Сон No. 8

На стоянку, чахло обозначенную сеточкой "Рабица", машина поместилась не без некоторой опаски: там ежевечерне тусовались старые и снова забинтованные, зашпаклёванные сикось-накось, и восстановленные бумбоксы с гидроприводом на колёсиках, нафаршированные цепными рэперами в кепочках, нелепыми, как штреймол с козырьком. Они волновались воркующей походкой, и шеи по-голубиному дергались в такт их шагам.

С баулами и рюкзаком мы перешли к дому, и, прочитали на квадратной колонне справа от крыльца вывеску-обьявление в рамочке:
|-------------------------------------------|
|  pass-through               230 - 450     |
|  tax optimization           230 - 450     |
|  mail    200 on call every 15 minutes     |
|-------------------------------------------|
А 230 - 450 - чего?, подумали мы, глядя на сдержанного, как икота в ответственный момент, коренастого мужчину, что занимался уборкой между колонн перед входом. В очках в золотой оправе на загорелой коричневой голове со следами бритья, с хозяйственными карманами на жилетке поверх утраченного цвета майки, и с чищеным медным подносом в руках, он был суров, как коммунальное извещение. Штаны из мешковины цвета хаки были опущены в высокие недошнурованые ботинки, одним из которых он указал на молодого человека: "Ежи". Колониального пробкового шлема на нём не было. Мы сухо кивнули в ответ.

Mолодой, и услужливо молчаливый человек с покорной вступительной улыбкой сделал полшага вперёд, и, приставив ножку, согласным подбородком кивнул: "Ежик". Мы прошли во многажды крашеный синим и голубым дом с наличниками в разных оттенках белого, похожий на более избу, которая устала прирастать флигелями прежней жизни. Совершив в прихожей несколько необдуманных шагов, обнаружили себя в поместительных размеров комнате рядом с предназначенной дубовой кроватью. Васильково-рябиновое покрывало покрывало стеленую высоко и с виду пуховую перину. Подушек предусмотрено не было.

Мы всё силились понять умом отсутствие подушек, когда откуда-то сверху, с учтивою улыбкой доброжелательного вида и правильно выговаривая слова, человек в такой же "армейской", как у хозяина, но синей и сильно ссутуленной на спине жилетке, с горбинкой на носу, как после удара прикладом, с бессонными синяками под глазами, и приветливыми, почти нежными, прохладно-влажными руками, обходительно поинтересовался: "Как вы справляетесь с похмельем?". Иссиня-чёрные волосы спадали на бледное лицо крылом ворона, поникшим от безделья.

Я, подумав: "Откуда он так знает русский?", сказал: "А что это такое?". Как это и бывает при разгадывании несуществующего манёвра, он усмехнулся тонкими, сложенными малиновой "чаечкой" всепонимающими губами. Боясь взболтнуть этот коктейль начинающегося недоверия со льдом, я примирительно спросил: "Как Вас зовут?" - "Ёжик," - улыбнулся он, - "в тумане". "А на самом деле?", - вкрадчиво проявляя чудеса этнографической изворотливости, сказал я. "Мудоку", - немножко по слогам сказал нежнорукий Ежи, будто заполняя наш кроссворд. Спине под рюкзаком стало неуютно. "А откуда Вы?" - задал я второй после имени вопрос, освобождая правую руку. "Из Южной Африки" - удивился своей находчивости внимательный всегда Мудоку, следя за перемещением баула. Уважая признаки правдивости, я откровенно сообщил: "А ведь Вы больше похожи на испанца или на выходца с Кавказа". С непонятно откуда взявшимся и никуда, оказывается, и не девавшимся всё это время лукавством управляющего, Мудоку молча пригласил нас длинными руками к карте.

Она была огромна и висела, подцепленная к карнизу, поглощая остаток стены и почти всё окно до пола, где прохлаждалась пенсионного вида швабра, которая подрабатывала указкой. Только сейчас стало заметно, что первый этаж - высокий, что, оказывается, было важно с самого начала, и что тапочки, почему-то неотвратимо нужные для вечернего просмотра карты мира, где-то затерялись. Я стал искать их между ножек кровати, и выяснилось, что она поставлена на дубовые дуги, и, стало быть, она есть колыбель кинг сайз. И это почему-то обьясняло отсутствие подушек. "Колыбель чего?", - пронеслось во мне, и я стал переводить тебе поспешно, но подробно, ибо чувствовал своим спавшим сознаниием, что должен, всю беседу с нюансами.

Ты в ответ не стала слушать, и я припомнил двор постоялого какого-то флигельца, и час желто-чёрного заката, и птиц в небе, что сминались, как скомканная бумага, в плотные летучие комки и рассыпались в шеренги полёта, бреющего так низко, что стригли бы траву и червяков надвое, если бы те именно в этот час тянулись к прекрасному. На фоне изжелта-оранжевых плоских слоистых облаков в обрамлении черных от севшего солнца елей, безразличные бабочки слетались в узоры памяти, как парашютисты в затяжном прыжке, и усаживались на ладонь, как на открытку.

В этом дворике с видом на вечерную пойму стали жарить мы в сметане, луке и перце костистую рыбу на огромных размеров аспидно-чёрной двуручной чугунной сковородище, и меж бугристых несговорчивых угольев ворочалось синеватое усталое пламя, и натужно препиралось с красным жаром за возможность рассказать здесь тебе всё это - уже после того, как ты спустилась вниз на завтрак.

(С) 2016 Андрей Кузнецов