Капризная Афродита 1 часть

1
Часть первая
     Зазвенел будильник. Что может быть омерзительней его пиликанья с утра пораньше? Терпеть не могу. Более мерзкое – тараканы в съемной квартире. Они кишмя кишат тут. Старый дом, где живут бабули и дедули.
     Вы не подумайте, что я ненавижу всех и всякого, что солнце для меня «дурацкий фонарь», просто я в последний раз высыпалась пару недель назад. Кто-то скажет, это еще мне повезло, однако, я ужасно невыгодно выгляжу, когда усталая. Лицо какое-то припухшее, квадратно-грубое. Страсть.
     Выползая из-под одеяла, я стараюсь игнорировать зеркало, со всею преданной самому себе искренностью отражающее меня. Надо бы его завесить чем-нибудь. Дурацкое китайское зеркало, я себе в нем не нравлюсь. Я значительно стройнее и привлекательнее. И пускай попробует кто-нибудь поспорить.
     Медленно шлепая босыми ногами в ванну, я стараюсь проснуться. Меня качает из стороны в сторону, как пьяную. Как я устала! Просыпаться, наскоро сооружать что-то отдаленное от прически, разрисовывать лицо, ибо я не выхожу на свет божий без защитной раскраски, одеваться и бежать на работу, вечером – с работы, где и заработок стыдно зарплатой назвать.
     Пессимистично? Пожалуй. Но настроение никакое. Еще этот будильник на телефоне вновь запиликал. Если б мне не было жалко сотовый, я б его разбила о стену. День сурка начался. Я наперед знаю, чем он закончится. Есть, правда, надежда на разнообразие – завтра суббота и приедет подруга. Мы с ней в клуб собрались. Тряхнуть, так сказать, стариной. Тридцать четыре - это не старость, но трясти есть чем.
     Алене немногим меньше, но она до сих пор не была замужем. Почти отчаялась. На грани срыва. Я уже спокойно смотрю на сложившуюся ситуацию. Позади развод, разбирательства кто прав, кто виноват. Гори оно все синим пламенем.
     Дурочка, ходила по улице, в метро, в лицо каждого мужчины вглядывалась: вдруг это тот самый. Трусы! Да, я не глупая, образованная, не дымлю под подъездом и на балконе. Так что теперь?
     - Мы слишком хороши, - сказала некогда Алена.
     Я с ней согласилась:
     - Да, поэтому нам абы кто не нужен.
     Теперь я только посмеиваюсь над нашими словами. В скептиков обернулась я и она.
     Тонкая струйка теплой воды, зубная щетка и паста, баночка йогурта на завтрак – на это я точно могу рассчитывать. 
     «Мысли материальны», - возразите вы и будете правы.      
     Не отрицаю, но я столько билась, из кожи вон лезла чтобы обрести того единственного, о котором мечтает любая девушка, женщина.
     В конце концов, пора иметь мозги. Я умылась прохладной водой, наскоро расчесалась и отправилась на кухню. Со мною здешние тараканы и кошка. Живая душа. И, обратите внимания, она не лжет, всегда со мной и не совершает поступков, которые меня раздражают или выводят из себя. Ей скоро десять лет. По нашим меркам – старушка.
     Она мяукнула, получила свежую воду и корм, тараканы – свой, я – йогурт. Все были довольны. Не подумайте, я не грязнуля, скорее наоборот, и все же тараканов вывести не получилось: потравлю своих, соседские прибегают и друзей подтягивают. Я перестала с ними отчаянно бороться, когда разглядела соседей. Периодически ставлю ловушки, гель по углам капаю – толку мало. Скоро люди вымрут, а таракашки останутся. Я уже и желток с борной кислотой смешивала – ничего их не берет. Живее всех живых. Осталось принять их, как родных, то есть смириться.
     Доедая йогурт, я гляжу в окно, и погода меня тоже не радует.  Что ж за день-то такой, что за настроение? Того и гляди в петлю недолго попасть. Я подбадриваю себя, как могу, одеваюсь и, забрасывая на ходу в сумку обед, сухой паек, бегу на остановку.
2
     Чтобы добраться до работы, требуется время. Я стою каждый раз по минут двадцать (это в лучшем случае), ожидая маршрутку или автобус. И странная закономерность: как только дожди или холод, их не дождаться.
     Сегодняшний день не исключение: я промерзла до костей. Моя сумка и та покрылась слоем инея. А еще вчера шел дождь. Представьте себе, как беспокойно на дорогах. Наконец подошла ржавая маршрутка и, скрепя душой, распахнула объятья, где удушливо прижимались друг к другу пассажиры. И не от большой любви к человечеству.      
     Пять-шесть горожан втиснулись в гремящее корыто, с ними я – и покатили. Водитель, с роду не знавший дорожных знаков, летел словно угорелый. Я бы поняла его, если б он с нами не находился в одной машине, - ему нас нисколечко не жалко – но он рядом! Нас кидало в разные стороны, из одного угла маршрутки к другому, мы закрывали глаза от страха под звук скрипа тормозов. Женщина, стоящая рядом, на ступеньке, крестилась. Одна молодежь, которая, видимо, думает, что вечна, сидела в гаджетах – все-таки польза в них есть.    
     На очередном повороте нас едва не выкинуло из маршрутки, я не выдержала:
     - Товарищ водитель, ведите, пожалуйста, осторожнее: с вами инструктаж не проводили что ли?!
     Думаете, меня кто-нибудь поддержал? Все верно, не поддержали. Ни один, хотя с родными и близкими, наверняка многие попрощались. Так, на всякий случай.
     Выскочив на своей остановке, я пожелала доброго пути (без сарказма, искренне) остальным пассажирам, попрощалась с годом жизни, украденным у меня нервной поездкой, и понеслась на работу. Мне повезло: успела вовремя и не была оштрафована за опоздание. Руководители уже не знают, что еще такое придумать, чтобы их люто ненавидели и терпеть не могли ходить на работу. Несмотря ни на что, я люблю свою работу, рада, что она есть.            
     С улыбкой на лице меня встречает сослуживица, милая, добрая девушка, немногим младше меня. Я ей старые свои вещи отдала, которые мне надоели, и носить их уже я не буду. А ей они в самую пору. Она сирота и тянет себя, парня (глупо, но любит до безобразия), сестре помогает: та у нее болеет серьезно. В общем, живет она очень скромно.
     Девчонки курят с утра пораньше, а я, поздоровавшись, иду ставить чайник и завтракать. Забегает Люда и благодарит за свитерок, платьишко, с чистосердечной искренностью рассказывает, как с чем сочетала вещички, отдает мне долг, кланяется. Я за нее радуюсь, глаза у нее блестят. Однажды, она на колени передо мной встала: я ей денег одолжила, когда ей занять не у кого было. Меня это глубоко тронуло, и я ощутила страшную неловкость.   
     В столовую, наш маленький закуток, входят двое-трое, все что-то жуют, делятся выпечкой, сметанкой, лепешкой... Едим все вместе, хохочем, появляется работа – бежим. Так что не подумайте, что мы тунеядцы.
     Женский коллектив, все друг про друга что-то болтают, что-то перемалывают, но по большому счету у нас хорошо: относительно дружные мы. С одной я даже в нерабочее время встречалась, ездили мы по святым местам. Она подругу прихватила, та все никак жизнь личную не устроит. Ох, нас таких…
     Что мне не нравится, так это то, что все о своих проблемах и бедах частенько говорят. Особенно насмотревшись телевизора. Поэтому я его не смотрю. В адаптивном виде получаю от окружающих. И пускай я как бы оторвана от мира, зато психика спасена.
     Как соберутся наши девочки, как начнут вспоминать, где и что приключилось, сколько погибло, раздавило, разорвало...  О жизни говорят. И хоть бы одна сказала, что счастлива. Не дождаться! Насилу я останавливаю их: нельзя, мол, только о плохом с утра до ночи говорить. Неохотно, но отвлекаются они, разговоры слышатся оптимистичнее, невеселые сослуживицы улыбаться начинают. А я понимаю, что по сравнению с остальными, мне хорошо живется: я гражданка России, родители мои живы, бывает, помогают мне. Замужем
была, никто меня пальцем никогда не трогал, другие же девочки побои терпели. И мне, конечно, есть что рассказать, и я делюсь с ними. Меня поддерживают, мне сочувствуют, кто-
3
то, наверное, позавидует, но после возвращается к своей жизни.
     Да, не в сказке живем, а как хотелось бы. Почему нет? Я для своего же успокоения читаю  ежедневно молитвы. И злиться на Творца как? Он столько раз меня поддерживал. Посетую я, поплачу, а потом прощенья прошу за невежество.
     Получив вечером зарплату – я так ее получаю: отработала день – забери – я отложила пару сотен на детей-отказников, так называемых социальных, от которых родители отказались и они ждут распределения в детские дома. Я лет пять вожу им подгузники, салфетки, ватные диски – иными словами расходные материалы, коих никогда много не бывает. Наше государство выделяет на эти цели средства. Но   младенец справляет нужду не по дозволению медперсонала, а чаще. Не думаю, что обеспечение детей на сверх уровне, потому вожу отказникам пакеты. А может, отдам деньги детям-сиротам, которые при монастыре живут. Я бываю там иногда, почему нет?
     Поздним вечером я возвращаюсь домой с мыслью о том, что высплюсь  сегодня: завтра у меня выходной. Но это не значит, что я буду спать до часа дня, нет. Назавтра у меня грандиозные планы: стирка, уборка, поездка к святой Матроне. Мне лень таскаться по холоду по Москве, но я преодолеваю ее и к обеду выбираюсь в центр. Для меня это стало как ритуал. Мне так легче.
     В конце концов, столько раз мне помогали святые, к которым обращалась я. Еще в детстве заметила это, с той поры сомнений нет. К тому же во что еще верить? В несправедливость? В доллар либо евро? Хожу, прошу, благодарю, ибо знаю, что нужно благодарить. За все, хотя не получила, чего просила. То есть не все, что просила.
     После своего мини паломничества спешу домой, к кошке, к тараканам. Я им отраву понаставила, а они умные, не едят ее. Как в анекдоте: оставила им девушка мелок отравленный специальный, приходит, а они сидят, рисуют. Если б они говорить умели, здоровались бы со мной. Мы почти родные. Когда умирают, мне их даже жаль становится, как жаль, когда вижу ворону с остриженными крыльями и хвостом – так народец у нас развлекается. Бедолага, скачет у мусорки, остатками пищи кормится. Собак бездомных пруд пруди, того и гляди съедят его. Я вороне хлеб давала, так не ест.
     Я прошла мимо той самой мусорки, не приметив вороны, обречена она на жалкое существование и на мученическую гибель. Вороны я не увидела, зато заметила иномарку, остановившуюся пропустить меня. Тут опускается водительское окно и я жду, что у меня спросит водитель. В голове уже крутятся фразы: «Как проехать туда-то и туда-то?», «Где это и это?»…  А он мне говорит, положа руку на сердце:
     - Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье…
     Я удержалась от смеха и произнесла на ходу:
     - Да что вы, замечательно! – Но дослушивать мне было некогда, и я пошагала дальше, а он поглядел на меня (я это поняла по отсутствию шуршания колес) и покатил в другую сторону.
     Меня разбирал смех, я позволила себе посмеяться, позвонить подруге и рассказать о случае. Что бы там ни было – парень, надо отдать ему должное молодой, симпатичный, мог поспорить, прикольнуться и так далее, но все равно приятно. Стихи красивые, парень тоже, прочел трогательно - почему бы нет? Я скептически настроена на всякого рода знакомства с представителями мужского пола. Перестала ли я надеяться? Отчаялась? Можно сказать и так. Они меня не раз разочаровывали.
     На сайт знакомств заглядываю непростительно для себя самой редко: что там меня может
удивить? Ничего. Мне никто не нравится и это стало беспокоить меня, пока я не решила, что просто-напросто эти люди не мои. Мой – другой.
     Дома я доделываю кое-какие дела, подругу жду. Она отзвонилась, сообщила, что уже выехала. Почему-то на меня нахлынывает презренное бессилье и я плачу. Плачу, обращаясь к тому, кого не вижу. Точнее выражаясь, не вижу его таким, как изображают. «Почему?», - спрашиваю я. – «Ну почему?». А какой у меня повод не доверять? Мне можно не доверять,
4
ибо человек слаб по натуре (или он оправдывается так), но все-таки. Поняла я, что надо просто довериться, а это так сложно. Так сложно.
     Мысли материальны, повторяю я про себя. Много-много раз. Повторяю я любимую мантру. Она всемирно известна. Повторяю, как стихотворение, выученное в детстве, повторяю, как имя свое, когда представляюсь, повторяю, как открываю глаза утром, как закрываю их вечером. Вибрации звука опутывают мое тело, и вот я уже не принадлежу себе, своей земной плотской оболочке, а чувствую себя, ощущаю частью чего-то большего. Несоизмеримого с тленным телом. Оно не мера всех вещей. Не оно. Это может быть время, это может быть душа, или еще что. Я не мистик, не маг, не йог. И слава Всевышнему. Не хочу я видеть всяких там сущностей, проходить через все двери (а иногда ой как хочется), либо же сидеть в пещерах в позе «Лотоса». Я земной человек со своими мирскими потребностями. 
     Звонит Алена в дверь, входит с улыбкой на лице, пирожные протягивает. Я расстраиваюсь: теперь я их съем и буду думать – зачем? А отказаться – ни за что. Они слишком вкусные. Я даже не думаю себя оправдывать, ни к чему. Хочется сладкого, потому что организму требуются положительные моменты. Так как сладкое помогает вырабатывать гормон радости, я ела его и буду есть, сколько потребуется долго, но понемногу.            
     Расслабившись, я съедаю два пирожных «Муравейник». Вкуснота! Вечером все равно сойдет каждый лишний калорий. Алена тоже сметает два и тоже сожалеет, что дала слабинку. Но не то, что съела. Я вижу разницу.
     Готовимся мы к светскому выходу основательно: главное – настрой. Прически, макияж, платья. Мы хотим понравиться другим, однако должны, прежде всего, нравиться себе. Это первое условие личного очарования и обаяния. С недавних пор я перестала, так сказать, заморачиваться: вы видели какие девушки рядом с парнями красавцами? Итак, внешние данные не главное. А что главное? Варианты есть, точного ответа – нет.
     Мы привели себя не в полный порядок, а просто стали ослепительны. Как в песне поется, мол, нельзя быть красивой такой. Посмеялись над своими словами (чувство юмора это замечательно) и отправились к метро. 
     По пути мы разговариваем о том о сем, просматриваем недавние фото в телефонах, вспоминаем рабочие моменты и общих знакомых. На нас смотрят, мы на кого глядим. Все закономерно. В данном вопросе. Выходим на Маяковке и шагаем вразвалочку к ночному клубу. Мирно так, отдыхая. Что нас может удивить на улицах города Москвы или в клубе? Лишь внезапно ворвавшиеся инопланетяне или же динозавры. Это слишком оптимистично, следовательно, ни меня, ни ее никто сегодня, завтра, послезавтра ничем не удивит. Я иду танцевать, Алена тоже. Сказать, что мы обе хорошо танцуем, не осмелюсь, зато от души веселимся и крутим чем можно покрутить. Опять-таки для себя. Для поддержания собственного я.
     Охранники мило улыбаются девушкам, с недоверием глядят на мужчин, пропускают нас в зал, где грохочет музыка. Мы проникаем на первый танцпол и под ретро поем и пляшем. Весело так. Люди всех возрастов подпрыгивают, водят паровозики, толкаются. Мы с Аленой в гуще событий. В паровозик нас внедрили, за своих, значит, приняли. Поводив и хоровод, толпа рассеялась: медленный танец начался. Раньше на танцы знакомиться ходили, танцевать, а ныне  найти полового партнера. Складывается такое ощущение. И где тогда, скажите на милость, знакомиться? На работе, где дамский коллектив? В компании друзей? Но если в этой компании только пары? И мужчины моих подруг мне не нужны. Ни в каком виде. 
     Играет медленная музыка, на танцполе две-три пары. Остальные разбежались по углам, словно домашние тараканы. Как же страшно пригласить девушку, женщину на танец! Мужчины даже этого теперь боятся, не говоря уже о женитьбе. Ах, как это страшно! Женщина, верно, в их представлении страшное чудовище.
     Мы с Аленой смеемся над этой мыслью и идем на второй этаж. Там танцуем, потом на
5
третий и пляшем уже под клубную, далеко не мелодичную музыку. Чувствую я себя как на стрельбище: на меня таращатся пар двадцать мужских глаз. Взгляды осматривают всех дам, присутствующих здесь, словно в публичном доме выбирают подружек на час. Кроме того, на меня глядит камера, мигая красным огоньком. Никак охрана развлекается и тоже осматривает девушек. Я так и вижу картинку на их мониторах: приближенные бюсты, попы, бедра. Развлекаловка на скучной работе.
     Устав от стука и грохота – это и есть современная танцевальная музыка – Алена предлагает выпить чего-нибудь. Я не пью алкоголь, лишь изредка, не курю. Заказываю себе кофе, именно кофе, и попиваю его, никого не трогая. Алена убежала перекурить по-быстрому, я, чтобы не нюхать смок, остаюсь у барной стойки. Вокруг полным-полно мужчин, парней. Многие из них просто пьют, сидя за столиками. Прийти в платный клуб,  чтобы напиться и забыться, по-моему, глупо. Иди в ресторан и пей, не платя за вход. Оживленно, но безжизненно. Каждый сам по себе, а еще сетуют на жизнь. Ну да, это она, бессовестная, во всем виновата. Назначаем ее виновной. Под суд ее, под суд!


























6
Часть вторая
     Посмеиваясь и оглядывая танцующих девушек, я потягиваю кофе и покачиваюсь на высоком жутко неудобном стуле. Кто их сюда притащил? Я еле взгромоздилась на него, а еще соскакивать надо будет. Бармены наскоро готовят напитки, очередь заказов большая, правда, чаще по мелочи. Я отказываюсь заказать что либо еще, и они отправляются готовить коктейли для других.      
     - Привет, потанцуем? – слышу я позади себя.
     Оборачиваюсь: человек. Неказистый такой, одет нормально, не по-колхозному. Не в спортивном костюме. Я пожимаю плечами и иду танцевать. Не успел мой партнер взять меня за руку и сделать два-три движения (я не поняла, насколько хорошо он танцует), как музыка закончилась. Почему-то я обрадовалась, благодарю его, автоматически из вежливости, и иду обратно к барной стойке.
     - Выпьем что-нибудь? – предлагает мне незнакомец.
     Ну, вот началось: сейчас меня будут бессовестно кадрить, то есть снимать по-современному. Он предложит крепкий коктейль, может, не поскупится и закажет два, чтобы меня развезло, и он бы смог уболтать меня уединиться с ним. В лучшем случае в отеле. В худшем – в туалете. Есть другие варианты – в машине, наслышана обо всех. И ни один мне не по нраву. 
     - Я не пью, - отрезала я и села на стульчик поближе к кофе. 
     Наивно полагала, что отшила его, но незнакомец уселся сзади и продолжил:
     - Еще кофе?
     Что ему надо от меня? Он наивно полагает, меня можно напитками заинтересовать?
     - Нет, не пью много на ночь, - отвечаю я и отворачиваюсь, ищу глазами подругу: она еще не вернулась. А жаль.
     - Может поесть? – не унимается незнакомец.
     Я поворачиваюсь к нему всем телом и гляжу в глаза. Чтобы понял: я не легкая добыча. Или он глуп и не разбирается в людях, или же настолько самоуверен и самолюбив, что посчитал меня достойной с ним переспать.
     - Я с подругой, - сообщаю ему: теперь отстанет. Уже всем видом дала понять, что ничего у него не выйдет.
     - Знаю, - отвечает мне он.
     Круто! Он двух девушек, заметно младше него хочет заполучить.
     Видимо, у меня эти слова были на лбу написаны, потому что он сказал:
     - Ты не так меня поняла.
     Теперь я буквально мечтала, чтобы Алена вернулась, и у меня бы появился предлог уйти.
     - Простите, мне надо отойти. – Я спрыгнула со стула и зашагала по направлению к туалету. Наконец, с назойливым неказистым незнакомцем покончено: пока я буду ходить, он выберет другую жертву.
     Я поболталась в туалете, подкрасила блеском губы и вышла спустя пять минут. Каково же было мое удивление, что неподалеку я заметила неказистого незнакомца, разговаривающего с охранником. Стараясь остаться незамеченной, я на цыпочках пошла к лестнице, ведущей вниз, к Алене. На меня поглядел охранник, за ним – назойливый незнакомец.
     - Теперь ты освободилась? – обратился он ко мне.
     Делать вид, что вопрос адресован не мне было бы глупо: по стечению обстоятельств никого рядом более не было.
     - Я ищу подругу.
     - Ты не знаешь, кто я такой?
     Мне показалось, он удивился. Начинается: я такой весь крутой, у меня, дескать, заводы да фабрики. Тоже мне Рокфеллер.
     Он, не дожидаясь ответа, произнес имя:
     - Моя фамилия Захаров. Слышала?
7
     Я пожала плечами:
     - Марк Захаров.
     Незнакомец выразил недовольство лицом.
     - Не Марк.
     - Другого Захарова я не знаю.
     Я собралась уходить, он заговорил опять. Такой настойчивый. Меня стало раздражать это. Был бы он мне приятен, одно дело – хорошее качество. А когда человек неприятен, качество обращается в отрицательное.
     - Владислав Сергеевич.
     - Послушайте, я не знаю, кто вы такой, - потеряла я терпение. – Кроме того, (не стала говорить, что и знать не хочу), я не снимаюсь, не ищу…  - помедлила, подбирая корректное слово, - партнера!
     Владислав Сергеевич отчего-то сжал губы, точно расстроен чем-то.
     - Красива, как Афродита, а капризна, - окинув меня взором, произносит он.
     Вот это да! Так меня еще никто не называл. Я пребывала в ступоре. Задето его мужское самолюбие и он обзывает меня капризной. Ну да, его распрекрасного принца отшили. Какая я бяка. Ничего другого не ожидала.
     Я засмеялась:
     - Капризная Афродита! – Просмеявшись, говорю: - Вы ничегошеньки обо мне не знаете! – И ступила на первую ступеньку лестницы.
     - Почему же: я видел тебя уже здесь. Ты приходила с той же самой подругой.
     Пришел мой черед сжать губы. От недоумения. Может, он маньяк? Сомнения развеял администратор, подошедший к Захарову.
     - Владислав Сергеевич, возьмите, - и протягивает какую-то бумагу.
     Захаров не ликовал, администратор появился не вовремя. У меня возникла масса мыслей в голове и все об одном: пора делать ноги. Пока он принимал документ и обдумывал, чтобы сказать и сделать, я понеслась вниз по лестнице.
     По пути я столкнулась с подругой.
     - Пойдем на первый! – Я подхватила ее.
     - Что случилось-то? – испугалась Алена, глядя на меня.
     - Пойдем и все! – Я обернулась, Захаров оказался в поле моего зрения: он стоял у самых ступенек и, казалось, намеревался спуститься.
     Запаниковала я: вдруг у него не все в порядке с психикой и он прикажет охранникам схватить нас? За деньги, разумеется. Странные они, эти толстосумы. Что у них в головах творится? Как в анекдоте, наверное: тараканы, тараканы, тараканы... Что он уставился на меня? Ненормальный. Я отвернулась, стараясь забыть о нем. И не обращала б внимания, если б он в упор не глядел на меня.
     Наверное, он понял, что я взволнована и не доверяю ему, потому что скрылся из вида. Как надолго и для чего? 
     - Давай уйдем! Прямо сейчас! – попросила я Алену. Настойчиво.
     - Метро закрыто, а такси придет только в два! – напоминает она мне сквозь грохот музыки.
     Я достаю из клатча телефон и набрала номер такси.
     - Девушка, я заказывала такси на два часа. – И называю адрес. – Я хочу перенести время. На сейчас. Когда подъедет машина? Да буду ждать.
     Девушка попросила продублировать номер моего телефона, я продиктовала. В надежде, что все окончится благополучно, я повела Алену на танцпол, в толпу, за нашими спинами остался стоять молодой и высокий охранник с включенным телефоном: он светился. И кто придумал эти диктофоны?
     Слившись с массой (по крайней мере, надеялась на это), я производила движения, издали напоминающие танцевальные. Неловко, даже коряво. Напряжение во мне нарастало. Алена
8
заметила мое корявое танцевание и посмеялась.
     - Что с тобой? Ты как робот.
     Я чувствую себя если не роботом, то чем-то металлическим: ноги и руки у меня тяжелые, вены точно провода, по которым бежит ток. Меня будто к розетке подключили, а напряжение выше, чем следует. И меня потряхивает. Глупая я, глупая: что он мне сделает? Да он забудет меня, стоит лишь выйти из дверей.
     - Хорошо бы, - шепчу под нос я, но припоминаю историю с туалетом. С ума сойти, он подстерегал меня у дамской комнаты! Надо было улизнуть сразу. Сказала б, что по нужде, а сама б сбежала. Ну почему хорошая мысль приходит слишком поздно?! 
     - Что ты сказала? – переспрашивает, не расслышав, Алена.            
     - Плохо мне что-то, - притворяюсь я. Хотя нет, мне действительно плохо: за мною следит охранник, видевший меня с Захаровым. Ну, вот и запомнила его. И судя по всему надолго.
     - Пойди, присядь, - беспокоится обо мне Алена.
     Я как представила себя на диванчике внизу, одну (подруга-то курить пойдет), и замешкалась.
     - Нет-нет, я потерплю. Скоро такси приедет. – Пробок нет, оно быстренько доберется до дома. Я так думала.
     Отчего-то водитель не звонил. Минуты, как назло, ползли и ползли. А бывало, они неслись со скоростью света, и я не успевала опомниться, как пролетали недели. Что за невезенье.
     Пританцовывая, я рассматриваю потолок, пол, стены, в общем, не хочу глядеть на людей в зале. Тут натыкаюсь взглядом на камеру, и почему-то мне кажется, огонек смотрит в аккурат на меня. Да ну, не может быть. Я отворачиваюсь. Паранойя – это диагноз. Покосилась на камеру, она подмигивает. Не знаю почему, но я уверена: за мной наблюдают! Я прямо кожей чувствую, как рассматривают меня. Останавливаюсь и в упор смотрю на нее. Сложив руки на груди, Захаров усмехается: его-то я не могу видеть. И он о том знает.
     - С характером, - говорит ему начальник охраны. Он неподалеку находится. Людей своих контролирует, на девушек посматривает.
     - Приблизь-ка ее, - подается вперед Захаров, глядя на один из многих мониторов.
     На каждом девушки, парни, мужчины, женщины. Пьяные, трезвые пока еще, целуются, танцуют, спорят, а он меня рассматривает. Мне это надоедает: камера таращится и таращится.  Я говорю Алене, что отойду на минутку и протискиваюсь к выходу. Наконец, зазвонил телефон и несказанно обрадовал меня.
     - Да, мы уже идем! – кричу я в трубку, дабы таксист расслышал меня. Бегу за Аленой, на радостях сообщаю дивную новость и мчусь вон. Она не понимает, что вызывает у меня дикую радость: обычно я не тороплюсь уйти. Мне нравится танцевать. Особенно если музыка хороша.
     По пути нам встречается множество мужчин, они провожают нас взглядами, мы на них не смотрим, даже если нас окликают: на сегодня с меня хватит приключений. И Захаровых хватит.
     Я заскакиваю на заднее сидение такси, громко и облегченно выдыхаю. Рядом усаживается Алена и задает вполне резонный вопрос:
     - Теперь расскажешь, что это было?
     Делать нечего, делюсь:
     - Ко мне там пристал один…
     - Так говоришь, словно в первый раз, - смеется подруга.
     - Такой – впервые. Ну его, не хочу связываться. Насторожил он меня.
     - Не выдумывай. Такое только в сказках бывает: увидел Золушку прекрасный принц и женился! Ах, ах! – смеется Алена.
     - Ты забыла? - шутя, вскидываю я бровь. - Я выйду замуж и стану жить в сказке.
     - Как же, помню, помню.
9
     - К тому же он далеко не прекрасный. И не принц, - отрезала я, в шутку сожалеющим голосом.
     Смеясь, мы доехали до дома, рассчитались с водителем такси и поднялись в квартиру. Уставшие и голодные, после танцев только так, мы перекусили, помылись и улеглись спать. Алене рано вставать на работу, мне хотелось бы тоже отдохнуть и сделать еще кое-какие дела. К часам восьми подруга уже уехала, пожелав мне удачи, я рухнула на кровать и вновь уснула. В двенадцать меня поднял телефонный звонок. 
     - Выспалась? – короткое приветствие знакомым голосом, который я не хотела слышать. Откуда у Захарова мой номер?!
     - Мне бы хотелось…
     - Рад, что узнала меня.
     Я б голос Захарова из сотни других узнала. Прикинула я, кому можно позвонить в случае настойчивого домогания? В МЧС, полицию? Лучше в скорую – он их клиент.
     - Что вам надо от меня? – Грубость иногда полезна, сочла я. Он ведь по-другому не понимает.
     - Да уж не изнасиловать тебя, - ответил на мой же манер Захаров.
     Пока я придумываю, как ответить на прямое заявление, он сказал:
     - Спускайся, поговорим.
     Если я вам скажу, что едва трубку не выронила, вы мне поверите? Ноги мои подкашиваются, руки пробирает дрожь. Я собираюсь с мыслями, обдумываю. На ум ничего путного не приходит. Накидываю куртку и по-простому, в спортивном костюме, выхожу на улицу. Осматриваюсь. Гудок незнакомой машины взбудоражил кровь в моих жилах, я вздрагиваю. Подхожу, глядя прямо в глаза знакомому. Он кивает на пассажирское сиденье, мол, садись, поболтаем. О чем мне с ним разговоры разговаривать?
     Все же сажусь в машину представительского класса. Так себе салон: кожа, мягкие сиденья, дизайн панели на отлично, на ней лежит-полеживает телефон, который на рекламах в журналах для мужчин можно увидеть. Играет комфортная музыка, разливается из встроенного дорогущего плеера. В общем, чувствую себя как в Кремле. Только уменьшенный вариант и охраны не хватает. Ничего что я без бахил здесь? Я перевела взор на 
Захарова, мои ботинки из второсортного магазинчика он не удостоил взглядом. Его обувь слепила глаза, до такой степени блестела. И кто ему с утра пораньше начистил ее?   
     - Как вы узнали мой адрес? – Естественный вопрос созрел в моей голове. До этого момента отдельные слова вращались в моем мозгу и как-то не складывались в целое предложение. Как же меня напугал ранний (или почти ранний: я ведь спала) звонок Захарова!
     - Сколько вопросов, - улыбается он, точно я с ним шучу.
     Ухохотайка: пришла и веселюсь до упаду от того, что незнакомый богатей выслеживает меня. Обхохочешься, так смешно.   
     Я чувствую, что горячею. Вернее нагревается мое мягкое место: Захаров включил подогрев пассажирского сиденья. Мне некомфортно, а я не знаю, как объяснить причину неудобств. Он смеется, я жарюсь и побаиваюсь. Нет, просто боюсь. Что у него на уме мне до сей поры неизвестно. А музыку-то какую включил, того и гляди расплачусь: все о любви да о любви. То мужчина слезно просит женщину остаться с ним навсегда, то она томным голосом поет о великой силе любови. Страшно подумать до чего они допоются вместе. А вокруг-то чистенько, цветочками пахнет, как в оранжерее, музычка, обстановочка - сплошная романтика.
     Я молчу, не шевелясь. Захаров отвлекается на заднее сидение, шуршит чем-то, затем подает мне - ни за что не догадаетесь - цветок в горшке! Необдуманный поступок: я могу разбить ему голову этим горшком. Так что рекомендую ему руки не распускать.
     - Не холодно? – спрашивает он.
     - Скорее наоборот, - сухо отвечаю я.
10
     Захаров тянется к панели, отполированной до блеска, очень изящной и высококлассной, с кнопочками, обозначениями назначений этих кнопочек, делает один нажим и подогрев сиденья печь мне под попой перестает. Затем господин легкими плавными движениями делает тише музыку, у себя, на руле. Все под рукой. Как удобно водителю: он полностью контролирует весь автомобиль, сидя в глубоком отрегулированном кресле, никуда не отвлекаясь. И изгиб для поясницы комфортный, и наклон самого сидения, и высота кресла. Не жизнь, а малина. В общем, парень не парится: он забыл, что такое трястись в переполненной маршрутке.    
     - Как цветы? – интересуется Захаров. – Не нашел приличного букета, решил взять орхидею.
     - Мне кактусы нравятся, - сумела пошутить я. Господин с недоверием отнесся к моему пристрастию, у вышеупомянутых суккулентов острые иглы. Я это по лицу прочла, уж больно заметно лицо его перекосило. Да, получить иглами кактуса по физиономии малоприятно.
     - Орхидеи куда женственнее, не находишь? – удачно выкрутился Захаров, аж сам себе порадовался.
     Я улыбаться не стала: не увидела причин. 
     - Вы меня позвали об орхидеях поговорить?
     Улыбка Захарова постепенно ослабела.
     - Нет, - признался он, и взял паузу, словно забыл, зачем позвал.
     Пользуясь случаем, взяла слово я:
     - Почему вы не ответили мне? Откуда у вас мой номер телефона? И адрес? – С номером полбеды: в черный список – и все, но вот адрес – это серьезно! Мне что теперь, переезжать надо будет?   
     Возникла заминка. На лице Захарова образовалось обречение: ему придется объясняться и оправдываться, как школьнику перед строгим учителем, чтобы он не поставил ему двойку. Он может ничего не отвечать, но тогда не сложится разговор. Правда он не уверен, что тот сложится и потом, зато шансы увеличит.
     - Хорошо, удовлетворю твое любопытство, но потом ты ответишь на мои вопросы.
     От наглости я опешила. Ну и тип: преследует меня в клубе, названивает с утра пораньше, гудит под окнами, пугая соседей, и еще от меня требует откровенных ответов. Смотрю на него и диву даюсь: каков наглец. Он не думает отводить взгляд, говорит им, мол, не потерплю отказов. И Захаров еще меня называет капризной. Однако я упустила, что Афродитой. Не могу сказать, что это смягчает ситуацию, и все же необычно. Это факт.
     - Ладно, скажу, - нехотя, с обузостью в речи, сказал Захаров. – Номер слышал один из охранников.
     Допускаю, что он сказал правду: я действительно называла телефон диспетчеру. Как нехорошо подслушивать! Его что, мама не учила?
     - И адрес? – интересуюсь я, о-о-очень интересно знать, откуда он у Захарова, ведь в клубе я назвала только улицу. И я отлично помню о том. Поди поищи тот самый двор и дом, где я обитаю. Улица растянулась на полтора километра. Он все дома оббежал? Всех бабулек у подъезда опросил за полдня?
     Захаров как-то неуверенно помялся, словно не хотел выдавать военную тайну, и ответил, как обещал:
     - Я спросил у водителя.
     Прищурив глаза, я всматриваюсь в выражение лица Захарова: он, наверное, ест щавель с более приятным лицом, чем сидит рядом со мной. Я ведь хорошо понимаю, кто и как беседовал с водителем такси. «Слышь, парень, скажи, куда девку возил вчера от клуба?» - приблизительно так начался диалог вышибалы с извозчиком, предполагаю я. Тот, может и помялся бы дольше, если б не огромные кулаки, потираемые громилой, и веер тысячных купюр. Милая беседа с утра пораньше. Начинать день с нокаута как-то не очень хотелось
11
молодому и симпатичному водителю. Он и так за секунды ретроспективу жизни просмотрел. В ускоренном варианте. Откуда, вы спросите, громила узнал, какая машина, и кто именно был за рулем такси? Выяснить его номер и получить фото человека проще простого: камеры перед клубом, в клубе, за клубом и, верно, под клубом везде понатыканы. Одна-две кнопки – и перед тобой запись с подробностями в цветах и красках. 
     Я обеспокоена состоянием водителя. Николай, очевидно, жалеет, что приехал на заработки в Москву. Сложно здесь. Покоя нет, ритм бешенный. Как я его понимаю, хотя на меня никто из вышибал не наезжал.
     - Он жив? – почему-то спрашиваю я, на всякий случай: боязно за парня.
     - Кто? – не понимает сначала Захаров. – Конечно, - ухмыляется он.
     Мне не смешно: человеческая жизнь резко упала в цене в последние тысячи лет. 
     - Я ответил на твои вопросы. Теперь ты ответь на мои, - говорит Захаров.
     Пришел мой черед. Меня напрягло его молчание. Так трудно сформулировать? Мне и в голову не могло прийти, что он попросту страшится что-нибудь ляпнуть лишнее.               
     - Ты была замужем?
     Хорошее начало, отворачиваюсь я. Я же его о том не спрашивала. И не собираюсь. Кстати, почему? Надо с ним так же.
     - Да, а вы были женаты? – вскидываю я подбородок, как бы делая вызов.
     - Да. А дети есть? – Он определенно играет в какую-то свою игру, не соизволив рассказать правил. Он пропускает мимо ушей мои подозрения и нападки и прет и прет к цели. Какой?!
     Я открываю дверцу машины и собираюсь покинуть ее со странным владельцем. Он хватает меня за руку.
     - Майя, постой!
     Растерялась я, он знает, как меня зовут! Осталось выяснить фамилию и номер квартиры! 
     Откуда ему известно мое имя, я не спросила, только ответила, упираясь спиной в кресло:
     - Нет у меня детей.
     Захаров, не думая, сказал:
     - А пора бы.
     Спасибо, что напомнил и наставил на путь истинный. То-то я не знала. Мне родители о  внуках каждый день талдычат. Как я устала от напутствий, что в мои годы пора иметь мужа и становиться матерью. Можно подумать, я сама так захотела. Ну не сложилось до сих пор, что теперь на мне – крест поставить? Конечно же, мне нужен муж, я мечтаю о ребенке, еще лучше – двух. Еще бы чуть-чуть, и я бы заплакала. Но вовремя опомнилась.
     - Спасибо за совет, - язвлю я.
     Захаров вздыхает, будто мешки ночью таскал и сильно устал.
     - Капризная…
     Я хочу предложить ему расстаться со мной раз и навсегда. С прозорливостью ясновидящего он видит мое намерение на лице и говорит:
     - Давай где-нибудь пообедаем: я проголодался.
     Тороплюсь возразить:
     - В спортивной одежде меня не пустят, - попробовала отвертеться от его общества я.
     Но он лишь хохотнул, включил передачу и покатил по асфальту к проезжей части. Я сидела тихо и помалкивала, согласие на обед не дала, а он везет. Наглый такой, а меня капризной называет. На себя бы посмотрел. Седина в бороду, а… вы знаете.
     - Вы сейчас женаты? – спросила я просто так, чтобы занять неловкую паузу. По большому счету мне все равно. Но если он женат, у меня появится повод упрекнуть его в неверности и сбежать.
     - Я развелся два года назад: жена подала на развод. Я не хотел разводиться. У меня двое сыновей, но они не поддержали меня, я не ожидал этого, - изливал душу Захаров. – Сложный был период, - добавил он.
     Отчего он мне говорит вещи, которые делают уязвимым и не в лучшем свете показывают
12
его.
     - Зачем вы мне это говорите? – спрашиваю я.
     - Мне некому больше сказать, - с упрямой искренностью глядит Захаров на меня.
     Какой чести он меня удостоил: плачется в жилетку, чтобы я пожалела. Я фыркаю про себя, отворачиваюсь... после смотрю на него: я же не каменная.
     - А что сказали сыновья?
     - Да ничего: им было безразлично. – Захаров стал угрюмым. Мне так показалось.
     Верный ход: мне его жалко и не сбегу под глупым предлогом. Любой мой вымысел он тотчас раскусит: глаза больно умные. Тот еще хитрый змей!
     Несмотря на его хитрости, я видела, что он сказал правду, а это дорого любой женщине – правдивость.
     - Старшему сыну от меня нужны только деньги, младший… - Захаров тряхнул головой, отмахиваясь от наболевшего.
     Вот что значит сыновья, ему бы дочку. И как он догадался, о чем я подумала, поскольку сказал:    
     - Я бы хотел дочь.
     Я аж икнула от неожиданности. Он протянул мне бутылочку с водой.
     Мы прилично поколесили по Москве, наконец, подъехали к ресторану. Первой вышла я, Захаров заглушил машину и тоже вышел. Я не переживала (после его признания я более ни за что не переживала), если меня не пустят в ресторан, развернусь и уйду: не велика потеря, а для меня еще и избавление.
     Захаров отправился вперед, подзывая меня. Нас встречал мужчина в солидном костюмчике. Он с презрением окинул меня взглядом, однако увидав спутника, любезно распахнул передо мной двери.
     - Где желаете присесть? – пролепетал он.
     Пусть он окажется голубым, и Захаров тоже. Тогда я преспокойно смоюсь.
     Выяснилось, они оба гетеросексуалы: посматривают на грудь и бедра официанток и мои, прикрытые спортивными штанами. Вскользь, едва заметно. Если внимательно понаблюдать, то заметить можно. Надежды рухнули: они традиционной ориентации!
     Захаров крутит в руках меню, делает заказ, просит меня выбрать что-нибудь. Аппетита у меня нет, как и настроения. Слащавый официант, его можно принять за сладенького парнишку, и тот пялится на мою грудь: их всех привлекла моя ложбинка, виднеющаяся из-за выреза футболки. Резким движением я застегнула спортивную кофту до самого подбородка. 
     Ха-ха, как смешно, Захаров улыбается и прячет смешливые глаза в меню.
     - Что будешь есть? – спрашивает он, натягивая серьезное выражение лица.
     - Я не голодна, - отвечаю ему.
     - Неужели? Ты ведь еще не ела, - заключает Захаров, и не ошибается, в животе у меня бурлит Французская революция.
     Нехотя я заказываю суп-пюре, салат и, естественно, десерт. Как без него. Раз уж за меня платят, я съем все без остатка. От этой мысли мне полегчало, бурление усилилось при воспоминании о еде. Мне стало стыдновато. Бурление слышит пол ресторана и слащавый официант, который теперь пялится на мою выпуклость, видимую даже через кофту. Куда деть харизму третьего размера? Мне неловко. Хочется уйти.
     Меж тем Захаров заводит беседу, дабы занять паузу:
     - Кем ты работаешь? Чем занимаешься по жизни?
     - Живу, - коротко отвечаю я, зачем спрашивать?
     - Я что-то сделал не так? Почему ты отвечаешь таким тоном? - Захаров не терпение терял, он терял уверенность.
     - Дайте-ка подумать, - протягиваю я. – Вы преследуете меня в клубе, наблюдаете за мной, незаконным путем узнаете телефон и адрес, подстерегаете у подъезда. Я что-то упустила?
     - Нет, все правильно, - отвечает, как ни в чем не бывало Захаров, ну хоть соглашается,
13
признавая вину. Правда, для него вина не вина.
     Ему принесли заказ и, поедая мясо, он заговорил вновь:
     - Работа, работа, дела, поездки. Все на бегу, на ходу. – Захаров вздохнул. - Для меня развод стал неожиданностью. Плюс проблемы на работе навалились: экономика пошатнулась и... Все разом. Я думал, не разгребу.
     Он говорил и говорил, приходилось слушать. Я молчала, неправильно было перебивать человека в такой момент доверия что ли.
     - Зачем вы мне это рассказываете? – Сколько можно было терпеть, я остановила. Бедненький, можно подумать: разодетый, сытый, в собственной квартире живет и наверняка есть загородный дом в два этажа. И все же… и все же он несчастен и то подтверждает печаль его взгляда. В глазах тоска стоит. Да, мне его отчасти жаль.
     - Мне не с кем об этом поделиться, - не задумываясь, откликнулся Захаров. Так вот прямо, открыто, глаза в глаза.    
     Я прячу свои: он в упор смотрит на меня. Что он намерен высмотреть? Я не картина, не предмет искусства. Тут вспоминаю Афродиту и все понятно. Ощущая сострадание – с ума сойти, я жалею мужика, ворочающего миллионами – я вспоминаю девочек с работы, их передряги, беды. Они у всех случаются: у молодых, старых, богатых и бедных. Мы можем днями разговаривать о перипетиях, сочувствовать друг другу. Изо дня в день.
     Я отпила глоток кофе, как люблю, с молоком. Кажется, он способен испытывать жалость к нам, несчастным людям. Нас всех объединяют общие беды и несчастья, а вот счастливые случайности и достижения празднуем по-отдельности, дабы нам не позавидовали, не сглазили. Мы даже самим себе не позволяем долго радоваться собственным успехам, не давая принести нам счастье. Что же делает нам несчастными? Ни соседи, ни родственники, ни НАТО или Евросоюзы, мы справляемся без них. Отлично справляемся. Хотя бы в чем-то.
     Улыбка ко мне не пришла, затерялась она где-то в моих суждениях. Мы, имеющие все: слух, зрение, ум, здоровье, радуемся всему на свете изредка. Не доверяем никому: ни миру, ни другу, в том числе себе. Слепые, глухие, хромые, прикованные к инвалидным креслам счастливее нас, ибо они открытие всему, радуются как дети, играя, смеются искренне. Попробуйте пошутить с незнакомыми людьми: вас примут за ненормального, ища подвох в  каждом звуке и жесте. Неужели мы душевные инвалиды с хромым сознанием?
     Я допиваю кофе, Захаров не мешает думать. Безмолвно сидит, поглядывает. Как-то летом он заехал в клуб, чтобы переговорить с другом: встречи переносили и переносили из-за нехватки свободного времени. Договорились там.

     - Я заскочу к тебе, - сказал его друг, - вечерком.
     - Я улажу кое-какие дела и приеду, - ответил Захаров, у него не было намерений ехать сегодня в клуб, но раз так сложилось – придется.
     Он бездарно потерял часы в пробках, перенервничал, что время прошло впустую, а его ждет старый друг, с которым не виделся сто лет. Тот женился и живет в Париже, в Москве редко бывает и то по делам.
     Охрана встретила Захарова, как подобает. Он нервно отвечал и отмахивался, стоило приблизиться к нему.
     - Владислав Сергеевич, - спешил ему навстречу заместитель.
     - Я же сказал: оставьте меня в покое. Меня сегодня нет! – Захаров зашел в кабинет, друга не оказалось. – Вовка, ты где? – спросил он, плотно прижимая телефон к уху. – И что тебе надо? Девочки симпатичные? – засмеялся он. – Ладно, сейчас спущусь. – Опустив трубку, он обратился к заму: - Забудь про меня до утра! – И вышел.
     Друг сидел за столиком, располагающимся выше уровня танцпола. Так удобно было наблюдать за танцующими людьми. Он попивал коньяк, закусывал мясом, салатом, сыром… Стол его ломился от яств.
     - Наконец! – протянул Владимир руку товарищу.
14
     - Вижу, ты тут не скучал, - пошутил Захаров, не глядя на танцующий подвыпивший народ.
     - Влад, я б на твоем месте жил здесь! – Он налил рюмку коньяка и подал товарищу. – Я уже стал забывать, как много красивых женщин.
     - Переезжай! – Захаров опрокинул рюмку в рот и закусил.
     - Людка не хочет, я бы с удовольствием. Да ладно, давай не будем о грустном.
     Друзья, поддавая коньячок, завели беседу. Владимир не упускал случая поглазеть на женщин: скучно ему вдали от родины.
     - О, о, о! – воскликнул он: к танцполу шла вереница девушек-подружек, решивших сменить музыку. Они поднялись на второй этаж и ловко встроились в кружок.
     Захаров, сидевший к сцене и танцорам спиной, обернулся: вереница прошла, за ней плыла пара девушек. Одна в белых шортиках и синей блузе, другая в голубом летящем платьице. Легкие, воздушные куски материи, пришитые к основному платью, взлетали при малейшем движении девушки. Она остановилась рядом с подругой посреди площадки и обе стали танцевать, как умеют.   
     - Когда ты к нам заглянешь? – подал другу рюмку Владимир. – Он мне уже все уши прожужжал: контракт ждет, контракт ждет!
     - На неделе: я билет купил на среду. – Захаров обернулся, просто посмотреть. К девушке в легком голубом платьице клеится какой-то хмырь, который хватает ее за руки, хочет, чтобы танцевала с ним. Захаров поискал глазами вышибалу, тем временем незнакомка вырывалась из лап настойчивого ухажера.
     - Не повезло парню, - констатировал Владимир: девушка резко вырвала запястья из рук ухажера и отстранилась. Она что-то коротко и доходчиво ему сказала и пошла прочь.
     Захарову эта сцена понравилась более всех.
     - Цыпочка, - сказал Владимир, выдувая из горла порцию воздуха после очередной рюмки. – Давай за нее.
     - У тебя есть желание напиться?
     - И забыться! – Владимир вздохнул. – Замотался, надоело. – Он стукнул рюмкой о рюмку
и залпом выпил порцию коньяка. До гостиницы он в ту ночь не доехал: ночевал у друга в кабинете. Наутро он ничего не вспомнил, а Захаров, проходя мимо пустого танцпола обернулся: голубое платье померещилось.

     - Что означает твое имя? Майя? – спрашивает он у меня.
     Да, загадка, с его-то именем все понятно: из двух частей состоит и несложно догадаться, что да как.
     - С санскрита – иллюзия, - отвечаю я.
     - Отец так назвал? – почему-то улыбается Захаров.
     Щурюсь я - откуда он знает? Прямо Дэвид Копперфильд.
     - Кем ты работаешь? – продолжает расспросы Захаров.
     Мне надоело отвечать на вопросы. Я не хочу. Зачем? Кто он мне такой. Явился с утра пораньше, не запылился. Ловлю себя на мысли, что стала ворчливой и вечно недовольной. Спохватившись, отвечаю: 
     - Администратором. – Пришлось, о чем-то говорить надо. Не молчать же и не врать. Первое выглядит глупо, второе рано или поздно откроется. Не факт, что обман вскроется, может, я Захарова в последний раз вижу. Если бы.
     - Я тебя на должность администратора не взял бы, - откликнулся он.
     Не успеваю я спросить почему, как он говорит:
     - На тебя станут глазеть мужики и лезть, пришлось бы охранника приставить.
     Он шутит так? Ну и юмор. Почему правило: «Когда я ему, я глух и нем» на него не распространяется? Жевал бы и пил кофе молча.
     - Ко мне не нужно лезть, - говорю я недвусмысленно. Не советую меня трогать, когда не
15
хочу.
     Захаров улыбается, ну надо же как смешно. Что его так развеселило, вроде бы ничего забавного не произнесла.
     - Да, это видно, - говорит он. – Ты не такая.
     Я щуру глаз, высматриваю подвох. Если он и правда так думает, почему не оставит меня в покое? Ему все равно ничегошеньки не светит.
     - Столько девушек на шею вешается, буквально предлагает себя… - Захаров умолк, задумался. После взял слово вновь: - Они ведут себя, как шлюхи: смотришь на них и понимаешь, что им от тебя надо.               
     - Я знаю, кого-то это устраивает, - вмешиваюсь я.
     Сама слышала, как один некий господин говорил: «Ну и что, что от меня ей нужны только деньги, зато молодая и дает». Собственно, кто этим девушкам виноват, что их не уважают. Видите ли, спать за деньги (пускай и большие) не значит любить себя. Скорее, не ценить свою индивидуальность и пренебрегать личностной уникальностью. Как зверушка: раз-два и все состоялось. Прикрывает тело модными шмотками, живет в хорошо обставленной квартире, не платит за нее, ездит на крутой машине и за это спит, с кем попало. Потребительский рефлекс. Вот она цель миллионов девушек: легкие деньги, роскошь и эпикурейство.
     - Мне не нравится, когда женщина сама липнет, - возражает Захаров.               
     Как же, как же – инстинкт охотника. Помню, помню. Я, видно, плохо сдерживаю улыбку, если он говорит:
     - Ты не веришь мне.
     Признаться, я с трудом могу в это поверить, слишком неправдоподобно. Живет себе состоятельный дядька, один (или с женой, от которой устал и которая его не понимает, не приласкает) и не подпускает к себе цыпочек? Сразу на все готовых? Надо быть дураком, чтобы отказаться от интима при таких условиях. Как сказала бы моя сотрудница: «Лишний раз пошпилиться они не прочь». Семейные современные узы, увы, теряю былую прочность. И не надо мне рассказывать, что он этакий благородный и едва ли не праведник. До аскета ему далеко. Пусть мне сказки не рассказывает.
     - Я вижу, что девушке, женщине нужны только деньги и она мне неинтересна, - уверяет меня Захаров.
     Из него бы таки вышел великий сказочник всех времен и народов.
     - Девушки толпами едут с провинции и ищут балбесов, готовых платить, лишь бы их ублажали. Готовые на все, провинциалки жадно заглатывают таких идиотов.
     Я резко встаю.
     - Что с тобой? – удивляется Захаров, растерявшийся вид у него.
     Он еще спрашивает!
     - Я ухожу, - заявляю я, что мне с ним церемониться? – Спасибо за угощение. Для провинциалки я достаточно воспитана?
     Захаров морщиться, понимая, в чем дело.
     - Ты меня не так поняла! – Он жестом показывает на стул, мол, давай, садись обратно.
     Я не собираюсь.
     - Платить не буду: это вы меня сюда позвали. Не сочтите, господин Захаров, за наглость.
     - Меня зовут Влад! – точно потребовал он, чтобы я называла его по имени или хотя бы запомнила.
     - Мне все равно, ведь я закоренелая провинциалка. - Я направляюсь к выходу, он вдогонку выкрикивает:
     - Я не то хотел сказать!.. Ты не похожа на них!..
     Но мне уже все равно. И до того было безразлично. Уходя, я была уверенна: он меня считает трижды капризной. Еще и «добрым» словом вспоминает. Как водится. А мне нет до него дела: пусть сидит и поражается, что его, распрекрасного принца, отшила какая-то
16
замухрышка-провинциалка. Я не в брендовых шмотках, маникюр обычный, не в элитном салоне деланный, волосы, ресницы, ногти не наращенные, губки не надутые, грудь своя, ботокс не стоит и мимика живая. В общем, я девушка, а не кукла накаченная. Если он ничего этого не ценит, то он просто дурак. Да, он дурак.
     Но я не собираюсь о нем думать – слишком много чести – и, проведя с домашними хлопотами остаток дня, ложусь спать.
     Наутро я сонно собираюсь на работу. Одной рукой чищу зубы, другой расчесываю волосы: вроде как тороплюсь. Кое-как продираю глаза и делаю прическу, макияж. Тональный крем, пудра, тени, подводка, тушь… вот я и Афродита! Красота для женщины – дело наживное. Кто не верит, тот ленив или жаден.
     Скрепя, старый лифт едет на первый этаж. Он трясется так, как будто хочет чихнуть, а не может. Запах стоит устойчивый, жуткий. Вы меня понимаете. На стенах надписи, выдержки, нет, не из умных книг, из газет. Стены выпачканы какой-то дрянью. Возможно, тем самым…
     С малым комфортом я спускаюсь вниз, преодолеваю пять ступенек и открываю пошарпанную, едва закрывающуюся тяжелую металлическую дверь. Она пищит, противнючий звук. Противней лишь будильник в шесть утра, будящий на работу.
     Я иду по двору, сторонясь машин и пешеходов, пробираюсь к мусорным бакам, выбрасываю пакет и столбенею: неподалеку ютится в машине Захаров. Во столько же он поднялся, чтобы приехать сюда ни свет ни заря? Занял кое-как местечко и стоит. Он допивает кофе, не крутой из ресторана, а с кафешки, общепита! Видно, напиток закончился, раз он потряхивает бумажный стакан и сожалеет, что допил: он засыпает на ходу, а пить больше нечего.
     Не знаю как, но он чувствует на себе мой взгляд и поднимает голову. Я не отвожу глаз, он тоже. Он смотрит, я смотрю. Немое кино, не иначе. Что ему надо? Зачем я задаюсь этим вопросом, если знаю ответ? Во взгляде я вижу все, что хочу и даже больше. И он видит. Не шевелится, и я стою как вкопанная. Тут я поняла: недолго мне осталось работать администратором.
     Откуда-то издали послышался звон церковных колоколов. Я не была еще в той церкви, не довелось, однако знала, что загляну обязательно. Замелькали образы нарядных платьев. Заслышались торжественные ноты и речи… а я пошла к распахнутой для меня персонально двери автомобиля.
     Рухнула моя защитная колючесть, сдалась она на волю чему-то важному. По большому счету я всегда знала: мое меня найдет. Верьте и вы, но только вера эта равно знание, что именно так станет.