1. Любви все времена покорны

               
Любви все времена покорны
1. Падение перед взлётом

       Это было время, когда ещё не родились ни будущая Императрица Екатерина Великая, ни герои из стаи славной Екатерининских орлов. Ещё Россия стонала, вздёрнутая на дыбу преобразователем, пытавшимся превратить её в сырьевой придаток Запада. Ещё не сбросило русское воинство ярмо нарвского позора, в коем виноват был только тот, кто бросал неподготовленное и слабо вооружённое войско в пекло на авось.
       Ещё не вернулись домой русские воины, оказавшиеся в шведском плену…
       Именно в то нелёгкое время, в самом начале XVIII века и именно в шведском плену, появился на свет человек, которому суждено было сыграть великую роль в истории Русской правящей династии.
       Почему я сделал такое предисловие? Об этом читатели узнают из повествования об человеке, которого пока не называю по имени, о его рождении, уже представлявшем собой сюжет для любовного и не просто любовного, а даже детективного любовного романа. О его приключениях в детстве, прошедшем на чужбине, где отец находился в плену, о его юности в кадетском корпусе и трагедии, прервавшей военную службу, наконец, о его путешествии в Париж и любовных приключениях в Париже. Вот в результате этих приключений, а проще говоря, в результате любовного романа и произошли события, повлиявшие не только на самого нашего героя и его жизнь, но и на судьбу женщины, его возлюбленной, которую через годы занесла судьба в Россию. Причём приехала она в Россию по высочайшему приглашению и не одна приехала, а с дочерью…
       Ну а теперь обо всё по порядку.
       Жил в России на рубеже XVII – XVIII веков Иван Юрьевич Трубецкой, сын боярина Ивана Трубецкого и Ирины Васильевны Голицыной – сестры знаменитого фаворита царевны Софьи Алексеевны Василия Васильевича Голицына.
        Матери князь Иван лишился рано – умерла урождённая княжна Голицына в 1679 году, когда исполнилось ему два годика.
       Род Трубецких знатен, известен на всю Россию. Породниться с ним –честь великая. Князь Иван Юрьевич женился рано, выбрав в жёны княжну Анастасию Степановну Татеву, как отмечено биографами, «последнюю представительницу старинного и уважаемого русского рода». Женился рано – рано и овдовел. Умерла молодая жена в 1690 году.
       К числу любителей холостых забав князь Иван Юрьевич не относился, он, рано лишившись матери, мечтал о хорошей, доброй семье, а потому уже в следующем, 1691 году, венчался с новой избранницей – двадцатидвухлетней Ириной Григорьевной Нарышкиной, троюродной сестрой матери Петра Алексеевича, царицы Натальи Кирилловны.
      Через год родилась в семье первая дочь Екатерина.
      Казалось бы, жить да жить. Что ещё нужно молодому, богатому и знатному молодому человеку?! По службе продвигался Иван Трубецкой быстро. Сказывалось родство с царской семьёй. Уже в 1693 году стал он капитаном, а через год полковником Преображенского полка.
        Известный русский историк Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский в книге «Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов» рассказал, что царь, настолько доверял Трубецкому, что в 1968 году во время подавления восстания стрельцов, «поручил надзор за мятежной сестрою своей, которая содержалась под стражею в Московском Девичьем монастыре».
        Поведал он и о выполнении князем этой, как оказалось, непростой задачи:
        «Трубецкой должен был остерегаться не одной хитрой Царевны, но и отчаянных Стрельцов: сделав подкоп под самую комнату, где стояли часовые его, они проломали пол, освободили Софию и, потом, устремились на стражу. Тогда Трубецкой заперся в келье, желая скрыться от мщения ожесточившихся мятежников. Уже Стрельцы приближались к тому месту, как, к счастию Трубецкого, один товарищ их, бывший до того брадобреем Князя, ему преданный, бросился вперед, желая, будто, показать им дорогу и отвел, таким образом, убийц от кельи, в которой он находился, способствовал его побег».
       Не рассказывая подробностей о потрясших Москву изуверствах царя – не модно это было про возвеличенного преобразователя говорить – историк поведал о князе, который показал себя человеком, помнящим добро:
      «В числе связанных Стрельцов, которых головы лежали на плахах, Трубецкой заметил брадобрея, спасшего ему жизнь. Немедленно великодушный Князь повергся к ногам царя, описал поступок осужденного, просил, умолял о пощаде, получил желаемое; но не довольствовался исходатайствованным прощением Стрельцу: поселил его в одной деревне своей, освободил навсегда потомство от оброка. Благородный поступок, заглаживающий событие монастырское!»
         Казалось бы, подумаешь, обратиться к царю с просьбой. Но не так уж это было безопасно в те страшные дни, когда Пётр, по сообщению современников и историков, был совершенно невменяем…
          Историк В. Мавродин в книге «Пётр I» писал: «Всего казнено было 799 стрельцов. Всё это время Пётр находился в состоянии сильного душевного возбуждения и нервного расстройства. На одном из пиров у Лефорта, раздражённый чем-то, он выхватил шпагу и, не сознавая, что делает, начал колоть и рубить направо и налево. Его еле успокоил «Алексашка» Меншиков. На другом пиру сам «Алексашка» был избит до крови Петром за то, что танцевал, не сняв сабли…»
       И всё же Иван Трубецкой, который видел, каков Пётр в те дни, решился просить за своего спасителя.
        В 1698 году Пётр Первый пожаловал ему чин генерал-майора и сделал Новгородским губернатором, отметив, таким образом, заслуги по охране заточённой в Новодевичий монастырь царевны Софьи Алексеевны.
        Конечно, время стрелецкого бунта оставило тягостные воспоминания. В те осенние дни в Москве кровь лилась рекой. Только у ворот Новодевичьего монастыря и перед кельей царевны Софьи Алексеевны были повешены 195 стрельцов. Трое из них, повешенные перед самыми окнами, так, что узница могла легко достать до них рукой. В руки казнённым были вставлены челобитные. Пять месяцев не убирали тела зверски умерщвлённых стрельцов.
        Новгородское губернаторство помогло понемногу отойти от тяжёлых впечатлений и воспоминаний. А в 1700 году родилась в семье вторая дочь Анастасия, которая тем в истории знаменита, что в первом браке была супругой молдавского господаря Дмитрия Кантемира, которого очень ценил Царь-Пётр, а во втором – за принцем Гессен-Гомбургским Людвигом. Принц впоследствии оказывал покровительства нашему герою, имя которого называть пока рано.
       Итак, жизнь и карьера князя Ивана Юревича Трубецкого складывались более чем благополучно. В тридцать один год он стал генералом. К генеральским званиям тогда ещё только привыкали. Введены они была Алексеем Михайловичем, и первым русским генералом стал, как известно, отважный, дерзкий, талантливый военачальник Григорий Иванович Косагов.
       Но тут грянула Северная война, необыкновенно длинная и тяжёлая для страны. Генерал-майору Ивану Юрьевичу Трубецкому царь вручил в командование дивизию, которую вместе с другими соединениями повёл на Нарву.
       С этого похода и начались беды и злоключения Ивана Юрьевича Трубецкого, которые в то же время сыграли и благую для Отечества роль ибо благодаря им появился на свет герой повествования.
       И снова мы отложим до времени рассказ о нём. Как тут не коснуться поподробнее первого боевого дела генерала Трубецкого.
      
2. Нарвский позор Петра

       Историки, ориентированные на тёмные силы Запада и подыгрывающие им, всячески возвеличивают фигуру Петра, приписывают ему создание новой армии – полков нового строя. Даже сам царь опровергал это, заявляя: «Понеже всем известно, каким образом отец наш…в 1647 году начал регулярное войско употреблять, и устав воинский издан был».
       Историки подсчитали, что перед вступлением на престол Петра I полки нового строя составляли 70% численности вооружённых сил России, а к концу его царствования – 80%. Можно ли назвать царя Петра создателем регулярной армии, если он всего лишь на десять процентов увеличил то, что до него сделали другие?!.
       Пётр I просто разогнал русских генералов и командиров, поставил на их место разлюбезных своих иноземцев и резко снизил боеспособность русской армии. Результат не замедлил сказаться. Историки называют Северную войну, начатую Петров I в 1700 году, едва ли не самой не подготовленной с русской стороны и едва ли не самой неудачной для России.
       К концу XVII века Швеция настолько расширила свои завоевания, что фактически превратила Балтийское море в «шведское внутреннее озеро». И этого захватчикам казалось мало. Шведский король Карл XII задумал захватить русские города Новгород, Псков, Олонец, Архангельск. Ему удалось создать сильную коалицию – «Союз морских стран» – в составе Швеции, Англии, Голландии и Франции. Союз оказался довольно прочным.
      Пётр I тоже стал собирать союзников, но малограмотность, отсутствие исторических знаний и понимания обстановки в Европе, сделали этот союз, как показали дальнейшие события, крайне ненадёжным. Кстати, свою малограмотность он также признавал. Императрица Елизавета Петровна вспоминала, что однажды царь-отец зашёл в комнату, когда она занималась по учебникам. Взял в руки учебник, посмотрел и сказал со вздохом: «Эх, если бы меня так учили!»
      Но факт остаётся фактом. Образования он не получил. Николай Костомаров отметил, что «учась на шестнадцатом году четырём правилам математики, Пётр не умел правильно написать ни одной строки, и даже не знал, как отделить одно слово от другого, а писал три-четыре слова вместе с беспрестанными описками и недописками».
       Ну а как можно управлять государством, не имея ни малейшего представления об управлении, ничего не понимая в политике, в дипломатии, как можно воевать, представления не имея ни о стратегии, ни об оперативном искусстве и даже о тактике действий.
      Вот и составляя коалицию, он выбрал в союзники и уговорил выступить на стороне России Польшу, точнее даже не всю страну, а лишь короля Августа II, едва державшегося на троне. Зазвал Пётр в свою коалицию и Данию. Но она могла стать, скорее, обузой для России, нежели её помощницей. Датская армия была настолько слаба, что не способна была отстоять даже свою столицу и разбежалась при появлении 15-тысячного отряда шведов.
       Тем не менее, царь Пётр спешил вступить в войну и обещал открыть боевые действия сразу после заключения мира с Турцией. Слава Богу, его убедили, сколь опасной и бесперспективной могла быть война на два фронта.
       И вот 18 августа 1700 года мир с Турцией был заключён, и уже на следующий день 19 августа Пётр объявил войну Швеции.
      Историки отметили, что редкая война даже Россию заставила так врасплох и была столь не продумана и не подготовлена. Борис Башилов точно определил причины такого положения:
      «Сумбурность всех начинаний Петра в значительной степени объясняется тем, что он не имел систематического образования, что он до двадцати с лишним лет, в силу сложившихся обстоятельств, вращался главным образом среди невежественных людей, которые не сумели привить будущему царю ни православного мировоззрения, ни русских исторических традиций, соблюдая которые, Русь сумела выйти невредимой из всех препятствий, стоявших у неё на пути».
       Пётр так и не научился обдумывать и взвешивать свои действия, а это в международной политике недопустимо. Он любил повторять: «Я могу управлять другими, но не могу управлять собой». Впрочем, казнить, истязать, угрожать подданным вовсе не означает управлять ими. К примеру, во время одного посольского приёма Пётр бросился на генералиссимуса Шеина, грозя ему: «Я изрублю в котлеты весь твой полк, а с тебя самого сдеру кожу, начиная с ушей».
         Ельцин, помнится, в октябре 1993 тоже требовал изрубить, правда, кажется в капусту весь Совет Народных Депутатов… Что ж, России редко везло на настоящих Государей. Но после многих ужасных периодов мракобесия неизменно наступали времена великих взлётов, а закладывались они, как и в нашем случае, именно во времена тяжелейшие.
       Пётр не удосужился оценить ни боевую мощь своего противника, ни полководческие способности шведского короля Карла XII.
       Историк Николай Костомаров дал Карлу весьма лестную оценку:
       «Достойно замечания, что этот молодой король, подавший своими шалостями врагам большие надежды на успех, получив известия о посягательстве врагов на его владения, вдруг как бы преобразился и сделался на всю жизнь необыкновенно деятельным и неутомимым; с тех пор его образ жизни представлял совершенную противоположность с образом жизни его врагов, датского и польского королей. Последние страстно предавались неге, забавам, пирам, фавориткам и придворной суетности; Карл всю жизнь свою не пил вина; не будучи женат, не держал любовниц, не терпел никакой роскошной обстановки, вёл самый простой образ жизни и притом был чужд всякого коварства, действовал прямо, решительной…»
       Прибавим к тому, что и Пётр I, подобно своим союзникам, немало времени проводил в забавах и кутежах. Пьянство в любезном ему Кокуе стало нормой жизни, по душе пришёлся и ничем не прикрытый разврат.
       Вся Москва возмущалась его связью с дочерью винного откупщика-чужестранца Анной Монс. Красавице жене сочувствовали, но никто и предположить не мог, какую судьбу уготовил её в будущем распоясавшийся царь.
      Не случайно Николай Костомаров сделал вывод, что Карл XII превосходил Петра I «честностью и безукоризненной нравственностью».
      В сентябре 1700 года русские войска осадили шведскую крепость Нарву. Под началом Петра было 35 тысяч человек (по другим данным даже 42 тысячи). Гарнизон Нарвы насчитывал 1 тысячу 900 человек. Превосходство у Петра было неслыханным.
       Заметим, что Потёмкин взял Очаков, не имея превосходства над турками, потеряв при этом 936 человек. Турки же потеряли убитыми 8 700 человек, умершими от ран 1440, пленными 4 000. Очаков был гораздо сильнее Нарвы. О Измаиле и говорить нечего. Такой крепости по силе и мощи не знала история. Тем не менее, Суворов взял её практически без осады. Он потерял убитыми 1815 человек и 2400 ранеными. А между тем число защитников Измаила достигало 42 тысяч человек. Самые точные сведения – на довольствие в день штурма стояло 42 тысячи турок. Из них было убито при штурме 30 860 и взято в плен 9 000.
      Но что же Пётр I? Перед ним была горстка шведов. Казалось, только небольшой натиск, и дело будет решено. Ведь к стенам крепости пришёл общепризнанный «военный гений». Так, во всяком случае трубили во все трубы и прежде, и ныне трубят.
       Негениальный Потёмкин, прославившийся при штурме Очакова, после этой свой операции, едва лишь появлялся перед сильными крепостями Аккерман и Бендеры, как те сразу сдавались на его милость.
       Но Пётр пришёл под Нарву и встал перед ней, не зная, что делать далее. Русским генералам он не доверял. На себя брать ответственность боялся. Он избрал в жизни удобную позицию. Находясь при войсках или силах флота, в случае победы, присваивал себе все плоды и лавры, а в случае неудачи оставался в тени. Неудачи его, даже самые ужасные, именовались уроками. Мол, молодой правитель молодой страны учился!
      Под Нарвой Пётр I отдал армию во власть иноземца герцога фон Круе, полководца бездарного, продажного и трусливого. Частными начальниками над полками и дивизиями были 40 иноземных генералов. Русских средь них было раз, два и обчёлся. Да и оставались то в строю из природных русских в основном приближённые к Петру генералы. Такие вот как Иван Трубецкой, который, как мы видели, военному делу практически не учился. Пошёл за Петром в потешные войска, потом стал капитаном Преображенцем. Через год, как уже говорилось, полковником. За какие заслуги и на основании каких наук? Охрана заточённой царевны Софьи Алексеевны? Там ни стратегии, ни оперативного искусства не было. Там он, как свидетельствовали современники, чудом уцелел во время Стрелецкого бунта.
       Что мог знать тот же Иван Трубецкой о том, как вести осаду крепости, как готовить войска к штурму, как вести их на штурм?!
       Осадными работами Пётр поручил руководить саксонскому инженеру Галларту, а тот и вовсе не собирался служить России – он только материальное вознаграждение за эту видимость службы собирался загребать. А потому умышленно затягивал дело, пока не понял, что вот-вот придёт пора ответить за свои достижения, и перебежал к шведам в крепость. Предполагал, что Петру не по зумам Нарва.
       Нерешительные, а то и просто предательские действия командования привели к тому, что более месяца сухой погоды было потеряно напрасно. Когда же зарядили дожди, началась, наконец, бомбардировка крепости. И тут выяснилось, что пушки, купленные Петром перед самой выйной у шведов, никуда не годятся. Нашёл, у кого покупать! Так бы ему и продали что-то путное, ведь понимали шведы, что столкновение с Россией неизбежно. Ну и получил то, что надобно не русской армии, а шведской…
      При стрельбе ядра не долетали до стен крепости. Да и маловато заготовили боеприпасов. Они скоро закончились, и даже такую потешную артиллерийскую подготовку штурма пришлось прекратить. Подвозить же боеприпасы, продовольствие, снаряжение стало невозможно из-за сильной распутицы и почти полного отсутствия дорог. В войсках начался голод.
      Деморализованное иноземными генералами, униженное равнодушным к нему царём русское войско уже не представляло реальной силы. Солдаты же видели, что творится вокруг. Они видели и то, что ядра шлёпаются в грязь, едва вылетев из стволов пушек, они видели отсыревшие заряды для ружей, они видели пустые, потухшие котлы полевых кухонь.
      Русский солдат – самый выносливый и неприхотливый солдат в мире. Как, собственно и весь русский народ самый стойкий народ в мире. Это доказано историей, это отмечено во многих трудах. Но для стойкости этой беспримерной нужно совсем немного – нужно, чтобы командиры и начальники дурными не были, нужно, чтобы авторитетом пользовались. Недаром даже криминальный мир выкрал это положением. Авторитет – и всё сказано. И лишних слов не надо.
        Вот Иван Трубецкой действительно проходил под Нарвой уроки, которые стали ему хорошей школой – но не военной, ибо там учиться было не чему. Жизненной. И это тоже повлияло на будущность того, кто сыграл в судьбе России необычную и важную роль.
        Основу осаждающих Нарву войск составляли именно те полки нового строя, которые создавал лично Пётр после зверского уничтожения настоящих, хорошо подготовленных и отважных воинов – стрельцов. Вот эти новые полки и показывали себя во всей красе…
      17 ноября царь получил сообщение о том, что Карл XII идёт на выручку осаждённого гарнизона с мобильным отрядом всего в 8 тысяч человек. А у Петра 36 тысяч, а, может – и такие есть данные – и все 42 тысячи. Что уж тут переживать. Да с таким-то превосходством гениальному полководцу и делать особо нечего.
      Но венценосный предводитель, видимо, хорошо осознавал свои гениальные способности. Что же делать? Оставаться со своим войском? Но ведь так можно в плен угодить, а то и того хуже – жизни своей драгоценной лишиться. Жестокие люди никогда не отличаются личным мужеством. Ну а жестокость царь доказал, лично рубя головы стрельцам и заставляя делать то же самое бояр, руки у которых дрожали, что добавляло мучений приговорённым к казни.
        Какие уж там картинки всплывали перед венценосным взором, неведомо, только выход он нашёл, как ему, видимо, показалось, блестящий. Едва сообщение о движении шведского королевского отряда пришло, сразу вспомнил царь о необходимости срочно доставить в лагерь русской армии продовольствие, дабы солдат голодных накормить. А кто это лучше всех сделать может? Только он. Ну и подкрепления ведь нужны. Как же это можно с 36 тысячами против 8 тысяч выходить? Никак нельзя.
       И объявил царь, что срочно выезжает «резервные полки побудить к скорейшему приходу к Нарве, а особливо, чтобы иметь свидание с польским королём».
       Всё это непременно надо было сделать именно перед сражением с королём шведским. Конечно, беседа с польским королём оказалась очень и очень необходимой. Выбрал Пётр в спасители России польского короля, которого самого-то того и гляди с трона могли сбросить.
       Бегство Петра I вылилось в трагедию для русской армии. Вслед за царём сбежал фон Круе, а за ним и все почти, за очень редким исключением, иноземные генералы, которых, как помнится, было около сорока человек.
       В «злую ноябрьскую вьюгу» Карл XII атаковал оставшиеся без командиров русские войска и начал их разгром по частям. Не получая никаких команд, солдаты стали покидать позиции, искать пути отхода. А путей не было – рухнул единственный мост через Нарву.
      Вся это трагедия проходила перед глазами генерал-майора Ивана Трубецкого. Он не бросил дивизию, он продолжал командовать так, как умел, и его полки встретили врага стойко, насколько стойко можно было встретить в первой неразберихи, не имея прикрытия с флангов, подвергаясь ударам хорошо подготовленных шведских частей.
      Пётр Майков так описывал действия дивизии Ивана Трубецкого:
       «После отъезда Петра I, Карл XII подошёл к Нарве и 19 ноября, не смотря на страшную метель, напал на осаждавших. Шведы кинулись на дивизию князя Трубецкого и менее чем в 4 часа вал и 10 орудий главной батареи были уже в их руках. Сражение окончилось поражением русских, причём шведы взяли в плен всю русскую артиллерию, большую часть войска, около 780 офицеров, а также генералов: Ив. Ив. Бутурлина, князя Якова Долгорукова, Артамона Михайловича Головина, Имеретинского царевича Александра и князя Ивана Юрьевича Трубецкого».
       Как видим, иноземцев даже не оказалось среди пленных – все удрали ещё до сражения.
       Ну а войска, брошенные ими, оказались в таком положении, что сопротивляться было невозможно. Но шведский король понимал, что всё это может измениться, стоит только найтись хотя бы одному мужественному и распорядительному командиру. Понимая, что нельзя загонять в угол противника, что надо дать возможность отойти русским войскам, иначе ведь они могут и повернуть сами, без своего сбежавшего царя, и тогда всё непредсказуемо, король отдал уникальное распоряжение. Он приказал своим солдатам немедленно починить мост.
      Карл XII, в отличие от Петра I, был образован, он знал историю, знал, что прежде, до Петра, русские были непобедимы.
       Увы, такого командира не нашлось. Грамотные, волевые, закалённые в боях и походах русские воины, имевшие за плечами опыт побед, были колесованы, обезглавлены и удушены в «утро стрелецкой казни», которое, по образному выражению историка, обернулось для России долгой непроглядной ночью.
       Всё было потеряно: артиллерия, стрелковое и холодное оружие, военное имущество. Тысячи погибли под Нарвой, многие тысячи замёрзли и умерли от истощения, голода по пути к Новгороду, страшному пути по бездорожью, слякоти, топям и болотам. Тысячи были замучены и уморены голодом в плену.
       Шведский плен, конечно, был далеко не столь жесток, как польский в двадцатые годы ХХ века, но свидетельства о нём в истории есть ужасающие.
       Пётр Майков писал:
       «Пленных генералов повезли с жестоким содержанием, по словам Алларта, в Ревель, где им было объявлено готовиться в путь в Стокгольм.
       В столице Шведского королевства пленных содержали довольно сурово, особенно в первые годы. Так, по словам историка Бантыш-Каменского, Бутурлин девять лет пять месяцев томился в тяжком заключении в Стокгольме; князь Яков Долгоруков около десяти лет содержался под крепким караулом, занимаясь всё это время рассматриванием шведского правоведения; позднее он был перемещён в Якобшадт; Князь Трубецкой содержался 18 лет в Стокгольме.
       Князь Андрей Хилков писал Петру: «Нас развезли по разным городам и держат в  суровой неволе, никуда не пускают и ни с кем видеться не
дают. Царевичу дозволено гулять только с караулом; Вейде
держат в погребу…».
       Иван Трубецкой подговорил двух своих товарищей по несчастью генералов Бутурлина и Вейде, единственного иноземца, не сбежавшего с поля боя и потому испытавшего ужасы плена, и они совершили побег.
       Шведы быстро хватились беглецов. Начались поиски. Как укрыться в чужой стране? Тем более, шведские власти тут же дали приметы беглецов во все кирки, и пастыри. Они делали ежедневно объявления, в которых обещали крупное вознаграждении за помощь в поимке беглецов.
       Трубецкого, Бутурлина и Вейде поймали в лесном массиве, скрутили и привели в дом градоначальника. Все трое были жестоко наказаны.
       Пётр Майков приводит строки из письма Хилкова:
       «Генерал Вейде посажен в зело тесной каморке; Трубецкого заперли в доме, где сидят осуждённые к смерти для покаяния; ночью с ним
замкнуты двое караульных... лучше быть в плену у Турок,
чем у Шведов; здесь русских ставят ни во что, ругаются бесчестно и осмеивают. Этот же Головин писал Андрею Артамоновичу Матвееву:    
       «Извествую милости твоей что содержат оных генералов и полоняников наших в Стокгольме как зверей, заперши и морят голодом, так что и своего что присылают получить они свободно не могут и истинно многие из среды их померли и которого утеснения и такого тяжкого мучительства ни в самых барбаризах обретается…»
      Далее Пётр Майков сообщил:
      «По словам Голикова в «Деяниях Петра Великого», один Трубецкой был оставлен в Стокгольме, a прочие генералы и офицеры развезены по разным городам врознь и все содержатся зело жестоко».
       Ну а что же Пётр I?
        Западная Европа бурно радовалась «успехам» царя, ставшего сатрапом антирусских сил. Была выбита памятная медаль, где Пётр I изображён на коне с выпадающей из рук шпагой, в сваливающейся с головы шапке и утирающим градом текущие слёзы. Надпись гласила: «И исшед вон, плакася горько».
       Впрочем, «плакася» Пётр вряд ли. За всё своё царствование он никогда не жалел людей, уничтожая их десятками, а то и сотнями тысяч, ради своих сиюминутных идей.
       История Северной войны знает не один пример, когда венценосный «полководец» показывал себя трусом. Однажды Карл XII окружил сильный русский отряд под Гродно. Несмотря на троекратное численное превосходство над противником, Пётр, «в адской горечи обретясь», приказал «всё бросить и помышлял лишь о бегстве и собственном спасении». Дождавшись ледохода, русские войска по его приказу утопили в Немане всю артиллерию, и ушли в Киев. Шведы не преследовали их из-за распутицы.
      Позор русской армии, виновником которого стал Пётр I, смыл с неё блистательный русской полководец, старый Московский воевода Борис Петрович Шереметьев. Кстати, его именно его победы позволили, в конце концов, обменять Трубецкого на пленённого шведского фельдмаршала.
     Уже в первые годы Северной войны Шереметьев, вступив в Прибалтику с небольшим отрядом, основу которого составляла старая дворянская конница, стал одерживать одну победу за другой. Благо Пётр не мешал и не вешал ему на шею своих любимцев – иноземных генералов. К примеру, летом 1702 года, имея равные силы, он разгромил 6-тысячный шведский отряд, от которого после боя осталось всего 560 человек.
         Предвижу возражения оппонентов. Мол, а как же Полтава? Русскими войсками в Полтавском сражении командовал всё тот же Борис Петрович Шереметьев. Пётр никаких распоряжений в ходе битвы не давал. Он лишь присутствовал на поле брани. И, конечно, славу победителя прозападные историки отдали ему.
      Впрочем, сам Борис Петрович Шереметьев не считал полтавскую победу особенно значительной. По отзыву Василия Осиповича Ключевского, под Полтаву пришло «30 тысяч отощавших, обносившихся, деморализованных шведов. Предыдущие победы Бориса Петровича Шереметьева и других русских генералов довели шведскую армию до такого состояния, что она в течение двух месяцев не могла взять штурмом Полтаву, гарнизон которой составлял всего 4 тысячи человек.
       Один из исследователей петровского царствования справедливо отметил, что на «20-м году царствования у Петра I не было лучшего полководца, чем воевода московской школы и самой боеспособной частью была дворянская конница, которую Пётр не успел разгромить».
       В сражении 27 июля 1809 года, вошедшем в историю, как Полтавская битва, у русских было 42 тысячи человек при 102 орудиях. У шведов было 30 тысяч человек и 39 орудия. Но все шведские орудия, кроме одного Карлу XII пришлось оставить в обозе, поскольку снарядов едва хватило лишь для одного орудия.
       В.О. Ключевский писал об этом сражении:
       «Пётр праздновал Полтаву, как великодушный победитель, усадил за свой обеденный стол пленных шведских генералов, пил за их здоровье, как за своих учителей, на радостях позабыл преследовать остатки разгромленной армии, был в восторге от гремевшего красным звоном панегирика, какой в виде проповеди произнёс ему в Киевском Софийском соборе префект духовной академии Феофан Прокопович (разрушитель Православной церкви). Но победа 27 июля не достигла своей цели, не ускорила мира, напротив, осложнила положение Петра и косвенно затянула войну».
       Всё это случилось опять же из-за политической и дипломатической недальновидности царя…
        Иван Лукьянович Солоневич рассказал о заигрывании Петра с пленными шведскими генералами и об издевательстве над полководцем, подарившим ему победу:
      «Шлиппенбах (по Пушкину – «пылкий Шлипенбах») переходит в русское подданство, получает генеральский чин и баронский титул и исполняет ответственные поручения Петра. А Шереметьев умирает в забвении и немилости и время от времени молит Петра о выполнении его незамысловатых просьб».
      Увы, Пётр относится к этим просьбам без всякого внимание. Шереметьев ему не нужен. Он – русский.
       Точно так же не нужны были ему и томящиеся в шведских застенках русские генералы, брошенные Петром в лапы врагу под Нарвой.