Когда и как вы начали писать?

посвящаю благодарной и светлой памяти
умнейшего читателя и человека
Анатолия Титова


(продолжение воспоминаний)

Вопрос, вынесенный в заголовок, доводилось слышать многим: 
Кому-то его ставили в Отделе кадров. Кому-то - известно где. Кто-то слышал этот вопрос от любимой, а кому-то – от пацанов с (чужого) раёна. Кому-то его задавала завуч (на предмет загадочных надписей в туалете), а кому-то - напротив, СМИ. И всякий раз, ответ звучал по-разному.

Итак, простой вопрос – но у каждого СВОЙ ответ, своё воспоминание:
 перьевая самописка или шариковое чудо БИК. Исполосованная тетрадка, в которой за непролазною вязью да кляксами скрывались первые порывы и заторы. Первые открытки с нехитро-интимной семиотикой Союзпечали на марках с голубями да розами.
...А у кого-то хранится целая стенгазета, которую ему\ей поручили составить - как дежурного или звеньевую класса.

В общем, целый ворох листьев из той эпохи, когда слово "писать" не обрело еще должной глубины - а над словами "сидит" и "пьет" не выросли зловещие тени...

Впрочем, расскажу смешную историю. На регулярном медосмотре (энный год после травмы), врач спросил, чем я занимаюсь.

- Учусь читать и писать, - простодушно ответил я. А врач сокрушенно махнул рукой.

Ну, это, конечно, шутка: не такой уж я остолоп!
Но ведь учиться читать и писать всю жизнь, это совсем не шутка?

Итак... а вы помните, как вы учились читать и писать?
- Скажите, г-н Эх, как вы начали писать?

В ответ, охотничий дымок окутает сопку маститого лба Курт Эха, и Herr Schriftsteller глубоко затянется молчанием, мыслью и сигарой... В этой паузе, всё tutti - все эврики и еврики - проклятого писательского ремесла, от (*) бессильно склонят знамена перед невыносимой лёгкости бытия…
Никогда не забуду этого канадского (очевидно) поклонника Гора Видала, который на вопрос «как Вы начали писать?» горько ответил: «Никогда, нет, я еще не начинал писать!..» Хм! а нобели да гонкуры не жмут?
А может, он и прав, старый-мудрый Гор Лукоу… Ведь можно писать всю жизнь - и не приступая к Письму. А можно оставить и краткую эпитафию - но на века!

…Впрочем, я не клоун, чтобы совать свой нос в не свой, хе-хе. Жанрово, перед вами не литературоведение / история, а жизнеописание. Так что, я просто поделюсь не своими суждениями, а некоторыми воспоминаниями.

*

Как подобает старомодному господину, читать я начал прежде, чем писать.
Во времена чернильные, теперь почти былинные...] Впрочем, читать, рисовать и писать (*) я начал прямо в палате (не роддома и не психбольницы, хе-хе - интересная была бы тема!) – а в палате травматологической больницы: я сломал ногу (по счастью, не руку!), двигаться не мог, а свободного времени было уйма!
Там я прочитал мою первую книгу – «Стихи чехословацких поэтов». Это была классно иллюстрированная книга с забавными стихами. Иллюстрации располагали к рисованию, а дискомфорт и боли - к размышлениям: так, скажем, сотрудница моей тётушки и сейчас вспоминает моё приглашение «Натэлочка, поговорим о сущности жизни!». Эту самую сущность я изобразил на полях книги (судя по рисунку, "сущность жизни" была вещью загадочной, хоть и невесёлой)...

А уже вскоре, стихи начал сочинять я сам. Помню, как вчера: мы с мамой сидим на скамейке. Вверху светит весенняя луна. Кажется, мама предложила мне сочинить стихотворение, или, просто, рассказала о том, что в такие вечера некоторые люди сочиняют стихи. Так или иначе, в итоге, я выдал катрен:

Луна сверкает в небесах,
И ветер бродит за полями,
И фонари хотят луну пересверкать!

Недокатрен сложился в матёрый хокку! Неожиданный – и освежающий – драматизм в конце был, очевидно, вызван тем, что вокруг были не поля и леса, а гаражи да корпуса. (Признаюсь: неологизм сочинила мама – а я, как истый "творчун", протестовал, нету-де такого слова!)

Итак, зная «как это делается» (пусть, лишь условно), в течении того же года я сочинил и даже записал и проиллюстрировал пару-тройку похожих катренчиков.

Со следующего года начался творческий застой: я поступил в школу, да к тому же, пришлось срочно осваивать незнакомый язык!.. А уже в 1980-81 годах произошел некий перелом. Наступление «холодного десятилетия» (как выражался один французский писатель наших дней) я ощутил нутром. Год начался с инфаркта дедушки, потом ушли наши "далекие близкие" люди – Джо Дассэн и Владимир Высоцкий… Я очень переживал.

...А в следующем - 1981 - году появилось весьма показательное сочинение. Я написал его прямо на уроке (не помню, хе-хе, чего).
Ниже приведу целиком мою первую прозу. Орфография и стиль всецело сохранены, от « до »:

«филосовский трактат
Про жизнь
1981 г. 23 февраля

Жить – это значит разгадывать значение жизненных поговорок и загадок. Правда, жить трудно, но мы ведь должны жить, поэтому мы должны прокладывать дорогу в «жизненных лабиринтах». Жить легко никто не может. Жить без страданий, трудностей и лишений – это значит вообще не жить, умирают потому, что рождаются. Жизнь – это самостоятельность. В жизни надо думать не только о себе но и о природе. Нельзя заставлять всё родителей, но и самому нужно ухаживать за собой, чтобы чему нибудь научится. Мы живём для того чтобы умереть, потому что никто не живет без смерти».

Вот такой вот трактат "любителя сов"! :) мне совершенно не известно, откуда я взял слово «филосовский» (чтобы "филосовать" его в свои/не-свои дела), а главное, откуда такие мысли – ничего ТАКОГО я точно не читал, да и вряд ли стал бы учить ТАКОМУ кто-нибудь из взрослых. День Красной Армии навряд ли что-нибудь объяснит.

Впрочем, кое-что произошло ещё за пять лет до трактата. Вот, как это было:
Мама с папой купили какие-то книги. Придя на обеденный перерыв, они полистали их, и, со словами «от этого голова лопнет», вернулись на работу, предварительно отправив трёхтомник «на самую высокую полку самого высокого стеллажа».

Меня это решительно не отпугнуло. Напротив – табу! Я сразу поставил детский столик на письменный стол, и попытался, прорубить окно в тот, взрослый, мир…
Цель была почти достигнута, итог тоже понятен: сотрясение мозга. Без этих... аллегорий - тупо, диагноз.
А книги оказались «Энциклопедией философских наук» Г.-Ф.-В. Гегеля.
И к ним я вернулся, в самом деле, спустя без малого четверть века! - тогда я защитил диссертацию на тему «Роль представления и воображения в системе Гегеля». Те, кто в курсе, знают, что Гегель почитал представление и воображение за первейших врагов своей системы – то есть, как вы понимаете, истины. А я, будучи верным вассалом воображения - но и адептом Георга Вильгелмовича - выявил потайную роль этой силы в системе Гегеля!..
Было весьма интересно, а вышло еще и убедительно. Оппонент заявил, что он НЕ согласен ни с одним из выводов, но работа настолько хороша, что в целом, он НЕ МОЖЕТ НЕ согласиться! Согласитесь, весьма нетипичное заявление – да еще написанное на восемнадцати (sic!) рукописных страницах, заполненных мелким почерком. А заключение руководителя было еще обширнее!
В итоге, защита продлилась более трёх часов - да еще в Зале Давида Агмашенебели (куда водят только послов да спонсоров), а банкет (под руководством прославленног о тамады, академика Мих. Курдиани) был, просто, моим триумфом.
(Вспоминается образ Марлона Брандо: высокий трон из кускового сахара, под проливным дождём...)

Остаётся добавить: через полтора года после успешной защиты, я получил тяжелейшую ЧМТ и, пережив за полгода десять операций, еле выжил: было уже не сотрясение мозга, а три трепанации и два шунта). Впрочем, это – отдельная песня. А мы продолжим о творчестве: я, аки древний старец, поведаю вам стихи и трактаты прошлого тысячелетия...

*

В 1980-1982 я писал, и писал много. Это была и пьеса о путешествиях вместе со сказочным Долбоносом, и приключенческая повесть об Атомном Человечке, и Сборник стихов (отражающих разные события нашего детства, сдобренные моими иллюстрациями), и три романа в трёх страницах («Два брата», «Ночной незнакомец» и «Ферма Мухайреддина»), и героико-сатирическая поэма про Бела Мейзена (который, кажется, боролся против «волн агрессии, инфляции ударов» и вообще, западных буржуев – неясные реалии были выужены из календаря)…

Трудно сказать, впрочем, что-либо определенное по поводу этих опусов: в 1984 или 1985 году, я решил, что начинаю «новую литературную жизнь». Для этого, я опустил невезучие старенькие рукописи в банки с водой, через неделю превратил всё это в однородную бумажно-чернильную массу, и вылил под окна «рояльной» комнаты, сверху присыпав прошлогодней листвой. (ТАК я поступил для того, чтобы «было не как у Гоголя» - синтаксису которого я пытался подражать).
  Новое еще не началось – и ничегошеньки не обещало! – а старое было уничтожено, так сказать, на века! Хотя я еще долго/нередко спускался к тому месту, за домом, созерцал известные (и заметные) одному мне опухлости на асфальте... и вглядывался в них, с недоброй ностальгией.


*

Новое началось в ноябре 1983-го, довольно неисповедимым образом. Готовясь к ноябрьской демонстрации, наш класс отправился на стадион «Локомотив» (в довольно живописной части города, Багеби). Там мальчишки затеяли спор на тему «Что круче – Король Лир или Гамлет?» Вы только вдумайтесь: едва до мордобоя дело не дошло! Я «откликался» от спора, заявив, что Гамлет – зануда, и всё же… к ужасу своему, я осознал страшную истину: я вообще не читал Шекспира - и это - в свои 11!!!

Тем же вечером, накануне ноябрьских праздников, взялся я за тов. Шекспира. Причём, взялся без горячки, а методично: не с "главного", Шестого, тома, а с самого первого - то бишь, Шестохо, Генриха… И очень скоро, к писателям, которых я избрал для подражания (Николай Гоголь, Луи Буссенар и Жюль Верн) добавился еще и Уильям наш, Шекспир. Но только если подражания Буссенару сводились, обычно, к мрачно-загадочным названиям без продолжения (см. выше), то Шекспи-и-ир...!…
Пафосно говоря, Шекспир сделал меня другим человеком.

...Итак, ранней весною 1984 года, мы с мамой ехали по моему любимому маршруту – от Переходного моста до улицы Гудамакарской. Дело в том, что в горах под Тбилисским морем, много улиц и улочек, которые носят названия горных сёл, хребтов и ущелий. Улица Гудамакарская названа романтично – в честь высокогорного ущелья – и отстоит от также романтичного Железнодорожного вокзала довольно далёко и высоко: впору сказать «куда ГУДАМАКАР телят не гонял!» А между ними, когда-то, курсировал трамвайчик – через весь Октябрьский проспект, и по Авчальскому шоссе, дальше на Запад, в ТЭВЗ и Глдани…

В общем, маршрут длился дольше часа. Поэтому, сидя в трамвае, я успел рассказать маме мой замысел. Вкратце, он сводился к тому, что одного человека мучили и обижали, и в итоге, он весь был переполнен злобой, а затем начал мстить. Когда же был убит, наконец, последний объект мести, погиб и сам мститель: ведь в нём не осталось решительно ничего, кроме исчерпанной уж жажды мести! Так или иначе, по совету мамы – и в плане эксперимента – я решился посмотреть: что будет, если записать это в виде…

Вот тут-то и стал Уильям Шекспир «нашим»! я понял: акцент – на словах и простых действиях, без описаний и характеристик. Немного слов и того меньше анализа! Странно, но манера письма поменялась на 180 градусов! А я понял: мой жанр – пьеса.

Знакомые, помню, не без восторга вспоминали, КАК я выстраивал монолог короля Фергуса: «Чем выше человек идёт, от плуга к трону поднимаясь / Тем всё зависимей, всё несвободной он…».

Еще более масштабной и конструктивной работой я занялся в следующей драме, которую начал писать осенью того же года (окрылённый камерным / семейным успехом «Возмездия»).
Вы только подумайте: в первой сцене, гунны переходят через Дон, во второй и третьей – они уже на Дунае, а вандалы и готы подымают мятеж, четвёртая сцена описывает закулисные интриги в Риме, следующие сцены возвращают нас к гуннам, которые вовсю продвигаются к Каталаунским поля… и так далее.

Как вы, возможно, уже догадались, эта драма носила гордое название «Аттила». Правда, главным «кадром решающим всё» был, скорее, вовсе не повелитель гуннов, а воин-вестгот, который невольно угодил в колесо \ водоворота / мясорубки переселения народов, и не мог признать, ГДЕ его Родина, КТО его король, КУДА его несёт и ЗА ЧТО он сражается. На Аттиле же трудно было заострить внимание…, во-первых, вопиющее нарушение единства времени, места и действия. А главное, слов от него можно было ожидать даже меньше, чем позволяло моё «крупнокусковое» полотно.

...Да уж! через какие-то пять-шесть лет действительно началось новое Переселение народов,  вступившее в решающую фазу в прошлом (2015) году.

Но тогда... самое интересное было наблюдать, как за вихрем дат и событий, исторических лиц и литературных персонажей, появлялась или проявлялась сюжетная линия. И сегодня я помню, как всю весну и всё лето читал историка Иордана «О происхождении и деянии гетов» (по сути, она была моим единственным источником: ведь она вдохновляла!).
А той же осенью, вооружившись «счастливой ручкой» (это был обгрызенный белый чернильный «Космос») и Общей тетрадью, я отправлялся в "скверик", между корпусом и стадионом. Это были мои первые (и, наверное, последние) литературные командировки. Останки древнего асфальта, незапамятные гаражи и пристройки, испанский дрок и тополя - всё это  превращалось в суровые романтические пейзажи, которые, вроде, должны были угодить Теодориху, Аэцию и Аттиле!..

Ах да! Чуть не забыл. Есть в моей тогдашней жизни (КАК не трудно было бы в неё поверить!) одна знаменательная дата: "12 августа 1984 года"! Тем утром, я проснулся и сей же час записал первые шесть строчек стихотворения, словно они мне во сне приснились. А возможно, они просто, были у меня «в голове»: тогда ведь, я неплохо знал скальдическую поэзию (и, конечно же, исландские саги, Старшую и Младшую Эдду – пред которыми преклоняюсь и поныне). Так или иначе, ничтоже сумняшеся, записал я как бы своё впечатление, дав ему простое и бесхитростное название: Викинги!
http://www.proza.ru/2010/05/11/546 
 
…Весной 1985 года, «Аттила» был завершён: гунны, вандалы и готы разбредались по лугам и лесам останков Imperiaе Romanaе, делясь с читателем (?) недоумением и недобрыми прогнозами. Эта пьеса была также одобрена на семейных чтениях(в отличии от следующей вещи: от нее я запомнил лишь название – «Лгуны» – и тот факт, что все имена были скандинавские: то была невесёлая «комедия ошибок», кончающаяся крахом всего у всех). На сей раз, так сказать, поставщики подвели с вдохновением: пьеса не понравилась (и вскоре была, по старинке, уничтожена).

Так что, я решил «ударить автопробегом», замахнувшись на глобальную тему. К тому же, вещь была и написана глобально: аллюзии, метафоры и сравнения по всему тексту были основаны на огромном количестве мифических образов. Это делало текст практически нечитаемым, но меня совершенно не заботило: я ведь думал о глобальных вещах, а не о читателях / зрителях / кассе.

Был еще один факт. Летом 1986 года, мы ездили в Ленинград. Первые три дня в городе шёл нескончаемый дождь, и это ставило под вопрос некоторые из наших довольно обширных планов. Но вот, я прочёл «Гимн богу дождя» из финальной части моей пьесы (там были гимны разным божествам). И что же? Дождь как отрубило! Надо, правда, отметить, что сразу установилась невыносимая (особенно, для Питера) жара, а Гимн Солнцу мне сочинить не удалось (верняк, не проканал…)

…Однако, чудесные мысли и образы, почерпнутые в мифах, оказали мне добрую службу. Они ещё долго вдохновляли меня, или даже служили каркасом для многих стихов и поэм (http://www.proza.ru/2010/05/05/269 , http://www.proza.ru/2010/05/05/244 , http://www.proza.ru/2010/05/05/282, http://www.proza.ru/2010/05/05/283 , http://www.proza.ru/2010/05/05/244 ), которые были написаны как на русском языке, так и на грузинском. А одно стихотворение было, помню, написано с использованием добрых пятнадцати языков (и двухтомника Гамкрелидзе / Иванова): изумительная, скажу вам, получилась звукопись!

*

Однако… мифология, поэзия и история отступали: заканчивалась школа, пора было выбрать ВУЗ, начать готовиться, поступать...
А главное: отступила-то поэзия; у истории и в мыслях не было отступать: она только начиналась!..

Все мы помним: время с середины 1960-х до середины 1970-х было, бесспорно, самой безмятежной (*) эпохой за всю историю Советского Союза (очень возможно, за всю новейшую историю человечества). Преступная клика горби назвала её словом «застой», но куда справедливее было бы назвать ее «развитым социализмом», с таким примерно определением: «развитой социализм – это ничейная власть, без долгов и вне времени, плюс НИИфикация всей страны».

Всем нам знакомо, да и любимо, слово НИИ. Все мы помним эти создания: институт молекулярных сателлитов, институт дома, труда и культуры, институт метафизической биологии и биохимии, институт языкового дизайна, институт палеокибернетики флоры и фауны, институт нестабильной топологии… Бог ты мой! – ведь за всем этим стояла могучая и хрупкая советская Касталия, создавшая для среднего класса – класса-гегемона – «ниисферу».
Уж там-то, в советских ментальных широтах, можно было заниматься всем чем угодно – от йоги до психоанализа, от философии до ностратических языков (помимо проблематики, хе-хе, затронутой в названии НИИ)…

Сегодня, на место НИИ встали НПО (хотя свободных мест в последних несоизмеримо меньше). Вместо науки и/ли производства, современные НПО-омонимы имеют один-единственный профиль: эти неправительственные (можно сказать: анти- или транс-правительственные) организации с параноидальным упорством насаждают права человека и решительно игнорируют / отвергают все прочие аспекты человеческого бытия. Кроме того, все эти аспекты совершенно неинтересны и самим сотрудникам всех этих клубов – причём, независимо от зарплаты: нету либо времени, либо мотивации!

Забавной зарплаты, которую получали сателлиты ноосферы, вполне хватало и на проживание, и на «дружбу со спикулями» (**), и на тур-поездку в «годпуск» по Союзу (кроме того, никто не боялся инфляций и дефолтов). Но власть, выдающая эту «зряплату» (как ее называли сами получатели), выступала в роли «простой справедливости», возвышаясь над всеми предпосылками и условиями: всем – поровну, не много и не мало, а так – «по справедливости, Бендер», неважно, чем ты занимаешься, и как. В общем, трендели-трендели, да споткнулись о дело! Кстати – смешно сказать, но это понятие «простой справедливости» принадлежит философу Тренделенбургу (говорящая, можно сказать, фамилия включает два главных советских ТРЕНДА). Эта «простая справедливость» представляла собою карикатуру на Божественную любовь: оклад, впору зэку, да бесплатная жизнь, а всё остальное – полное безразличие – тренди всё, что хочешь, кроме антисоветчины (впрочем, антисоветчина никому в Советской стране не нужна была, кроме отдельных натравленных лиц). Власть – условно говоря, Советская власть – получала всё ту же пустую, бесчувственно справедливость!.. Таковой же была, в конце концов, и политика самой власти: ведь всех тех и всего того, кому и чему она была обязана самим своим существованием, словно не существовало никогда: ни мощных некогда промышленности - тяжелой, легкой и сельской, ни ядерного оружия, ни Победы над Западом. Всё это было – так, словно нефть и газ, текло само по себе, с бухты-барахты, без толку. Высоцкий и Шемякин были НЕ НУЖНЫ, зато были безымянные среднечеловеки из народа, да еще дюжина непопулярных режимов в южных странах.

И чем всё закончилось мы, увы, увидели! Единственное утешение: будь хоть чуточку «дееспособнее» Европа и «смышлёнее» США – было бы еще хуже. Гораздо хуже! ...


На иллюстрации: мемориал  Важа Пшавела (на заднем планее - рога, лопатка и др.). Мемориал этот был открыт в самом начале нашего (3-его) квартала пр. Важа Пшавела (и в полусотне шагов от моей школы), вскоре после моего рождения. Поэтому, Важа Пшавела для меня больше, чем великий поэт, писатель и драматург, а диковинные статуи заложили, очевидно, основу моего мифо-поэтического типа мышления (по выражению К.-Г. Юнга).

__________
(*)  В слове «безмятежное» нет никакого пафоса; в нём много плюсов, и еще больше минусов. А поганое словечко «застой» если к чему и применимо, то не к экономике, а именно к моральному состоянию общества: ни добра, ни зла, никакого выбора и никакой цели, всё какое-то «среднее», «нейтральное»!.. От такого застоя перестройка избавила людей: добра стало гораздо меньше и, кажется, что зло правит бал… зато глаза открылись.

Говоря образно и условно, состояние страны – то есть, её граждан – до богомерзкой перестройки можно сравнить с пребыванием – не состоянием, а пребыванием – человека до грехопадения – с той, разумеется, разницей, что советский человек был не только человеком уже падшим, но и отчуждённым от Творца: он/а считал/а, что живёт в раю, нимало не задумываясь о смысле жизни, о том, что будет ПОСЛЕ (разве что пробираясь сквозь дымовую завесу оккультных книг).

(**) Так, с начала 1980-х у нас назывались книжные спекулянты.