Подростковые игры

Посвящается непобедимому русскому народу

1
- Коля, отстань! – Настя закрыла грудь руками, и повыше натянула одеяло. – Дай поспать, завтра на работу!
Но Коля не давал ей покоя. В плотно подоткнутом одеяле он, все-таки, отыскал щелку, и вероломно просунул туда руку.
Настя вскрикнула, и стала отбиваться. Руки ее были горячие и не по-девичьи сильные. Уличный фонарь, покрытый летней мошкарой, едва освещал комнату, и в этом свете тело девушки казалось Коле смуглым как у индианки. Борьба закончилась тем, что Коля сорвал-таки одеяло, и стал целовать ее маленькую грудь.
Настя засмеялась, и нежно взяв его за волосы, потрясла.
- Ну что ты во мне нашел, а? Я ведь тощая как вобла! Неужели лучше девчонки не было?
- Дура... - только и ответил Коля, не отрываясь от своего занятия.
- Конечно, нашел бы! Вон, Славка – моя подружка, без ума от тебя. Как идем с работы, так только о тебе и говорит, и вздыхает так тяжело, так тяжело...
С яростным рычанием Коля укусил ее в бок, отчего девушка закатилась смехом, и, дернув ногой, зацепила стоявший рядом с кроватью стол. Послышался грохот падающих бутылок, и по клеёнке на пол потекло разлитое вино.
- Ну что, доигрался? Кто убирать будет?
- Ты, конечно, а я буду смотреть...
- Еще чего! Мне надо одеться, я стесняюсь…
- Что, до сих пор?
- Конечно! Я же не твоя бывшая с третьим размером, я девушка стыдливая…
- Ну, пожалуйста, я очень хочу посмотреть…
Настя посмотрела ему в глаза и на ее круглом, почти детском лице было такое выражение, что Коля смутился. Но вот оно изменилось, и, повинуясь неведомым для мужчины законам, приобрело, вдруг, новые, по-настоящему женские черты.
- Хорошо, смотри…
И, облокотившись о подушку, Коля с удовольствием стал наблюдать это завораживающее зрелище. Особенно захватывающим было его завершение, когда Настя, нагнувшись, старательно вытирала пол.
- Ну что, понравилось, пацан...
- Я не пацан, я старше тебя!
- Ха! Всего-то на год и старше! – воскликнула девушка, поднявшись и красиво опершись на бедро.
- Не всего-то..., - хмурясь, ответил Коля.
- Да, знаю я… - Настя села на кровать, и вздохнула. Рука ее нежно провела по Колиной щеке.
- Скажи, а страшно это?
- Что?
- А то ты не знаешь? Людей убивать…
- Они не люди… они завоеватели.
- А как ты это делал? Они ведь такие здоровые и сильные…
Коля вздохнул, и потянулся к столу за сигаретой. Когда он прикуривал, лицо его показалось Насте намного старше; острые скулы хищно поднимались к глазам, - прищуренным и оттого казавшихся злыми.
- По-разному... Подкарауливал ночью одинокого солдата или офицера, и начинал гнусавить: Дяденька, пода-айте что-нибудь сироте! Он – руку в карман, а я его – заточкой в живот, - Коля сделал резкое движение рукой, при этом губы его согнулись дугой вниз, и лицо сделалось по-настоящему страшным.
- О, боже! – вырвалось у девушки. – А что потом?
- А что потом: хватаю оружие, и бежать! Заныкаю подальше, пока все уляжется, а потом продаю через маклеров. За пистолет пятьдесят имперских марок дадут, а за автомат, если повезет – все сто… А у офицера еще и в кармане разжиться можно! Особенно, если на б… идет. Правда, офицера я только раз гробанул… Помню, молодой такой был, неопытный...
«Бэдный русскый малчик!» – передразнил Коля, - и, увидав меня, головой так жалостливо покачал... Только полез в карман – я его ножом и пырнул, да так, что у него глаза чуть наружу не выскочили…
Коля досадливо затушил окурок, и, вздохнув, сказал:
- Только все это в прошлом, больше они на такое не клюнут. Теперь я им своим басом душу уже не разжалоблю…
- И что же ты будешь делать, - работать пойдешь?
- Никогда! Ещё я на гадов этих не работал...
Коля уставился в пол, и нахмурился.
- Я себе напарницу возьму...
- Кого ты возьмешь?
Коля удивленно посмотрел на девушку. Что-то в ее тоне заставило его повторить сказанное уже не столь уверенно.
...- Напарницу. Чтобы солдат завлекать… только для этого...
- Ага! А я, значит, буду сидеть как дура, и ждать пока ты там со своей напарницей работаешь, - так? – Настя очень красноречиво показала как именно, по ее мнению, будет работать Коля.
Понимая правоту, или, по крайней мере, правомерность сказанного, Коля вздохнул и опять потянулся за сигаретой. Выпущенный им дым столбом поднялся к грязному, давно не беленому потолку доставшейся ему от тетки квартиры.
- И что ты предлагаешь? Пойти на завод, чтобы ковать там мощь великой Империи!
- Возьми меня в свои напарницы! – выпалила вдруг девушка так неожиданно, что Коля вздрогнул.
- Ты что, спятила?
- Возьми, пожалуйста! – Она с такой горячностью схватила его за руку, что парень инстинктивно отстранился.
Некоторое время он смотрел на нее, как будто заново; пытаясь соединить сказанное с тем, что он знал о ней до сих пор.
...- Ты же правильная: не пьешь, не куришь. Ты же мухи не обидишь!
Губки девушки поджались; она задрала подбородок, отчего слегка вздернутый нос придал лицу, столь не свойственное ей, высокомерное выражение.
- Была бы правильная, с тобой бы не связалась! – отрезала она, и, как бы в подтверждение этого потянулась к пачке с сигаретами.
Коля наблюдал за ней, не веря своим глазам. Настя заправски затянулась, но тут же закашлялась, окутавшись со всех сторон клубами дыма.
- Ну ты, мать, даешь!
Коля постучал по ее худой, но сильной спине, обнял, и поцеловал в плечо.
- Давай-ка, лучше спать... - сказал он, зевая.
- Спать? Ты думаешь, что теперь я смогу заснуть?
Коля хотел сказать что-то резкое, но во взгляде Насти было столько справедливого гнева, что он не решился.
- Никого я брать не буду! – сказал он, чувствуя, что совершает ошибку, и, одновременно, поступает единственно возможным правильным образом.
- А теперь давай спать! – повторил он, отбирая у девушки сигарету.

Вскоре Настя уснула, повернувшись на бок, и до самой головы закутавшись в одеяло. Теперь она более всего напоминала школьницу, спящую сладким сном после прилежно выученных уроков. Коля некоторое время смотрел на неё, но что-то тяжелое, неприятное стало подкатывать к горлу. Тогда он поднялся, и, шлепая босыми ногами по чистому после Настиной уборки полу, подошел к окну, чтобы приоткрыть его, - в комнате было душно, и стоял запах дыма.
Уставший после долгого рабочего дня спальный район уже провалился в долгожданный сон, и на улицах никого не было. По, плохо освещенному, замершему до утра переулку лишь изредка проезжали автомобили, да носились по тротуарам, растревоженные ветром, опавшие листья. Коля открыл окно, высунулся, с каким-то ожесточенным удовольствием плюнул вниз, и пошел спать.

2
«Не судите, да не судимы будете…» Суровы и беспощадны жернова истории, вращаются они безжалостно к человеческим судьбам, и нет им никакого дела до простых радостей, до вечного стремления человека к счастью и покою. И что же с того, что отнюдь не все находят в себе силы противостоять этим жерновам, бросая в их ненасытное жерло свое личное благополучие. Плетью обуха не перешибешь – говорит житейская мудрость. И многие, очень многие согласны с этим.
Я помню все, дорогой читатель! Я помню, как склонили головы отважные англосаксы, когда прошелся по их земле неистовый норманн, утвердив на английской земле новый порядок, существующий и доныне. Помню я и склонившиеся к ногам Наполеона страны Европы, и немецкие таблички с названием русских городов, - многое, очень многое хранит моя неспокойная память...
«Но надо же как-то жить!» - говорит человек, собирается и идёт на работу. А может, на службу, где новые хозяева, взамен на лояльность, требуют от него признания своей значимости, столь необходимой и для него, и для остальных, подобных ему обывателей.
Какое важное слово – обыватель! Сколько ужасных событий произошло за многовековую историю с их «благоразумного» согласия. Они неистребимы, как неистребим в человеке страх и беспокойство. Они вечны; более того, они полезны, ибо позволяют на своём сером фоне сиять яркими звездами тем, другим, для которых внутренние законы не поддаются никаким внешним аргументам. Тем самым безумцам, желающим бить плетью по дебелому обуху, пока обух этот не рассыплется мелкой трухой, навсегда исчезнув в анналах истории.

3
Воскресный полдень. Еще недавно изнывавшие и безмерно утомленные долгой рабочей неделей люди, уже бродят по городу с отсутствующим выражением в глазах, думая о том, как бы получше скоротать отведенный им для отдыха день. Для этого к их услугам многочисленные кафе, манящие запахами кофе и свежеиспеченных булочек, ухоженные парки и комфортабельные кинотеатры с яркими трехмерными афишами. На каждой из такой афиш обязательно присутствует зовущая блондинка и «крутой», уверенный в себе супермен. Их взоры привлекают к себе прохожих, стосковавшихся по ярким ощущениям за своими серыми «трудовыми буднями».
В городском парке с утра играет музыка. Неспешно прогуливаются молоденькие мамочки, на лавочках сидит скучающая молодежь. Старушки, вечно недовольные жизнью и падением нравов, тихо беседуют между собой, бросая косые взгляды на резко уменьшившуюся в течение первого летнего месяца длину девичьих юбок. Каждому свое!
Бездомный пес – вечный скиталец миров, подбежал к сидевшему на скамейке Коле, и, вытянув нос, доверчиво обнюхал его.
- У нас для тебя ничего нет, - сказала, сидевшая рядом Настя, легонько стукнув пса по носу. Она улыбнулась Коле, и уже хотела ему что-то сказать, но, повернувшись, увидала его сосредоточенное лицо и промолчала.
Лицо Коли, действительно, приобрело какое-то угрюмое выражение. Так бывало всякий раз, когда он выходил на охоту. В это время, как уже успела понять Настя, в его душевном состоянии происходила разительная перемена. Будучи человеком смелым, и до исступления ненавидевшим оккупантов, он постоянно лелеял в себе жажду мести. Чувство это жило вместе с ним, сделавшись его вторым «я». Настя до сих пор не могла понять, как эта ненависть не поглотила его целиком, позволяя оставаться веселым товарищем и внимательным другом. Часто девушка не могла соединить в себе этих двух людей, учась так и воспринимать их – поочередно, с данной ей от природы женским чутьем и интуицией.
Она, конечно, не знала, что когда наставало время этой самой «охоты», для Коли наступали тягостные минуты. В душе его всякий раз, подобно разъедающей ржавчине, начинали зарождаться сомнения. Странные, и ни на что непохожие мысли лезли в голову, и очень хотелось вернуться домой, отложив задуманное для другого, более благоприятного случая.
Однако это было лишь первым испытанием, - второе было не легче. И наступало оно, когда он обнаруживал жертву. Это был обязательно одинокий солдат, блуждающий с бесцельным видом, и явно убивающий время. Завидев такого, Коля не приближался к нему сразу. Некоторое время он «вел» предполагаемую жертву, наблюдая за его повадками; пытаясь оценить реакцию, степень решительности и физическую силу.
И вот тут-то и происходило то самое, второе испытание: за время этого наблюдения Коля как бы сживался со своей жертвой. И чем явственнее становилось то, что данный объект является, как раз, его жертвой, тем ближе начинал он ощущать этого человека, чья жизнь должна была вскорости оборваться согласно его воле. Уже «ведя» свой объект, аккуратно и незаметно, и буквально вбирая в себя все его жесты, мимику, и даже походку, Коля будто бы становился близким знакомым этому несчастному завоевателю, занесенному злой судьбой на коварную русскую землю. Но Коля знал свое дело. Когда приходила пора действовать, он стряхивал охватившее его оцепенение, вытягивая откуда-то из небытия свою израненную угрызениями совести душу, - и вершил дело. А потом, измочаленный и больной, валился на не разобранную кровать и спал долго, будто бы смывая этим сном все воспоминания и ощущения произошедшего.

Уже несколько минут он наблюдал за попавшим в его поле зрения молодым сержантом. Высокий, худощавый, немного сутулящийся, и оттого, наверное, казавшийся несколько угловатым, он был замечен Колей у столба с театральными афишами. Немного постояв там, и бросив несколько взглядов на проходящих мимо девушек, что не ускользнуло от Колиного внимания, - сержант не спеша пошел по парковой аллее, щурясь от солнца.
Его тёмно-зелёный китель был совершенно «чист», в том смысле, что на нем полностью отсутствовали награды, а также планки за ранения. «Новичок!» - с удовольствием отметил Коля.
Объект подходил как нельзя лучше. Понимая это, Коля ощутил, уже привычную в такие моменты слабость и какую-то ноющую пустоту в низу живота. Будто бы он снова был маленьким мальчиком, катающимся на взмывающих вверх каруселях, и, достигнув мертвой точки, стремительно спускался вниз.
Он настолько увлекся наблюдением, что даже не почувствовал, что Настя уже давно теребила его руку, пытаясь привлечь внимание.
- Чего тебе? – спросил он, резко обернувшись к девушке.
- Смотри... – она указала глазами на проходившего теперь мимо них сержанта. Голос ее заметно дрожал.
- Да... я тоже за ним слежу... Лучше объекта не придумать, - риск минимален, - сказал он, почувствовав, как вздрогнула рука девушки.
- Готовься. Когда он дойдет вон до той мамочки с коляской, ты встанешь и пойдешь за ним. Делай все, как я тебе говорил. Если почувствуешь, что сильно волнуешься – ничего. Ты – юная девочка, и делаешь это в первый раз! Всё это естественно, а потому он не должен ничего заподозрить.
- А если заподозрит?
- Нет, только еще сильней возбудится…
- Откуда ты это знаешь? Ты уже делал это с другой?
Коля раздраженно посмотрел на девушку: - Нет, ни с кем я такого еще не делал, но я – мужчина, и потому знаю, что говорю.
- Коленька, а может, не надо? – вдруг умоляюще спросила Настя, впервые за все время назвав его уменьшительным именем. – Мне так страшно! Если бы ты только знал, как мне страшно! Будто бы пропасть какая-то, а я стою у самого её края…
Но Коля и сам теперь чувствовал тоже. Какая-то отчаянная грусть, вдруг, переполнила его душу теперь, когда рядом была его Настя. Он посмотрел на её торчащие худые коленки, что были совсем как у девочки-школьницы, примерной ученицы и послушной дочери. «Как мог он связаться с такой! И как мог он, связавшись, ещё и влюбиться в неё! Почему не бросил? Пусть бы это было подло, но зато честно, и теперь она сидела бы где-нибудь в кинотеатре, а приведший её туда мальчик рассказывал бы сказки о её красивых глазках и стройных ножках, и тому подобную ерунду! А теперь она сидит тут, напоминая своими детскими коленками о совершенной им подлости»...
- Мне тоже страшно, все... пошла!
Сцепив зубы, Коля буквально столкнул её со скамейки, испытывая в этот момент жгучую ненависть и к себе и ко всему несправедливому миру.

И Настя пошла – хрупкая, худенькая, с неумелыми угловатыми движениями, еще не отточенными женским естеством. Коля видел, как она догнала, неспешно бредущего сержанта, и обратилась к нему, с трудом подбирая слова. Она видел также, что взгляд сержанта изобразил явное удивление. В этом взгляде нельзя было заметить ни капли того, что называется мужским интересом, а скорее непонимание, а может, и раздражение от приставшей к нему худенькой курносой девушки. Видя это, он готов был уже вздохнуть с облегчением. Немыслимая по тяжести глыба, вот-вот должна была упасть с его плеч, так, что он даже почувствовал, что улыбается, впервые за весь этот день.
И тут что-то изменилось. Сержант рассмеялся, и отставил локоть, предлагая ей руку. И Настя, улыбнувшись, взяла его так нежно, что Коля на миг даже почувствовал ревность. Но пущенное в ход дело не дало ему времени на чувства. Он поднялся со скамейки, пересек аллею, и исчез за густым кустарником. Теперь ему нужно было, не тратя времени, быстро добраться до условленного места, куда должна будет привести дебютантка своего «кавалера».

Никогда еще Коля не волновался так сильно. Только теперь он подумал о том, сколько всевозможных случайностей может произойти с Настей, помешав ей привести «клиента» в назначенное место. Во-первых, он мог просто испугаться пойти в какую-то подозрительную подворотню, - а именно туда и должна была привести его девушка; он мог встретить по пути своих знакомых, и они могли увязаться с ним, ради «остроты ощущений». «Как тогда поведет себя Настя? Сможет ли она уйти, если дело пойдет не так, как задумывалось»?
Мысли эти одолевали его всё время, пока он добирался до заветного места опустевшими, заброшенными дворами. Такие дворики можно встретить в любых провинциальных городах. Здесь, среди запахов кошек и разбросанных по углам старых досок с торчащими ржавыми гвоздями, беседуют о своих делах собачники, да изредка забежит покурить какая-нибудь парочка девиц, спешащая поделиться своими жизненными переживаниями. В мирное время здесь можно было поговорить по душам с какой-нибудь старой пассией, или просто побродить, не боясь встретить надоедливых, любопытных знакомых.
Тут-то и находилось выбранное Колей место, признанное им, после целой недели наблюдений, вполне подходящим для задуманного опасного дебюта. Именно сюда должна была привести своего «клиента» Настя, чтобы показать ему все прелести порочной любви.

Изнемогая от тягостного ожидания, Коля сел на скамейку, и, приняв скучающую позу, закурил, медленно пуская дым вверх. Скамейка находилась в нескольких шагах от высокой, обсыпавшейся от времени арки, ведшей в тихий, затененный колодец двора. Прошедшая мимо пожилая женщина в старомодном платье, недовольно покосилась в его сторону, наверное, осудив его вызывающе раскинувшуюся позу, и поставленную на скамейку ногу. Пробежали два мальчика, переговариваясь о чем-то своими юными ломающимися голосами, и скрылись за углом. Коля ждал, чувствуя, как дрожит от волнения в его холодной руке сигарета, и мечутся в разные стороны противоречивые и оттого совершенно бесполезные мысли. Он посмотрел на часы – прошло лишь десять минут с тех пор, как Настя подошла к «объекту», - и разум его подсказывал, что это нормально. Но чувства – эти неукротимые бестии, даже и не думали подчиняться ему, как это полагалось бы у мужчины, а продолжали терзать его с возрастающей силой. Окурок был уже брошен, и закурена вторая сигарета, - не из желания, а скорее для оправдания разыгрываемой им роли скучающего от безделья подростка. Проехало несколько машин; кто-то ругался за приоткрытым окном, глухим и резким басом. Слушая это, Коля почти физически ощутил свое одиночество, и какую-то нестерпимую потребность увидать Настю.

И вот, наконец, он увидал их, вышедших из-за угла. Настя шла бледная и какая-то окаменевшая, а поддерживавший ее за руку, тот самый сержант, что-то рассказывал ей на ломаном русском и улыбался. Вот он рассмеялся своим собственным словам, и притянул девушку ближе. Та не сопротивлялась, но лицо её выразило такое страдание, что Коля весь похолодел. Неприязнь девушки была видна невооруженным глазом, но сержант, видимо, так прочно заглотил наживку, что ничего уже не видел и не подозревал.
Когда они поравнялись с аркой, Настя остановилась и кивнула, указывая на двор. Сержант огляделся. Взгляд его лишь на миг скользнул по Коле, чья худощавая фигура не могла вызвать у него подозрений. Посмотрев по сторонам, сержант кивнул, отпустив её руку, и Настя пошла первой, скрывшись в глубине двора. С того момента, как сержант вошел вслед за ней, сердце Коли забилось так часто, что он, казалось, чувствовал его грудной клеткой. Теперь ему предстояло самое сложное – выждать положенное время. Чтобы как-то ускорить потянувшиеся с неведомой силой минуты, он начал считать вдохи, похожие скорее на хрипы из-за прерывавшего их стука сердца. Просидев так какое-то время, он встал и, изо всех сил заставляя себя двигаться как можно медленнее, вошел во двор.

С первого взгляда Коля увидал, что Настя точно выполнила все его указания, и теперь между стоявшими в глубине двора гаражами виднелась лишь спина сержанта, еще более сутулая оттого, что ему пришлось пригнуться от опустившейся над ним ветки дерева. Последние шаги Коля проделал будто бы по воздуху, не чувствуя под собой земли, осторожно вытаскивая из заднего кармана свой короткий, остро отточенный нож. Спина сержанта, словно жестокий рок, быстро и неумолимо приближалась к нему. И когда настало время для удара, Коле показалось, что это не он нанес его, а сам сержант наскочил на выставленное им лезвие.
- Тихо, тихо... - прошептал Коля, поддерживая оседавшее у него на руках тело, оказавшееся намного тяжелее, чем он предполагал. Он успел заметить испуганное лицо Насти, и ее расстегнутую кофточку, которую теперь она закрывала руками. Отодвинувшись как можно дальше, в самый угол, она смотрела куда-то в землю, и её била дрожь.
Понимая её состояние, Коля сам оттащил труп, бросив его к самым её ногам. Откинувшаяся рука убитого легла прямо на туфли Насти, но она не закричала, а лишь осторожно убрала их, и вопросительно посмотрела на Колю.
- Иди карауль, как договаривались... - стараясь сохранять спокойствие, произнес Коля. Все действия были тщательно заучены ею ранее, но пережитый ужас произвел своё, хорошо знакомое Коле, действие. Но Настя справилась с собой, и, выйдя из гаражей, пошла на улицу, уже на ходу приводя себя в порядок.

Улов от охоты был на удивление богат. Кроме новенького, хорошо смазанного армейского пистолета и двух обойм к нему, в карманах убитого Коля обнаружил пачку денег. Старательно рассовав их по карманам, и спрятав пистолет в свою засаленную матерчатую сумочку, он вышел на улицу, спокойно взяв Настю под руку.
- Теперь идём, медленно и спокойно, как я тебе говорил.
- Почему тебя так долго не было... он уже начал меня раздевать, а я не знала, что делать…
Коля чувствовал, как содрогалось ее тело, готовое разразиться рыданиями, но допустить этого было нельзя, и вместо ответа он шептал ей ласковые слова, чтобы отвлечь от пережитого. Слышала ли она его? Вряд ли. Но Коля всё говорил и говорил, пока они не покинули этой улицы, и не прошли весь парк, ставший теперь каким-то серым и будничным. И потом, когда он, опасаясь патрулей, повел её домой кружным путем, он уже не говорил ничего, а лишь нежно поглаживал её руку, только теперь осознавая весь пережитый ею ужас.

4
В маленькой комнате было душно и сильно накурено. Старая, подслеповатая люстра, висевшая под осыпавшимся потолком, освещала всё вокруг каким-то мертвенно-желтым цветом. Древний, еще довоенных времен телевизор, что-то бурчал себе под нос, мелькая на экране тусклыми, невыразительными красками. Уставший смотреть на него Коля, встал из-за стола и направился к окну. Отодвинув плотные шторы, он приоткрыл окно, с удовольствием вдохнув свежий вечерний воздух.
- Ты там не слишком высовывайся! - послышался голос Матвея, - у властей осведомителей хватает!
Это было верно, и Коля с сожалением задернул штору. Его последняя охота наделала много переполоха; несколько дней в городе не прекращались облавы и повальные проверки документов. Лишь месяц спустя он смог продать, (кстати, довольно выгодно) на черном рынке добытое им оружие, освободившись, таким образом, от опасного груза. А всё это время он просидел дома, изнывая от безделья. Если бы не Настя, ходившая к нему почти каждый день, он, наверное, свихнулся бы от тоски, или умер бы от голода. «Настя! Она превратила эту «отсидку» хоть в какое-то подобие отдыха, внеся в его жизнь любовь и уют!»
Улыбнувшись этим мыслям, Коля повернулся, и посмотрел на Матвея:
- Что ты улыбаешься! Вот, человек! – удивленно воскликнул Матвей, - комендатура, небось, уже с ног сбилась, разыскивая его, а он тут воздухом решил подышать! Матвей засмеялся, поправив очки.
«Совсем как примерный студент! - подумал Коля, глядя на юное и вполне безобидное лицо своего товарища, никогда не вызывавшего подозрений при проверках документов.
- Кто бы говорил! – огрызнулся Коля, понимая его правоту, и завидуя умению Матвея при любых обстоятельствах выйти сухим из воды.
- Гляди, завидует! – тут же не примул отметить проницательный Матвей, кивнув сидевшему рядом с ним Стасу – угрюмому, молчаливому парню, молча жующему трофейную колбасу, и поглядывающему то на одного, то на другого товарища.
Коле всегда было интересно, сколько может съесть, не останавливаясь, этот дюжий детина с кулаками, похожими на кувалды, и челюстями бульдога. Вот и теперь, Стас лишь издал какое-то мычание, делая вид, что отреагировал на реплику друга, но жевать не перестал, а напротив, схватил из кастрюли самую большую картофелину, и положил ее целиком в рот. Был он весьма недалекого ума, но храбр, и до самоотверженности предан Матвею, боготворя его за ум и врожденный авантюризм. Видимо, и сам Матвей успел привязаться к этому угрюмому, немногословному, но чистому сердцем парню, ломавшему в свои семнадцать лет челюсти так просто, словно это была ореховая скорлупа.
– Не завидуй! – небрежно растягивая слова, как и подобает боевику его класса, сказал Матвей. – Наберёшься и ты опыта. Садись, вот, выпьем лучше! Налей-ка нам, Стасик!
- Послушай, давай-ка о деле! Ты ведь пришел сюда не о здоровье моем спросить! – Коля сел на свое место напротив Стаса. Не переставая жевать, тот аккуратно разлил по граненым стаканам водку.
Матвей пожал плечами:
- Отчего же и не спросить? Ты думаешь, мне все равно, что ли...
Он поднял свой стакан так элегантно, будто бы это был хрустальный фужер с шампанским:
- Ну, что, будем живы! – сказал он, и в этот момент на его всегда веселом лице его на миг проскользнуло что-то знакомое Коле – какое-то неуловимое, но легко узнаваемое им чувство, - то, что испытывает человек, рискующий своей жизнью.
Коля кивнул, и, стукнувшись стаканами, они выпили.
- Будем живы – не помрем! – произнес Стас, громко ставя стакан, полностью утонувший в его огромной руке.
- Ах, хорошо! – с блаженством в голосе произнес Матвей, захрустев одним из принесенных вчера Настей соленых огурцов. – Конечно, брат, я пришел говорить с тобой о деле! Ты ведь теперь стал крупным специалистом по определенным делам, – Матвей хитро подмигнул ему.
- Уж куда мне до некоторых! – ухмыльнувшись, парировал Коля. – О твоем деле с сауной до сих пор рассказывают на всех углах... даже не знаешь, чему верить!
При этих словах Матвей не смог сдержать довольную улыбку, - дело с сауной было его гордостью, и даже умение прятать свои чувства, не сработало теперь, при упоминании о нём.
- Да, ну... это как-то само произошло… а я тебе разве не рассказывал? Ах, да, ты ж у нас все это время был затворником!
Матвей выждал положенную паузу, за стеклами очков мелькнули недобрые искры.
– Знаешь, на самом-то деле всё произошло совершенно случайно. Клянусь тебе, что в тот момент, когда я забежал туда, у меня и в мыслях ничего подобного не было. Думал, уделаю их по быстренькому, и исчезну. Ну, а как забежал, смотрю – там один только, в предбаннике сидит, и телевизор смотрит. И так, знаешь, сидит по-хозяйски, как у себя дома, понимаешь! Я на него пистолет наставил, и говорю: - Сиди так же тихо, а то очень больно будет… и он понял! – Матвей засмеялся своим звонким смехом. Понял, гад, и весь аж в диван вжался. – И тут только я понимаю, что сейчас придется мне расстреливать тех, голых... и как-то мне, прям, неудобно стало! А тут смотрю – дверь в парную наружу открывается, ну и пришла мне мысль в голову! А ну-ка, говорю, Стасик, подопри ее чем-нибудь! И этот громила хвать здо-оровое кресло, к двери приставил, да сам еще в него бухнулся!
...- Орали-то они долго?
- Совсем нет! Я же не зверь – банщику приказал жару прибавить... так, покричали, конечно, немного и успокоились…
Коля поймал взгляд Матвея, и ему отчего-то стало жутко.
– А тому ты что, - одеться приказал?
- Кому?
- Тому, кто телевизор смотрел?
Матвей раздраженно вздохнул: - Ну, поймал, поймал меня! Нет, я его так пристрелил. Что ж мне его тоже к тем, остальным что ли?
- Гляди, как нахмурился! Что, не нравится?
...- Нет.
- А мне нравится! – Матвей громко стукнул по столу своим узким жилистым кулаком.
- Знаешь, я часто думаю в последнее время: кем бы я был, если бы не война? Так, студентишкой, а потом менеджером каким-нибудь. Так и прожил бы всю жизнь, ничего не изведав. А теперь мною их солдат пугают, и специнструктажи проводят. Да, да! Мне это один человечек верный сказал, что в комендатуре дворником работает! Так, пусть же теперь эти гады в каждой тени смерть свою видят, и вскакивают по ночам в поту, а мне всё бог простит!
Матвей налил себе полстакана водки, но Стас вдруг накрыл его своей ладонью:
- Хватит тебе!
Матвей уже хотел возразить, и на лбу его появилась решительная складка, но Стас повторил, уже более угрожающе:
- Тебе хватит!
- Ладно. Закурить дайте! – раздраженно произнес Матвей, и Коля подал ему трофейную пачку.
- Хорошо, давай о деле, - сказал он, вновь превращаясь в серьезного, дотошного студента.
- Тут трактир есть за городом, где по моим данным собирается всякая солдатня... не старше сержантов. По разговорам – не фронтовики, а так, тыловая шушера. Взять их можно без особого труда. Пойдешь со мной?
- Откуда сведения?
- От верблюда! Ты смотри, какой, - книжек, что ли про разведчиков начитался? Я ведь, друг мой, женской лаской, не избалован, а потому свободного времени у меня много, вот я и ищу надежных людей!
Это была правда. Матвей, действительно, всегда был намного осведомленнее остальных. Мальчишки – эти короли улиц, с радостью снабжали его самой разнообразной информацией, в обмен на сигареты и фото нескромного содержания. Цель для Матвея всегда оправдывала средства, и он был готов на все ради информации. А потом ранним утром военный патруль находил уже окоченевший труп какого-нибудь повесы-ефрейтора, повадившегося ходить на свидание к разбитной молодой вдове. Или, вдруг, отказывали тормоза у спешащего утром в расположение своей части офицера. Бывало всякое, ибо весьма неприветлива русская земля к тем, кто пытается «осчастливить» её своим присутствием, ох, как неприветлива, а порой даже и сурова!
- Ладно, не хочешь – не говори! Рассказывай свой план, - сказал Коля, налив себе водки. Он с ехидной улыбкой посмотрел на Матвея, потом перевел взгляд на Стаса, но тот уже мирно дремал, подперев рукой свою буйную голову. На покрытом веснушками лице его застыло выражение спокойного и безмятежного умиротворения.
- Только давай, выключим свет и откроем окно, а то так душно!
На улице была уже ночь. Редкие прохожие – счастливые обыватели, верящие в завтрашний день как в счет в швейцарском банке, неспешно прогуливались по ещё теплым от дневного солнца тротуарам. Освещавшая их, какая-то грязно-желтая луна, неподвижно висела в тёмно-лиловом небе – всеми брошенная и забытая. Редкие точки звезд, будто оставленные кем-то светильники, безвозвратно отдавали свое тепло в бездонное и бесконечное пространство, - не ропща, не хныча и не торгуясь.
Как это ни странно, но, глядя на эту картину, Коле вдруг ярко и отчетливо захотелось жить. Ему захотелось вдруг закричать, весело засмеяться и крикнуть что-то игривое проходящей внизу молоденькой девушке. Ему захотелось сделать что-то такое, чтобы зашедшая в него так внезапно эта безудержная любовь нашла теперь же, сразу, какой-то выход. Ему захотелось теперь же побежать к Насте, чтобы сказать ей, как она дорога ему, и что он хотел бы никогда больше с ней не расставаться! Но сделать это было невозможно, не ставя под угрозу её жизнь и свободу. Поэтому Коля еще раз, с наслаждением гурмана, вдохнул ночной воздух, и, решив больше не пить сегодня, вернулся к столу.
- Ладно, так что там с твоим трактиром? Давай, выкладывай!

5
Трактир – что может быть проще и привычнее в мирах для проезжающего дорогой путника, или скучающего от избытка времени студента, или уставшего от вечной суеты торговца. Бог мой! Кому только не давало свой временный приют это веселое заведение, где всякий, помимо вкусной и недорогой еды может излить свою изболевшуюся душу какому-нибудь терпеливому собеседнику, коли такой найдется, - а коли нет, - то и просто скоротать время в более или менее достойном обществе.
Да пребудут вечно в мирах трактиры – места, где бедствующий философ может запросто сойтись с каким-нибудь барышником средней руки, а молодой, чопорный клерк пополнить свой словарный запас, пообщавшись с местной, непритязательной путаной! Не стоит недооценивать трактиры. В них, как в безбрежном океане, смешиваются самые разные сословия и, порою, борются самые разные мировоззрения. Трактиры – есть самая суть мироздания, показывающая нам на каждом шагу всю иллюзорность того, что мы называем такими громкими словами, как воспитание или происхождение. Ибо, пока существуют подобные места, ни один возвышенный эстет не застрахован от встречи с каким-нибудь отпетым авантюристом, причем, порой с огромной пользой для обоих!
Но оставим досужие рассуждения, ибо не ждет время; уже раскалилось докрасна его отточенное жало, желающее вонзиться в тело пространства, преобразив его, как всегда, до неузнаваемости!

Трактир на Мясницкой всегда пользовался недоброй славой, особенно среди, так называемых, добропорядочных граждан. Здесь и до войны были обычным явлением пьяные драки и дебоши. Ну а война, как известно, лишь усиливает людские пороки, придавая им часто, просто фантастическую экзальтацию. Война как любовь стареющего мужчины, способна на самые яростные проявления страстей в совершенно невиданной форме. А потому не прошло и двух месяцев после оккупации, как трактир на Мясницкой стал пользоваться славой настоящего вертепа. Сюда из темных окрестных улочек тянулся, порой, самый подозрительный народец, а у входа, под полустертой, ещё довоенной вывеской, всегда можно было увидеть худенького, быстроглазого сутенера, торгующего изрядно подешевевшим, и намного помолодевшим за годы войны «товаром».
Вот это-то место и избрал Матвей для своего очередного дела. Может, ему хотелось развлечься, а может, снова наделать шуму, чтобы «переплюнуть» свое же нашумевшее дело с сауной – это неизвестно. Этот дьявольски удачливый, совершенно неуловимый убийца не собирался отчитываться перед Колей, а лишь милостиво пригласил его поучаствовать в деле, на что, кстати, имел полное право. Ибо, сколько бы ни твердили различного рода гуманисты об идеях равенства, - на практике мы всегда испытываем едва ли не благоговение перед людьми, отмеченными рукой судьбы. Впрочем, никто, включая и Колю, не мог знать мыслей этого юноши, чьи несомненные таланты нашли себе столь необычное и жестокое проявление.
В тот день в трактире всё шло как обычно. Выпивали, закусывали, беседовали и спорили громкими, возбужденными голосами. Пьяные уже с полудня, посетители настойчиво требовали к себе официантов, что быстро сновали между столиками, покрытыми чистыми, хотя и старенькими скатертями.
Весь дальний от входа угол занимала развеселая компания солдат, одетых в общевойсковую форму. Сдвинув между собой несколько столов, и образовав из них что-то наподобие бастиона, они громко разговаривали на своем языке, и часто произносили тосты, выпивая, правда, не свое, заморское пойло, а самую настоящую русскую водку. Обилие пустых бутылок и полные окурков пепельницы красноречиво говорили о масштабе этой попойки. Впрочем, больше половины стульев уже пустовали, а за столом остались всего пятеро, как видно, самых выносливых.
Заводила компании – плотный высокорослый здоровяк с ефрейторскими нашивками, пил больше всех, наливая себе по-русски, до краев, и часто подмигивал пробегавшим мимо девочкам-официанткам, несмотря на их явную непривлекательность. Расстегнув рубашку, и закатав рукава, он напоминал развеселившегося от работы грузчика. Видимо, обуревавшее его здоровье было настолько велико, что он совершенно не знал, куда девать свою силу, и мог бы, наверное, вполне выпить все запасенные в этом заведении напитки. Возможно, поэтому его сидевшие рядом товарищи не привлекали столько внимания, и выглядели лишь бледной тенью на его фоне.
Один из них, сидевший справа, напоминал студента: худощавый, в очках, с покрытым оспинами узким и каким-то нездоровым лицом. Изредка бросая фразы, он казался еле живым рядом со своим ярким и приметным соседом. Другой, слева, имел вид простого сельского парня. Крупное, простоватое лицо его, покрывалось глубокими мимическими морщинами всякий раз, когда он что-то говорил своим товарищам и смеялся, не заботясь о том, развеселила ли его шутка остальных.
Двое остальных, хотя и принимали участие в разговоре, уже явно выпили своё и были пригодны, разве что, на роль пассивных наблюдателей. Механически поднимая тосты, они отпивали небольшие глотки, всякий раз морщась, ибо количество принятого ими спиртного уже давно перевалило за допустимый порог.
Но описанная троица ещё держалась. Более того, их разогретая кровь настойчиво требовала продолжения удовольствий, не желая так просто возвращаться к серым солдатским будням. И удовольствие, как это часто бывает, обозначилось перед ними в самое подходящее время.
Они давно уже обратили внимание на одиноко сидевшую за соседним столиком юную девушку, в которой, несмотря на юный возраст, уже неодолимо проступали черты настоящей русской красавицы. Все трое сначала просто подмигивали ей, а затем подсылали к ней одну из некрасивых официанток с заманчивыми предложениями, но все было тщетно, и девушка так и продолжала сидеть за стаканом своего легкого вина, безучастная ко всему, и совершенно неприступная.
Учитывая одиночество девушки, а также долгое пребывание этих солдат без женского внимания, можно было бы усилить степень воздействия на объект, но зачитанная им сегодня инструкция лейтенанта содержала весьма открытое предупреждение против подобных действий, и это обстоятельство удерживало доблестных воинов. Всем им оставалось всего лишь несколько месяцев пробыть здесь, в России, а потому надежда на скорое возвращение домой сделала их более осторожными и осмотрительными. Инстинкт самосохранения – весьма хороший советчик, заставлял их теперь заботиться о собственной безопасности, не расставаясь с оружием даже в самых, казалось бы, безобидных местах. Вот и теперь, прямо на столе, среди тарелок и стопок, лежало несколько пистолетов со снятыми предохранителями – пьяные голоса и изрядно подвыпившая публика отнюдь не казались им идилличными в этой непредсказуемой стране.
Это обстоятельство не ускользнуло от взгляда Насти, которая и была той самой обольстительной девушкой, привлекшей внимание развеселых солдат. Осторожно наблюдая за этой компанией, она видела явную угрозу в лице сидевшего напротив ее здоровяка. И не только по причине его физической силы. Женское чутье подсказывало ей о таящейся в его кабаньей шее и мощном, рубленом затылке, опасности для спешащего сюда Коли и его товарищей. Какой-то древний инстинкт говорил ей, что обладатель столь дикой и по-мужски красивой внешности дорого заплатит за свою жизнь, и, уж конечно, не сдастся без боя. Это обстоятельство заставило её всерьез задуматься о том, что должно было наступить уже совсем скоро, - через каких-то десять минут. Отведенная ей Колей роль простого наблюдателя явно не решала этой возникшей проблемы,  все сильнее беспокоившей девушку.
С тех пор, как Коля впервые взял её с собой на дело, она, вроде бы не изменилась. Все также боялась темноты и мышей в подъезде, все также стеснялась своей худобы и угловатости… но уже не шарахалась, как прежде, от проходившего мимо нее патруля, а как-то даже вызывающе смотрела на вооруженных до зубов солдат, так, что те непроизвольно обращали на нее внимание. Колю она любила, как и прежде, и, несмотря на опасения матери, продолжала с ним встречаться, и втайне гордилась им. Мужчины всё еще оставались для нее какими-то неведомыми, большими и грубыми созданиями – людьми из другого: сурового и жестокого мира. Но Коля был исключением, и его ласковые слова и объятия заставляли её почувствовать собственную значимость и начинавшее зарождаться женское начало. Именно это женское начало – чувствующее, но не рассуждающее, теперь твердо приказало ей вмешаться в ситуацию, для спасения любимого и единственного мужчины.
Согласно плану, в экстренном случае она могла остановить запланированное нападение. «Но разве женские предчувствия могут считаться для мужчин тем самым экстренным случаем?» Насте хватило опыта общения с противоположным полом, чтобы ответить на этот вопрос точно и совершенно определенно – нет! Кроме того, после столь неоправданно сорванного дела, - как, скорее всего, рассудят Коля с Матвеем, - ей уже нечего надеяться на то, что он станет брать ее с собой и дальше. Поэтому, уняв в себе появившуюся дрожь, она весьма игриво подмигнула, поймавшему ее взгляд «кабану» с ефрейторскими нашивками.
Реакция на это действие была совершенно неожиданной для Насти, еще не привыкшей к мужскому вниманию. «Кабан» подскочил так внезапно, что сбил несколько стоявших возле него тарелок, и энергичными жестами стал звать девушку к столу. Настя поднялась, и подошла к нему, преследуемая взглядами, ибо ничто так не возбуждает подвыпивших мужчин, как присутствие юной соблазнительницы, подающей притом большие надежды своим поведением. Остальные участники этой военной компании тоже весьма оживились, но «Кабан» полностью завладел инициативой, придвинув свободный стул поближе к себе, и решительным жестом указав на него девушке. Сделав вид, что она колеблется, где именно ей сесть, Настя все-таки села рядом с ефрейтором, ибо такова и была ее цель.
- Выпьем за смелый русский красавица! – крикнул «Кабан» громким голосом, смешно, но понятно произнося слова. Он сам налил ей водки, и Настя не стала отказываться, потому что тело её продолжала бить нервная дрожь, и она испугалась, что этим может себя выдать.
- Как зовут русский девушка? – спросил «Кабан», властно обхватывая её за талию своей толстой волосатой рукой.
- Настя. – Она не отстранилась, и даже постаралась улыбнуться, чувствуя, как проникает внутрь тепло от выпитой стопки.
- Красивая страна, красивые девушки! – продолжал «Кабан», победоносно оглядывая свою компанию.
- Убивают они тоже красиво... - вставил «очкарик», смерив Настю долгим и совсем недобрым взглядом. Речь его была правильная, но какая-то неживая, будто их бы говорил робот, а не настоящий человек. – Убивать любить? – спросил он, уже явно передразнивая «Кабана», посмотрев девушке прямо в глаза, так, что она не выдержала, и отвела взгляд.
В ответ на это «Кабан» лишь махнул рукой, и налил еще водки.
- Убивать тех, кто не умеет стрелять! – сказал он, и скривившиеся губы придали его лицу хищное выражение. Глаза его сузились, и в них девушка безошибочно прочитала подтверждение своим недавним опасениям.
- Вот, эта штука – мой спаситель! – сказав это, «Кабан» взял пистолет, и выразительно потряс им в руке. – А этот стрелять не умеет, потому и бояться! – добавил он, указал на «очкарика».
Настя осторожно провела рукой по вороненой стали.
- А можно мне попробовать? – спросила она «Кабана», указывая на пистолет.
В ответ на это «Кабан» расхохотался, - громко и заразительно, как обычно смеются уверенные в себе люди. Снова взяв его со стола, он протянул оружие девушке. – Все, что пожелать русская красавица! – рявкнул он, еще сильнее прижав Настю к себе.
- Я, пожалуй, еще выпью…
Это предложение, конечно же, было встречено одобрительными восклицаниями. Оставалось еще несколько минут до установленного часа, а Настя понимала, что ей никто не позволит держать оружие слишком долго. Она понимала также всю опасность задуманного ею дела, но это было единственное, что она могла сделать в данной ситуации, а значит, это обязательно следовало сделать. Она выпила еще одну стопку, показавшуюся ей теперь не крепче обычного стакана воды, и механически пожевала кусок остывшего мяса, услужливо предложенного ей простоватым веснушчатым парнем. Его улыбка, - простая, добрая и нежелающая ничего взамен, больно кольнула её сердце, заставив почувствовать на миг угрызение совести. Но это прошло, и она осторожно взяла со стола пистолет, оказавшийся для неё достаточно тяжелым.
Настя прицелилась, держа оружие обеими руками, и выстрелила в открытое настежь окно под одобрительные возгласы солдат. В нос ей ударил непривычно едкий запах сгоревшего пороха. Не выпуская из рук оружия, она посмотрела на часы – плавный и неторопливый ход секундной стрелки, будто бы издевался над ней, показывая еще целых три минуты до назначенного времени.
- Хороший выстрел! – воскликнул «Кабан», наливая ей еще водки, глаза его алчно смотрели на девушку.
Дав руке отдохнуть, Настя выстрелила еще несколько раз, она не могла потом вспомнить – сколько. В ушах у неё звенело, и в голове стояла такая гулкая пустота, что она не сразу осознала то, что в дверях стоял Коля, с ужасом наблюдая представшую перед его взором картину. Повернувшись в его сторону, Настя, совершенно машинально, повернула к нему и дуло пистолета. Это её движение было весело встречено военными, поскольку бледность Коли была принята за страх.
- Стреляй! – крикнул «Кабан», и глаза его загорелись. – Паф, паф! – Он выставил два пальца, как будто стрелял в Колю.
В этот момент из-за спины Коли показалась хрупкая фигура Матвея. Несколько ударов сердца Настя стояла неподвижно. Ей, вдруг, очень захотелось, как в детстве, очнуться от этого ужасного сна, ощутив себя в тёплой кровати, и рассказать маме о только что пережитом страхе. Но действительность железными тисками сдавила ей горло, заставляя довести до конца задуманное. Маленькая, прилежная девочка растаяла окончательно и навсегда, и уже совсем другая Настя, весело ухмыльнувшись смотревшему на нее «Кабану», расстреляла в него в упор все оставшиеся в обойме патроны.
С этого момента, казалось, сама смерть заполнила эти стены, отгородив всех присутствующих от белого света фалдами своего плаща.
Матвей был метким стрелком, а главное, - обладал редким умением быстро ориентироваться в любой ситуации. В следующий миг после Настиного выстрела, он выскочил из-за спины Коли, и всадил несколько пуль в «очкарика», - первого, потянувшегося за своим оружием. Все остальные вскорости также были убиты, причем всё произошло так быстро, что Настя успевала лишь вскрикивать, когда очередной солдат падал навзничь, громко сбивая стулья и кроша посуду. Остальные посетители, волею судьбы ставшие участниками этой кровавой сцены, пригнулись за столами, ожидая окончания этого, внезапно свалившегося на них ада. Один из них – массивный, сорокалетний мужчина, особенно запомнился Насте по тому ненавистному взгляду, которым он смотрел в сторону, неизвестно откуда взявшихся «мстителей», не желавших спокойной трудовой жизни.
Ох уж эти добропорядочные граждане! Сколько же бед и напастей произошло по вашей вине, и существуют ли где-нибудь те справедливые хроники, в которых, наконец-то воздадут должное вашей «долготерпимости» и «законопослушности»!
Вскоре все было кончено. Положив пистолет на осколки разбитой посуды, Настя перешагнула через мертвое тело «Кабана», заметив его застывший взгляд. Она села в угол, чтобы не мешать собиравшим оружие мальчикам. Боясь смотреть на трупы тех, кто еще недавно окружал её, она уставилась взглядом в пол, чувствуя тошноту и головокружение.
В проеме двери показалась массивная фигура верного Стасика.
- Все нормально? – спросил он, оглядывая все вокруг спокойным, деловитым взглядом.
- Да, нормально! Тут девушка наша постреляла немного…, - иронично произнес Матвей, но тут же осекся, встретив Настин взгляд. – Ты, давай, возвращайся на шухер!
Стасик кивнул, и, бросив для порядку предостерегающий взгляд на затравленно смотревших на них «штатских», ушел.
- И не боитесь вы, ребятки? – спросил тот самый, массивный мужчина, замеченный Настей.
Коля повернулся к нему, не зная, что ответить, но Матвей отреагировал сразу:
- Боимся, конечно! А вот с таким здоровяком, как ты, наверное, было бы не так страшно!
Услыхав это, Настя прыснула, и, не в силах удержать нахлынувший на нее нервный смех, засмеялась уже во весь голос.

6
- Армейский автомобиль! – крикнул Стас, внезапно появившись в дверях, когда ребята уже собирались уходить. В ответ на это, Коля громко выругался, но уже закусивший удила Матвей, не в силах был остановиться. Волосы на его голове смешно растопырились, так, что он был сейчас похож на ежика из детского мультфильма, так, по крайней мере, показалось тогда Насте, правда, ей теперь было вовсе не до смеха.
Слова Стасика заставили её подойти ближе к Коле, словно ища у него защиты. Тот, побледнев, вопросительно смотрел на Матвея, на щеках которого, напротив, всё ярче разгорался румянец.
- Будем брать! – решительно приказал Матвей голосом, не принимающим возражений. Да, никто и не собирался теперь возражать ему. Все, без исключения, видели в нем свою надежду на окончание этого предприятия.
- Всем сидеть молча! – крикнул он, уже начавшей расслабляться публике. – Ещё несколько минут вашего терпения, господа, всего лишь несколько минут!
Глаза его блестели. В такие моменты никто, наверное, не смог бы ему прекословить, разве что, убив его. Казалось, сама нечистая сила овладела теперь этим юношей, вручив ему на какое-то время безграничную власть над людьми и обстоятельствами.
Выглядывая из окна, Матвей внимательно следил за выходившими из машины людьми. Насте не было их видно, но она смотрела на Матвея, чувствуя, как дрожит теперь её судьба, зажатая в этих маленьких и крепких руках.
Понимая, что она вот-вот упадет, Настя села на стул, сложив перед собой руки в полной покорности судьбе. В воцарившейся вдруг полной тишине Матвей выжидательно поднял руку. Это был знак для стоявшего у двери Стаса, и тот безошибочно понял его, весь изготовившись к броску. В это время Коля подошел к другому окну, держа наготове тот самый тяжелый пистолет, которым Настя несколько минут назад застрелила могучего «Кабана».
В это время Рука Матвея резко опустилась, и он сам тут же открыл огонь из окна. Вслед за ним стал стрелять и Стас, затем – Коля. Насте захотелось лишь одного – развязки этого длинного, и такого тяжелого дня. Она безучастно сидела на стуле, готовая покориться любому исходу, уготовленному ей судьбой.
- Есть! – в восторге закричал Матвей, - все лежат! Теперь сматываемся на их машине!
- Настя, не умирай! – крикнул он, уже подбегая к двери, и, поймав серьезный взгляд Коли, весело подмигнул ему.
- Пойдем! – Коля больно схватил ее за локоть (она и не думала, что у него такие сильные руки!), и потащил ее к выходу. В руке у него была увесистая спортивная сумка с добытыми оружием и боеприпасами.
На улице Стас уже заводил машину. Стараясь не смотреть на лежавшие тела, Настя забежала в защитного цвета, потертый армейский автомобиль, и забилась на заднее сидение. В машине пахло мужским дезодорантом, и Настю чуть не стошнило от этого запаха, так что она высунулась в открытое окно, судорожно глотая воздух. Рядом с ней буквально свалился Коля, прижатый тяжелой сумкой. По команде Матвея Стас резко выжал сцепление, и машина, яростно заскрежетав по щебню, рванула вперед.
- Быстрей, за город! – скомандовал Матвей, и Стас выскочил на дорогу, едва не столкнувшись с проезжавшей по ней машиной.
- Сейчас отъедем километров сорок, и скроемся в лесу. Машину спрячем! – отрывисто говорил Матвей, скорее, рассуждая с самим собой.
- Ну, что, - как? – спросил он, повернувшись назад всем телом.
- Нормально, - сухо ответил Коля, отвернувшись к окну.
- Нормально? Да нам теперь денег с продажи этого, наверное, на год хватит! – он с размаху стукнул ладонью по сумке.
- Все нормально, старик, - привыкнешь... – он сочувственно посмотрел на насупившегося Колю.
- Ведь привыкнет, - как думаешь? – спросил он Стаса.
- Конечно, а куда ему деваться…теперь, - спокойно и рассудительно отозвался Стас.
Они уже неслись по загородной трассе. Яркое солнце просвечивало сквозь густую листву из-за чистого, до синевы спокойного неба. Где-то вдали, у горизонта, виднелись крыши крестьянских домов и маленький кусочек озера, такого спокойного и безмятежного, как уголок неведомого мира, недоступного никому из сидевших здесь. Идущая изгибами дорога, как линия судьбы, вела их вперед, не давая времени на раздумье. А разве кто-то может похвастаться тем, что был всегда готов к поворотам судьбы? Что хоть раз успел вполне приготовиться к её очередному виражу, - вряд ли! Её недремлюще око, как опытный снайпер, рассматривает в свой прицел намеченную жертву, и никогда не хрустнет под нею ветка, пока уверенная рука, в нужный момент не нажмет на спуск...
Зоркие глаза Стаса первыми рассмотрели несущиеся за ними две бронированные машины. Ошибки быть не могло – это была погоня!
- Что делать будем? – спросил Матвей так обыденно, будто бы не желая придавать этому вопросу слишком уж важное значение.
- А у нас разве есть выбор? Бросить машину и в лес! – решился сказать Коля, поскольку остальные упорно молчали.
- Так, что, - я торможу?
- Тормози! - сказал Матвей Стасу, и тут только в его голосе послышалась усталость.
- Оружие придется бросить. Возьмите только, чтобы отстреливаться, - сказал он, когда машина остановилась. Но Коля и сам понимал, что не сможет долго тащить такую поклажу. Даже Стасу такое было бы не под силу.
Они выскочили из машины, и побежали вниз, по насыпи, где недалеко от дороги начинался лес. Коля бежал легко, ноги словно несли его над землей, не задевая её. В легкие проникал пряный запах трав и лежалой земли. Краем глаза он следил за бегущей рядом Настей, которая тоже, казалась выпущенной на свободу птичкой после долгого заточения.
Матвей часто оглядывался. Он никак не мог смириться с мыслью о том, что добытые ими трофеи пропали даром. Теперь он напоминал недовольного несданным экзаменом студента, вновь проигрывавшим в уме все перипетии своего фиаско. Только лицо Стаса, как всегда, выражало спокойствие и уверенность. Не терзаясь никакими сомнениями, он был полностью уверен в правильном ходе дела, поскольку его друг Матвей решил сделать так, а не иначе. Бежавший первым, Коля обернулся, и посмотрел на них, почувствовав вдруг всю незабываемость и неповторимость этого мгновения.
Что-то сверкнуло в его глазах – нестерпимо ярко, до боли. Но, только лишь на миг, нет, пожалуй, миг длился бы гораздо дольше.
Что это было? Внезапное головокружение, затмение, а может, это ангел коснулся его головы, умиленный тем, что досталось пережить в своей короткой жизни этому худенькому, еще несформировавшемуся юноше.

7
Как ужасна мартовская распутица! Ниспослана она Создателем в назидание нетерпеливым людям, страстно ожидающим наступления тёплых и радостных весенних дней. Тут уж не восхитишься жизнью, даже если ты молод и полон сил и стремлений. Иди себе, задрав повыше воротник, смахивая с ресниц нависающие холодные капли, не то мокрого снега, не то дождя, не то утраченных иллюзий и несбывшихся надежд. Да и люди, идущие тебе навстречу, совсем не рады уходу долгой зимы: лица их недовольны, движения резки и угловаты, а во взглядах читается лишь желание поскорее добраться до дома. И сам ты идешь, перешагивая через серые лужи, и уже почти ничего не замечая вокруг, будто пришелец из другого мира, случайно оказавшийся в этом богом забытом уголке.

- Коля, это ты!
Коля обернулся на показавшийся ему знакомым голос. Да, конечно, это был Матвей - повзрослевший и несколько раздавшийся вширь, но с таким же острым взглядом внимательных серых глаз.
- Как ты? Чем теперь занимаешься? – спросил он, протянув Коле свою холодную ладонь.
- Да, так, на заводе работаю…, - пожав плечами, без энтузиазма в голосе, ответил Коля. Он, конечно, рад был увидать старого товарища, но, владевшее им теперь невеселое настроение, ничуть не располагало к подобной встрече.
- Что-то невесело отвечаешь! – быстро заметив его состояние, сказал Матвей. – Быт заел, что ли?
Коля нахмурился, не зная, что ответить, поскольку его товарищ сразу попал в самую точку.
- Да, что же мы тут стоим, под дождем? Пойдем, посидим, что ли! Тут кафешка есть неподалеку – вполне сносное заведеньице!
И оживившийся Матвей, буквально потащил его за собой, как всегда, не принимая возражений.
Они перешли через дорогу, и, перепрыгнув через широкую лужу, оказались на мокром, выщербленном, еще довоенном тротуаре.
- Ну, где твое кафе? Если далеко, то…
- Да тут оно, недалеко! Вот, медведь! Старого друга встретил, и даже выпить с ним не хочет! И даже не говори мне, что времени у тебя нет, - обидишь навеки!
Но у Коли было время. Его было даже намного больше, чем хотелось, а потому он пошел за Матвеем, щурясь от летевшего ему прямо в глаза то ли дождя, то ли мокрого снега.
- Ну, ты, брат, даёшь! Так бы, наверное, и пробежал мимо, если бы я тебя не окликнул. Шел, и смотрел куда-то в пол, прям как неживой!
- Зато ты, как всегда, живой и веселый...
- Конечно. А как же иначе! Жизнь-то кипит и бушует, и она, знаешь ли, не станет ждать, пока мы с тобой проснемся. Жизнь нужно про-жи-вать, со значением и с толком! – он повернулся, и посмотрел на Колю, таким знакомым электризующим взглядом, способным увлекать за собой людей, и заражать их жаждой действий. И Коля, действительно, почувствовал, как отступает понемногу, охватившая его печаль и безысходность, и какое-то приятное, забытое чувство появляется в груди.
- Ну, вот и кафе! «Победитель», - не без сарказма прочитал он яркую вывеску. – Да, теперь все вокруг сделались победителями. Нынче вам – не то! – сказал он, открывая дверь, и вежливо пропуская, выходившего ему навстречу ветерана в звенящем от наград кителе.
- Да, ладно, мы ведь с тобой не гордые, - правда? – Матвей улыбнулся, с размаху падая в широкое дерматиновое кресло.
- Правда... - согласился Коля.
- Эй, красавица! – позвал Матвей пробегавшую мимо девушку-официанта с зажатым в маленькой ручке блокнотом.
- Нам бы с товарищем чего-нибудь выпить… только не слишком мудреного, и закусить.
- Коньяк?
Матвей вопросительно посмотрел на Колю.
- Лучше водки.
- Да, водки! - громко щелкнув пальцами, воскликнул Матвей, - как в старые, добрые времена!
- Времена только теперь стали добрыми, мальчики! – с улыбкой на круглом веснушчатом лице, произнесла девушка, делая пометку в своем блокноте.
- Да? Ну, ладно, пусть будет так. Но, только ради дамы! – сощурившись, вкрадчиво проговорил Матвей, и девушка понимающе рассмеялась.
- Что кушать будете?
- Как, что? Конечно, ваше фирменное жаркое! – Матвей скосил взгляд на соблазнительно выдававшуюся грудь девушки, и она удалилась, несколько сильнее, чем прежде покачивая бедрами.
- Слыхал? – Матвей кивнул в сторону девушки, - Времена только теперь стали добрыми! А что они сделали для того, чтобы поскорее наступили эти времена?
Коля улыбнулся:
- Оставь, Матвей, не все же могут, как ты, как я…
- Чего замолчал? Договаривай! Ты хотел сказать, что не все могли взять пистолет и убивать этих гадов – убивать в тёмных переулках и подворотнях, - да? Но мы-то могли! - глаза Матвея сузились, и стали похожи на двух маленьких, ядовитых насекомых.
- А-а! – Матвей махнул рукой, достал из кармана пачку трофейных сигарет и закурил. Пущенные им клубы дыма густым облаком разошлись по полутемному залу.
- А мы могли, и нам было глубоко наплевать на то, что мы были тогда мальчишками, и все, что творилось вокруг, было вообще не наше дело, мы… - Матвей вдруг запнулся, не находя слов, и замолчал, но Коля заметил, что на глаза его навернулись слезы.
- Как ты спишь по ночам? – спросил Коля.
- Ничего, нормально,… а когда они мне снятся, я гоню их, прямо во сне! Если я мог справиться с ними живыми, то уж мёртвым им со мной ничего не сделать!
Коля понимающе покачал головой.
- Знаешь, я говорил себе тоже самое, но они все равно часто терзают меня по ночам…
- Чёрт с ними! – Матвей резко взмахнул ладонью, словно отметая в сторону призраки прошлого. - Расскажи лучше о себе; как ты устроился в новой жизни? – при этом он сделал явное ударение на слове «новой», и Коля, конечно, понял, что именно он хотел этим сказать.
- Плохо, - коротко и честно признался Коля. – Мне скучно, и я чувствую себя какой-то куклой, дергающейся на веревочках! Я что-то делаю, чем-то занят, но все это похоже на какую-то тупую игру без конца, и главное, - без смысла…
- Как Настя?
- Настя ушла от меня… недавно…. Сказала, что я – никчемный человек, неспособный найти свое место в жизни.
Матвей нахмурился. Теперь, когда лицо его было напротив, Коля заметил, как, всё-таки, он изменился. Не то, чтобы постарел, а, скорее, как-то потускнел, и стерся, значительно утратив, бывшую когда-то в нем яркую индивидуальность. Коля не жалел, что так внезапно разоткровенничался с ним. Будучи человеком неразговорчивым, и, тем более, не жалостливым, теперь он впервые заговорил о собственных неудачах, отчего ему даже сделалось легче.
...- Понимаю. Тебе тоже несладко в этом «новом» времени, - сказал Матвей, и Коля был благодарен ему за то, что он не стал его успокаивать.
Тем временем девушка принесла водку и раздражительно пахнущее жаркое. Она многозначительно посмотрела на понравившегося ей Матвея. Ставя на стол поднос, она нагнулась, как показалось Коле, несколько ниже, чем следовало, так, что они могли хорошо рассмотреть глубокий вырез ее платья с упругой, внушительной грудью.
За соседними столиками сидела скучающая, не знавшая войны молодежь. Она отчаянно курила, чему-то громко смеялась, и жила своими интересами. Какой-то фронтовик в потертом костюме, с заправленным в карман пустым рукавом, молча пил пиво, поглядывая в окно, на катившиеся по стеклу капли. Жизнь была тверда и нерушима в своей жестокой реальности и незыблемой логике. И эта, только что пришедшая к Коле мысль, несколько успокоила его. «В жизни все происходит так, а не иначе не потому, что мы совершаем определенные поступки, или, наоборот, не совершаем их. Все происходит именно так, потому что не может происходить как-нибудь по-другому. Да, да, именно так! Есть только один настоящий путь, и никто не может избежать его, будь он отважнейшим из храбрецов, или обыкновенным трусом!» - подумал Коля, глядя на угрюмого фронтовика.
...- А как ты поживаешь теперь?
- Я нормально! – нарочито спокойным голосом произнес Матвей, разливая водку. – А что мне сделается? Я, знаешь ли, всегда смогу хорошо устроиться! – Сказав это, он выпил, даже не произнеся тоста. – Чем я занимаюсь? Бизнесом, - он многозначительно добавил – хорошим бизнесом...
Но Коля поймал его взгляд, и Матвей отвел глаза.
- Каким бизнесом?
- Я торгую оружием, - нахмурившись, произнес он. – Знаешь, я был бы полным идиотом, если бы не воспользовался своим накопленным за годы войны арсеналом. Ну, а потом пошел оборот,… в общем, деньги, товар, деньги.
- И кому же ты его теперь продаешь? – недоуменно спросил Коля, понимая, что ответ на него содержится уже в самом вопросе.
Некоторое время Матвей молча сопел. Видимо, чувство врожденной чистоплотности делало трудным это признание. Но, будучи загнанным в угол прямым вопросом своего бескомпромиссного товарища, он покраснел, и глаза его сверкнули недобрым блеском.
- Ты что, совсем дурак, что ли, или только прикидываешься! Кому теперь нужно оружие? Конечно, ворам и бандитам! Они и есть мои первые, и постоянные клиенты. Ну, что - доволен? Получил признание? А теперь пей свою водку и только попробуй читать мне нотации!
Коля выпил. Он и не собирался читать нотаций своему товарищу. Если Матвей так решил, значит, это было правильно. И эту истину ему не хотелось опровергать. Пусть у него останется, хотя бы эта неопровержимая истина, если уж все остальные ему пришлось растерять безвозвратно.
...- Я все равно буду жить, - упрямо опустив лоб, проговорил Матвей. – И ты должен жить, - слышишь? Жить, и все тут!
Коля кивнул. Он откинулся на спинку кресла, и ощутил, впервые за последнее время чувство спокойствия. На улице вечерело, и мимо окон потянулись идущие с работы люди. Он и сам спешил вместе с ними, но только не теперь. Ему хотелось еще поговорить с Матвеем: узнать, где теперь силач Стасик, и как сложилась его судьба. Затем можно было бы выпить ещё и попробовать познакомиться с девушками-официантками…. Но что-то вдруг стрельнуло в его ноге, отдавшись в мозгу такой дикой болью, что Коля закричал. Все поплыло у него перед глазами, и только лицо сидевшего напротив фронтовика стало, вдруг, приближаться, пока не остановилось прямо у его лица.

8
- Где я… где я?
- Ну, что ты, что ты, болезный? Осторожнее, повязки порвешь! Надо же, очнулся…
Коля сидел на кровати, тяжело дыша, пытаясь оглядеться в окружавшем его полумраке. Дикая, пульсировавшая боль в ноге, не давала возможности сосредоточиться, и даже просто осознать, собрать вместе все мелькавшие перед его взором картинки. Какая-то темная хибара с грязными в разводах стенами, окно с темными занавесками, едва пропускающими свет, запах несвежих простыней и стоящий рядом старик, тот самый, что еще минуту назад сидел напротив него в кафе.
- Что за чёрт! Где я? – крикнул Коля, потому что говорить спокойно ему не позволяла стреляющая боль в ноге.
- Видать, пока на этом свете, хлопец! – с готовностью ответил старик. – Знать, прав был лекарь, что очнёшься, а я уж, грешным делом, подумал, что все…
- Как я здесь оказался? – оборвал его Коля, срывая одеяло, и с удивлением оглядывая перевязанную выше бедра ногу.
- Известно, как: побежал с ватагой своей через минное поле, вот и накрыло вас…, как ты еще живой остался, непонятно! Тебе бы уж на небесах ответ держать, а ты тут сидишь, и еще орешь!
- Он же раненый, дядь Федя, что же вы, не понимаете! – раздался откуда-то из глубины комнаты молодой девичий голос.
- Мы понимаем, мы сами – служивые... - ответил старик, повернувшись всем закостеневшим телом, - а этот голубь мог бы и спасибо сказать за то, что я его из мин-то вытащил, а ты у его постели ночами не спала, и бинты меняла.
- Что? Минное поле? Так, значит….
Сознание вернулось к нему яркой и ослепительной стрелой, так что он даже на какое-то время позабыл о боли в ноге.
- Где остальные? – хриплым шепотом спросил он у старика, заранее боясь ответа.
- Все померли…, разбросало их во все стороны. Как ты живой остался, не понимаю. Ну, видно, судьба такая…. Так ведь, Иринушка?
- Так, дядь Федя, не время ему еще… - Из полумрака неосвещенной комнаты вышла плотная, невысокого роста девушка, сочувственно посмотрев на больного.
- Вы ложитесь, вам лежать надо! Дядь Федя, скажите ему, чтоб ложился он, - доктор ведь сказал…
- Оставь его, Иринушка, пойдем.
Они удалились, а Коля еще долго сидел на кровати, стараясь осмыслить произошедшее. Значит, не было той встречи с Матвеем, и война еще не окончилась..., и Настя, его Настя уже никогда не будет расставаться с ним, и упрекать его в неспособности к мирной жизни… «Что за чушь! Это все был просто бред!», - выругал он себя, и тут же вспомнил о том, насколько настоящими и правдоподобными были все его переживания. Уже лежа в постели, он снова и снова оживлял в памяти пережитое им видение, всё сильнее убеждаясь в том, насколько правдивым оно было. Но боль в ноге настойчиво говорила о другом; и была она столь яростной и нестерпимой, что он застонал, признавая этим, что никакой встречи в кафе не было и не могло быть.
«Все в жизни происходит так, как должно произойти, и никто не в силах изменить этого. А ему Матвей завещал жить, и он исполнит волю своего друга, пусть даже пока он и не знает, для чего ему жить. Это ничего, потом, когда-нибудь, он обязательно узнает это, и будет жить, и, может быть даже, будет счастлив»...