Лбов и его команда. Глава 25. Николаевские роты

              Владимир Голдин

Глава 25. Николаевское исправительное арестантское отделение.

Сокращенно, среди народа, это учреждение называли коротко «Николаевские роты» или «Николаевская тюрьма». Под Николаевскую тюрьму были преобразованы корпуса некогда существовавшего казенного ружейного завода в 1893 году.
Решение о создании такого учреждения на Урале было принято в рамках существующего закона об уголовном наказании. Впервые, решением царского правительства «военные арестантские роты» были созданы в 1823 году. В 1830 году в России появились «гражданские роты», которые состояли на учете до 1870 года в ведомстве Министерства путей сообщения, а затем были переданы в ведомство МВД и получили наименование «Исправительных арестантских отделений».

Если Пермская тюрьма была преобразована в советское время в кукольный театр, Екатеринбургская тюрьма существует до сих пор, то Николаевские роты были снесены советской властью до основания. Но ликвидированная Николаевская тюрьма, после событий 1905 года – централ – оставила о себе глубокий след в памяти народа. И сейчас, в наше время, воспоминания о ней вызывают смешанное чувство страха и трепет души перед теми событиями, которые свершались в стенах этого узилища, перед судьбами людей, которые работали и отбывали наказания здесь.

Николаевская тюрьма располагалась в трёх верстах от Нижне-Туринского завода в живописной горной местности. Каждый, кто подъезжал или подходил к этому строению непременно останавливался и любовался с возвышенности красивой местностью и архитектурой бывшего ружейного завода.

Кто-то отмечал, что здание окружал с одной стороны зеленый лес, с другой – раскинувшийся на десятки верст заводской пруд. Между привлекшим внимание зданием и прудом широкой лентой уходил вдаль  пыльный Кушвинский тракт, который представлял собой, зеленую аллею, манящую к свободе и путешествию.

Большое двухэтажное здание было обнесено чугунной стрельчатой оградой и такими же воротами. На фоне всей этой красивейшей природы казался средневековым замком или пограничной крепостью, защищающей русские поселения от набегов башкир и татар.

И только глубокий и глухой вдох разочаровывал сознание: «И это тюрьма!..»
Реалистически настроенные арестанты, рассмотрев с горной высоты территорию замка, выделяли в ней строения, вдруг напомнившие букву «Г», внутри которой располагались: церковь, кухня, больница, слесарные и сапожные мастерские, одиночки с карцером и окнами, обращенными внутрь ограды.

И ещё новички издали находили здание в виде буквы «О» - это главный двухэтажный корпус с сотнями окон. В полуподвальном этаже размещались: булочная, кондитерская и кухня, карцеры. На первом этаже помещались уголовники и мелкие воришки, на втором этаже – политические, или "крамольные людишки".

Перед глазами арестантов действительно был замок-тюрьма, не по защите от внешних набегов, а по защите от наскоков внутренней оппозиции. Стены замка впитали в себя море политических и уголовных страстей и море человеческих страданий.

В рассматриваемые 1907-1908 годы в стенах Николаевской тюрьмы обитало до 1200 арестантов, при штате 650.
Из Пермской и Екатеринбургской тюрьмы многих осужденных  отправляли для исправления в Николаевские роты.

Всех вновь прибывших приветствовал начальник тюрьмы: «Вас прислали ко мне на исправление, если будете вести себя хорошо, исполнять все тюремные правила, не прекословить администрации, - то всем будет у меня хорошо, в противном случае – у меня достаточно средств привести вас в повиновение, пермскую дурь я из вас выбью».

В Николаевской тюрьме при таком перенаселении, нехватке площадей и тесноте начали исчезать те устоявшиеся понятия тюремной жизни: как свободное перемещение по тюрьме, свободное посещение бани и туалета. На этой почве стали углубляться конфликты между арестантами и администрацией тюрьмы. Появились голодовки заключенных с требованием вернуть в режим тюрьмы устоявшиеся правила, жалобы на притеснения надзирателями, постоянные избиения арестантов, ослабление прокурорского надзора и так далее.

 Начальник Николаевской тюрьмы писал: «В декабре 1906 года из тюрем губернии после происходящих там беспорядков прибыло свыше пятисот важных арестантов, которые с момента поступления не подчинялись правилам тюремной дисциплины. Обхождение с этими арестантами дикарями представляло не малое затруднение для служащих отделения, тем более что стража не была увеличена. Сюда же прибывали пойманные в лесах лбовцы и другие хулиганы, требовавшие бдительного надзора. Эти арестанты были настолько свирепы, что не признавали никакого тюремного устава и правил и оказывали сопротивление при заключении в карцер».

Встречали в Николаевских ротах политических арестантов по-разному. Были своеобразные любимчики и пасынки.

Прибывшие из Пермской тюрьмы были превилегиованные, им разрешали носить собственную одежду и обувь, не заставляли ложиться спать после 18.00 часов.

Екатеринбуржцы носили тюремное платье и лапти, и спать ложились по команде.

Политических, арестованных в лесах около тюрьмы – лбовцев, били смертным боем.

При наплыве большого количества арестантов в некоторых карцерах содержались арестанты без всякой вины. Нарушалась инструкция о регистрации заключенных в карцерах. Попросту таких заключенных не записывали в специальную книгу учета. Карцеры в Николаевской тюрьме были темные и светлые, разница заключалась в том, что в светлом карцере было окошко под потолком.

В сентябре 1907 года одновременно с устройством карцеров были устроены полы и нары. Однако откидные нары и жерди с пола  буйными арестантами были оторваны, которыми сидельцы карцеров пытались выбивать двери. Здоровых арестантов из отрядов Лбова приходилось вселять, где попало.

Накопившиеся эмоции вражды между лбовцами и полицией приняли открытые формы столкновений между тюремными надзирателями и заключенными. Бесконтрольная, ежедневная власть надзирателей над арестантами порождала новые изысканные методы издевательств. Особенно в этом усердствовали помощники начальника тюрьмы, отвечавшие за прием политических заключенных Александр Калачев, Поломожных и помощник начальника отдела Конюхов.

По заказу последнего арестантом сапожником Яковом Мохровым были изготовлены специальные нагайки (плети) из сыромятных ремней с вложенным внутрь бычьим членом.

По примеру начальника такие нагайки сделали и другие надзиратели.
Пытки заключенных лбовцев подобными нагайками приводили к тяжелым болезням и смерти арестантов. В конце концов, подобные истязания стали известны прокуратуре, что привело к проверке деятельности и выводам «О неправильных действиях чинов Николаевской тюрьмы».

Стоит подробней остановиться на судьбе лбовцев Григория Пленина и Федора Тихомирова.

Пленин, он же Николай Григорьев, при аресте вместе с другими лицами ранним утром 4 сентября  в доме Шубина в Нижне- Туринском заводе был ранен, т.к. при аресте оказал сопротивление. В силу этого стражники по отношении Пленина применили силу и ударили его несколько раз прикладами винтовки. При первом допросе в арестантской Нижне-Туринского волостного правления Пленин сознался в убийстве инженера Прахова, и только вечером он был доставлен в Николаевскую тюрьму. В тюрьме его посадили в темный карцер подвального этажа. На следующий день Пленина перевели, в светлую камеру, того же этажа, где и провели допрос в присутствии помощника начальника исправительного отделения Калачева.

В темном карцере он был бит по приказанию старшего надзирателя «с большой бородой» - Матвея Евсюнина – во время допроса получил несколько ударов от надзирателя  в присутствии того же Калачева. Будучи переведен в одиночную камеру был вновь избит кнутом по приказанию Калачева. Плеть была с коротким толстым черенком и находилась под полой у одного из надзирателей, которому Калачев сказал «дай сюда, он сейчас заговорит».

Били Пленина три дня подряд, как нагайкой, так и кулаками, последствием чего он стал глухим. После этих побоев Пленин не был освидетельствован тюремным врачом.

Почти тоже свершили и с Федором Тихомировым, которого арестовали так же 4 сентября. Тихомирова посадили, в светлую камеру на пять дней. Побои ему причиняли все пять ночей  посредством нагайки с короткой ручкой, к концу которой было что-то привязано. Били его старший надзиратель Евстюнин и младшие Иванов и Устюгов в присутствии всё того же Колачева.

Ни Пленин, ни Тихомиров о побоях администрации не заявляли. Всё это вскрылось, после того как в Николаевскую тюрьму прибыла комиссия из прокуратуры с проверкой.
Били лбовцев в сентябре, а комиссия прибыла в декабре месяце. Выводы комиссии отразили, прежде всего, корпоративную солидарность, которая существует, к сожалению, и в наши дни.

При осмотре врачом 22 декабря на спине Пленина никаких следов побоев уже не было обнаружено. Оказалось, что Пленин в больнице стационаром не лечился, а амбулаторно врача посетил всего шесть раз: 20 октября – получил помощь от многоножек на лобном месте; 24 октября и 1 ноября – от головной боли; 22 ноября – от расстройства деятельности желудка; 10 и 17 декабря – от головной боли.
Знаков побоев врач на нем не видел. По справке в штрафном журнале оказалось, что Пленин был наказан карцером только один раз, именно 14 ноября, за пенье песен в общей камере.

То же самое было записано и в отношении Тихомирова 22 декабря. Ни каких побоев на теле найдено не было. У Тихомирова оказался обычный бронхит, в стационаре не лечился, амбулаторно лечился только от бронхита, посещал врача примерно через десять дней.

Но Пленина, от греха подальше, отправили в Пермскую тюрьму, где он вскоре умер.

 Тихомирова никуда не отправляли, но до суда он так и не дожил, как не дожило ещё человек десять, не выдержав такого обращения со стороны надзирателей.

Учинённая прокуратурой проверка деятельности администрации Николаевской тюрьмы по инициативе политических заключенных вскрыла элементарную безалаберщину со стороны губернского руководства подобным заведением. Вскрыла противоречия между начальником тюрьмы и его подчиненными.

Начальник тюрьмы Югартин был прислан в Николаевские роты для наведения порядка из города Пензы, где он прослужил в подобном остроге тридцать лет. Начальник тюрьмы, с декабря 1906 по март 1908 года, гордился тем, что «за это время не было побегов арестантов из исправительного отделения, изготовления заключенными бомб, хранения оружия, нападения арестантов на стражу и убийства, как служащих, так и арестантов».

Жаловался, что «для него Урал, всё новое, учиться не у кого. Инструкция о служебных обязанностях была только одна, и та у надзирателя Евстюнина. Он делал запросы Пермскому губернскому тюремному исправнику – ответа не получил.

При поступлении его на должность арестанты были распущены, и на первых порах пришлось принимать меры для прекращения пения «Марсельезы», уничтожения библиотеки запрещенных книг, выбора старост, библиотекаря и общей денежной кассы, отменить свидания в помещении конторы без разрешения, ввести порядки передачи арестантам приношений. Все эти распоряжения вызвали среди арестантов протесты, а у политических – даже голодовки».

Назначение нового начальника тюрьмы из другого района России вызвало отторжение со стороны местных старослужащих, особенно со стороны его помощника Калачева. Своими действиями Калачев противопоставлял себя начальнику тюрьмы. По-видимому, Югартин почувствовал свою слабость в этом противостоянии и отошел в сторону от дел. Занявшись своим здоровьем, новый начальник тюрьмы стал всё чаще отсутствовать на своем рабочем месте.

Принятые методы допроса и обращения с заключенными Калачевым привели к проверке тюрьмы прокуратурой, а затем и к суду над карателями. В результате решений суда начальник тюрьмы был отстранен от должности. Его помощник Калачев в той же должности был переведен в Пермскую тюрьму, но был убит в Перми 6 марта 1908 года.
 
Старший надзиратель Евстюнин, проработавший в Николаевской тюрьме более десяти лет, уволен с работы. Но как отмечали современники увольнение Евстюнина «дурно повлиял на всю тюремную стражу, и ослабило дисциплину среди арестантов». Многие надзиратели по решению суда получили сроки от одного года до двух с половиной лет заключения в крепости.

После прочтения этого исторического документа память сразу перемещается с конца десятых годов двадцатого столетия в конец тридцатых этого же века. По возрасту «дети» боевиков-экспроприаторов вершили допросы «врагов народа» по тем же лекалам расправы, но они не знали, что исторические факты имеют свойство повторяться, но с более жесткими последствиями. Карателей НКВД 30-х годов также судили за нарушение правил «советской законности», но уже приговаривали к расстрелу и срокам тюрьмы в разы, превышающие их предшественников.

Последний массовый, открытый суд над командой боевиков-экспроприаторов Александра Лбова состоялся в стенах Николаевского исправительного арестантского отделения. Сроки заседания суда несколько раз переносили из-за свирепствовавшего в тюрьмах сыпного тифа, от которого умерли некоторые заключенные и чины тюремной охраны.

К заседанию суда в тюрьме тщательно готовились, готовили место для судей, свидетелей и осужденных. Заседание суда проходило с 6 по 23 июня 1909 года.

Перед судьями лежало свыше тридцати томов обвинительного акта, с указанием места и времени проведенного экса, с указанием фамилий участников разбоя, с перечислением нанесенного ущерба.

В списке осужденных отмечены фамилии 64 человек. Но среди них: Михаил Голышев, Геннадий Почетаев, Николай Сиволожский, Василий Селивановский, суд высказал особое мнение «действовал с разумением», особо подчеркнув их малый незрелый возраст.

Здесь же указывались фамилии уже известных читателю боевиков, которые принимали участие, как в самих экспроприациях, так и в подготовке их: Постоногов, Иванченко, Жужков, братья Перминовы, любовница Лбова – Белякова, участники разбоев в Надеждинском заводе, фамилии пособников. Но в конечном итоге суду подверглись 51 человек.

Суду давали показания около трёх сот свидетелей.

Судебных процессов над лбовцами было несколько как в Перми, так и в Екатеринбурге, но это был, как бы заключительным, самым представительным, он как бы подводил черту под движением экспроприаторов под эгидой имени Александра Лбова.

Суды над экспроприаторами будут свершаться ещё неоднократно, но они будут вынесены за рамки лбовщины.

Суд приговорил пятерых обвиняемых к высшей мере: Петра Пермякова. Николая Ситникова, Ивана Алексеева, Николая Барышникова и Платона Золотарева, но последним трём суд высказал мнение о ходатайстве перед военным судом Казанского округа о замене смертного приговора на каторжные бессрочные работы.

Пятнадцать человек суд оправдал.

Остальные подсудимые получили разные сроки тюрьмы, каторги и ссылки.

Но активные боевики: Постоногов, Жужков, Иванченко получили по суду только тюремные сроки до трёх до шести лет или ссылку на каторжные работы.

Об их деятельности ещё придется вспомнить в этой повести.