Вы  подняли руку на младшего по призыву вашего товарища! Вам не стыдно, товарищ солдат»! Замполит умел первым ударом ломать волю своих жертв, но дембиль молчал, он явно не был обречённой мышкой. Мышек  Шуйцев повидал немало. Они,  позверствовав в казарме, при первом окрике никли и просили пощады. Стоящий перед ним солдат пощады не просил.   
Замполит нанёс второй удар: «Тем самым вы совершили уголовно наказуемое деяние – неуставные взаимоотношения. Вы эту книжечку читали»?- Шуйцев вытащил трёпаную брошюрку «Об ответственности за воинские преступления». Дембиль молчал, и на устах его померещилась насмешливая улыбка, будто сказать хотел, «подотрись», мол, «своею брошюркой». 
«Кроме того», -тихо зверел от его несмирения замполит: «Вы  нарушили закон,  и вами займётся дознаватель части капитан Акишин». Угроза была сильной, контуженного в голову капитана  Акишина знали все. Если ему велели  кого посадить, он посадил бы любого, хоть родную маму.  Мозгов  в нём было не больше, чем в столе, за которым он сидел, а извилин у капитана было только две, и те, при ближайшем рассмотрении, оказывались следом от фуражки, однако дембиль молчал. 
«Вы опозорили честь советского солдата»!- привычно продолжал замполит. Зря он это сказал. При этих словах  Виктор Юрьевич Варюхин не выдержал и совершил то, о чём втайне мечтали многие поколения военных строителей части. «Ты! Сволочь»!- рявкнул он: «Ты сам её, гад, продал, когда перед немцами кланялся и подсказывал, как нас одолеть! Чмо»! Он коротким ударом в челюсть отправил Шуйцева через стол в угол канцелярии и хотел добавить ещё, но Ермолай повис у него на руках: «Не надо, Витя, остынь»! Юрий Степанович из угла вылезать более не рисковал, а Варюхин обернулся к князю, посмотрел с насмешкою и спросил: «Ты домой то не собираешься, Ерёма? У тебя крестоносцы полкняжества вырезали, а ты здесь на казённой тушёнке подъедаешься! Поехали! И я с тобой».
                Не прошло и пяти минут, как два всадника скрылись в лесу. 
Замполит Шуйцев вылез из-под стола и. испуганно косясь на лес, не вернулись бы, потянулся к телефону. «Ефрейтор Ворожкин»!- закричал он в трубку: «Остановите Варюхина – он дезертир»! 
Петя Ворожкин только успел положить трубку, как  перед  дырою в прошлое появились два всадника – погружённый во внезапно нагрянувшие тяжёлые думы Ермолай и весёлый Варюхин с русалкой Машей на седле. «Что, этот названивал»?- смеялся Варюхин: «так ты передай ему, что он, дай на ушко скажу, а то тут женщина». Варюхин сказал, Петя выслушал, выслушав, рассмеялся.
 Находящийся здесь же Просфоров не рассмеялся, а сказал строго: «Я вижу, вы на ту сторону собрались, так учтите, что обратной дороги не будет. Через полчаса мы сворачиваем оборудование». «Не бойся за нас, дядя Коля»,- отвечал ему Варюхин: «Мы уходим насовсем». «Ерёма»,- обернулся он к князю: «У тебя в дружине замполитов и дознавателей нету? Ну и славно, голову сложим, так хоть неуставнуху не пришьют. Бывайте здоровы.  Мамке правду не пишите»! Сильные трофейные кони пронесли их через пелену тумана. Водяной махал им вслед фуражкой: «Лёгкой дороги вам, сынки»!
Сквозь туман было видно, как там впереди, завязалась схватка с германским заслоном, но, минуту спустя, всадники вырвались из свалки и  растаяли в лесу.
 И осталась от всей этой истории только  пломба в зубе у князя, с удивлением обнаруженная археологами при эксгумации его останков в 1936м году, найденный при раскопках слоёв относящихся к 13му веку,  истлевший приёмник Невский и надпись над древними воротами города Петровска «ДМБ-91», возраст которой был бы определён радиоуглеродным анализом не менее, чем в восемь веков, если бы кто проверять надумал, да пустая строка в именном списке роты, где против фамилии Варюхин нет ни «уволен в запас», ни «погиб», а оттого получается одно – «навечно зачислен в списки части». Хотя куда ему – простой солдат строитель.
             «Что-то с ним там будет»?- прошептал побледневший Ворожкин. «Сейчас посмотрим, что пишет Макензи»,- отвечал ему Николай Иванович, сходил в шалаш и принёс книгу. Он долго листал её, просматривал пояснения, сноски, и, наконец, нашёл искомое. «Воевода Варюхин»,- прочитал он: «Впервые ввёл в войсках Петровского княжества несколько десятков совершенно не свойственных той эпохе военных хитростей и достижений, что позволило княжеству сохранять суверенитет ещё без малого три века.  Погиб спустя  десять лет после своего блистательного взлёта в бою с татарской конницей». «Да-а»!- изумился водяной: «Великая сила наука, особенно история»!
               Прошло ещё полчаса. Сиреневый туман на границе участка исчез. Николай Иванович достал из кармана платок и вытер вспотевшее лицо: «Всё. Кончено».
 Зазвонил телефон. «Гражданин Просфоров»!- прозвучал в трубке голос Шуйцева: «Надеюсь, вы понимаете, что всё, что здесь произошло, огласке не подлежит. Поэтому все материалы вашего эксперимента должны быть уничтожены»! «Что вы такое говорите»!- возмутился Николай Иванович: «Они не могут быть уничтожены. Материалы эксперимента имеют колоссальное научное значение. Тут на сто диссертаций хватит, трём институтам не переработать. Это огромная ценность». «Не знаю, ценность это или не ценность»,- отвечал ему замполит: «Но наш народ до этого не дорос. Своею властью я запрещаю вам разглашение любых подробностей происшедшего  и»… «Нет, нельзя так, товарищ Шуйцев, нельзя»,- Николай Иванович хотел ещё что-то сказать, но вдруг осёкся, посерел лицом и, выронив трубку, упал на траву. 
«Гражданин Просфоров, Просфоров»!- надрывалась трубка. Трубку подобрал водяной.  «Чего орёшь»?!- гаркнул он: «Плохо человеку».  «Немедленно позовите Просфорова»!- не унимался Шуйцев: «С  кем я говорю»?  «Водяной я! Не понял что ли, плохо человеку»! «Какой такой водяной?! Просфорова к трубке»! «А пошёл ты, рыбья кость»!- дед бросил трубку. Замполит названивал ещё и ещё, но более трубку никто не подымал.
 Когда ему это надоело, он призвал в канцелярию сержанта Мичурина, оклемавшегося Похелюка и Иманова с шайкой, окинул их проницательным взглядом, стараясь сразу определить, кто подлее,  и спросил: «А что, товарищи солдаты, служите вы все хорошо, а благодарственного письма родителям не удостоились.  Отчего так? Большое упущение с моей стороны. Выполните моё маленькое поручение,  и будем этот промах исправлять. Командование части и политотдел в моём лице поручают вам, товарищи солдаты изъять и уничтожить все  материалы проводившегося здесь эксперимента. Эти материалы могут скомпрометировать нашу часть, всю нашу армию и даже страну в целом. Помимо прочих поощрений при выполнении задания Мичурин и Иманов будут уволены в запас в день опубликования Приказа Министра Обороны. Ясно»?
 Мичурин, потупясь, сказал: «Нет, я лучше со всеми вместе уволюсь». Чему-то его, глупого, наша сказка научила. Однако, замполит от этих его слов помрачнел и отдал приказ под козырёк. Сформированная им группа захвата покинула канцелярию. Материалы лежали в каптёрке. Старшины в каптёрке не было, он куда-то вышёл, а на двери висел огромный замок. Мичурин помялся, но дверь ломать отказался и ушёл прочь, теряя тем самым право на первоочередное увольнение. 
Похелюк возился с ломиком долго и вяло. Того гляди, мог вернуться Федотов. «Гиждалла»!- воскликнул Иманов и, овладев ломом, мгновенно высадил дверь. Он вломился в каптёрку, за ним остальные, но на пороге все замерли от неожиданности. Посреди помещения, верхом на куче принадлежащего Просфорову имущества, восседал, дымя Ваниным Беломором, чёрт. Занят он был тем, что цеплял себе на грудь десятый к ряду значок «Отличник Советской Армии». Как гоголевский чёрт был похож на стряпчего, так и наш, обретавшийся при военных желал выглядеть в регалиях как подземный генерал или, на худой конец, полковник интендантской службы. «Воровать пришли»?- ехидно спросил он. «Ну, с этим то,  мы поладим»!- ухмыльнулся Иманов, хрустя в кармане червонцем…
               
;