Слишком поздно

У меня нет слов. И сегодня я был этому очень рад, наверное, помогли таблетки, которые погасили шторм в моей голове. Я не знаю куда бежать от своих мыслей, я не могу спрятаться. Чтобы я ни делал — мои демоны всегда со мной, они мне шепчут, они меня дразнят. В моих снах они кусают меня. В моих снах я кричу, потому что я один. А с утра я просыпаюсь в агонии и ещё час или два пытаюсь встать, оправляюсь от ужаса. Последнее время я уже даже и не хочу вставать с кровати или с кресла. И есть не хочу. И ничего такого особенного. А окружающие не могут понять, что я болен и уже давно... Я даже сам не могу точно сказать, я знаю только примерную дату, когда мир начал рушиться, когда краеугольный камень моего бытия вытащили из фундамента. Точнее, когда я сам вытащил этот камень и бросил далеко-далеко. Я хочу только спать, потому что там я могу кричать так сильно, как только могу, но при этом, чтобы меня никто не услышал. Тяжело быть мужчиной. На тебе слишком много всего. Ты не можешь сказать, что ты слабый, у тебя нет права на слабости, ты должен постоянно слышать "нет" и не сдаться. Ты должен постоянно бороться с животным, которое внутри тебя. Но я так больше не могу. Я хочу быть собой, но для этого мне нужно сделать несчастными огромное количество людей, в т.ч. моих близких. Мне не нужны деньги, машины, карьера и слава. У меня их и нет, но я не думаю, что даже если чудо такое произойдёт — они сделают меня счастливее. Если счастье кто-то может дать — то это другой человек, любимый человек. Но я убил любовь, когда мне было 16, мои руки в крови, и я не могу не думать об этом, теперь раненный, почти мёртвый зверь убивает меня изнутри, он мне мстит, теперь я уничтожаю сам себя, потому что я ненавижу себя сильнее, чем кого-либо ещё. Я пытался бежать, но не вышло. Я пытался бежать во второй раз, и я вернулся к началу. И мне очень плохо, потому что я не могу ничего изменить, сколько бы ни пытался, а когда пытался — делал только ещё и ещё хуже. И себе и ей.

А она не захотела ничего слушать. Она ушла, и теперь она ждёт другого из армии, а меня не захотела ждать из другого города, потому что думала, что я "буду развлекаться". Но развлекался ли я? Я был несчастен даже тогда, когда веселился, когда смеялся и улыбался, а внутри меня умирало всё живое. И я не знаю, что может это исправить. Даже если она скажет "люблю", я уже не смогу ничего ей сказать, я даже не смогу улыбнуться. Это всё равно, что воскресить мёртвого, но я всегда думал, что люблю её, потому что она была особенной. Она была самой красивой девушкой из всех, которых я когда-либо встречал. Я пытался что-то найти в других похожее на неё. Я всегда думал, что бы она сказала на то и то? Как бы она подумала? Как отреагировала бы? Я слишком сильно её идеализировал. Я превратил её в такого человека, которого никогда не найти, даже в ней самой. И поэтому мы расстались во второй и в третий разы. И поэтому ей всё равно на меня.

У вас может быть первая любовь и первая женщина. И если это не один и тот же человек, то, возможно, вас будет что-то очень сильно мучить. Меня мучает до сих пор. Потому что моя первая женщина была похожа на мою первую любовь, а девушки, которые мне хоть немного нравятся всегда напоминают её, так что я не могу смотреть без слёз, и думать о них, чтобы не подумать о ней. Это зависимость, и она сделала меня слабым и ничтожным. И меня это раздражает, но я не могу от этого отделаться. Спустя какое-то время затишья чувства вновь налетают безумным вихрем изнутри. Я больше уже ничего не хочу. Я очень сильно устал от себя и своего порочного круга мыслей.

Это произошло за неделю до наступления осени. И с тех пор каждая осень для меня — это ад, и каждый осенний дождь вымывает мою душу насквозь, а каждая зима — это панихида. Листья уже начинали желтеть и опадать, ветер становился слишком холодным, медь лилась тихо и убийственно. Она уехала в слезах, разбитая, несчастная. А я даже не стал её останавливать. Я думал, что смогу без неё, и я держусь уже который год из последних сил, и никто не может разделить мою боль — боль убийцы. Я просил прощения, но она не простила. Она поняла, но не простила, а ведь должно быть наоборот: за пониманием должно было прийти и прощение, значит, она не поняла меня. Она сказала, что я слишком "сложный", что она не может со мной совладать. И у меня не было другого выхода, как промолчать и искать ответ в другом месте. Я не нашёл. "Но час настал, и ты ушла из дому — я бросил в ночь заветное кольцо..." И с тех пор я горю. Я не могу себя простить. Я в агонии, потому что не могу понять, отчего со мной что-то не так? Почему я другой? Почему меня не радуют простые вещи, хотя я пытался найти в них удовольствие, а сложное навевает на меня тоску и скуку, хотя порой я и могу от всего отвлечься в воображаемом мире.

Я могу придумать себе увлечение, работу, страсть, новую любовь. Моя фантазия настолько богатая, что я могу придумать целый мир, я могу удвоить и утроить реальный мир. Но отчего-то эти миры получаются уродливыми и дисгармоничными, эти миры рушатся, как карточные домики. И я остаюсь один на один со своим демоном. Я одержим ею, я не могу без неё. И я не могу с ней, потому что, когда я с ней во мне просыпается животное. Один раз мы гуляли с ней в лесу — я хотел взять её за руку. Я просто хотел взять её за руку! А она сказала, что мне "только это и нужно". Да, выходит, что так. Если уж обращаться к Фрейду, то только это и нужно. Но что в этом плохого? Разве нужно ли мне это было от кого-то ещё, если в них я находил только её? А теперь мне и вправду нужно "только это". Но уже не с ней. Я даже и не могу представить "это" с ней. Я как будто тоскую по мёртвому человеку. Один раз моя подруга, которая мне нравилась, спросила люблю ли я ту, первую, всё ещё? Я еле сдержал слёзы, но мне пришлось ответить, что всё в прошлом...

...Когда я был маленький у меня был дефект прикуса — это обычное явление у детей, оно лечится при помощи специального протезирования. И в этом нет ничего страшного, только если не одно но: когда ребёнок не хочет, чтобы его меняли. Когда он не видит ничего страшного в том, что его зубы чуть кривые, потому что это не мешает ему улыбаться искренне. Но вот эти протезы, пластинки, они превращают тебя в сущего урода, они делают с твоей речью что-то страшное и ужасное. (Конечно, когда ты видишь разодранные маньяками или зверями тела людей и детей в частности — то ты понимаешь, что это ещё не самое страшное). Но ведь маленький ребёнок не может понять это. Он не может понять, почему он должен отличаться от других детей. Когда я пришёл в школу, я не мог ничего сказать, а глупые дети ко мне приставали, потому что им было любопытно, почему я молчу... Я носил их весьма долго, а потом делал большие перерывы, потому что мне нравилось быть свободным от них, но когда их приходилось надевать заново — это было больно буквально до крови. Потом наступило время первых поцелуев. Я не мог понять, как это люди могут друг друга целовать? Это было очень странно и непонятно, и я очень боялся этого, а никто не мог толком ответить. Я боялся, что из-за этих "штук во рту" никто и никогда не захочет меня поцеловать. Я чувствовал себя уродом. Может быть, поэтому я не мог решиться её поцеловать, и она поцеловала меня сама. Это был самый лучший момент в моей жизни, я готов прожить всё свою жизнь ещё раз от начала и до сегодняшнего дня только ради этого момента. И нам очень нравилось целоваться... Когда я ещё не пошёл в школу мои волосы были светлые, и поэтому брови на лице были незаметны. Я не мог этого понять: почему у меня нет бровей, когда у всех людей они есть? Это может показаться смешным и глупым, но ребёнок шести лет едва может понять, почему у него нет бровей, и моей матушке приходилось долго меня утешать. С какого-то возраста я перестал находить в себе что-то красивое, моя внешность стала мне безразлична — так и должен вести себя мужчина, ему не нужно вертеться перед зеркалом часами ("Быть можно дельным человеком — и думать о красе ногтей"), но даже не смотря туда, я знаю, что ничего красивого там не будет. И поэтому меня всегда удивляло, когда кто-то в меня влюблялся, а влюблялись слишком многие, и мне было об этом неприятно узнавать, потому что я их никогда не понимал.

А теперь я знаю, что чувствовали они, и что чувствуют некоторые из них до сих пор, и что чувствуют другие люди, у которых "не сложилось". Но я не могу им помочь, потому что это их битва, а не моя. Ты не сможешь стать другим человеком даже, если захочешь. Как бы сильно ты ни хотел угодить — в тебе всегда будет что-то не так, потому что тебя не любят.