Евгеньич. Глава 5

     Еще много и долго я мог и хотел ворошить прошлое, лежа на своей адски скрипящей кушетке, как опытный дегустатор хорошего вина, катая его по нёбу памяти, но мою идиллию нарушили по очереди какой-то треск за дверью и следом за треском невесть откуда появившаяся возня, как будто один человек молча сопротивлялся другому, который по каким-то своим, только ему ведомым причинам, не пускал его дальше. В моей голове промелькнули не самые хорошие мысли: а если люди Клеща ищут меня? Конечно же, они далеко не дураки, и начали бы свои поиски именно с этого злополучного медпункта. Насколько это было возможно, я, превозмогая накатившие остатки боли в боку, быстро поднялся с кушетки и спрятался за шкаф с медицинскими бинтами и склянками, стоявший неподалеку.
     И сделал я это достаточно вовремя. Дверь отворилась, и в помещение забежал молодой парнишка с пистолетом в руке.
     – Где он? – вдруг заорал парень. – Говори, куда спрятала эту тварь! Или убью тебя, падла, – и с этими словами он направил пистолет в сторону Ани, спешно вошедшей следом.
     Девушка опешила и инстинктивно подняла руки вверх.
     – Говорю же тебе русским языком: здесь никого нет. Только я, как дежурный врач. Чего с цепи сорвался? Случилось чего?
     – Клещ взбесился из-за стрелки. Эта мразь, посланник Дона, половину нашей братвы положил. Все ребята, прошедшие горячие точки. А таких у нас немного, ты сама должна понимать это, – горячился парень, по-прежнему размахивая пистолетом перед лицом Ани и тыча стволом ей чуть ли не в нос. – Но мы, Анька, тоже неплохо поживились. Всех его дуриков завалили. Он один ушел. Один, представляешь? Юркий, собака такая. И везучий.
     – Это все интересно и познавательно, безусловно, – протянула девушка и демонстративно зевнула. – Но я слишком далека от таких разборок. И здесь, как ты видишь, никого нет. Только я.
     Парнишка стоял ко мне спиной и не мог видеть меня. Я воспользовался моментом, пока он оживленно выражал эмоции, и на цыпочках подкрался сзади. Аня, стоявшая лицом ко мне, заметила мой маневр и чуть было не спалила всю контору, уставившись на меня во все глаза.
     – Это тебе за мразь и за собаку! – шепнул я парнишке в самое ухо и едва уловимым движением рук свернул ему шею.
     Он даже не успел ничего осознать, прежде чем отправился на тот свет. И все бы ничего, но мышцы его рук сработали рефлекторно, тем самым элегантно попрощавшись со мной. Палец, который лежал на курке пистолета, этими самыми мышцами и был приведен в действие. Пистолет выстрелил, и пуля, просвистев прямо над моим ухом, пробила брешь в потолке.
     – Какого черта?! – завопила Евгеньич и рефлекторно схватилась за голову. – Что ты творишь, Виталя, твою мать! Меня же лишат работы!
     – Евгеньич, все под контролем, – уверил я. – Я никогда не прощаю таких слов, брошенных в мой адрес. И этот малец получил по заслугам.
     В это самое время дверь в медпункт отворилась, и внутрь вбежал кто-то еще. На секунду шаги прекратились, словно бы вбежавший думал, куда ему двигаться дальше, и затем уверенной поступью направился прямо в то место, где были мы с Евгеньичем.
     – Анна Евгеньевна, – голос, принадлежавший очередной шестерке Клещева, уже слышался из коридора, хотя сам его обладатель еще не показался из-за поворота. – Лелик опять к вам пристает? Угрожает вам пистолетом? Что за стрельба? С вами все в порядке? Вы не ран... – он оборвал свою тираду вопросов, не закончив ее до конца.
     Ввалившись в место нашей с девушкой дислокации, второй нежданный гость безумно вытаращил глаза сначала на меня, затем на своего Лелика, мирно лежавшего на полу и явно попавшего не в рай, потом перевел взгляд на девушку, которая в ужасе смотрела расплывчатым взглядом только в одну точку – куда-то в сторону убитого, и трудно было с уверенностью сказать, на что именно, ему принадлежавшее, она смотрит.
     – Ты с ним заодно? – наконец, оправившись от потрясения, взревел наш новый гость. – Ты его пригрела? Да как ты посмела, черт тебя дери?!
     Я уже понял, чем все закончится для нас обоих в этой комнатушке, которая обещала стать братской могилой. На счету была каждая доля секунды, и промедление грозило обернуться тяжелыми последствиями. Я набрал в легкие побольше воздуха, что было силы прикусил язык, чтобы не заорать от боли в ране, резко оттолкнул от себя Евгеньича и сам пантерой бросился на гостя. Тот рассмеялся мне навстречу, обнажив неровные желтые зубы, и выстрелил куда-то в сторону. Я опоздал на какую-то сотую долю секунды, не сумев предотвратить выстрел, и повалил его с ног. Мы принадлежали к разным весовым категориям, вот только опыта ведения подобного рода "переговоров" у меня все же было побольше. Мне хватило и десяти секунд, чтобы, тщательно парируя все неумелые атаки, нащупать на его шее правильные точки и на пару часов отправить этого бугая в царство Морфея. И только после всего случившегося я расслабил прикус, и язык выскользнул в пространство рта. Я сразу ощутил характерный привкус крови, которая тут же полилась из моего языка. Тут же вернулась и боль в боку, которую я таким вот изощренным образом приглушил.
     – Слушай, Евгеньич, – произнес я смешным и абсолютно не своим голосом, сплевывая кровавую слюну на пол. – Надо срочно отсюда валить. Иначе живым мне не выбраться. Если все пацаны Клеща сейчас понабегут на звук двух выстрелов, ты меня в деревянном ящике отсюда вынесешь. Ну и вляпались же мы с тобой, мама не горюй.
     Но ответа не последовало. Я окинул взглядом комнату и увидел Аню. Она лежала на полу, двумя руками держась за грудь, из которой чуть ли не фонтаном, пробивая халат врача, брызгала ало-красная кровь.
     – О Господи, – только и смог произнести я, и подполз к Евгеньичу.
     Она умоляющими глазами смотрела на меня, и вместо обычного дыхания из груди вырывались страшные хрипы. Видимо, пуля пробила легкое, и девушка в буквальном смысле захлебывалась своей кровью.
     – Юлька, – шептала она, жадно цепляясь взглядом за меня и мое лицо. – Я... Я соврала... Соврала час назад. Отец... У нее... У нее нет отца... Он не... – девушка, не договорив, начала задыхаться, закатив глаза и склонив голову набок, а кровь неожиданно мощным фонтанчиком брызнула из ее груди прямо на меня, к чему я оказался не готов.
     – Аня, Анечка, – гладя ее по лицу, причитал я, одновременно вытирая о себя кровь Евгеньича, такую теплую, такую еще недавно дорогую для меня. – Все будет хорошо. Я все брошу, и мы уедем, мы обязательно уедем за границу. Как только ты вылечишься и встанешь на ноги. У Юльки будет отец. Пусть она никогда его и не признает и не назовет таковым. Но я буду рядом. Я клянусь тебе, слышишь? Дыши, только дыши. Мы выкарабкаемся, обещаю. Дыши же, черт возьми, дыши!
     – Юлька, – повторила Аня, и изо рта у нее выплеснулась кровь. Она рефлекторно закашлялась, и красные брызги разлетелись повсюду, в том числе вновь попав и на меня. Каждое новое слово давалось ей с превеликим трудом, и я начинал понимать, что это конец, но сердце упорно отказывалось верить в реальность происходившего на моих глазах ужаса. – Нет отца... Не бросай ее... Виталя... Мы... Развелись... Ты... Ты всегда... Настаивал... Бесился... И мы... Развелись... Я... Ждала... Мы... Мы ждали... Тебя... Тогда... Ждали... Но ты... Ты... Не... Не пришел... Но... Но пришел... Пришел... Теперь... И... И... И мы... Дождались...
     – Аня, прошу тебя, держись, ради Юльки держись, – я не знал, чем еще могу помочь девушке, и от безысходности просто завыл.
     И слезы сами собой стали наворачиваться на глаза. Я смахивал их рукой, но они продолжали свое движение по моему лицу, где-то быстро возникая в недрах моих глаз и так же быстро прогуливаясь по лицу, смешиваясь с каплями крови и превращаясь в какой-то особый цвет, на цвет крови более не похожий.
     – Не... Плачь... Ты... Настоящий... Оригинал... Оригиналы... Ори... – и Аня затихла, медленно закрыв глаза, казалось, уже навсегда, так и оставив недосказанной свою последнюю мысль. Примерно минуту я продолжал беззвучно лить слезы, а тело девушки не подавало ни малейших признаков жизни. Но потом Евгеньич внезапно открыла глаза в последний для себя раз и подвела черту своей мысли сквозь непрекращающийся поток крови: – Оригиналы... Не... Плачут... И... И... Ты... Ты... Не... Плачь... Юлька... Не... Бросай... Я... Вас... Сильно... Л... Л... Л... Лю...
     И последнее слово Ани с последним же воздухом, остававшимся в легких, вышло наружу каким-то смятым, зажеванным, как на старой пластинке, но я прекрасно понял его, и слезы, черт бы их побрал, полились по щекам с утроенной силой. Скольких ребят я потерял, кого только не похоронил в те свои скромные годы... И ни разу... Ни разу не плакал. Я считал, что настоящие мужчины не плачут, но именно в тот момент, когда из тела девушки вылетал тот самый дух, в существование которого в Союзе старались не верить, я понял, как же сильно заблуждался. Мужчины, если они настоящие, действительно умеют плакать. Более того, они должны плакать. Если мужчины настоящие, то настоящими являются их эмоции и чувства, которые они испытывают. А когда чувства и эмоции настоящие, мужчине как минимум не все равно. Какую бы гору мышц он из себя ни представлял. И каким бы крутым ни был. Не надо бояться показывать свою слабость. Иногда именно в слабости заключена мужская сила.
     Поминутно я брал Евгеньича за руку, наивно полагая, что это может вернуть ее к жизни. Выдавив из себя последнюю фразу, она закрыла глаза и больше уже не открывала их. Хрипение прекратилось, а я все еще отказывался понимать, что все закончилось таким вот печальным образом по воле шальной пули, которую выпустил из своего пистолета этот лежавший в отключке придурок. Но горевать было некогда. В любое мгновение в медпункт могли набежать клещевские пацаны, и тогда я встретился бы с Евгеньичем на том свете намного раньше, чем того желал. Я хотел забрать тело девушки с собой, но понял, что моя рана попросту не позволит мне этого сделать – оно было слишком тяжелым для подстреленного меня.
     Подобрав валявшийся на полу пистолет, я подошел к шестерке, застрелившей Евгеньича, и со всего размаху рукояткой оружия проломил тому череп, ни на секунду не пожалев о содеянном. Теперь, когда все свидетели были ликвидированы, я забрал оба пистолета, в соседнем помещении нашел свою куртку со стволом, приятно холодившим ладонь, в обойме которого по-прежнему оставался один патрон. Облачившись в нее, я переложил во внутренние карманы пистолеты и стал размышлять над дальнейшим планом своих действий, ежеминутно смахивая с лица изрядно поднадоевшие слезы, смешивая их с запекшейся кровью. В первую очередь я решил убраться подальше из этого медпункта и из самой деревни в частности. Выйдя на крыльцо медпункта, прямо у ступенек я увидел побитый Жигуленок-копейку, на котором, скорее всего, и приехали шестерки Клеща. Мне сказочно повезло – десять минут тому назад бугай так спешил на звук раздавшегося в ночи выстрела, что забыл ключи в замке зажигания. Но если бы даже он их и не забыл, я мог вернуться за ними, но так не хотелось вновь оказываться в том помещении, где Аня отдала Богу душу.
     Ночь разливалась над деревней. Вокруг, насколько мог это видеть сквозь пелену от слез, никого не было, хотя я внутренне был готов к любому повороту событий и ждал, что из темноты ринутся клещевские братки и все-таки сделают из меня квашеную капусту, изрешетив мое пострадавшее тело пулями своих автоматов. Я доковылял до водительского сиденья, просочился в старую развалюху и с пробуксовкой газанул в сторону города. На удивление, хвоста за мной не было. Я выжимал последние соки из выдавшего виды советского корыта, поминутно то глотая, то вытирая рукой горькие слезы, до сих пор душившие меня, словно искусно накинутая на шею удавка.