Гром Ларги и Кагула

                4.Гром Ларги и Кагула

       А Румянцев бил турок, цепных псов извечных врагов русского мира – тёмных сил Запада.
       План летней кампании 1770 года Пётр Александрович составил самостоятельно. Он добился от Императрицы того, чтобы Военная коллегия не вмешивалась в дела его армии. Главной целью ставил – уничтожение живой силы противника. Любил при этом повторять: «Никто не берёт город, не разделавшись прежде с силами, его защищающими».
      Действуя наступательно, Румянцев собирался лишить турок возможности переправиться через Дунай и нанести им максимальный урон.
       2-я армия должна была овладеть Бендерами и прейти к обороне украинных земель, именуемых Малороссией. Румянцев добился упразднения малочисленной 3-й армии и включил её в состав своей армии отдельной дивизией.
       Ещё до начала кампании 1770 года Императрица, выполняя просьбу полководца, писала дала такое указание: «Оставляем вам самим делать и предпринимать… всё то, что собственным благоразумием за нужно и полезно находить будете».
       Румянцев стремился определять свои замыслы, основываясь на характере возможных действий турок. А те готовились к кампании особенно тщательно, и план их, как отметил историк А.Н. Петров, «состоял в том, чтобы блистательного вознаградиться себя за неудачи прошлого года, что приписывалось единственно неспособности визиря Моладанчи-паши. Новым визирем был назначен Халил-паша. Крымский хан, Девлет-Гирей, также был сменён, и теперь султан успокоился в ожидании побед. Намереваясь сперва стать во главе армии, он предпочёл потом остаться в гареме».
       Что же именно предполагал совершить враг, и какие силы для этого приготовил?
       «План визиря, – указал далее А.Н. Петров, – состоял в том, чтобы, собрав у Бабадага 150 000 армию, перейти Дунай у Исакчи и двинуться вверх по правому берегу Прута на Яссы, в то время, как новый крымский хан Каплан-Гирей со своею 80 000 армиею соберётся в окрестностях Кишинёва и оттуда двинется на правый берег Прута с целью отрезать наши занимавшие Молдавию войска от главных сил графа Румянцева, расположенных на левом берегу Днестра. По мнению турок, этот одновременный удар с фронта и с тыла на наш многочисленный отряд в Молдавии должен был неминуемо его уничтожить, а затем ту же участь должна была испытать и остальная армия графа Румянцева».
       Турки даже не подозревали о малочисленности войск, им противостоящих, не подозревали, что план их вполне достижим, но, правда, при одном немаловажном условии: он достижим в аналогичной обстановке и при аналогичном состоянии сил в борьбе с войсками любой армии мира, но только не русской.
       Будучи спокоен за состояние границ России со стороны Кавказа, которые охранялись пятидесятитысячным ополчением грузинских царей Ираклия и Соломона, собиравшихся с помощью России добиться независимости от Османской империи, Румянцев решил развернуть активные наступательные действия на юго-западе.
       31 марта 1770 года он писал графу Петру Ивановичу Панину:
       «Придут ли рекруты, или нет, доставится ли всё потребное, или не будет, произрастёт ли трава или нет, я решусь 25 апреля первое движение своей армии сделать».
       Действительно, в армии был большой некомплект. Румянцев сообщал в Петербург:
         «Внутреннее состояние вверенной мне армии в своих великих недостатках, то есть рекрут и одеяний, а из последнего наипаче обуви, доселе ещё не поправляется по недоставлению того к полкам и уже не остаётся времени, а потому и надежды, чтобы сии нужды могли быть удовольствованы до начала кампании».
       Румянцев предвидел правильно. Военная коллегия не успела и не смогла ничего сделать в оставшееся время. Быть может, уже тогда представилась Императрице возможность оценить состав этого важнейшего в Державе органа, быть может, уже тогда она решилась подыскивать для столь ответственных и в то же время трудоёмких и многотрудных дел действительного способного к ним человека?! Война не раз доказала настоятельную необходимость реорганизации и в армии, и в военном управлении.
       Рекруты всё-таки стали поступать. Повлияло на действия Военной коллегии решительное вмешательство Императрицы. Но пополнение было совершенно негодным для боевых действий. Румянцев решил оставить вновь прибывшие подразделения в Хотине, включив их в состав гарнизона. Там предстояло подготовить воинов к предстоящим боям и подготовить должным образом. Пока же он приказал сформировать из каждых двух недоукомплектованных полков по одному полнокровному и боеспособному.
       Вскоре главная армия выступила к Рябой Могиле. Чрезвычайно трудным и изнурительным был тот переход. Войска шли земле, разорённой неприятелем. Румянцев подробно рассказал об этом в письме к Императрице:
        «Земля здесь во всём достатке опустошена, селения путы, а жители, то от неприятеля, то от возникшей заразы переселяясь в горы, совсем опустили поля, и не видно, чтоб и для пищи их собственной каков-либо на оных посевов».
       О трудностях марша он повествовал в другом письме, восторгаясь мужеством русского солдата:
        «Не могу я, Всемилостивейшая Государыня, толь достаточно изобразить словами, колико труда имели войска во всём, что совершили поныне в походе, восходя с одной превысокой горы на другую, ещё превысшую, между коими всегда есть глубокие дефилеи, не виляя края, так бы сказать в верх цепью связанным горам; тут выдержала артиллерия чрезвычайную пробу и оказала, в каком оная ныне наилучшем состоянии. Я думал в каждом месте, где насилу вылезть и подняться можно было верхом всаднику, что должно сокрушиться вдребезги её повозкам, но напротив она везде свои тягости не только без остановки, но почти и без порчи взвозила; на что все иностранные, при армии находящиеся, с удивлением взирают, так как и на подвиг наших солдат, что в них ни бодрости не умоляет, ниже приводят их в утомление повсеместные кручи и высоты, которые пройти со всеми тягостями армейскими, двигая их больше на ременах недели лошадьми, только собственный опыт отъемлет невероятность».
        Вот когда представилась полная возможность заглянуть в душу русского солдата, увидеть величие защитника Родины – вчерашнего крепостного, а ныне мужественного витязя, которому не страшны ни жара, ни холод, ни тяжелейшие переходы, ни несметные полчища врага.
       А враг действительно располагал значительным численным превосходством. И всё же Румянцев решил действовать наступательно, тем более он ощущал постоянную поддержку Императрицы и её доверие. Недаром же она поставила его во главе 1-й главной армии, не зря писала ещё 10 декабря минувшего года:
        «С удовольствием читали мы и рассматривали мнение Ваше о будущей кампании, ибо находим в нём, совокупно, и предусмотрения разумного полководца, и похвальное стремление истинного природного русского к распространению нераздельной славы нашей и Отечества».
       В том же письме она откровенно высказывалась о полном доверии к таланту и мастерству полководца:
       «В совершенном удостоверении о вашем военном искусстве и патриотическом рвении о пользе Отечества и неприкосновенной ещё славы оружия его, кои толь праведно решили выбор наш в персоне вашей, а кои да пребудут верными и лучшими вашими светодателями, оставляем вам самим делать и предпринимать, как в предварительных распоряжениях кампании, так в самое продолжение её против неприятеля, всё то, что вы собственным благоразумием за нужно и полезно находить будете».
       Зная о большом численном превосходстве врага, Императрица подбадривала полководца:
       «Пускай армия наша не будет многочисленна, но она обычна уже побеждать. Последний солдат ободрен одержанными успехами и уверен в приобретении новых под предводительством вождя, коего искусство собственным испытанием знаем».
       9 июня армия Румянцева достигла местечка Цецора. Там он получил сообщение о приближении неприятеля, который сосредоточивался у Подолян. Необходимо было установить силы неприятеля и цель его действий. Румянцев выслал вперёд авангард под командованием генерал-майора Фёдора Васильевича Боура. В состав отряда входили 9 батальонов пехоты, 19 эскадронов кавалерии и 14 полевых орудий.
       Обнаружив русские войска, турки всполошились, выслали вперёд лёгкую кавалерию и успокоились лишь тогда, когда определили численность отряда, предводимого Боуром. Скорее всего, турки просто не верили в то, что на подходе главные силы Румянцева. По расчётам турок русские просто не могли в столь короткое время достичь Прута. Решив разделаться с русскими, командовавший объединёнными силами турок и крымских татар хан Каплан-Гирей переправил через Прут двадцатитысячный отряд пехоты и кавалерии. Однако, совместными действиями двух русских отрядов, которые возглавил Боур, враг был отброшен за реку.
       Разведка Боура установила, что Каплан-Гирей сосредоточил в районе урочища Рябая Могила 50 тысяч татар и 22 тысячи турок при 44 орудиях.
       У Румянцева было 38 – 39 тысяч. Правда, в артиллерии Румянцев имел солидное превосходство – у него было 115 орудий.
       Пётр Александрович решил нанести врагу внезапный сокрушительный удар и захватить лагерь. Все имеющиеся у него силы он разделил на четыре отдельных отряда. Один из двух, предназначенных для действий с фронта, он возглавил сам, второй поручил генералу Боуру. Третий отряд по его распоряжению возглавил генерал Потёмкин и четвертый генерал Репнин. Конница генерала И.П. Салтыкова должна была поддерживать действия пехоты.
       Историк А.Н. Петров, подробно разбирая замысел полководца, писал:    
        «Диспозиция графа Румянцева состояла в том, что корпус Боура после сигнала должен выступить из своей позиции и следовать прямо для атаки с фронта неприятельского ретраншемента; в то же время отряд Репнина атакует правый фланг неприятеля и, зайдя ему в тыл, отрежет отступление. Главная армия предназначалась для поддержания Боура в главной атаке правого фланга противника. Отряд же генерал-майора Потёмкина должен был переправиться верстах в шести ниже Рябой Могилы и атаковать неприятеля с тылу».
       Большое значение уделялось маскировке и скрытности действий. К примеру, один из корпусов выступил из лагеря ночью, оставив на месте палатки и даже не затушив костры. Благодаря этому он занял исходные позиции на фланге неприятеля так, что турки даже не заметили этого.
       Отряд генерал-майора Григория Александровича Потёмкина, выступив за темно, скрытно достиг реки, в полной тишине переправился на противоположный берег в шести верстах ниже Рябой Могилы и, совершив быстрый переход, изготовился для атаки противника с тыла.
       Отряды, предназначенные для действий с фронта, выступили в 2 часа ночи и к 7 часам утра расположились на высотах перед лагерем неприятеля. Артиллерия открыла по туркам сильный огонь. Сражение началось…
       «Сильно укреплённый татарский лагерь при Рябой Могиле был взят широким обходным движением. Наш урон всего 46 человек, неприятель оставил до 400 тел. Всякого рода препятствия – естественные и искусственные – затруднили преследование. Хан занял ещё более сильную позицию на реке Ларга, где решил выждать до прибытия главных сил визиря, переправлявшихся через Дунай, и конницы Абаза-паши (15 000), шедшей от Браилова».
       Ещё более полного успеха, ещё более значительного урона вражеского помешал добиться генерал Н.В. Репнин, который вёл корпус вяло и не успел достичь к рассвету указанного рубежа, то ли по нерадивости, толи по трусости, то ли по злому умыслу. От ещё не разоблачённого в период царствования Екатерины врага России Н.В. Репнина ожидать можно было любой подлости. Да он и проявил свою подлую сущность в следующую войну, вредя Потёмкину и Суворова.
       Его «опоздание» при Ларге, помешавшее отрезать пути отхода, позволило туркам стремительно покинуть поле боя и бежать так прытко, что догнать их и нанести полное поражение не удалось.
       Точные потери врага установить было невозможно, поскольку турки успели вынести из боя значительную часть убитых и раненых. Но пленных и трофеев на этот раз досталось немало. Среди пленных оказались многие турецкие чиновники, находившиеся в лагере и не успевшие покинуть его. В их числе оказался и ханский секретарь Ахмет-ага, который сообщил, будто турки полагали, что в армии Румянцева не менее 150 тысяч человек. Очевидно, их сбил с толку глубокий манёвр, блестяще совершённый Потёмкиным и ошеломила решительная атака главных сил.
       Между тем, армия продолжала преследование турок, о чём Румянцев докладывал Императрице следующее:
       «После отправления всеподданнейшей моей реляции от 20-го сего месяца… не могла по сей день армия Вашего Императорского Величества более уже настигнуть неприятеля, который отбежал вдоль Дунаю со дня, как познал он наши силы при атаке на высотах, ведущих к Бендерам… Теперь впереди посылаемые разъезды от командующего на правом берегу Прута генерал-майора Потёмкина ближе неприятеля не находят как у села Онч Ончи, а на левом, по уведомлению генерал-квартирмейстера Боура, между двух речек, называемых Салтра, которые сливаются с рекою Салбаш, падающею в Дунай».
       Противник исчез… Его армия бежала столь быстро, что догнать её не представлялось возможным. Лишь 2 июля были получены первые более определённые сведения о неприятеле. Сначала разведчики обнаружили 15-тысячный отряд Абды-паши, расположившийся в районе деревни Водяны. Румянцев сделал вывод, что это, вполне возможно, авангард главной армии визиря. Предстояло решить, что делать?
       Узнав, что противник сосредоточивается в районе Ларги, Румянцев заявил:
       «Слава и достоинство наше не терпят, чтобы сносить присутствие неприятеля, стоявшего ввиду нас, не наступая на него».
       Он принял решение наступать, несмотря на то, что сам имел силы прежние, пополнения не получал ни разу, в то время как противник располагал уже 65 тысячами татарской конницы и 15 тысячами турецкой пехоты. Итого: 80 против 38!
       Но, по мнению Румянцева, медлить было нельзя, поскольку к туркам подходили подкрепления, и численное превосходство их войск постоянно росло.
       Подробности сражения при Ларге нам известны, как говорится, из первых рук. Вот что писал Пётр Александрович Румянцев генерал-аншефу Петру Ивановича Панину, вскоре принявшему 2-ю армию:
       «Приступ мы сделали 7-го числа на рассвете к сему неприятельскому лагерю; атакующие впереди корпусы с разных сторон введены были генерал-поручиком и кавалером Племянниковым.., генерал-майором Потёмкиным и генерал-квартирмейстером Боуром, а армия между ними всходила также на вершину штурмовать неприятельский ретраншемент. Неприятель и почувствовавши уже наш огонь с пушек и мелкого ружья, до четырёх часов противился однако ж нам как сильною своею канонадою, так и стрельбою с мелкого ружья. Но лишь только коснулись наши поспешно всходившие солдаты поверхности горы, то ни ретраншемент обширный, ни артиллерия не были больше этому защитою, а напротив от всюду потеснили мы его свои превосходнейшим огнём и выбивали штурмом из одного по другом отдельных укреплений, коих было четыре в сём лагере».
       При овладении одним из тех укреплений отличился Григорий Александрович Потёмкин. На пути его был глубокий овраг. Турки же засели на крутой возвышенности. Обозначив атаку с фронта, Потёмкин провёл главные силы в обход и внезапно обрушился на фланг неприятельской позиции.
       Одновременно атаковали турецкий лагерь и другие корпуса.
       Сражение продолжалось с 4 часов утра до полудня. Противник был разбит и, отступив в беспорядке, оставил на поле свыше 1000 убитых. 2000 турок и татар сдались в плен. Румянцев взял в числе множества трофеев 33 орудия, большой обоз и лагерь.
       «Я осмелюсь, Ваше Императорское Величество, удостоверить, – писал он Императрице, – что ещё с толиким ударом не был от наших войск рассыпан неприятель и никогда в толиком порядке и предприятии не действовал наш фронт, как при сей счастливой атаке. Чужестранные волонтеры и все, что теперь вообще служат, дадут мне в сём свидетельство…».
       Победа при Ларге вновь доказала высочайшее превосходство русских войск над противником, и превосходство не в численности, в чём они как раз многократно уступали, а в силе боевого духа, в мастерстве, решительности, мужестве.
       В рядах неприятеля начались разногласия. А.Н. Петров отметил: 
       «Татары, приписывая ларгское поражение тому, что они должны были согласовывать свои действия с участвовавшими в бою турецкими войсками, решились действовать впредь независимо от них, и ушли к Измаилу и Кили, где были оставлены ими пожитки и семейства перед выдвижением к Ларге. Турецкие войска двинулись в направлении к Рении, где были склады для армии…».
       Однако визирь, решившийся наконец сам с главной армией выступить в поход против русских, приказал татарам присоединиться к нему. Предстояло сражение, которому суждено было решить исход всей кампании.
       А в Петербурге широко праздновали победу при Ларге. Был издан специальный указ Военной коллегии о награждении генералов и офицеров армии недавно учреждённом Императрицей Екатериной II орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Этим орденом были отмечены первые 19 человек. Первым кавалером 1-й высшей степени, или как в некоторых документах значится, 1-го класса, стал Пётр Александрович Румянцев.
       Императрица Екатерина II писала Румянцеву: «Граф Пётр Александрович! Вы легко себе представить можете, с коликим удовольствием я получила первые известия чрез полковника Каульбарса о совершенно Вами одержанной победе над неприятелем при речке Ларге. На другой день я со всем народом приносила Всевышнему достодолжное благодарение при пушечной пальбе в церкви Казанской Богоматери. Но наивяще чувствовала цену сего происшествия, когда 25 числа сего месяца усмотрела из привезённых поручиком гвардии Хотяинцовым и подполковником Мордвиновым писем обстоятельные описания сей славной Вам и всем в сражении бывшим войскам баталии, при которой вышнее воинское искусство предводителя было поддержано храбростию и неустрашимостию подчинённых ему воинов. Что более услуги к Отечеству, то менее цены оным может определить настоящее время; одном потомство означает степени славы знаменитым людям всякого рода. Вы займёте в моём веке несумненно превосходное место предводителя разумного, искусного и усердного. За долг почитаю Вам отдать сию справедливость, и, дабы всем известен сделался мой образ мысли об Вас и моё удовольствие о успехах Ваших, посылаю к Вам орден Святого Георгия Первого Класса. При чём прилагаю реестр тех деревень, кои немедленно Сенату указом повелено будет вам отдать вечно и потомственно».
       Во всех вышепоименованных сражениях уже активно применялось войсками Петра Александровича Румянцева новое построение боевого порядка. Пехота строилась в несколько каре, число которых устанавливалось в зависимости от решаемых задач. Это, блестяще использованное Потемкиным под Фокшанами построение, совершенствовалось и оттачивалось в каждом новом деле с неприятелем. Турки и татары постоянно превосходили числом русских, но постоянно же и неизменно были биты. Однако, такого огромного превосходства, как под Кагулом, они прежде не имели ни разу.
       Сражение произошло 21 июля 1770 года. Едва ли был в то время в мире полководец, который бы решился на схватку с врагом в подобных условиях. А.Н. Петров так описал тяжелейшее положение, в котором оказалась армия Румянцева:
       «Находясь в узком пространстве между речек Кагул и Ялпух, имея в тылу 80 000 татар и с фронта 150 000 тысячную армию визиря; с провиантом не более как на трое суток, рискуя потерять весь транспорт, – нужно быть Румянцевым, чтобы не пасть духом… 
       План, составленный визирем для атаки наших войск, был очень основателен. Пользуясь чрезвычайным превосходством в силах, он решился устремить 150 000 турок на фронт и левый фланг нашей позиции у Гречени, опрокинуть нас в реку Кагул и в то же время атаковать 80 000 татар наш тыл.
       Граф Румянцев… имея возможность заблаговременно отступить,  не сделал этого потому, что хорошо знал, чего он может ожидать от наших войск. Сверх того, отступление было бы очень трудно. Сзади находились чрезвычайные горы, на которых неприятель мог бы настигать нас кавалериею на каждом шагу».
       Каковы же силы были у Румянцева? А.А. Керсновский указал:
        «У Румянцева оставалось в ружье всего 17 000 (около половины войск, с которыми он выступил из-под Хотина два месяца назад), однако он был уверен в своих войсках и решил разбить визиря до того, как он соединится с татарами».
       Итак, 17 000 против 150 000 турок и 80 000 татар, то есть против 230 тысяч неприятеля. Действительно, не было ни до того, ни в последующем (исключая, конечно, Суворова) ни одного полководца в мире, который бы решился атаковать неприятеля при подобном соотношении сил. Но Румянцев решился, причем, несмотря на огромное превосходство врага, он по-прежнему не велел брать рогатки, говоря, что они служат «трусу заградою, а храброму помехою».      
       Обратимся к описанию этого баснословного сражения, сделанному Керсновским:
       «20 июля турки, двигаясь вдоль речки Кагул, расположились лагерем у села Гречени, намереваясь на следующий день атаковать русских. 80 000 татар стояло на Ялпухе в 20 верстах… Но Румянцев предупредил турок и на следующее утро 21 июля сам атаковал их и одержал над ними блистательную Кагульскую победу, навсегда прославившую его имя. Визирь бежал, оставив в наших руках 200 пушек и весь лагерь, татарский хан последовал его примеру. Русская армия пошла на турок тремя дивизионными кареями и опрокинула их толпы. Внезапная контратака 10 тысяч янычар, набросившихся на дивизию генерала Племянникова, едва не имела успеха. Личный пример Румянцева, бросившегося в сечу, и его «стой, ребята!» спасли положение. Истреблением янычар закончилось поражение турецкой армии. Турки потеряли до 20 000 убитыми, свыше 2 000 пленными, до 300 знамён и значков, 203 орудия. Наш урон – 960 человек. Преследование велось энергично: 23 июля авангард Боура настиг турок на переправе через Дунай и под Карталом добил расстроенные полчища, захватив остальную артиллерию (150 орудий). Перебравшись через Дунай, Молдаванчи смог собрать из всей армии лишь 10 000 человек».
       Результаты поистине баснословны. Получалось, что на каждого русского солдата приходилось более одного убитого неприятеля. А разве не впечатляет 353 отбитых орудия! Турки лишились всего…
       Победа при Кагуле потрясла мир. Талант полководца, предводительствовавшего русской армией, мужество частных начальников, удивительная отвагу русских солдат сделали своё дело. В реляции Румянцев наряду с другими отличившимися отметил: «По справедливости я также должен засвидетельствовать и о подвигах… генерал-майоров и кавалеров Глебова, графа Подгоричани, Потёмкина и бригадира Гудовича…».
        Отмечая вклад Румянцева и Потёмкина в развитие военного искусства в ходе кампании 1770 года, А.Н. Петров писал:
       «Мы видели, что ещё при Фокшанах 4 января и при Браилове 18 января 1770 года Потемкин и Штофельн не употребляют своих рогаток при своих отрядах и строятся в три отдельных каре…».
      Однако ведь мы привыкли считать, что впервые это новаторство применил Румянцев. Петров же справедливо называет заслуги Потёмкина частными, а заслуга Румянцева, по его словам, «состоит в том, что отмена рогаток введена в общее правило».
       Нужен был полководческий гений Потёмкина, чтобы в определённый момент и в определённой обстановке применить новаторство, смело проявить инициативу и победить. Нужен был гений Румянцева, чтобы новаторство не только поддержать, но внедрить повсеместно и одержать во сто крат более блестящие победы при Рябой Могиле, Ларге и особенно при Кагуле.
       Оба военачальника «из стаи славной екатерининских орлов» умели правильно выбирать время для атаки противника и направление главного удара, на опыте убедившись, что «всякая неожиданность поражает турок». Во всех битвах Румянцев выводил войска на исходные позиции ночью и с первым светом наносил по неприятеля тщательно согласованный по рубежам и времени внезапный удар.
       Кагульская победа стала вершиной полководческого мастерства Румянцева. 2 августа 1770 года состоялся указ Военной коллегии, в котором значилось:
      «Высочайшим Её Императорского Величества указом, данным Военной коллегии сего августа 2-го дня, Её Императорское Величество всемилостивейше соизволила пожаловать Вас в свои генерал-фельдмаршалы».

      
       Румянцев стал не просто командующим, не просто боевым генералом, он стал теоретиком военного дела. Недаром существует целый раздел военной науки, именуемый Школой Румянцева.
      Один из наиболее авторитетных исследователей Русского военного искусства ординарный профессор Николаевского академии Генерального штаба Дмитрий Фёдорович Масловский писал: «Есть многие отделы, в которых не видно следов влияния, например, великого Суворова или Потёмкина, но нет ни одного отдела, где не осталось бы следов Румянцева».
       Масловский назвал Румянцева самым видным деятелем «в истории военного искусства в России, не имеющим себе равного и до последнего времени», то есть до второй половины XIX века, когда писал эти строки историк.
      Антон Антонович Керсновский указал:
      «Лишь в великой Румянцевской школе могли создаваться такие военные гуманисты, как Вейсман, Потёмкин, Пётр Панин, сам Суворов… Гению Румянцева обязана Русская армия появлением Суворова, творчество которого смогло благоприятно развиваться лишь в обстановке, созданной Румянцевым. Не будь Румянцева, в силе бы оставалась пруссачина – и командир Суздальцев не преминул бы получить от военной коллегии «реприманд» за несоблюдение устава и требование наистрожайше впредь руководствоваться лишь артикулами оного. Полк лишился бы «Суздальского учреждения», а армия – «Науки побеждать!..».