Глава 1
С самого утра во всем Петербурге шел непрекращающийся ни на минуту дождь, сопровождаемый холодным ветром. С веток деревьев срывались последние засохшие листья: казалось, они не хотели падать на размокшую землю или дорогу, однако выбора у них не было. Уже темнело – на улицах должны были скоро зажечь фонари. Грядущая ночь явно торопилась со своим приходом, предвещая то, что уже через несколько недель наступит долгая зима.
Несмотря на поистине ужасную погоду, по улицам города ездило еще достаточно экипажей. И вот в одном из них и сидела девушка, для которой нынешний вечер был особенно тяжелым и волнительным. Вглядываясь через небольшое окошко в сгущающуюся темноту, девушка прислонила к нему свою тонкую белую ладонь и медленно провела ногтями по бархатной шторке. Она тоже была черного цвета, как и небо в этот час и как наряд самой барышни. Прежде та еще никогда не носила траура, хотя уже пережила потерю своих близких. Однако ее мать умерла еще при родах, дядя - спустя полтора года. А в минувшем месяце их семью постигла новая трагедия: отец Христины (имя девушки) внезапно тяжело заболел и тоже спустя несколько дней отошел в мир иной. У несчастной сироты осталась лишь тетя, которая после смерти брата окончательно замкнулась в себе и более не захотела заботиться о племяннице. В конце концов она решила отправить семнадцатилетнюю Христину в институт благородных девиц, хотя учиться ей там нужно было меньше одного года: возраст и знания девушки вполне соответствовали ее зачислению в первый, выпускной класс. По-видимому, мадам Линт намеревалась за это время окончательно придумать, что дальше делать с опостылевшей ей племянницей. А пока же у нее оставалось еще полгода отсрочки.
* * *
Продолжая всматриваться в окошечко, Христина поежилась и поправила ленты на своей траурной шляпке, из-под которой выглядывали ее густые каштановые волосы. Да, на родине ее отца, в Швеции далеко не все девушки могли похвастаться такой красотой. Девушка вспомнила, как папа ей говорил: «Милая, ты так красива… Ты немного похожа на шведскую королеву в молодости, живущую более двух веков назад. И назвали тебя в ее честь.»
Вспомнив об отце, Христина тяжело вздохнула, достав из кармана пальто его портрет. Осторожно проведя рукой по любимому изображению, девушка уже собиралась его поцеловать, как вдруг экипаж резко остановился. «Наконец-то я приехала…» - подумала сиротка.
Выйдя из экипажа вместе со служанкой своей тети Ташей, Христина внимательно посмотрела на возвышавшееся перед ней здание, огражденное высоким забором. Сейчас, при свете фонарей и все еще продолжавшем капать дожде оно показалось девушке мрачным и зловещим, лишенным всякой жизни, словно величественные руины нежилого замка. Да еще и этот забор… В голове Христины пронеслось: «Вот здесь я проведу почти год в заточении, это место станет моей тюрьмой…» Тем временем из самого здания вышла закутанная в плащ с капюшоном фигура и подошла к забору, открывая калитку.
- Ну что ж, добро пожаловать в наш институт, надеюсь, вы не слишком устали в дороге. – сказала фигура, поспешно повернув ключ в замке калитки. Как жаль, что сегодня такая отвратительная погода, дождь льет как из ведра…
С этими словами она немного откинула капюшон, и Христина смогла увидеть, что неизвестная особа – девушка, не намного старше ее самой, с простым и доброжелательным личиком.
- Я сама-то Глаша, служанка здешняя. А начальница института ждут вас у себя в кабинете, в дождь на улицу не выходят… Прошу прощения за мой выговор, так уж я привыкла. Ну вот, проходите за мной пожалуйста.
Проводив Христину и ее сопровождающую в холл, Глаша спешно куда-то испарилась, наверное, чтобы сменить промокший плащ. В это время девушка осматривала окружающую ее теперь обстановку, хотя с ее глаз не сходило печальное выражение. От грустных мыслей ее отвлек властный, но не громкий голос: «Мадемуазель Нильссен, я полагаю?» Вздрогнув, Христина поспешно повернулась и кивнула головой, ответив «Да, это я.» К ней обращалась важная дама лет пятидесяти с уже седыми волосами и тонкими губами. Это и была начальница института, Лидия Михайловна Сорокина.
Придирчиво окинув взглядом новенькую воспитанницу, женщина произнесла: «Да, выглядите вы моложе своих лет, могли бы сойти и за третьеклассницу.» Христине действительно можно было дать всего лишь пятнадцать лет, однако выражение скорби на ее лице все же показывало ее настоящий возраст.
Затем госпожа начальница продолжила: «Итак, моя дорогая, я конечно искренне вам соболезную, однако вы должны сохранять достоинство и выдержку перед лицом всех тех испытаний, что не так давно обрушились на вас. Ведь я знаю, что прежде вы никогда не обучались в подобном учебном заведении, поэтому вам поначалу придется трудно. Однако, думаю, вы скоро ко всему привыкнете, по словам вашей тети вы обладаете нужным количеством знаний и достаточно спокойным характером, что здесь, конечно же, приветствуется. Искренне надеюсь, что вы проявите себя как примерную воспитанницу, достойную своих покойных родителей. Более подробно о наших порядках вам расскажут завтра, когда начнется учебный день, а сейчас следуйте за мной, я проведу вас в ваш дортуар, там вы познакомитесь с некоторыми вашими одноклассницами: в выпускном классе у нас дортуары разделены, поэтому вы будете спать не с двадцатью, а лишь с четырьмя другими ученицами. Вы должны друг с другом поладить и стараться не допускать ссор и размолвок, ваша классная дама Эмма Людвиговна за всем проследит.
С этими словами Лидия Михайловна провела Христину за собой по длинному коридору и, остановившись возле одной из дверей, сказала: «Вот мы и пришли, ваши вещи скоро доставят сюда же, дорогая. Хорошего вам отдыха и помните что я вам недавно говорила.»
В следующее мгновение женщина повернула дверную ручку. Первым, что увидела Христина было лицо той самой классной дамы Эммы, здорово походившей на большую и тощую крысу, а уже затем… Перед глазами девушки возникли ее будущие одноклассницы, так же любопытно смотрящие на новенькую соседку.
Глава 2
- Итак, девочки, это ваша новая одноклассница Христина Нильссен, она приехала только что и потому устала с дороги, не утомляйте ее сегодня долгими расспросами. Прежде Христина никогда не обучалась в подобных нашему институту заведениях, поэтому, я надеюсь, кто-либо из вас поможет ей приспособиться к жизни здесь. Не забывайте, с утра как обычно начнутся занятия, попрошу никого из вас на них не опаздывать. А теперь я прощаюсь с вами.
Когда начальница приюта ушла, заговорила уже классная дама, весьма неприветливо глядя на своих воспитанниц.
- Вы все поняли слова госпожи Лидии Михайловны? Да? Ну вот и прекрасно: завтра утром чтобы все вовремя оделись и подготовились к урокам, я все равно приду и за всем еще прослежу. А теперь у вас осталось полчаса, и потом я объявлю отбой, ясно? Ну вот и хорошо. Guten Abend!
Закончив свою речь, которую было довольно тяжело слушать из-за постоянного немецкого акцента, Эмма Людвиговна с чувством выполненного долга так же покинула дортуар девушек. Теперь Христина осталась с ними уже лицом к лицу.
По-прежнему любопытные глаза: синие, карие и серые оглядывали ее с ног до головы. Христина тоже смогла наконец рассмотреть своих новоиспеченных товарок: внешне ни одна из них ничем особо не выделялась, разве что та, что стояла в центре была полновата, девица с левого края немного косила на один глаз, а стоящая с правой стороны все время нервно теребила свою жиденькую косичку. Все трое также искали в лице мадемуазель Нильссен какие-нибудь недостатки, не говоря первые секунды ни слова. Наконец полненькая прервала возникшее молчание.
- Так вот ты какая, да… Что ж, весьма любопытную особу к нам занесло, нечего сказать, да? Как тебя еще раз зовут? Как? Христина Нильссен? Значит, ты иностранка?
- Да, мои родители были родом из Швеции. – голос девушки едва ее слушался.
- Вот как, значит… Но по-русски ты говоришь хорошо, гораздо лучше нашей Эммки-Немки, та крыса за двадцать лет жизни в России до сих пор так порой коверкает слова, что не приведи Господи! – вмешалась в разговор косоглазая. – Я, кстати, Анастасия Загорская, можно просто Ася, меня все подруги зовут так.
- Но-но, Загорская, подожди немного, не слишком уж быстро ты проявляешь такое свое доверие к новенькой? – заметила все та же толстушка. – Мы ведь прежде никогда ее не видели и ничего кроме ее имени о ней не знаем. А вдруг она окажется фискалкой и доносчицей? Вон как ее начальница уже нам представила, видно, что эта кучерявая шведка у нее на особом счету. Надо бы нам проверить, не станет ли она тайком докладывать обо всех наших делах Самой и Эммке. А только потом уже дружбу с ней заводить.
- Да-да, ты верно говоришь, Софочка, этой новенькой еще нужно проверку устроить, а то, смотрите, она уже какая-то подозрительная здесь стоит, вдруг запоминает все наши слова, чтобы потом немке их пересказать? – третья институтка на протяжении всей этой фразы продолжала теребить руками косу.
Лицо Софьи сделалось заметно презрительным.
- Лиля, я сколько раз просила не повторять все сказанные мной выражения, это с твоей стороны выглядит просто глупо и нелепо. И прекрати ты уже дергать себя за волосы, а то вконец их повыдергаешь! Это в высшей степени неприятно! Манеры как у запуганной деревенской нищенки! А насчет новенькой… Я сама сейчас с ней поговорю.
С этими словами девушка пристально взглянула на окончательно растерявшуюся и взволнованную Христину, которая сразу же опустила вниз голову, потупляя взгляд.
- Не отворачивайся от нас, будь так любезна, мы же зла тебе не причиним, если только ты прежде сама не сделаешь его нам. Видишь ли, в нашем институте чрезвычайно не любят всяких шпионок и доносчиц, им зачастую устраивают не слишком приятное наказание. И если ты хочешь избежать подобной участи, то ты должна доказать нам, что достойна нашего доверия, ведь у нас в классе существует правило: одна за всех и все за одну. Против класса не смеет идти никто и никогда, дабы не прослыть изменницей или предательницей. Ты поняла это, Христина?
Мадемуазель Нильссен кивнула в ответ. Улыбнувшись уголком рта, Софья продолжила.
- Так что, ты согласна принять установленные здесь правила? Если да, то дай клятву верности и перекрестись.
- Хорошо, но я должна сказать вам: поскольку по своему вероисповеданию я лютеранка, я не стану совершать религиозное действие лишь по вашему желанию, это было бы неправильным…
Лицо худенькой Лили исказила неприятная гримаса.
- Ага, что я вам говорила: видите, mesdams, она не хочет креститься. А просто клятва на словах все равно что письмо на песке – завтра же она ее нарушит, вот увидите!
- Лиль, ну зачем же ты так, ты разве не видишь, как она сейчас бледна и устала… - в тоне Аси можно было услышать искреннее сострадание, но не больше.
- Не будьте такой доверчивой, ma ch;re, никто точно не знает, на что мадемуазель Нильссен способна. Я-то сама никому почти не доверяю, разве что тебе, Софочке и…
- Все, довольно уже! Хватит мучить новенькую или вам действительно доставляет удовольствие терзать ее этими шуточками?
На сей раз голос не принадлежал никому из трех воспитанниц: он раздался из дальнего угла дортуара, оттуда, где стояла старая ширма. В следующую секунду из-за нее вышла еще одна девушка, внешне уже совершенно не похожая на своих соседок по комнате.
Помимо того, что ростом она была выше всех других чуть ли не на целую голову, ее волосы были острижены очень коротко, едва достигали плеч в отличие от длинных кос остальных институток. Ее лицо было и того необычнее: казалось, невозможно узнать о чем именно она сейчас думает, выражение глаз этой девушки постоянно менялось, делаясь то задумчиво-печальным, то каким-то жестоким и холодным. Как будто она за мгновение сменяла очередную маску.
Сразу после ее появления воспитанницы притихли, Христине стало очевидно, что эта девушка здесь пользуется гораздо большим уважением и авторитетом, нежели остальные. Даже решительная София замолчала и ждала новых действий своей необычной соседки.
Та тем временем не торопилась продолжить речь. Взглянув на бледную Христину и чуть задержав взгляд на ее траурном наряде, необычная девушка глубоко вздохнула и только затем обратилась к своим товаркам с явным осуждением в голосе: «Вы что, разве не видите, что ей действительно сейчас тяжело, она измучена дорогой и тем, что с ней недавно случилось. Ведь судя по всему, эта новенькая пережила глубокое горе, которое не скоро сможет забыть и которое навсегда останется в ее сердце. А вы вместо того чтобы поддержать ее или даже посочувствовать вздумали снова устраивать эти глупые проверки! Даром что ученицы первого класса! Ведете себя словно малые дети, ей-богу!»
Институтки немного сконфузились.
- Просто, понимаешь, Инночка, мы лишь хотели узнать, не станет ли она рассказывать Самой и Крысе… - начала было Лиля елейным голоском, однако необычная девушка ее перебила.
- Не смей говорить со мной в таком тоне, ты прекрасно знаешь, что я терпеть этого не могу. Лучше извинись перед новенькой и иди спать, вы все тоже. (глядя на Христину) Я сама с ней поговорю и расскажу обо всех наших порядках, мне помощники в этом не нужны. Честь имею.
С последними словами девушка посмотрела на подлизу Лилю своими уже слегка прищуренными выразительными глазами, после чего та прошептала «Все, я поняла» и отправилась в свою часть дортуара. За ней последовали и две другие институтки.
* * *
Оставшись наедине со своей новой заступницей, Христина попыталась поблагодарить ее, однако та лишь ответила: «Не стоит. Я не могла поступить иначе, сама ненавижу все те проверки и травли, принятые еще в младших классах. А поскольку я вижу людей куда как яснее, нежели они, то я уже могу сказать, что ты не станешь никому доносить на нас. Да, я не представилась, мое имя Инна Ларская, я старшая ученица института, поэтому и нахожусь, как считают многие, на особом положении. (шепотом) Хотя в действительности… Не важно. (Христине) И мне бы хотелось помогать тебе на первых порах освоиться здесь, я не стану мучить тебя лишними вопросами, ни к чему вскрывать еще не до конца зажившие раны в душе… Ведь я прекрасно знаю, каково это, знаю на собственном опыте… А пока позволь мне получше устроить твое место: твоя кровать стоит вон там, недалеко от моей, я всегда сплю за ширмой, чтобы не отвлекали… И у меня к тебе просьба: не беспокой и ты меня ночью, если в этом не будет крайней нужды. Так будет лучше для всех. Ты согласна?»
Первые несколько секунд Христина молчала, испытывая в душе неясное смятение. Никогда прежде она не знала девушек, подобных Инне, в ней было нечто особенное, поистине исключительное, то, чего больше нет ни у кого на свете. И несмотря на некоторые особенности своей новой покровительницы, Христина решила ей довериться, после чего протянула девушке руку со словами: «Я согласна. И стать вашей подругой тоже.» Слегка улыбнувшись – это в большей степени сделали ее глаза – Инна мягко взяла руку юной шведки. Первое сближение девушек состоялось.
Глава 3
В тот вечер перед сном Инна успела рассказать Христине достаточно много о порядках института, причем сделала это чрезвычайно лаконично, без всяких ненужных эпитетов и тому подобного. Было видно, что для нее весь тот уклад жизни давно стал привычным и даже скучным, по-настоящему же интересовало девушку совсем другое. Но что именно?..
Закончив говорить на основную обыденную тему, Ларская вновь взглянула Христине в лицо и уже тише произнесла: «Как ты все-таки красива… Они (другие ученицы) станут тебе завидовать, и если ты станешь хорошо учиться тоже. Но не волнуйся: я никому не позволю о тебе даже дурного слова сказать, уж я-то давно умею их убеждать… (еще тише) Впрочем, мне давно и этого мало…»
На какое-то мгновение Инна прервалась и помотала головой, быстро пробормотав «Не обращай внимания на последние фразы, я часто в разговоре забываюсь и начинаю говорить ненужные вещи». Вслед за тем она продолжила, уже глядя куда-то на стену:
- Я прекрасно знаю о чем ты думаешь, сейчас это здание кажется для тебя настоящей тюрьмой или казармой. И это действительно в некотором роде тюрьма, даже форма у нас есть. (оглядывая себя) Ненавижу носить это убожество, а про зеленые платья с белыми пелеринками я вообще промолчу. Однако эти стены защищают от внешнего мира, причем довольно хорошо. Разве что не всем этого хочется, ведь люди не тепличные цветки…
Христина увидела, как сильно Инна на этих словах стиснула руками край своей ночной рубашки. Однако перебивать свою новую подругу не стала. Та вновь принялась за свои размышления вслух.
- Совсем скоро мы все наконец покинем эту душную теплицу, вот только… Какая нас ожидает жизнь после выпуска? Конечно, большинство из нас быстро выйдут замуж, родят детей и станут жить как большинство нынешних женщин, вести хозяйство и так далее. Но есть ведь и другие, кому такая жизнь кажется еще более худшей мукой, чем смерть. Те, кто хотел бы посвятить себя другой, более высокой и благородной цели…
Ларская снова прервалась на этих словах. Повернувшись и посмотрев на Христину уже отсутствующим взглядом, она сказала: «На сегодня достаточно, не стану более тебя мучить. Готовься ко сну спокойно, утром мы еще пересечемся.» После этого девушка встала и быстро ушла к себе за ширму. Не видя иного выхода, Христина начала раздеваться ко сну – ей предстояло провести первую ночь в этом странном и строгом учебном заведении, где помимо обычных институток-наседок есть и та, кто не похожа ни одну знакомую мадемуазель Нильссен девушку. Если бы можно было узнать о ней немного побольше… С такими мыслями Христина легла в кровать, а уже через несколько минут в спальню заглянула все та же немка Эмма и погасила свет. Над Петербургом окончательно воцарилась ночь.
* * *
Христина спала не слишком долго, кажется, меньше полутора часов, как вдруг ее что-то словно толкнуло во сне, заставив проснуться. Открыв глаза, девушка взволнованно приподнялась на кровати и осмотрелась. В комнате не было ничего подозрительно, вокруг стоял лишь спокойный полумрак. Три другие воспитанницы по-видимому уже тоже давно спали, и только слабый свет из-за ширмы нарушал наступившую темноту. Лишь Инна Ларская не желала спать в эту ночь.
Конечно же, Христина не решилась беспокоить ее и заглядывать за ширму, ведь та не просто так запретила ей это делать, однако любопытство очень быстро заполнило душу юной девушки. Сев на своей кровати и спустив ноги, она осторожно выгнулась всем телом и прислушалась к каким-то странным звукам, доносящимся из уголка Инны. Вскоре Христина смогла разобрать, что это не что иное как шепот – ее подруга либо что-то тайком читала, либо…
- Воскресный-чудесный, занесенный-единенный, уронил-благословил… - эти обрывки слов то и дело раздавались из-за ширмы. Позже к ним добавились еще и «Нет, Боже, я не могу, не хочу снова того разочарования и той боли… Ведь она… Нет, нет, с ней такого не будет, более я себе подобного не позволю. Но как иначе мне творить, ведь прежде я это делала лишь… Лучше бы я сошла с ума, меня и без того покарали Небеса с моим даром… А пьеса та – проклятье мне, все страсти в ней со дна всплывают, стою на сцене как во сне, и слезы те в огне сгорают…»
Внезапно таинственный шепот стих, и Христина заметила за ширмой какое-то движение. С бешено колотящимся сердцем она юркнула в свою кровать и притворилась спящей. Однако Инна даже не вышла из своего уголка – оттуда на мгновенье показалась лишь ее рука. Девушка лишь тяжело вздохнула и прошептала: «Мне следует быть осторожнее, как жаль, что я вынуждена ночевать здесь, а не отдельно, я не выношу чужое присутствие в те моменты, когда работаю…» С этими словами она наконец погасила свечу.
Глава 4
На утро Христина проснулась не сразу, последней из всех обитательниц дортуара. Когда она еще не вполне осознавала происходящее, Софья подошла к ее кровати и принялась решительно трясти девушку.
- Вставай, уже семь часов, мы не должны из-за тебя одной опаздывать, слышишь? Надо еще умыться и одеться, а ты будешь только всех задерживать! А дежурная сегодня, Варя Климова, фискалка та еще - если заметит, точно все донесет Эммке! Так что вставай побыстрее!
Лиля тоже вторила за подругой:
- Верно, Софочка, верно говоришь! А то наша новенькая видать принцесса заграничная, привыкла подниматься с постели не раньше полудня, это очевидно... А у нас хоть и высшее женское учебное заведение, но со своими порядками...
- Лиль, ну не начинай пожалуйста, я тебя прошу. - перебила Ася. - Зачем ты-то еще нам мораль читаешь?
- Почему это я вам читаю? Я лишь ей одной, нашей королевне вот прочесть пытаюсь, ее Софочка уже полчаса добудиться не может! - девушка заметно обиделась, закусив свои тонкие губы и продолжая расправлять жиденькую косу.
В действительности она конечно же преувеличивала: поняв, что уже пора вставать, Христина поспешно поднялась и принялась приводить себя в порядок. Однако после неспокойной ночи и пережитых недавно волнений девушка чувствовала себя не слишком хорошо, у нее немного кружилась голова. Однако Христина решила не подавать виду и только послушно кивала на слова своих соседок о том, что ей не следует опаздывать и задерживаться сегодня. Мельком мадемуазель Нильссен взглянула на также уже проснувшуюся Инну: сейчас было сложно сказать, ложилась ли она вчера ночью вообще, поскольку ее лицо стало несколько бледнее, а под глазами выделялись синеватые тени. Но Ларской было явно не до этого: она привычно расчесывала свои короткие волосы и, казалось, мало на что обращала внимание. Христина старалась следовать ее примеру.
* * *
Когда настала очередь Христины умываться, девушка внезапно почувствовала себя еще хуже. На ватных ногах она подошла к крану, с трудом его повернула, подставила руки под воду, а затем... Почувствовав как ее охватила страшная слабость, девушка пошатнулась, пытаясь что-то сказать, а затем поняла что падает. Однако удара об пол не последовало. Когда примерно через минуту Христине сделалось немного лучше, она поняла, что лежит головой на коленях Инны. В этот самый момент Ларская коротко сообщила остальным воспитанницам: "Идите все на занятия и предупредите учителей и Эмму, что мы с Христиной задержимся, позже я им все объясню сама." Было видно, что никто не решился ослушаться старшую институтку, поэтому все девушки торопливо покинули уборную. Христина и Инна снова остались одни.
Еще не до конца придя в себя, мадемуазель Нильссен попыталась поблагодарить подругу, но Инна лишь ответила ей: "Не стоит опять же тебе этого делать, я просто стояла рядом и потому успела тебя подхватить."
- Но как ты догадалась...
- А ты думала, что у меня самой никогда подобного не было? Поверь, было гораздо больше чем у тебя за всю жизнь. И не думай об этом, ничего страшного здесь нет, скоро легче станет... Вот, давай я тебе лицо протру немного... Вот, так лучше. Сможешь сейчас встать? Только не спеши.
Христина действительно смогла медленно подняться, хотя ей не хотелось расставаться с этой особенной девушкой, которая была к ней так добра и заботлива все эти часы, что она провела в стенах института. Ведь прежде шведка почти не знала ласки со стороны кого-либо, не считая отца, поскольку своей матери толком не знала. А эта Инна...
Все же окончательно вернувшись к действительности, Христина обеспокоенно спросила подругу: "Мы ведь уже опоздали на урок, верно? И нам за это напишут замечание?" Ларская лишь усмехнулась в ответ:
- Не переживай из-за этого, они того не стоят, к тому же я и так за эти годы выучила все эти учебники наизусть, ничего нового мне уже никто здесь не расскажет. Поэтому в случае чего я могу помогать тебе с домашними заданиями, только не поздно вечером, ты помнишь. А замечания нам даже не сделают, я обещаю тебе это. Все школьные дела лучше поручи мне, я давно знаю всех наших учителей и к тому же... Нет, это уже лишнее. (встав и протянув Христине руку) Пойдем теперь?
Удивительно, но когда Инна протянула Христине свою руку и посмотрела на нее своими глазами, полными ожидания и некоей надежды, в душе юной девушки что-то дрогнуло. Казалось, прежде она уже видела этот взгляд и это лицо... Несмотря на то, что наваждение очень быстро исчезло, Христина с улыбкой вложила в ладонь Ларской свои тонкие пальчики, после чего обе ученицы отправились в класс. Их первый совместный учебный день начался.
Глава 5
Когда Инна и Христина уже вошли в класс, то убедились, что урок начался за несколько минут до их прихода. Учитель словесности Анатолий Дмитриевич Еленский, едва завидев опоздавших, тут же поинтересовался:
- И по какой же причины эти две юные девушки задержались, а? - голос мягок, но в нем чувствовался упрек.
- Причина проста: я не могла бросить свою подругу в трудном положении и помогала ей. Вот и все . - лаконичный ответ Инны и взгляд ее сероватых глаз произвели поистине волшебное действие. Слегка изменившись в лице, словесник произнес: "Ну если так все и обстояло, тогда... Проходите и садитесь." Остальных девочек его реакция ничуть не удивила - по-видимому, нечто подобное здесь случалось не в первый раз. Причем всегда именно с Ларской...
К сожалению, Христина не могла сесть рядом с Инной, так как по причине небольшой близорукости должна была занимать только первые парты. Вот ей и пришлось, сидя в ряду возле стены, то и дело поворачивать голову и хотя бы на секунду снова увидеть свою подругу, сидящую ближе к окну в середине своего ряда. Инна выглядела сосредоточенной, однако ее соседки знали: она пристально смотрит на доску или в тетрадь, но при этом ничего не видит. Ее мысли уже давно находятся совсем далеко от обычного мира...
В начале урока Еленский спросил двух-трех учениц по поводу домашнего задания и, удовлетворившись их ответами, начал объяснять новую тему. В этот раз она касалась поэзии. Приведя для примера строки великих поэтов, таких как Пушкин, Лермонтов Тютчев, Анатолий Дмитриевич сказал:
- Видите: любой настоящий поэт должен в своем творчестве обращать внимание не только на себя, но и на свое окружение. На природу, на события в мире, такие как войны, на то что происходит в жизни других людей... К сожалению в наше время подобных гениев становится все меньше, нынешние поэтики-дилетанты предпочитают воспевать в своих сочинениях лишь себя любимых, озабочены исключительно собственной судьбой и переживаниями, словно мировой проблемой. И это крайне прискорбно. Недаром еще Лермонтов писал:
Какое дело нам, страдал ты или нет?
На что нам знать твои волненья,
Надежды глупые первоначальных лет,
Рассудка злые сожаленья?
Взгляни: перед тобой играючи идёт
Толпа дорогою привычной,
На лицах праздничных чуть виден след забот,
Слезы не встретишь неприличной.
Учитель собирался было продолжить декламировать дальше, как вдруг... Случилось нечто непредвиденное. Резко встав со своего места и практически дрожа, Инна взглянула в лицо словесника и спросила: "То есть, по-вашему все те, кто пишет лишь о собственных чувствах - дилетанты? Разве писать о себе могут лишь бульварные бездари?! Вы так считаете?!"
Анатолий Дмитриевич занервничал.
- Я, я... Я не совсем так выразился, я просто хотел сказать, что поэт не должен быть настолько эгоистичным, чтобы воспевать только свою душу и чувства, он еще должен...
- Довольно! Все и так ясно. Спасибо вам большое, Анатолий Дмитриевич, ваши слова для меня очень много значат. - сдавленно проговорила Инна, после чего практически упала на свой стул. Христина обеспокоенно смотрела весь оставшийся урок в ее сторону. Больше необычная девушка учителя не слушала, вместо этого она сильно сжала руками свои виски, некоторое время молча сидела, а затем начала немного раскачиваться взад-вперед всем телом, что-то тихо бормоча. Сидящие рядом ученицы смогли разобрать: "Ненавижу, ненавижу все это... Дилетанты они, как же... Да сам Лермонтов - он ведь не высмеивал там подобных, он наоборот имел в виду себя самого в юности... Ведь его тогда не понимали... Ничего, ничего... Пусть подавятся своими "стихами обо всем", путь им это поперек горла встанет..."
С этими словами девушка нервно схватила перо, подвинула к себе листок листок бумаги и начала что-то старательно писать, порой перечеркивая свои записи и начиная заново. Еленский все это видел, но по какой-то причине не обращал внимания. Все остальные присутствующие в классе тоже. Все, кроме Христины. Когда же урок закончился и все ушли, девушка специально задержалась и встала возле двери так, чтобы ее не было видно. Ее снедало любопытство, так хотелось узнать что же именно писала Инна на уроке... Сама же Ларская, выходя из класса позже всех, специально подошла к словеснику, что-то ему сказала, после чего отдала свой исписанный листок. Вслед за этим она ушла - Христине удалось остаться незамеченной для подруги. По крайней мере, так ей казалось самой.
* * *
На оставшихся уроках больше не происходило ничего необычного, и это еще больше удивляло Христину. Почему на столь странное поведение Инны никто не обратил внимания? Почему она занимает в этом институте некую особую ступень, выше чем все остальные ученицы? Только лишь потому что является самой старшей? Или же здесь есть что-то еще?
Конечно, с самой Ларской Христина не стала говорить. Она попыталась кое-что узнать от других институток, которые больше ее не травили, зная о ее дружбе с Инной, но никто из них, даже Ася не смогли ей ответить. Последняя так и сказала: "Я не так много об этом знаю, поскольку тоже здесь нахожусь не семь-восемь лет, а только два с половиной года. И к тому же это не моя тайна, а я не привыкла раскрывать другим людям чужие. Если тебе нужно что-то узнать, спрашивай у самой Инны. Вот только... Даже несмотря на вашу дружбу, она едва ли тебе все расскажет, такого еще ни разу не случалось."
Больше Христине не удалось узнать ничего. До самого вечера девушка думала над разгадкой тайны подруги. Из-за этих размышлений она вновь долго не могла уснуть, перебирая в уме все новые версии. А когда же девушка наконец погрузилась в сон, то ей приснилось, что она стоит на самом верхнем этаже института возле лестницы. Затем она против своей воли подошла к краю, взялась рукой за ограждение, перегнулась через них и...
Девушка не успела во сне ощутить, как срывается и падает - ее разбудил поднесенный к лицу свет. Открыв глаза, Христина увидела сидящую рядом с собой Инну, которая держала в руке свечу и несколько листов бумаги. Поднеся палец к губам, Ларская прошептала: "Т-с-с, не бойся, не говори громко, а то все остальные проснуться. Тебе ведь наверное хочется узнать что сегодня произошло, не думай, я видела, как ты потом на меня смотрела, ты же еще не знаешь... Поэтому и не понимаешь. Видишь ли, я тоже порой не могу сдержать все свои эмоции, у меня слишком острое восприятие некоторых вещей. И так уже продолжается довольно давно. Я решила рассказать тебе об этом, поделиться тем, что прежде было для тебя тайной. Я знаю уже, что тебе можно верить, милая, я поняла это еще вчера. Так вот... (голос девушки чуть дрогнул) Видишь ли, Христина, я так реагирую на критику стихов потому... Потому что я сама - поэтесса."
Глава 6
- Да, это правда, я действительно поэтесса. - повторила Инна, видя, что Христина в удивлении молчит. - Я уже не один год пишу стихи, прежде еще пыталась пробовать себя и в других жанрах, разве что там дела у меня пошли хуже... А все в этом институте это знают, причем я сама не хотела ничего рассказывать, так в свое время получилось...
Внезапно Инна прервалась, отвернувшись от Христины. Мадемуазель Нильссен забеспокоилась, к тому же в ее памяти снова всплыл недавний сон, явно не предвещающий ничего хорошего. В это время Ларская снова повернулась и продолжила.
- Пойми, Христина, мне тяжело об этом говорить, с другими я вообще никогда не обсуждаю такую тему... Кстати, мне с таким трудом удалось уговорить начальницу позволить мне ходить с короткими волосами - ненавижу косы просто. Поэт с косой - это уже не поэт, а так, уродливый гибрид. Впрочем, я и без этого... Но слушай, Христина, я должна тебе кое-что еще сказать... Прежде это было секретом абсолютно для всех, я скрывала те свои записи так тщательно, как только могла. Видишь ли, помимо моих совсем безобидных стихотворных строчек, у меня есть и нечто иное, то, чего здесь точно не поймут и не признают, даже те, кто более-менее ко мне расположен...
- И что же это такое? - спросила Христина. - Нечто крамольное, связанное с революционными идеями последних лет?
Да, девушка уже знала о происходящих в последнее время беспорядках и волнениях в народе, об идеях уничтожить монархию и создать "Народное государство", однако она не могла и представить, что Инна Ларская, воспитанница высшего женского учебного заведения, особенная и одаренная девушка, могла быть как-то с этим связана. Сама же поэтесса лишь усмехнулась.
- Нет, вовсе нет, я политикой никогда особо не интересовалась, всегда считала ее такой грязью и тиной, из которой потом сухим и чистым не выйдешь... Нет, мои идеи несколько другие. Я уже давно над ними думала, и недавно мне практически удалось завершить одну из них, самую грандиозную и в то же время смелую. И эта идея заключается в том, что...
Девушка не успела договорить: в этот момент она резко повернулась в направлении кроватей остальных учениц и довольно громко и неприветливо спросила: "Так, и кому же это у нас не спится в столь поздний час? А? Кто у нас здесь настолько любопытен, что готов пожертвовать часами мирного и спокойного сна, чтобы только подслушать все мои слова? Не стесняйтесь, отвечайте пожалуйста! Ну!"
С этими словами Инна подошла со свечой к кроватям Софьи, Лили и Аси и повторила свой вопрос, уже на более пониженном тоне, но с такой интонацией, что любой бы, услышав это, невольно вздрогнул. Однако никто из учениц (конечно, теперь они уже все не спали) не признавался.
Видя это, Ларская недобро искривила губы в какой-то странной усмешке. Решив так или иначе вывести соседок на чистую воду, она произнесла: "Что ж, раз никто из вас признаваться не желает, то, боюсь, мне придется пойти на крайние меры... Вы знаете, что я могу разгадать ваши мысли по выражению ваших лиц, поэтому мне придется вновь воспользоваться этой способностью, как ни прискорбно. Сейчас я подойду к каждой из вас, поднесу к вашему личику свечу и буду снова спрашивать. И поверьте, я узнаю, кто именно из вас за мной только что шпионил. А уж наказание подобной крысе будет обеспечено."
Христина слышала слова подруги, полностью в них не веря. Никакая другая девушка ее возраста, тем более институтка на такое бы никогда не пошла. И вообще, слишком уж много своеобразия было в Инне, казалось, подобного больше нигде и не увидишь, даже в книгах.
Тем временем Ларская вновь злорадно улыбнулась, взяла свечу и подошла к кровати Аси. Из-за колеблющегося пламени на стене четко вырисовался силуэт девушки, разве что сейчас в нем уже не было ничего девичьего, ничего женственного. Пристально глядя в лицо Загорской, Инна еще раз четко спросила, она ли недавно подслушивала их с Христиной разговор. Ася помотала головой. В следующий миг Ларская отошла от нее со словами "Загорская не шпионила, у нее глаза честные, она проснулась уже позже... Значит, это кто-то из вас двоих, либо ты, Софи, либо..."
Запнувшись на полуфразе, девушка подошла к Софье и вновь продолжила свой допрос. И в этот раз она признала Пермякову непричастной к ночному шпионажу. Оставались лишь проверить Лилю, последнюю...
Всем девушкам было жутко и тревожно, когда Инна повторила действие со свечой, но уже на маленькой худенькой Клементьевой. Было видно, что несчастная институтка-заморыш напугана до полусмерти. Глядя на свечу своим личиком, в котором не было ни единой кровинки, она чуть слышно пропищала: "Это не я, не я..." В ту же секунду Инна поднесла свечу почти что к ее куцей косичке.
- Не ты, да? А смотреть в глаза не хочешь, прячешься, пищишь, как мышь... Может заговоришь, когда паленым уже запахнет! - казалось, что совсем скоро волосы Лили действительно подпалит свеча в руке Ларской. Остальные ученицы, затаив дыхание, ждали что будет.
А Христина... Христина уже не могла этого видеть, ей казалось, что Инна поступает с Лилей слишком жестоко, ведь и так уже всем было понятно, что это именно та подлиза и подражательница подслушивала их разговор. В итоге чуткая девушка не выдержала и тихонько вскрикнула, однако тут же закрыла себе рот рукой. Но Ларская это услышала...
Продолжая как-то странно улыбаться, Инна презрительно сказала перепуганной Клементьевой: "Ты сама себя уже выдала, поэтому признайся." Дрожа, как осенний лист, Лиля с трудом пискнула: "Да, это я, простите..." Софи что-то собиралась сказать, однако все же сдержалась. Инна же, в свою очередь, вздохнула и убрала от косы виновной свечу.
- Глупая ты. - только и сказала она Лиле. - Я не собиралась причинять тебе какой-либо вред, мне просто нужно было выяснить правду. И ты мне ее только что сказала, молодец. Но впредь, милая, я бы тебя попросила больше не подслушивать ночью, словно преступник, чужие разговоры, это добром не кончится, уж поверь мне. А теперь можете все спать, доброй ночи!
Как ни странно, все девушки действительно выполнили веление Инны. Христину это уже не удивило, а напугало. Теперь она поняла, что в ее новой подруге есть не только доброе и благородное, но и что-то зловещее, недоброе. От этих мыслей телу шведки прошлась неприятная дрожь.
* * *
Когда их три соседки заснули, Ларская снова села на кровать Христины, уже снова мягкая и загадочная. Казалось, она вновь сменила свою очередную маску, вот только как понять, где ее настоящее лицо?
- Ты не думай о том, что недавно произошло. - произнесла поэтесса, беря руки подруги в свои. -Ненавижу, когда они или кто-нибудь еще за мной следит, я ведь уже всех учителей убедила, что в этом нет никакой необходимости, но... Нет, это тебе знать не стоит, слава Богу, что хоть они сюда не приходят, Эммка нарочно ночью наш дортуар не проверяет. Все благодаря мне.
- Но ведь ты очень испугала Лилю, это было жестоко, Инна! - пыталась вразумить подругу Христина.
- Поверь, с ними только так и надо, иначе бы та подлиза еще дальше бы зашла. Ну ничего, уж теперь-то она побоится шпионить за мной, будет спать как миленькая до утра. Они все должны знать, что со мной лучше не ссориться, а иначе... (глядя в глаза Христине) Но ты не бойся, тебе я всегда буду верить, ты чистое, светлое создание, которых в этом мире зачастую днем с огнем не найти. И потому я прошу тебя, Христина, ни о чем не тревожься и не пытайся мешать моим действиям, все они направлены лишь во благо... А теперь мне пора, утром мы вместе пойдем на урок Закона Божьего. Добрых снов.
Через минуту Инна снова ушла к себе за ширму, в этот раз оттуда никаких звуков больше не доносилось - видимо, она уже устала и не стала вслух больше что-то цитировать и размышлять. А вот к Христине сон никак не шел. У нее в голове по-прежнему вертелись слова своей странной подруги. "Все мои действия направлены лишь во благо... Но во благо кому и чему, уж не самому ли Дьяволу?.." - думала девушка, взволнованно переводя дыхание и то и дело глядя на стоящую недалеко ширму. Но наступившая ночь была тиха, больше ничего не происходило. В конце концов девушка вновь провалилась в сон, стараясь забыть о своих недавних опасениях и подозрениях. Ведь Инна даже сейчас не столько пугала ее, сколько завораживала. Но самой себе признаться в этом Христина еще не могла.
Глава 7
На уроке Закона Божьего уже никто из институток не шалил и не болтал. Все девушки сидели очень тихо и внимательно слушали речь отец Иоанна. Сегодня священник рассказывал о том, как Иисус говорил своим ученикам о том, что это прежде считалось, что нужно любить своих друзей, а врагов ненавидеть. На самом деле врагов нужно любить еще больше, чем друзей, и никогда не отвечать на причиненное ими зло злом. Только лишь добром.
- Любите же врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, творите добро ненавидящим и презирающим вас! - с чувством декламировал отец Иоанн. - И тогда вам за все воздастся, Господь не оставит ваши благие дела без награды, только не возгордитесь этим и оставайтесь такими же добрыми и смиренными, какими являетесь...
Христина слушала священника, будучи очень сосредоточенной, однако в какой-то момент она невольно повернула голову в сторону Инны и... От удивления просто остолбенела. Было очевидно, что Ларской очень не нравились слова батюшки, она то и дело кривила губы и что-то сосредоточенно чертила на листке бумаги. Когда же отец Иоанн закончил свою проповедь и обратился к классу, спрашивая, если у кого-нибудь к нему вопросы, Инна тут же поднялась со своего места.
- А скажите, батюшка, вы сами согласны с тем, что нужно любить своих врагов и всегда отвечать добром на их зло?
- Безусловно, ведь так указано в Священном Писании, которому мы все обязаны следовать, дочь моя. И тебе это уже давно известно.
- Но все-таки лично мне самой кажется, что это утверждение неправильно. Я не собираюсь подвергаться унижениям со стороны других, преисполненная смирения. Если бы так поступали все люди, зло бы уже давно одержало верх, ведь негодяев стало бы в тысячи раз больше.
Священник лишь покачал головой.
- Я надеюсь, что в будущем ты изменишь свои взгляды...
- А вот и нет! Никогда! - лицо Инны стремительно преобразилось на этих словах, казалось, что в ее глазах полыхали языки пламени. - Когда всякие мерзавцы нас унижают без причины, мы не должны смиренно подставить им вторую щеку для побоев, мы должны им ответить достойно. Не обязательно ударом на удар, я никого не принуждаю к такому насилию. Можно ведь ответить и на словах. Но так, чтобы они навсегда отучились творить зло. И никак иначе.
Отец Иоанн заметно изменился в лице.
- Боже, Ларская... Вы словно не читали Новый Завет, учась в этом заведении дольше всех, вы более других оторваны от религии и православной веры. И это уже не первый случай вашего самоуправства, вы знаете об этом... Временами мне кажется, что при разговорах с вами я говорю не с христианкой, а с язычницей или того хуже, безбожницей. И если так пойдет и дальше, то я буду вынужден сообщить Лидии Михайловне о вашем тлетворном влиянии на других примерных учениц.
Христина была уверена, что эти слова если не напугают, то по крайней мере встревожат Инну, однако та оставалась совершенно спокойной, ее лицо вновь сделалось холодным и непроницаемым.
- Вы ошибаетесь, батюшка, я верующая, вот только не могу следовать всем канонам православия, пускай это и грешно. И вы неправильно поняли, решив, что я не люблю врагов, я как Печорин из "Героя нашего времени": люблю врагов, но не по-христиански. Прошу прощения, если мои слова вам кажутся богохульными. У меня всегда так.
После дерзких слов Ларской в классе уже начался ропот, многие институтки перешептывались между собой, гадая, какие же последствия будет иметь столь своевольный поступок Инны. Одна из девушек, самая набожная и суеверная, Маша Кононова, начала шептать: "Ох, не к добру все это, наша Особенная снова взялась за свое вольнодумие... Грех ведь какой, да и сраму сколько! Ей бы не в институте нашем учиться, а в университете, где, я слышала, подобные безбожники и обучаются... Дерзкая она! Грешница своенравная! Все гордыня ее непомерная виновата, она всех людей портит... Господь таких не любит..."
Тем временем уже закончился урок, однако некоторые девушки захотели узнать, пойдет ли отец Иоанн докладывать обо всем Лидии Михайловне или же нет. Как ни странно, он, похоже, никуда не торопился идти, просто сидел на своем месте и перелистывал Новый Завет. А вскоре к нему подошла сама Инна и что-то тихо сказала... В ответ священник лишь кивнул головой, тяжело вздохнул и велел ей идти. Та так и поступила, произнеся на прощание: "Постарайтесь меня понять..."
* * *
В перерыве между уроками Христина решилась все-таки подойти к Инне и узнать, для чего ей снова понадобилось идти против всех правил, да еще и настолько смело и необдуманно. В ответ поэтесса лишь сказала: "Я тоже имею право на собственное мнение, я не смиренная овца, идущая за пастухом куда угодно."
- Но зачем ты прямо на уроке начала спор с батюшкой? - Христина была искренне удивлена словам подруги.
Некоторое время Ларская молчала, а затем коротко ответила: "Такова моя натура..." Затем она добавила: "Христина, я знаю, что меня сейчас не понимаешь и даже осуждаешь, но поверь, я не ищу с кем-то намеренно ссор и конфликтов, это просто характер мой дает о себе знать... (тише) Господи, как же я порой сожалею о том, что родилась девушкой, ну почему, почему я не мужчина, мне так было бы намного проще..."
Увидев, что ее подруга поникла головой, Христина нежно и легонько коснулась ее плеча со словами: "Тихо, не надо расстраиваться из-за этого, раз Бог создал тебя такой, значит, ты должна быть Ему благодарна..."
- Но я так мучаюсь из-за своего положения... - сдавленно проговорила Инна. - Ты даже не представляешь, как я страдаю....
- Т-с-с, я помогу тебе, если то будет в моих силах. Только не надо, не мучай себя, слышишь? Иначе хуже станет.
Христина действительно очень хотела хоть как-нибудь помочь своей удивительной подруге, она была преисполнена самыми светлыми чувствами по отношению к Инне. Ведь сейчас, днем, девушка уже не считала Ларскую кем-то демоническим, скорее наоборот, она теперь казалась несчастным запутавшимся ангелом, которому так необходима поддержка. Словно почувствовав это, Инна успокоилась.
- Хорошо, спасибо тебе за все. Я знаю, что лишь ты одна никогда не станешь проклинать меня, в отличие от других. И сегодня... Сегодня ночью я наконец покажу тебе те свои записи пьесы, всю рукопись. Я верю, что ты не станешь ругать ее своеобразное содержание... Я теперь пойдем, скоро начнется урок истории.
С этими словами Инна вновь выпрямилась, в очередной раз преобразившись. Сейчас на ее лице уже не было и тени тоски или печали, оно вновь сделалось обычным, разве что в глазах сохранилась толика тепла и благодарности к Христине. В следующую минуту обе девушки уже шли в очередной класс на урок, не заметив, что их разговор снова кое-кто подслушивал. Только в это раз это была уже не одна трусливая Лиля...
Глава 8
По окончании уроков, Христина чувствовала себя немного уставшей. Несмотря на то, что учеба в институте не показалась ей слишком трудной, и многие учителя отметили достаточно обширные знания новенькой ученицы, девушке было непривычно проводить столько времени за занятиями в окружении своих сверстниц. Ведь Инна не могла быть с ней все время рядом...
Вот и сейчас Ларскую позвал к себе один учитель, кажется, вновь словесник Еленский, и девушка уже полчаса находилась в его аудитории. Христина поняла, что в этот раз ей придется возвращаться в дортуар одной. И это не могло не вселять тревоги, хотя девушка и пыталась убедить себя в том, что ничего страшного не произойдет. Однако шестое чувство ее не подвело.
Едва Христина переступила порог комнаты, к ней сразу же подошли Софья и Ася, трусливая Лиля стояла чуть поодаль и наблюдала за всем со стороны, причем с очень злорадным видом. Начала же разговор Пермякова.
- Ну что, уважаемая мадемуазель Нильссен, как вам первый день учебы здесь? Вам у нас понравилось, верно?
Христина продолжала молчать, стараясь не выдавать своего волнения и лишь теребя пальцами передник. Увидев это, в диалог вмешалась Лиля:
- Да что ты, Софочка, утруждаешь себя расспросами нашей новенькой! Видишь, как она сразу сникла, без своей-то защитницы Инны! И двух слов теперь не вымолвит, а?
- Перестань, Лиль, если тебе так хочется позубоскалить, иди к седьмушкам и насмехайся над ними! - оборвала подругу Ася. - Мы ведь не для этого собрались сейчас.
- Верно говоришь, Загорская, не для этого, у нас есть куда более важная тема для обсуждения. - поддержала Соня. - Однако она тоже едва ли покажется приятной для Христины...
Когда Пермякова сделала зловещую паузу, у несчастной шведки все внутри сжалось. Она понимала, что сейчас точно произойдет что-то нехорошее. "Нет, никакого вреда они мне, конечно, не причинят, но... Господи, как они все на меня смотрят! Милый папа, если бы ты то видел! За что мне все это?! Что я им такого сделала?"
Кое-как собравшись с духом, Христина негромко проговорила: "Если вы по-прежнему во мне сомневаетесь, то это напрасно, ведь я вам не враг..."
- Да, ты не фискалка и не шпионка, как мы уже поняли, но все же... - Софья снова сделала значительную паузу. - Нам всем очень не нравится твоя столь быстрая и внезапная дружба с Ларской, она очень редко заводит себе подруг в последние годы...
- Ей ведь вовсе нужна не дружба! - пискнула Лиля, однако Софья оборвала ее гневным взглядом. После чего Пермякова продолжила:
- Ты ведь уже прекрасно поняла, что Ларская находится в нашем институте на особом положении, по некоторым причинам ей позволяется делать то, за что любую другую из нас тотчас бы отчислили. Но это еще полдела.
- А все из-за слабости Самой к ней. - неожиданно сказала Ася.
- Загорская, ты ведь знаешь правила. - цыкнула на нее София. - И не говори пожалуйста, что ты как обычно хотела как лучше, это не станет оправданием. (обращаясь уже к Христине) Тебе известно, что мы все знаем Инну уже не один год и лучше знакомы с некоторыми ее особенностями. И потому мы хотели бы предупредить тебя, Христина... Как известно, не все то золото, что блестит, и если Ларская в первую же минуту захотела вдруг стать твоей подругой и компаньонкой, то это было вовсе не по причине ее глубокого великодушия...
- Но тогда из-за чего? - тихо спросила девушка.
- Видишь ли, если бы так поступила какая-нибудь другая институтка, любая из нас, то здесь не было бы ничего неприятного, хотя подобное у нас давно не встречается. Но Инна не такая, как мы. Она из тех, кому в принципе никогда не будет нужна именно подруга .
Последнее слово Пермякова как-то особенно выделила, однако Христина не вполне поняла почему. Девушка решила, что другие воспитанницы просто считают Ларскую слишком заносчивой и эгоистичной, которая не может ни с кем дружить без какой-либо пользы для себя. Поэтому она тут же принялась убеждать своих товарок в обратном, однако ее слова вызвали у Аси лишь разочарование, у Софии - кривую улыбку, а Лили короткий смешок. Было очевидно, что они знали об Инне что-то еще и удивлялись наивности Христины.
- Ты, видно, так ничего и не поняла... - выдохнула Пермякова. - Ни-че-го... Даже несмотря на то, что было ночью и после...
- А что я должна была понять?! - не выдержала Христина. - Что? Того, что Инна талантливее вас всех вместе взятых? Да, она очень своевольна, дерзка и горда, но... Неужели вы не видите, какая она в душе ранимая и одинокая? Она так страдает, вынужденная становиться холодной и жестокой по отношению к таким, как вы! А вы ее не понимали никогда, только осуждать и можете... За что вы так?
Теперь Лиля уже не выдержала и засмеялась, в перерывах повторяя своим тоненьким голоском: "Ой, ой, не могу, милые... Ой, как же она глупа, право слово! Она теперь превратила Ларскую чуть ли не в святую мученицу, которую должны живой на небо взять!.. Да знает ли она, что эта ее заступница и покровительница..."
* * *
Худенькая Клементьева собиралась сказать что-то еще, однако в это же время дверь дортуара открылась. На пороге появилась Инна, находившаяся явно не в добром расположении духа. Увидев ее, девушки мгновенно стихли. Но буря была уже неизбежна.
- Так, и что у нас здесь за собрание сейчас? Как похоже на полицейский участок-то, где всякая дрянь в форме допрашивает ни в чем не повинных людей... И в данном случае это один несчастный человек, Христина. А допрашиваете ее, получается, все вы. Что ж, прекрасно...
Говоря все это, Ларская медленно вышагивала по комнате, не сводя глаз с троих своих соседок. На короткий миг ее лицо вновь изменилось, приняв своей наиболее мефистофельский вид. Затем девушка произнесла: "Так, ну, мне уже понятно, что наша Лиличка все никак не может успокоиться после минувшей ночи. Отомстить мне желает, вот только в открытую не решается... Но вот остальные - я была, признаться, более высокого мнения о вас, Пермякова и Загорская..."
- Мы лишь хотели предупредить Христину, чтобы она не так сильно тебе доверяла! - неожиданно выкрикнула Ася. - Я не люблю вмешиваться в чужую жизнь, но мне, как и Соне не нравится то, что происходит.
Инна нервно вздрогнула от этих слов, после чего обратилась к Загорской: "Я бы тебе ответила, вот только ты сама здесь не слишком давно, поэтому и знаешь правды, разве что слухи. А вот ты... (подходя к Софье) Это ведь была твоя идея, верно? Вот так вот запугивать Христину с целью якобы раскрыть ей на меня глаза... Ни Ася, ни Лиля до такого бы не додумались. И это значит..."
- Да, это я так решила! - твердо ответила Пермякова, сбросив с плеча толстую косу. - Потому что я дольше всех знаю тебя. Как и то, на что ты способна. И мне бы хотелось, чтобы наша наивная как ягненок Христиночка тоже все узнала о твоих былых похождениях, раз ты сама не решаешься ей никак рассказать...
Нужно было видеть, как в тот момент побледнело лицо Инны. Все оставшиеся мягкими черты ее облика окончательно исчезли, а руки затряслись. Выпрямившись струной, точно солдат на параде, Ларская посмотрела прямо в глаза Софье и процедила сквозь зубы: "Пермякова, вы дрянь после этого. За такие слова, будь я в ином положении, я бы... Вам бы это с рук не сошло. И запомните: если вы еще хоть раз скажете нечто подобное, я найду способ для вашей расплаты за такое. Это касается и всех остальных, включая вас, Ася, видно, царящая здесь атмосфера зависти и прочей мерзости тлетворно и на вас сказывается... Поэтому если я услышу еще хотя бы одно слово..."
* * *
Не договорив, Инна резко бросилась к своей кровати за ширмой. Больше она оттуда не появлялась до самой ночи. Чувствуя себя совершенно пришибленными, остальные девушки отправились спать, уже ни о чем друг с другом не разговаривая. Все они заснули быстро, однако Христину вновь начал тревожить тот же сон, что снился ей накануне. В нем она снова стояла возле пролета лестницы, только в этот раз она сполна чувствовала в своей душе такую нестерпимую боль, что не могла сдержать слез. Затем она вновь против своей воли перегнулась через перила, сделала еще движение и... Последним, что запомнилось, был звон разбивающегося стекла, кажется, зеркала. Но отражения в нем девушка не разглядела - ее поглотила темнота.
Христина проснулась, дрожа как в лихорадке. Судорожно оглядываясь и убеждаясь, что все в очередной раз было лишь сном, девушка внезапно снова услышала доносящиеся из-за ширмы слова. На этот раз Инна вроде как молилась, только своими словами и довольно странно.
- Господи, зачем Ты дал мне это тело? Неужели это тоже проклятие, как было у Надежды Дуровой? Ну почему, почему Ты создал меня женщиной, ах, зачем я не мужчина, зачем? Мой нрав совершенно непохож на женский, например сегодня... Как же мне этого хотелось, расквитаться с той дрянью не только на словах... Но я не могу этого сделать, такого мне точно не простят здесь. А Христина... Боже, сохрани ее для меня, хоть в этот раз! Я не выдержу если она тоже уйдет или отвергнет меня, в таком случае я больше точно не допущу промахов... Пускай она все поймет... Нет, нет, это слишком, пусть лучше она вообще никогда этого не узнает. Да, так будет лучше. Но все же я должна ей показать... Помоги мне. Аминь.
Когда Ларская закончила читать молитву, Христина поспешно снова притворилась спящей, однако уже через минуту почувствовала что возле ее кровати кто-то стоит, немного склонившись. Открыв глаза, девушка увидела Инну, которая слегка качала головой, не сводя глаз с лица прекрасной шведки.
Глава 9
- Не пытайся меня обмануть, Христина, я прекрасно знаю, что ты уже давно не спишь. Через мою ширму я ведь все слышу, если сама этого хочу...
Поняв, что притворяться больше нет смысла, мадемуазель Нильссен ответила: "Да, это так. Просто я не хотела тебе мешать, мне тоже слышно порой о чем ты разговариваешь в своем уголке..."
Удивительно, но, услышав это, Ларская нисколько не рассердилась.
- Увы, у меня привычка говорить порой вслух ночью, даже с самой собой. И не стоит считать это признаком безумия, в таком случае все гениальные люди были душевно больны, причем в неизлечимой форме. К тому же если вспомнить события этого вечера...
Губы Инны снова презрительно скривились, было заметно, как сильно она негодует в душе оттого, что может оказать обидчикам отпор лишь посредством слов и взгляда. И все из-за того, что она девушка...
Внезапно Инна резко сменила тему на более приятную, коротко сказав перед этим Христине о том, чтобы она никого больше не слушала - те недалекие сплетницы все равно ничего достойного ей никогда не расскажут. А сразу после этого не в меру эмоциональная Ларская начала потихоньку рассказывать подруге о своей пьесе. И уже на второй минуте повествования ее лицо в очередной раз преобразилось, сделавшись каким-то особенно необычным и притягательным. Несмотря на то, что Инна никогда не обладала классической красотой, особенно сейчас, с короткими волосами и в уродливой институтской форме (в данной момент - в простой ночной рубашке), в моменты творчества ее облик делался вдохновенным, возвышенным. Это была поистине одаренная поэтесса и сочинительница...
* * *
Примерно через сорок минут Христине стал понятен весь сюжет пьесы, как и то, почему Инна не собирается давать читать свое творение никому в институте, особенно Лидии Михайловне. Все дело заключалось в том, что это была не какая-нибудь добрая и поучительная сказка, где в конце все женятся и живут долго и счастливо, не хвала царю и России, а достаточно тяжелая и эмоциональная драма о запретной любви и ненависти, зависти, лжи, предательстве, которые в итоге двух приводят главных героев к трагическому финалу. Причем не к такому, как в "Ромео и Джульетте" Шекспира, поскольку погибает лишь один из них... Вторую же ждет горькая судьба в сочетании с, вероятно, вечным отчаянием и страданием. Не зря само название пьесы было: "Кровавые слезы".
На вопрос Христины о том, почему именно она решила написать это творение и так его озаглавить Ларская ответила: "Для меня настоящие слезы - не только вода, но и кровь. Кровь несчастной души, которую разрывают на части."
Немного осмелев, юная шведка снова спросила: "Ты ведь не решаешься показать эту пьесу начальнице потому что боишься, что за подобное сочинение тебя отчислят?"
- Меня? Отчислят? Да что ты говоришь! - Инна многозначительно фыркнула. - Лидия Михайловна скорее сама уволится, нежели выгонит меня отсюда, я ведь слишком ценна для нее... И она обещала меня беречь у себя как зеницу ока, так что даже если бы я писала застольные песни с нецензурной лексикой, она бы меня оставила. Нет, дело здесь совсем в другом... Эта пьеса слишком личная и сокровенная для меня, я никому прежде не показывала даже список действующих лиц, не говоря уж о содержании. И так или иначе, даже если начальница ее прочтет и не увидит скрытого смысла, тайного подтекста, ее все равно нельзя будет здесь поставить на сцене. У нас в институте есть небольшой театр, где мы в праздники устраиваем небольшие простенькие представления, но это же совсем другое... Если еще учесть, что в них почти все роли исполняют девочки, только иногда наш бывший старенький сторож может сыграть какого-нибудь отставного генерала или Лешего. А мое творение - не детская сказка, в нем многие роли не способна сыграть ни одна здешняя ученица, ведь я писала эту пьесу не для них...
После слов подруги Христина задумалась, понимая, что та права. Такое серьезное произведение не предназначено для того, чтобы исполнителями главных ролей были девочки 12-17 лет, часть которых не может толком выучить простое стихотворение, не говоря уж о прозаических монологах. Тем не менее, помимо этого, девушку вновь охватило любопытство, касающееся уже главного героя пьесы.
- А скажи, Владимир - это только вымышленный персонаж или нет? У него есть какие-нибудь прототипы?
- Все возможно... - медленно ответила Инна, погружаясь в собственные мысли. - Моя пьеса писалась не один месяц, а задумка развивалась не один год, так что...
- А Вера, Верочка - ты ее тоже выдумала или списала с натуры?
- Довольно, ты задаешь слишком много вопросов сегодня, я не готова на них ответить. - заметно помрачнев, оборвала Христину Ларская. - Вот у Жоржа точно есть прототипы, таких мерзавцев как он во всем Петербурге видимо-невидимо!
- По-моему, ты не права. - возразила Христина, опуская глаза. - Ты видишь в большинстве людей только плохое и отталкивающее, а нужно стараться найти в них и хорошее. Тогда они станут более благосклонны к тебе, в том числе и наши соседки...
Ларская лишь нервно передернула плечами.
- Мне не нужна их благосклонность, я не собираюсь к кому-либо подлизываться и перед кем-то унижаться. Я до такого не снизойду. Никогда. Запомни это.
- Также в твоей пьесе говорит и Владимир, незадолго до того, как его Жорж убивает...
- Да, поскольку я считаю это утверждение абсолютно верным. А там я как раз хотела показать судьбу человека, всегда следовавшего своим убеждениям, но поддавшегося слабости влюбиться в ту, что принесла ему гибель, в ту, которая после его смерти выйдет замуж за его убийцу и проживет еще немало лет, хотя жить уже никогда не сможет, только существовать.
- Это жестоко...
- Да, Христина, жестоко, но я сама ведь не ангел с небес. Да и этот мир - вовсе не аркадская идиллия, в нем ничего почти не осталось, кроме мерзости и порока. Лишь время от времени его посещают по-настоящему светлые и чистые неземные создания. И одно из них я как раз недавно встретила - в образе тебя.
Христина не сразу поняла, что произошло, однако через несколько секунд осознала, что обнимает Инну, и ей очень не хочется прерывать эту трогательную сцену. Хоть бы она длилась вечно... Увы, спустя несколько секунд Ларская отстранилась от подруги со словами: "На сегодня достаточно. Утром я, может, скажу тебе еще кое-что..." Вслед за этим она слезла с кровати Христины и как обычно удалилась к себе за ширму, испытывая, как и ее недавняя собеседница, сильное смятение и неловкость. Инна одновременно злилась на себя и радовалась - наконец-то у нее появилась возможность выговориться, поделиться своими чувствами и мыслями, так еще и обрести понимание и в некотором роде взаимность. Вот только что же будет дальше? "Станет ли понимать меня Христина и потом, если однажды узнает всю правду? Если ей кто-то расскажет о том, что произошло тогда, три года назад? Нет, она не должна ничего знать, вплоть до самого выпуска. А то, что произойдет дальше пока еще никому неизвестно. Пускай же так все и останется."
Пока Ларская размышляла об этом, уже тоже не спящие Лиля, Ася и Соня обдумывали новый план. Открыто поговорить с Христиной они уже не могли, зато теперь знали побольше о той самой пьесе, которую Инна так не хотела никому больше показывать... И теперь все трое лихорадочно думали, как же им лучшего всего воспользоваться заветным секретом Ларской, а заодно и дать Христине возможность узнать самую главную и неприятную тайну талантливейшей и страннейшей ученицы института...
Глава 10
На утро все воспитанницы встали рано и как обычно принялись приводить себя в порядок перед началом уроков. Христина и Инна так больше и не поговорили по поводу пьесы, они решили отложить этот разговор на вечер. Софья, Ася и Лиля тоже вели себя как ни в чем не бывало, несмотря на то, что их план уже был продуман до мельчайших подробностей. И исполнительницей его главной части, разумеется, должна была стать Клементьева, известная своим лицемерием и склонностью к мелким пакостям. Да, забитая и пугливая на вид Лиля была способна на такие поступки, за которые Лидия Михайловна сразу отчислила бы ее из института, если бы все узнала. Однако за стенами учебного заведения среди учениц издавна царило правило: никогда и не при каких обстоятельствах не выдавать своих товарок, не ябедничать и не шпионить, пытаясь тем самым заслужить похвалу преподавателей. За нарушение этого правила любая институтка могла запросто стать изгоем, презираемой всеми другими ученицами порой до самого выпуска. И такое тоже происходило, пусть и не столь часто.
Тем не менее, план самых ярых приверженцев этого негласного правила, как ни странно, заключался именно в том, чтобы выдать Ларскую, точнее добиться того, чтобы ее пьеса каким-то образом попала на стол Лидии Михайловны. Для этого вовсе не нужно было проситься к ней на аудиенцию и все рассказывать, достаточно было просто выкрасть рукопись из тайника Инны и отнести ее к Лидии Михайловне в кабинет, когда самой начальницы там не окажется. Проще простого.
* * *
Конечно, в действительности осуществить этот план было не так уж просто, но Лиля была уверена, что у нее все получится как нельзя лучше. Она очень давно была зла на Инну, втайне называя ее выскочкой и сумасбродкой, которая скоро "осрамит весь институт вконец своими дерзкими выходками". Да и недавние события, начавшиеся сразу после появления Христины, сыграли свою роль. Теперь Клементьеву съедало еще и желание мести, причем отомстить она хотела обеим девушкам: опозорить одну и тем самым разочаровать другую, ведь с обнаружением пьесы могла раскрыться и та самая тайна трехлетней давности, которую Ларская так скрывала от новой подруги... Впрочем, сама Лиля мало что знала о тех событиях, поскольку сама в то время тяжело болела и несколько месяцев провела в лазарете, поправившись уже после случившегося. Но все же кое-какие особенности характера Ларской она, как и Соня, знала очень хорошо.
Именно поэтому девушка и решила самостоятельно выполнить основную часть их коварного плана. Дождавшись, пока все покинут дортуар и отправятся на занятия, она мышкой юркнула в комнату, секунду осматривалась, а затем шмыгнула за ширму. Еще месяц назад Лиля ни за что бы не решилась это сделать, потому что боялась расплаты со стороны Инну. Но теперь чувство обиды и мести прибавляло ей храбрости, к тому же девушка считала, что благодаря появлению "кудрявой шведки" Ларская уже не сможет причинить ей какой-либо серьезный вред. Во всяком случае, не на глазах у Христины.
"Да, теперь это ее слабое место, она никогда не причинит ей даже душевную боль, не захочет, чтобы та все узнала и разочаровалась в ней... Ведь та дурочка уже сочла Иннулю нашу чуть ли не ангелом свыше! Нечего сказать! Ну пускай, пускай пока эта Христиночка ее боготворит, посмотрим, что будет, когда узнает, что ее святая за свои неполные восемнадцать лет уже столько нагрешила, что и сказать нельзя. Воображаю, как изменится ее нежное личико в тот момент! И как поменяется затем и отношение к нашей Поетессе!"
С такими мыслями Клементьева начала спешно оглядывать вещи Инны, затем заглянула в ее тумбочку, пытаясь найти те самые записи, но увы, ее ожидало разочарование. Все важные листы со стихами и пьеса, по-видимому, были аккуратно убраны в ящичек, который закрывался на ключ. Ключа же Лиля никак не могла найти.
"Ну вот, и что мне теперь делать? Замок вскрывать? Нет, это слишком долго и опасно, меня могут обнаружить, и тогда... Плохо точно будет не только одной Инне, но и мне самой. Надо постараться его найти..."
Девушка перерыла всю тумбочку Инны в поисках заветного ключа, но тщетно. В других вещах Ларской его тоже не оказалось. Клементьева даже проверила под матрасом кровати и под подушкой - ничего. Окончательно расстроившись, Лиля заплакала и в сердцах ударила по стоявшему на столике маленькому портрету родителей Инны, отчего тот упал с неприятным стуком. Испугавшись, что стекло в рамке могло разбиться, Лиля судорожно подняла портрет, как вдруг... Из открывшейся рамки на пол упал маленький черный предмет. Это и был тот самый ключ.
Подняв его, Клментьева злорадно улыбнулась. "Ну вот и все, Инночка, теперь твоя судьба в моих рученьках... И уж я-то знаю, в какую сторону ее повернуть."
Дальнейшее заняло пару минут. Открыв ящик, Лиля быстро нашла в нем текст пьесы и мгновенно вытащила его. Остальные записи ее не слишком интересовали, к стихам девушка всегда была равнодушна. Ей было важно найти именно пьесу, чтобы затем подложить ее Самой - пускай та полюбуется, чем ее любимая ученица на досуге занимается! Стихи - это еще одно дело, а тут... Подобной крамолы в этих стенах еще не видели.
Убедившись, что взяла всю пьесу целиком, Клементьева осторожно закрыла ящик и тумбочку, вернув все, в том числе и ключ на место. После этого она торжествующе хихикнула и, безмерно довольная собой, вылетела птицей из дортуара и направилась к кабинету Лидии Михайловны. И снова ей повезло: начальницы как раз там не было. Воспользовавшись случаем, Лиля промелькнула внутрь, быстренько положила пьесу на стол титульным листом вверх и столь же незаметно выпорхнула в коридор. Так как все дело заняло некоторое время, и уроки уже начались, нужно было придумать причину своего опоздания. Повертев головой в разные стороны, Клементьева внезапно улыбнулась, затем достала из кармана булавку и воткнула ее в свой мизинец. "Ради великого дела можно и боль стерпеть." - сказала она самой себе, после чего направилась в класс, на ходу принимая страдальческий вид и дуя на распухающий палец. Первая и самая сложная часть плана была выполнена.
Глава 11
Войдя в класс и старательно изображая из себя страдающую от безумной боли, Лиля тут же покосилась на парту, где сидели Соня с Асей, и быстро им кивнула. В душе Клементьева торжествовала. Ей ничего не стоило своим тоненьким голоском объяснить учителю географии, что по пути в класс она так неловко коснулась рукой деревянной рамки на стене, что занозила себе палец и все это время пыталась самостоятельно исправить положение. После этих слов Лили кое-кто в классе фыркнул, однако на большее воспитанницы не решились. Мало кто из них, конечно, любил Клементьеву, но и разбираться в истинных обстоятельствах случившегося тоже никто не собирался.
Сам же Яков Андреевич лишь пожал плечами.
- Да, завтрашняя выпускница ведет себя словно семиклассница, куда только катится наш мир, ей-богу! Ох уж эти девицы, с простой занозой не могут справиться... Ну хватит вам уже изображать смертельно раненую, идите в лазарет, там ваш палец хоть нормально перевяжут. И не вздумайте плакать! Не маленькая уже.
Кивнув головой, Лиля начала медленно выходить из класса, продолжая дуть на руку и деланно хныкать, точно десятилетняя малышка. Остальные ученицы уже с интересом за ней наблюдали. Некоторые из них уже поняли, что Клементьева явно переигрывает, вот только истинную причину ее внезапно проявившегося "таланта" почти никто не знал. Никто, кроме Пермяковой и Загорской.
После окончания урока эти две подружки тут же начали между собой шушукаться.
- А как думаешь, у нее все точно получилось? Именно так, как мы решили?
- Не могу сказать, что точно, но... В противном случае Лиля бы не устраивала весь тот фарс с занозой, на нее это не похоже.
- Значит... Ей правда удалось...
- Да, но будет лучше узнать все от нее самой, ты понимаешь.
- Верно, Софочка, ты действительно здесь права. Вот только...
- Что, Асенька?
- Мне все-таки кажется, что мы поступили не совсем честно по отношению к Инне.
- Ты снова за старое, да? Сама ведь согласилась в этом участвовать, забыла уже? Так я тебе напомню. Загорская, ты всегда была заодно с нами, с того самого дня, как поселилась в нашем дортуаре несколько лет назад. И в случае неприятностей отвечать будем мы все трое, ты уже не сможешь стряхнуть пушок со своего рыльца. Потому что уже поздно. Что сделано, то сделано, обратной дороги нет. А если в тебе теперь проснулась такая внезапная святость, то иди к батюшке и покайся ему на здоровье. Вот только Ларская свое уже получит, то, чего действительно заслуживает.
* * *
Анастасии ничего не оставалось, кроме как согласиться с Софьей и проследовать вместе с ней в лазарет, чтобы узнать истинные подробности случившегося от самой Лили. Клементьева давно ждала своих подружек, уже нисколько не беспокоясь из-за перевязанного мизинца. Едва завидев Пермякову и Загорскую, она тут же бросилась к ним и начала поспешно все рассказывать с горящими от восторга глазами.
- Нет, душки, вы представьте только! Я сама нашла ее тайник, а затем и ключ к нему! Да-да, там все было ой как не просто, сам черт ногу сломит, честное слово! Еле-еле все отыскала и достала. Но не бойтесь, потом я вернула все вещи на свои места, так, что никто и не заметит. Просто ювелирная работа получилась!
- Ну а пьеса, куда ты ее дела? - в один голос спросили Ася и Соня.
- Как куда? Как и планировалось, я ее положила на стол Самой, когда она отлучалась. Затем незаметно ушла. Потом еще для правдоподобности придумала про палец и занозу - лично его своей булавкой проткнула! Больно, конечно было, но ради такого великого дела...
- Ладно, хватит уже патетики, не веди себя как фанатичка. - оборвала Клементьеву Пермякова. - Услуживаться ты всегда умела. Лучше скажи, ты точно уверена в том, что тебя никто не видел в дортуаре и в кабинете начальницы?
- Да говорю вам, я была тихой, как мышь, сделала все без сучка без задоринки!
- Хорошо, убедила. Что ж, Лиля, если это так, то... Искренне тебя благодарю и поздравляю. Теперь осталось только лишь дождаться того, как Лидия Михайловна увидит текст пьесы и наконец-то с ним ознакомится. (злорадно) Воображаю, что потом будет с ней...
Коварно улыбаясь, Софья с подругами отправилась на следующий урок, вновь на словесность. В этот раз Анатолий Дмитриевич рассказывал о видах и формах стиха, не касаясь их сюжетов, поэтому Инна уже не вступала с ним в пререкания. Она просто сидела и делала какие-то карандашные наброски у себя в тетради. Христина же рассеянно перелистывала учебник, хотя в мыслях находилась очень далеко. Ее в очередной раз тревожил повторяющий сон о падении с лестницы и разбитом зеркале... Девушка решила, что во что бы то ни стало найдет способ раздать его значение - может, после этого он больше не станет ее мучить каждую ночь. Вот только как это сделать, мадемуазель Нильссен не представляла...
* * *
Урок уже почти подошел к своей середине, как вдруг без всякого предупреждения в класс вошла не на шутку взволнованная Лидия Михайловна. Пронзительно взглянув на воспитанниц, женщина спросила учителя, важную ли сейчас тему они проходят. Тот ответил: "Да нет в принципе, ямб от хорея они и так едва ли отличать научаться..."
- Прекрасно! - воскликнула начальница. - В таком случае, могу я забрать Ларскую к себе? Это не займет слишком много времени.
Еленский утвердительно кивнул в ответ, думая, что же такого из ряда вон выходящего Инна опять натворила. Ведь прежде госпожа Сорокина никогда ее не вызывала к себе прямо с урока... Остальные девушки, включая Христину, тоже заволновались. Сама же Ларская совершенно спокойно встала и прошла вслед за Самой со своим излюбленным выражением лица - холодным и ничего не выражающим.
И только три воспитанницы знали, что происходит. София и особенно Лиля потирали руки в предвкушении грядущего позора "выскочки, осрамившей уже весь институт" и думали об ее возможном исключении. Ася была против подобного исхода, но против подруг пойти не решалась, к тому же Ларская ей тоже не нравилась из-за своих эксцентричных выходок. Девушки ожидали, что спустя минут пятнадцать в класс снова вернуться Инна и Лидия Михайловна, и последняя объявит о недопустимом поведении воспитанницы, за которое ее необходимо строго наказать. Вплоть до высшей меры - отчисления. Как же им хотелось услышать эти слова!
Каково же было удивление подруг, когда, вернувшаяся в класс Инна вдруг улыбнулась чуть не со слезами на глазах и громко объявила: "Наконец-то чудо свершилось! Мое лучшее творение не канет в Лету, оставаясь лишь в моем столике, госпожа Сорокина хочет поступить с ним иначе... (еще более воодушевленно) Да, теперь моя пьеса, которую я писала почти три года, наконец-то увидит свет!"
Глава 12
Все ученицы были в полном шоке, особенно те, кто уже знал о творении Ларской и кто так надеялся, что именно за эту пьесу ее будет ждать строгое наказание. Ведь теперь стало очевидно, что "заговор троих" не сработал. Точнее, он сработал, но привел совсем к противоположному результату, нежели они ожидали.
Тем временем Инна продолжила говорить.
- Моя пьеса "Кровавые слезы" будет поставлена через несколько месяцев здесь, в нашем институте, вот только уже я сама решу, кто именно будет исполнять какие роли. И поскольку большинство из вас, увы, не справится со столь сложной задачей, то придется приглашать несколько актеров из соседнего театра, Лидия Михайловна пообещала мне, что они не откажутся от такого предложения. Но все же кое-кому из вас повезло чуть больше. Роль главного героя, Владимира, исполню я сама, мы с начальницей решили, что так будет лучше. А вот роль Веры, Верочки...
Ларкая внезапно прервалась, меняя свой тон на более мягкий и в какой-то степени мечтательный.
- Лишь одна из всех присутствующих здесь способна исполнить ту роль так, как было бы в идеале. И эта счастливица... Ты, Христина, теперь роль Веры Дашковой - твоя.
Услышав это, молодая девушка залилась краской и смущенно произнесла: "Это так неожиданно... Я не уверена, что смогу..."
- Не скромничай, ты сможешь, я знаю это. А впрочем, твоей героини и надлежит быть такой, настоящим ангелом кротости во плоти... Я кстати кое-что недавно изменила в характере Веры, убрав ее слабоволие и некоторую наивность. В новой редакции она получилась значительно лучше.
Не зная, что еще сказать, мадемуазель Нильссен лишь кивнула головой, чувствуя сильное смущение и неловкость. Ведь она уже давно видела, с какой завистью на нее смотрели остальные девушки - ни одной из них в той пьесе не досталось какой-либо значимой роли вообще, самое большее - роль кухарки или горничной.
А уж как в это время позеленели лица главных "заговорщиц"... Ситуацию еще больше усугубили слова госпожи Сорокиной: "Я, право, не знаю, каким именно образом ко мне сегодня попала на стол та пьеса, однако, прочитав ее и узнав, что автор - Инна Ларская, я... Я первое время пребывала в смятении, потому и вызвала Инну к себе для разговора. И уже затем я решила дать свое согласие на постановку столь необычного и значимого творения. Единственное условие Инны заключалось в том, что она сама вам только что сказала, а также в том, что должен быть лишь один спектакль, не больше. И я решила пойти на встречу Ларской, ведь подобного не сочиняла еще ни одна здешняя воспитанница. Такое творение нельзя оставлять лишь у себя в столике, оно достойно большего... Что ж, искренне надеюсь, что подготовки к спектаклю и само представление пройдут хорошо. А сейчас возвращайтесь к занятиям."
* * *
Едва прозвенел звонок с урока, весь выпускной класс принялся обсуждать недавнюю новость, которая всех просто поразила до глубины души. Вскоре о будущем спектакле узнали и младшие ученицы, так что через двадцать минут о пьесе Инны говорил весь институт. Несмотря на то, что еще никто, кроме самой Ларской и Христины не знал сюжета "Слез", само название драмы чрезвычайно взволновало девочек, склонных к романтическим переживаниям и чувственным образам. Каждая из институток мысленно представляла свои версии этой пьесы, хотя к истине не приблизился никто из них. А вот саму Инну сейчас волновало совсем другое...
Сразу после урока девушка чуть ли не вплотную подошла к стоявшим особняком Софье, Асе и Лиле и процедила сквозь зубы таким тоном, на который точно было невозможно возразить: "Идите в дортуар все трое. Сейчас же." Не сказав ни слова, девушки медленно повиновались, так, словно шли не к себе в спальню, а на Голгофу.
И их настроение не было лишено оснований: едва переступив порог дортуара вслед за своими соседками, Инна закрыла дверь после чего велела всем троим стать в ряд, так, словно собиралась их расстрелять на месте. Убедившись, что ее слова исполнены, девушка заговорила.
- Итак, я не собираюсь объяснять вам причину того, что именно вы сейчас стоите здесь. Ведь вы и сами прекрасно знаете, что ту пьесу отнесла начальнице не я и не Христина. А так как она хранилась здесь, в этой комнате, куда могли заходить помимо нас лишь вы трое, то... Это говорит о многом.
Ларская сделала свой голос еще более едким и угрожающим, начав медленно ходить влево-вправо возле испуганных товарок, с минуты на минуты ожидавших худшего.
- Лишь вы одни знали где именно я могу хранить свои записи, а так как кое-кто из вас еще и завела привычку подслушивать по ночам мои разговоры с Христиной... (вздохнув) Я ведь вас, кажется, предупреждала, чтобы вы не совались туда, куда не следует. Впрочем, я догадывалась, что вы это не исполните, однако подобной низости и подлости я от вас все-таки не ожидала... Вы оказались еще хуже, чем я думала.
Инна снова прервалась, нарочно растягивая неприятное ожидание, которым явно упивалась - ей нравилось видеть страх в глазах этих несчастных и завистливых девиц. Только спустя минуту она продолжила:
- Я прекрасно знаю уже, кто именно из вас сделал это, ведь я не сплю на уроках и вижу, как некоторые ученицы "случайно" ранят свои пальчики и потому приходят с опозданием, надеясь, что никто не узнает истинную причину их отсутствия. Как правило, такие особы наиболее жалкие и забитые на вид, однако эти серые мышки в душе одержимы черной завистью и желанием мести... Разве я не права, Лилечка? Что ты скажешь мне на это? А?
Побледнев, как полотно, Клементьева испуганно залепетала что-то про "Пощади, Иннуля, я ведь не со зла, это Дьявол меня попутал с концами..."В ответ Ларская лишь усмехнулась.
- Впрочем, ладно, я также знаю, что настолько ограниченный человек, как ты, с твоим куриным мировоззрением и разумом мотылька попросту не смог бы придумать подобного. Ты была лишь исполнительницей плана, а вот главный автор стоит несколько правее... Верно я говорю, София? Или же нет? А ты, Асенька, была, так сказать, "на карауле", следила, чтобы никто другой ничего не узнал, верно? Да, прекрасная, однако, картина получается: прямо "Три мушкетера" в женском обличие! Вот только уж больно несмелые они и подлые, наносят удары лишь в спину, как подражатели Рошфора... В особенности некоторые.
С этими словами Инна подошла ближе к девушкам, глядя им прямо в глаза. Когда ей надоело рассматривать дрожащую Лилю и безмолвную Асю, она перевела взгляд на Соню. Та сперва тоже молчала и почти не шевелилась, а затем не выдержала.
- Все, хватит уже! Довольно! Да, это я была организаторшей похищения и подлога твоей пьесы, Инночка! Но я сделала это не просто так из вредности, а потому что ты уже весь институт своими выходками с ума свела! Все учителя тебя лишь хвалят, хотя ты никого из них в грош не ставишь, думаешь лишь о себе и своих стишках, эгоистка проклятая! И что ты думаешь, мы такие здесь все дуры, не пониманием твоей внезапной дружбы с той "прекрасной шведкой"? Ха-ха, да все мы уже давно поняли: тебе захотелось повторить предыдущий печальный опыт, надеясь, что на этот раз все получится лучше. Конечно, ведь, наверное, холодно - уже три года спать одной...
Едва произнеся эту фразу, Пермякова тут же пожалела о сказанном. Инна после услышанного изменилась в лице так, как прежде с ней еще не было. Она стала такой бледной, точно была на грани обморока, она ее взгляд буквально пронизывал насквозь лицо Софьи. А с обескровленных губ сорвалось лишь несколько слов: "Повтори еще раз это. И громко."
София замялась: "Я... Я не это имела в виду, я лишь хотела сказать..."
- Если бы я была мужчиной, как и ты, я бы с тобой сейчас такое сделала... Но при моем проклятом нынешнем положении я, к сожалению, могу лишь высказать тебе все, что думаю о твоих мерзких поступках. Несмотря на то, что ты, Пермякова, родом из благородной семьи, в душе ты хуже последней деревенской свинарки, как и твоя приспешница Лилечка и безмолвная свидетельница Асенька, выдающая себя за Ангела Небесного! И поверьте, не имея возможности отплатить вам так, как мне бы хотелось, я найду для этого иной способ. Можете во мне не сомневаться.
Теперь уже настал черед ответить Софье. Вспыльчивая девушка не на шутку разозлилась, почувствовав себя уязвленной и оскорбленной словами Инны.
- А я в таком случае могу сказать кое-что и о тебе, наш непризнанный Талант! Ты считаешь себя лучше нас всех, вместе взятых, позволяешь себе такое, чего нет даже в списке грехов, которые Господь может отпустить в случае раскаяния... И если до недавнего времени я закрывала на твои похождения глаза, то теперь, когда ты начала общаться с этой Христиной... Вот правда: лучше бы ты тогда три года назад насмерть расшиблась, упав с той проклятой лестницы!
На какое-то мгновение в дортуаре воцарилась гробовая тишина. И лишь спустя время ее прорезал тихий и удивленный голос неожиданно вошедшей Христины. Он произнес лишь одно слово - слово, от которого у Инны замерло сердце. Это было вопросительное слово "Что?"
Глава 13
В дортуаре снова воцарилось мертвое молчание. Видя это, Христина еще раз повторила свой вопрос, тихо, но четко: "Что? То, что сейчас сказала Софья - правда?"
Девушки замерли в нерешительности. Когда мадемуазель Нильссен посмотрела на Инну, то невольно отвела глаза - настолько несчастным и отчаявшимся было ее выражение лица. Не говоря уж о его бледности.
Наконец Пермякова все же смогла выдавить из себя слова: "Я не знаю, все ли ты слышала или нет, но то, что касается истории трехлетней давности произошло на самом деле." Уже постепенно обретая уверенность, София продолжила рассказ.
- И если сама наша Гениальная Поэтесса Ларская так и не решилась ничего тебе рассказать, милая, то позволь уж это сделать мне. Ты, как я уже поняла, была все это время чрезвычайно наивной и искренне верила в то, что Инне от тебя нужна лишь дружба. Однако на самом деле... Все обстоит совершенно иначе. Мы с Лилей еще в прошлый раз пытались тебе это сказать... Видишь ли, Христина, все дело в том, что Ларская не может именно дружить с девушками вроде тебя, поскольку... Она их любит. Да, ты не ослышалась, именно любит, раньше она вообще влюблялась в каждую красавицу института, с двенадцати лет бегала за старшеклассницами, пытаясь им то цветы подарить, то угощения достать, а затем уже и вовсе стихи принялась сочинять! Все памятные альбомы им исписала за каких-то полтора года! И это было вовсе не принятое у нас "обожание", во всяком случае потом, когда она уже встретила Нику, все точно стало гораздо серьезнее... Ты даже не представляешь, что здесь тогда творилось, в дортуаре, по ночам... Я в то время спала не в этом помещении, Ася здесь еще не училась, а Лиля почти полгода болела и не покидала лазарета, однако мы все знаем, что та самая Муза Инны частенько к ней тайком прибегала по ночам и... Они спали с ней в одной постели! Да, это тоже правда, я не привыкла лгать в таких случаях. Вот только, к сожалению, если в институте кто-нибудь еще и догадывался об этом, но ничего почему-то не предпринимал. А все из-за того, что наша начальница с седьмого класса просто души в Инночке не чаяла! Она всегда была "особенной", "Не такой, как другие", "Талантом этих стен"! Но увы, все хорошее, как известно, очень быстро заканчивается. И тогда тоже в один прекрасный день Никочка, вероятно, не выдержала настойчивости своей так называемой подруги и попросила родителей перевести ее в другой институт, так еще и в Москву. Иными словами, она попросту сбежала от Инны, бросила ее. А уж то что было дальше... Про это можно вообще отдельный роман написать! Я ведь права, да, Инна? Нечего теперь сказать? Вот вся правда твоей ненаглядной Христиночке и открылась! Пускай с моих, а не твоих слов, но все же...
Христина ожидала, что сейчас Инна вновь ответит в своей привычной манере что-нибудь язвительное Пермяковой и всем остальным, однако девушка сделалась совсем неузнаваемой. Продолжая смотреть совершенно затравленным взглядом на что-то неопределенное, Ларская внезапно задрожала, всхлипнула, стиснула зубы и бросилась прочь за ширму. Через мгновение оттуда донеслись звуки падающих вещей и крик: "Правду вы узнать хотели, да?! Так вот же, смотрите и любуйтесь! На здоровье! Сколько угодно теперь! Больше ничего таить не стану!"
С этими словами Инна выскочила из-за ширмы и бросила на пол прямо перед Христиной и остальными огромную стопку листов бумаги и несколько десятков тетрадей. После этого девушка, по-прежнему находясь в полуистерическом припадке, выкрикнула: "Можете все здесь себе забрать или Сорокиной отнести, только чего доброго не подавитесь!" В следующую секунду Ларская бросилась прочь из спальни.
* * *
Христина не знала, что ей теперь делать: от всего недавно случившегося у нее начала кружиться голова. Медленно опустившись на колени, девушка дрожащими руками дотронулась до записей подруги и нашла в себе силы прочесть некоторые из них. Это действительно были стихи Инны, посвященные ее прежним увлечениям. Самые ранние из них были еще очень слабыми и нескладными, однако постепенно их структура улучшалась, становилась четкой и ровной. А уж те пылкие слова признаний, пускай еще и почти детских... Они вовсе были неподражаемыми.
После цикла подобных стихотворений им на смену пришли и другие записи - по-видимому, сделанные уже после того, как произошло расставание Инны и той бывшей воспитанницы института. Они уже разительно отличались от "альбомного" стиля прежних творений Ларской, в них звучала такая боль и трагичность... А помимо стихотворений, Христина случайно обнаружила среди бумаг еще и несколько рисунков с пометкой "Моя жизнь кончена". На одном из них Инна нарисовала саму себя в мужском костюме и с пистолетом у виска. А на обратной стороне были написаны слова: "Как же это просто: нужно всего лишь спустить курок у этого маленького куска металла, и все будет кончено. Жаль, у меня сейчас его нет и достать негде." Прочитав эти слова и испытав окончательное потрясение, Христина в ужасе поднялась с пола и кинулась искать Инну. Ей так нужно было сейчас получить от подруги настоящие объяснения...
* * *
Христине повезло - через несколько минут она нашла Инну в умывальне, та стояла, оперевшись о край раковины и опустив голову. Медленно подойдя ближе, шведка легонько коснулась плеча подруги, отчего та вздрогнула и сдавленно проговорила глухим и каким-то неживым голосом: "Не ожидала узнать такое обо мне? Тебе, наверное, сейчас любопытно на меня смотреть, я для тебя почти что экспонат кунсткамеры... Еще бы: выпускница высшего женского учебного заведения - и что творю! Только знай, никакие проповеди здесь не помогут, я уже не изменюсь, даже если меня станет осуждать весь этот мерзкий мир, в котором я пока что еще живу."
- Нет, Инна, ты не поняла, я искала тебя вовсе не поэтому! - нежно ответила Христина, пытаясь переубедить Ларскую. - Я лишь хотела попросить тебя... Самой все рассказать о том, что было. Ведь кто знает, какая доля правды и лжи таилась в словах тех сплетниц-завистниц, они же нарочно спят и видят, как найти случай, чтобы тебя очернить и унизить.
Инна криво усмехнулась.
- Ты не ошиблась, милая, вот только... На этот раз они действительно были отчасти правы. Три года назад я правда пыталась покончить с собой после того, как моя Муза Ника меня покинула. Потому что я действительно любила ее. Не "обожала", а любила . И готова была не раздумывая за нее умереть, как и главный герой моей пьесы, написанной сперва только для нее одной. Однако она сама толком не понимала всей моей любви, для нее это не было чем-то серьезным. И когда она поняла истинную суть моего к ней отношения, то... Она решила это прекратить. Как и многие другие до нее. Видно, такова моя судьба: меня с самого детства все всегда предавали и бросали, как старую надоевшую игрушку, которая только мозолить глаза начала. Это мой злой рок, расплата за дар поэзии... Я не хотела, чтобы ты обо всем этом узнала, всячески пыталась не допустить раскрытия моей главной тайны. Но теперь, когда ты все знаешь... Ты должна презирать меня. И я пойму перемену твоего отношения, ведь иначе быть не может. Пойму - и тоже тебя отпущу, я не стану больше никого заставлять быть со мной рядом... Поэтому иди. Иди. Оставь меня.
Сказав это, Инна отошла в самый угол умывальни и встала к Христине спиной, чтобы не видеть как та уходит. Однако девушка не собиралась оставлять подругу, вместо этого она снова к ней подошла и попросила: "Пожалуйста, не надо, не мучай так себя... Я никуда не уйду, пока нужна тебе. Ты только расскажи мне все с самого начала, так я смогу все лучше понять. Пожалуйста..."
Ларская быстро обернулась и неверяще посмотрела в лицо Христины. Спустя несколько секунд девушка произнесла: "Если это правда, и ты останешься, то... Я расскажу тебе обо всем, обо всей своей необычной и противоречивой жизни в этих мрачных стенах моей многолетней тюрьмы..." Затем Инна начала рассказ.
Глава 14
- Я учусь в этом институте дольше всех из нынешних выпускниц, ты уже знаешь. Попала я сюда еще девочкой, проучилась около двух лет и... Внезапно пришла страшная новость: мои родители умерли. Оба. Практически сразу. Нет, я никогда не была к ним особенно привязана, однако та новость меня потрясла. Вот и Лидия Михайловна, которая была хорошей подругой моей матери, стала моей опекуншей. Правда скоро ей уже не придется постоянно за меня переживать, но тогда... Тогда все было иначе, она старалась показать, что заботится обо мне как ни о ком другом на свете. Вот только я сама хоть и видела ее заботу, но не видела любви. За эти годы я уже успела убедиться в том, что любить чужого, тем более почти взрослого ребенка практически невозможно, для этого нужно быть истинным ангелом в душе. А госпожа Сорокина, хотя и была очень добра ко мне, ангелом все же не являлась. Ведь она начальница учебного заведения для благородных девиц, правила которого запрещают проявление излишней нежности и ласки, здесь не принято кого-либо обнимать и целовать, особенно публично. Таким образом, меня несколько лет никто по-настоящему не любил и уж тем более не пытался понять, опекунша отделывалась каким-либо подарком, одним из которых стал томик романтических стихотворений, подаренный мне на тринадцатилетие. Именно с него все и началось. Да, он стал моим лучшим подарком за эти годы, ведь я как раз к тому возрасту начала замечать, что в моем характере очень мало каких-либо женских черт, я нисколько не похожа на большинство учащихся здесь барышень, которые всего бояться и мечтают лишь о счастливом замужестве и светских удовольствиях. Нет, мне все подобное было чуждо, я ненавидела рукоделие, глупые святочные гадания, травли новеньких, и особенно - религиозный фанатизм. Не хочу показаться тебе чересчур жестокой, Христина, но поверь мне: две трети девушек этого института - это жалкие, запуганные, жадные, суеверные как дуры и старухи, жеманные истерички. Хотя они и стараются везде и всюду демонстрировать "сдержанность", будь она проклята!
На этих словах Инна презрительно скривилась.
- Терпеть просто всего этого не могу. Я никогда не была такой и, слава Богу, не стану уже. Однако мне, как и любому человеку, тоже были нужны понимание и любовь. Я ведь не просто так сказала, что подобных "Милочек" здесь лишь две трети... Были ведь и другие. Вначале все они были старше тогдашней меня и воспринимали мое внимание как принятое в этих стенах "обожание", не больше. Поэтому и, не стесняясь, принимали мои подарки, цветы, угощения, могли уделить мне из снисхождения немного свободного времени... Но вновь ни одна из тех особ меня так и не поняла и не ответила мне настоящей взаимностью, ведь все они думали в основном о собственных проблемах, мои чувства их волновали в последнюю очередь. А уж когда я начала писать им свои собственные стихи, пока еще неопытные и нескладные, но с настоящими признаниями... Да, вот тогда они окончательно разрывали со мной все отношения, сразу и навсегда. И таких девушек у меня было около семи, почти все были ученицами выпускных классов, красивыми, неглупыми, но... Абсолютно равнодушными к тому, что так нравилось мне. Никто из них не принимал всерьез меня, они считали меня глупышкой, начитавшейся книжек и возомнившей себя невесть кем, даже давали мне весьма обидные прозвища вроде "благородного страдальца" и "несчастного Поэта в пелеринке"! Меня подобное просто бесило, выводило из себя и порой я первая ссорилась с очередным своим увлечением. Как-то раз, находясь в таком порыве, я не выдержала и закричала на весь коридор: "Вот увидишь еще, я скоро состригу себе волосы, буду носить мужскую одежду, возьму себе другое имя, как Жорж Занд и буду убита на дуэли!" Те мои слова услышали все. Но... Никто не придал им особого значения, Лидия Михайловна потом недолго поговорила со мной, напомнив в очередной раз о сдержанности и достоинстве. На что я ей ответила: "Достоинство и благородство заключается в том, чтобы достойно ответить на слова обидчика, а не промолчать с каменным выражением лица. Вот мое мнение." Госпожа Сорокина тогда лишь промолчала...
Ларская нервно передернула плечами, прежде чем снова продолжила говорить.
- После того случая я уже перестала пытаться завести близкую дружбу со старшими воспитанницами, мне надоело перед ними унижаться подобным образом. Некоторое время я держалась в стороне ото всех и почти ничего больше не писала - вдохновение меня покинуло. До тех самых пор, пока в наш институт не поступила Она...
С этими словами Инны снова закрыла лицо руками, пытаясь сдерживать слезы. Дальше ей было сложно говорить, однако она мягко убрала со своего плеча руку Христины, когда та попыталась ее успокоить.
-Н-нет, не надо, ты должна сперва дослушать... Ника, Никочка была настоящей красавицей в нашем классе. Нет, вы с ней не похожи, у нее были светлые прямые волосы и голубые глаза, но она тоже была очень нежной и хрупкой, как цветок вишни... Ее фамилия была Воронская, поэтому едва мы с ней познакомились, известные сплетницы тут же начали похихикивать: "Смотри, снова парочка Ларская-Воронская идут!" Это было очень неприятно, но тогда я старалась не обращать на завистниц внимания, ведь с Никой мечтал дружить весь институт, а общалась она по большей части лишь со мной одной. Сперва я еще долго не решалась рассказать ей о своем таланте к стихосложению и прочем, но... В конце концов секрет был раскрыт.
Инна слегка улыбнулась, вспоминая тот день.
- Да, именно Ника первой не стала меня высмеивать из-за моих стихов, ей они наоборот очень понравились, она мной вскоре просто восхищалась. Поняв, что новая подруга разительно отличается от предыдущих высокомерных фифочек, я с каждым днем становилась все смелее. Например, как-то раз я снова сказала, что рано или поздно изменю свой облик и когда Ника мне все же не поверила, я тайком взяла ножницы и ночью... Состригла себе волосы - практически так же, как стригу сейчас. Больше никаких кос или всяких "вороньих гнезд" я не носила. И Лидия Михайловне меня вновь за это не осудила.
На этих словах Ларская грустно посмотрела вдаль, словно пытаясь увидеть нечто, скрытое от глаз обычных людей, нечто неведомое и особенное. Затем из ее груди вырвался тяжелый вздох.
- Тогда я уже спала в том дортуаре за ширмой, разве что одна, моя соседка сперва заболела, а потом и вовсе уехала. Поэтому по ночам ко мне часто приходила Никочка, слушая мои новые стихотворения и делясь со мной своими мыслями и идеями. Именно ей я сказала, что скоро исполню и вторую часть своего плана - Воронская еще сможет увидеть меня в мужском костюме, но для этого нужно будет написать пьесу, в которой мы с ней играли бы главные роли, я - мужскую, она - женскую. Тогда сам замысел "Кровавых слез" у меня уже был, разве что первоначальный сюжет значительно отличался от нынешнего, хотя в конце я тоже должна была умереть... Может, это и к лучшему, что в то время мою пьесу не поставили, она была еще слишком детской и наивной, не то что сейчас, когда я действительно узнала, на что способны даже те, кого ты любишь и боготворишь... Как бы там ни было, когда Ника узнала тот мой замысел, она заметно изменилась в лице, словно чего-то испугалась. Я пыталась ей было объяснить, что это только пьеса, спектакль, и ничего больше, однако моя Муза с того вечера заметно ко мне охладела. Первые несколько дней я не спрашивала ее о причинах столь заметной перемены, но в итоге наш роковой разговор все же состоялся. И по иронии судьбы он-то и стал последним...
Инна, уже с некоторым раздражением, провела рукой по шероховатой стене.
- Никогда уже не забуду те слова моей Никочки. О том, что "видишь ли, в институте уже давно шепчутся о нас с тобой, говорят, что ты ко мне неравнодушна, а ведь ты сама знаешь, что это великий грех..." И дальше все было в таком же духе: "Это неправильно, нехорошо, так дальше нельзя... Я не могу больше, я девушка, как и ты, мы барышни, должны обе в свет выходить..." И так далее, и тому подобное. А потом она добавила: "Прости, Инна, но я правда так больше не могу, ты сама скоро поймешь, что вся наша дружба была ошибкой, ты пока слишком экзальтированна, вот и не видишь этого..." Затем Ника встала, подошла к двери - я едва сдержалась, чтобы не крикнуть ей в отчаянии "Стой" - а уже потом... Она обернулась и произнесла: "Прощайте, Ларская." В следующий миг за ней закрылась дверь. Навсегда.
Юная поэтесса невольно прикоснулась к своему сердцу, пытаясь завершить рассказ, хотя ее голос уже начал дрожать.
- Когда Ника ушла, у меня, по-видимому, не выдержали нервы: голова закружилась, в глазах потемнело... Меня нашли лежащей без чувств на полу. Позже, когда я спросила о Воронской, мне сказали, что она уже уехала из института, ее родители переезжают в Москву, где теперь Ника и будет учиться. Сказать, что после той новости мне было больно - значит, не сказать ничего. В душе я уже чувствовала себя совершенно мертвой и мечтала лишь о том, как уйти из этого мерзкого и жестокого мира окончательно. Сперва я мечтала застрелиться, почти как главный герой моей тогдашней версии пьесы, однако пистолет так и не смогла достать, а ждать приезда родственников товарок, среди которых были и офицеры, была уже не в силах. Я проклинала всех и вся на этом свете. Мысленно, на бумаге тетрадей, а порой и учебников - мне было уже все равно, никакие наказания меня не пугали. Мне казалось, что Бог меня проклял, нарочно сделав женщиной, никчемной девицей, а не мужчиной. И как-то ночью, когда холодный ветер особенно жутко выл за окном, я встала с кровати, взяла свечу, вышла из дортуара и оправилась по коридору куда глаза глядят. По пути мне попалось большое старое зеркало, взглянув в которое, я ощутила себя почти призраком, духом, не нашедшим покоя. Будучи не в силах совладать с охватившим меня безумием, я швырнула в то стекло первый попавший предмет - декоративную статуэтку ангела. Лишь звон бьющего стекла отрезвил меня. Поняв, что этот шум кто-то мог услышать, я бросилась по лестнице наверх, но случайно повернула не туда и оказалась на самом высоком этаже здания. Стоя возле пролета лестницы, я испытывала одновременно страх и непонятное притяжение. Словно какая-то неведомая сила звала меня, уговаривая подойти к самому краю. И я не могла ей противиться. Как во сне я, сдерживая всхлипы и стоны, поднялась на самый верх, набрала в себя побольше воздуха, занесла одну ногу и... Я бросилась вниз. Удивительно, но я не только не погибла, но даже особо не покалечилась, не считая ушибов, ссадин и сломанной руки. Я так никому и не рассказала причину случившегося, однако все ученицы быстро сами обо всем догадались. Лидия Михайловна начала еще больше демонстрировать свою заботу и тревогу за меня, потому и приказала учителям относиться ко мне как можно мягче. И так происходит до сих пор. Долгих три года я почти ни с кем не разговаривала по душам, почти полностью погрузившись в свой внутренний мир и свои страдания. До того самого дня, пока не встретила тебя.
С этими словами Инна подошла к Христине и посмотрела ей в глаза.
- Теперь ты все знаешь, милая, обо всех моих пороках... И я выдержу любое твое решение. Если ты тоже уйдешь или не захочешь больше меня знать, то я пойму и приму это. Только прошу, ответь прямо сейчас. Ты ведь уйдешь, покинешь меня, верно?
Ларская стояла, смотря строго прямо, отчего снова сделалась похожей на статую. Было видно, что отказ Христины она примет, но это ее душевно убьет окончательно. Возможно, именно по этой причине, а может быть и по другой мадемуазель Нильссен, не помня себя, внезапно выкрикнула в слезах: "Нет, я никуда не уйду и никогда тебя не брошу, Инна! Ты достойна лучшего, что есть в этом мире! А что может быть лучше того, когда ты любишь и любима?! И пускай это и неправильно, но я тебя не оставлю. Никогда. Клянусь."
Несколько секунд Ларская стояла молча, разве что начав слегка шататься. И только потом она прошептала: "Если меня не обманывает мой слух... Господи!", после чего заплакала и раскрыла объятия для своей новой и преданной подруги. Христина, не помня себя, бросилась в них.
Глава 15
Можно только вообразить неприятное удивление и разочарование, которое охватило злосчастную троицу завистниц, когда они увидели, что Христина и Инна вернулись в дортуар, снова держась за руки и улыбаясь. Это значило, что и на этот раз их план не удался.
Встретившись взглядом с ненавистными сплетницами, Ларская твердо, но уже спокойно сказала: "Мстить за то, что вы сделали, я не стану. Благодарите Христину, лишь она одна сподвигла меня на такое решение. Однако впредь я не желаю с вами как-либо контактировать. Ни с кем. Я не могу запретить вам присутствовать на премьере моей пьесы в качестве зрительниц, но запомните: еще раз случится что-то подобное сегодняшнему дневному происшествию, и..."
Прервавшись на полуслове, Инна угрожающе посмотрела на своих соседок, после чего отправилась к себе за ширму. Христина последовала ее примеру и тоже ушла спать. Но трем подругам в эту ночь сон никак не шел. Они то и дело шептались между собой, думая, что же теперь делать дальше.
- Как же так, Софочка, как же так получилось? Ты ведь была уверена, что наша шведка-святоша сразу же бросит Инну, когда узнает о ее прошлых поступках. А вон как все случилось на деле...
- Молчи, Клементьева, и так тошно! А тут еще ты со своими завываниями лезешь! Все могут ошибаться, и я не являюсь исключением. Видимо, наш план был чересчур примитивен, таким Ларскую не возьмешь. Она как медведь матерый, ну а мы как молодые охотники, которым только уток и стрелять... (негромко) Хотя... А что, это мысль...
- Ну что? Что ты нового придумала, Софочка?! Говори же, не томи! - от волнения у Лили волосы на голове встали чуть ли не дыбом, а глаза раскрылись шире обычного.
- Прекрати хватать меня за рукав и вообще уйди отсюда, переберись на собственную кровать, хватит сидеть в моих ногах, точно бабка на поминках! Я еще точно ничего не знаю. Думаю только. Но некоторые идеи у меня уже появляются...
- А знаете что? - подала голос Ася. - Лично мне самой уже совсем все это не нравится, вот так! Что вы обе все никак не успокоитесь? У вас один раз не получилось опозорить Инну, второй не получилось, а вы все никак не сдаетесь, третьего поражения хотите! Неужели вам это не надоело? Оставьте вы их с Христиной наконец в покое!
- О, наша Асенька снова в смиренницы подалась, как это мило! - съязвила в ответ София. - Ты обещала быть с нами до конца, поэтому лучше не вмешивайся.
- Но конец уже был, вы проиграли. И я не желаю участвовать в ваших дальнейших пакостях и мерзостях.
- А тебя никто силком и не тянет, коли честная такая. - добавила Лиля. - Мы с Софочкой и сами разберемся. Ты должна лишь помалкивать, если не хочешь прослыть в наших глазах фискалкой, вот и все.
- Да пожалуйста! Все, я ложусь спать, хватит с меня ваших планов. - сказав это, Загорская легла в постель.
А вот Пермяковой и Клементьевой было совсем не до сна. Лиля то и дело пыталась узнать побольше о новом плане Софьи, однако та не торопилась его полностью раскрывать. Только спустя примерно полчаса девушка злорадно взглянула в сторону спящей Анастасии, после чего сказала: "Хоть наша честная Ася и не желает более принимать участие в деле по устранению Ларской, кое в чем она все же сможет помочь, сама того не осознавая. Точнее даже поможет не она, а ее старший брат..."
Лиля затряслась, как в лихорадке.
- Что? Ты это о чем, Соня? Что-то ты меня уже пугаешь... Те твои слова про устранения... они звучат как у тех революционеров, будь они неладны! И как здесь может помочь брат Аси?
Пермякова криво усмехнулась.
- Очень просто: он ведь молодой офицер, и это значит... Слушай, надо сделать так, чтобы Асенька уговорила его сыграть в той пьесе Инны одну из ролей. А все остальное уже предоставь мне.
- Подожди, я ничего не понимаю, причем здесь все та же несчастная пьеска? И зачем там должен участвовать брат Загорской?
- Я тебе позже все объясню, сама потом еще додумаю до конца... А сейчас спи, уже поздно.
Будучи не в силах перечить подруге, Лиля послушно отправилась к себе. Однако слова Софьи никак не выходили у нее из головы. Теперь Клементьевой было уже и самой тревожно: не слишком сообразительная, она все же поняла, что Пермякова на сей раз затеяла нечто действительно рискованное и опасное, возможно, даже страшное. Но спорить с ней маленькая трусишка не решилась бы никогда в жизни.
* * *
Спустя примерно неделю в институте начались подготовки к будущему спектаклю, и уже совсем скоро должны были состояться первые репетиции. Зрительный зал и сцену тщательно осматривали, поскольку планировалась сделать новый занавес и декорации, не говоря уже о менее значимых мелочах. Актеры тоже постепенно находились - Лидия Михайловна сдержала свое слово. Вот только роль главного антагониста Жоржа никого не прельщала, и все от нее отказывались под разными предлогами. Это не могло не злить Инну. Девушка то и дело ходила раздраженная, а во время первой репетиции то и дело срывалась и говорила всем подряд свои замечания, утверждая, что никто из присутствующих не может до конца прочувствовать свои роли и сыграть так, как это видит она сама. Даже Христина была вынуждена очень стараться. Однако Ларская по-прежнему оставалась на взводе.
- Ну что вы делаете, господин Маркин, разве в тексте так было сказано? Зачем вы настолько наиграно машете руками, вы же не фокусник из цирка в самом деле!
- Но мне казалось, что в той сцене так и положено...
- Ах, вам казалось, значит! А я вам говорю, что так нельзя делать, необходима реальность, настоящая драма, а не жалкий фарс, поймите это наконец! А вы, госпожа Строганова, вы-то куда пошли? Шаг должен быть быстрый, торопливый, а не как у принцессы из сказки! Вашу неповторимую красоту вы еще успеете явить миру, не сомневайтесь в этом!
Наблюдая тайком за происходящим, Пермякова и Клементьева качали головами.
- Как только те несчастные актеры могут терпеть подобные унижения? Иннка на них кричит, как на крепостных крестьян, ей-богу!
- А что ты думала? Сорокина им же потом денег заплатит, вдовое больше, чем они в обычном театре зарабатывают. Ради такого можно многое стерпеть.
- И все равно... Неправильно это.
- Ничего, недолго осталось... Ты договорилась уже с Асей?
- Да, я попросила ее прийти сюда, как только она сможет.
- Ну вот и хорошо...
Немного отстранившись от назойливой подруги Софья про себя подумала: "Если все получится, и Ася согласиться вовлечь в это дело своего корнетика... То все будет просто замечательно. И на этот раз ошибок точно не произойдет, как в свое время хотела и сама Инночка. Да, иногда для достижения цели необходимо пойти на самые крайние меры, самые радикальные... Но в то же время именно они являются наиболее действенными." В этот момент Пермякова снова посмотрела на нервничающую Ларскую. "Да, так действительно будет вернее... Командуй пока что, Иннуля, командуй, распоряжайся хоть целым институтом! Ты ведь еще не знаешь, что долго твое господство здесь не продлится..."
Глава 16
Наконец Загорская пришла. Едва взглянув на Софью, девушка спросила: "Так что тебе снова от меня нужно? Я ведь уже говорила, что не собираюсь участвовать в ваших с Лилей дальнейших кознях против Инны."
- Да не бойся, сейчас нам нужна уже не ты сама, а твой брат Алексей. Вот он-то нам придется как раз кстати...
- Подожди, я уже ничего не понимаю, причем здесь еще мой брат? - лицо Анастасии сделалось недоуменным.
- А при том, что... Знаешь, он даже не нам нужен, а самой Инночке. А то у нее он, все актеры уже собрались, а того, кто будет Жоржа играть, никак найти не могут. Никто, видите ли, за эту роль не берется. Вот я подумала, что Алеша как раз для нее подойдет.
Загорская вопросительно посмотрела на Пермякову, которой все же не удалось показаться полностью невозмутимой и скрыть коварное выражение лица.
- Что-то вы снова затеяли нечистое, я же вижу... По крайней мере, мне так кажется.
- Если кажется - перекреститься надо! - перебила Лиля. - И если ты нам не веришь, спроси у Самой и увидишь, что это правда: одного актера для той пьески как раз не хватает. А больше из взять неоткуда.
- Но помилуйте, Алеша же не актер, он военный, он в театре последний раз был года три назад! А вы хотите его на сцену выставить! Уж не для того ли, чтобы провалить представление и тем самым опозорить Ларскую, а?
- Да что ты, Асенька, может, мы и недолюбливаем Инну, но мы бы никогда не пошли на подобное. - ответила София с неприятной улыбкой. - Просто твой брат такой милый и красивый, мне кажется, что он идеально подойдет на роль Жоржа, пускай она и не положительная. Подумай сама, ты бы хотела видеть своего Алешу на сцене, да? Знаю, что хотела бы, не лги. Так что... Решай. Впрочем, заставлять тебя никто не станет, это твое дело. Только думай быстрее.
К сожалению, на этот раз Загорская вновь оказалась загнана своими "подругами" в тупик, и была вынуждена им уступить. Девушка написала письмо брату и попросила его на днях посетить их институт и предложить свою кандидатуру на роль в "Кровавых слезах". Будучи не в силах отказать любимой сестренке, Алексей сделал все, как было указано в письме. Лидия Михайловна была очень рада предложению Загорского и сама утвердила его на роль, даже не поинтересовавшись мнением Инны. Сама же Ларская, узнав об этом, не слишком обрадовалась, однако других кандидатур так и не было, а время на месте не стояло. Поэтому пришлось со всем согласиться и наконец начать репетиции в полном составе.
* * *
Дни перед премьерой пролетали быстро. Постепенно репетиции стали проходить успешнее, уже с меньшим числом ляпов и наигранностей, что весьма нравилось Инне. Теперь она уже выглядела вполне удовлетворенной, однако лишь Христина знала как на самом деле девушка переживает, ведь Ларская так боялась, что в знаменательный день случится нечто непредвиденное и неприятное. И как же она была близка к истине... Вот только не к той, из-за которой беспокоилась.
Оставшиеся две "заговорщицы", Софья и Лиля также не сидели сложа руки. Пермякова продолжала наблюдать тайком за репетициями, в особенности за финальной сценой - сценой гибели Владимира от руки Жоржа и плачущей потом Верочкой. Девушка даже не просто наблюдала - она смотрела уже во все глаза, почему-то время от времени ухмыляясь и потирая руки со словами: "Прекрасно... Лучше и быть не может, все в точности, как я планировала..." И как-то раз ее подслушала пронырливая Клементьева, которой наконец захотелось узнать истинный план лучшей подруги. Поначалу София отмахивалась от назойливой Лили, но затем все же решилась с ней поделиться своими намерениями. Только не здесь, у всех на виду, а уже ночью в умывальной, чтобы их никто не подслушал.
Казалось бы, задумка Пермяковой была лишена недостатков. Увы, недаром даже на Солнце есть пятна: когда ровно в полночь девушки встали с постелей и тихонько направилась из дортуара, их увидела так же уже не спавшая Ася. Поняв, что Соня и Лиля снова начнут замышлять что-то, она решила за ними проследить. По счастью, в ту ночь Эмма Людвиговна сама рано заснула, так что институткам никто не помешал. Сначала Пермякова и Клементьева зашли со свечой в умывальню, а затем следившая за ними Ася робко приблизилась к той же двери. Она так и не решилась туда зайти, ей хотелось узнать как можно больше о новом плане товарок, ведь девушка уже давно чувствовала: на этот раз все зашло слишком далеко. Поэтому необходимо приложить все усилия, чтобы предотвратить их нынешний замысел.
Загорская изо всех сил прислушивалась к шепоту подруг, однако ни одного слова Софьи так и не смогла толком разобрать - дверь была слишком толстой. Зато спустя некоторое время она расслышала голос, точнее даже сдавленный крик Лили: "Да ты что?! Ты что, с ума сошла? Софочка, да... Как же так... Так разве можно... Я, конечно, тоже не питаю к нашей выскочке нежных чувств, но чтобы... Это же грех, это так страшно... Ты ведь это не всерьез задумала, да?"
Кажется, в ответ Пермякова строго велела своей помощнице замолчать и не вопить на всю Ивановскую, а затем еще раз объяснила свой план. Ася снова почти ничего не разобрала из ее слов, кроме фраз о том, что "Она сама на это напросилась, вспомни. Мечтала о таком еще в те годы." и "Ты должна будешь мне помочь, я сама не справлюсь, ты более проворная и незаметная, это я давно знаю. Ну, Лиль, что тебе стоит? Просто в перерыве прокрадись туда и поменяй, что в этом сложного? Тот армейский дурень даже и не заметит ничего, он по привычке возьмет и..."
Клементьева начала вновь что-то возражать своими тоненьким писклявым голоском, уже с примесью слез, но София явно была непреклонна. Услышав слова "Помни, мы заодно до конца, и если я утону, то утащу тебя за собой...", Анастасия поняла, что сейчас Лиля как обычно согласится, и они покинут умывальню, поэтому мигом ринулась в спальню. Она так толком ничего и не поняла из слов обеих девушек, однако про себя решила, что на утро постарается выведать у них побольше и, если получится, предупредит обо всем Инну. С такими мыслями Загорская заснула.
Сама же несчастная и безвольная Лиля еще очень долго не могла уснуть после того, как Соня ей поведала весь свой план, который был поистине чудовищен. Уже не восхищаясь, а ужасаясь идеям подруги, девушка шептала "Господи, не доведи все до греха! Не доведи до греха! Свят, свят, свят!" После этого Клементьева начала размышлять о том, что ей теперь делать, и в итоге решила: "Так как назад мне пути уже нет и нужно идти до конца, то... Нет, я все равно не хочу в этом быть замешенной, не хочу и не буду! Я действительно проберусь туда и сделаю все, как велела Софочка, но только... Я не допущу того, что она хочет. Ведь это же ужас, это такое варварство... Вы только подумайте: убить человека прямо на сцене во время спектакля! Нет, нет, это слишком. Поэтому я должна что-то предпринять."
Глава 17
К сожалению, ни Лиля, ни Ася так и не смогли ничего сделать вплоть до самого дня премьеры "Кровавых слез". Загорская честно пыталась за это время поговорить с Инной и узнать что-либо еще о плане Софьи, но все ее попытки оказались тщетны: Ларская была слишком занята грядущим представлением и потому совершенно не желала отвлекаться на разговоры, а Пермякова и Клементьева больше по ночам ничего не обсуждали. Ася ведь не знала, что теперь они обмениваются только небольшими записками - Соня как-то решила, что это будет надежнее.
А сам спектакль был уже почти совершенен: последние репетиции проходили гладко, генеральная же и вовсе прошла на "ура". Теперь даже сама Ася была рада, что в пьесе принимает участие ее брат, ведь она так и не поняла истинного значения слов Софии об "армейском дурне". Более того, поскольку ничего страшного за это время так и не произошло, девушке и вовсе стало казаться, что разговор ее бывших подруг ничего толком не значил. Если бы она поняла, насколько ошибается...
* * *
Так или иначе, знаменательный день наконец-то настал. Для того, чтобы посмотреть премьеру пьесы Ларской в институт прибыло достаточно много народу, в особенности родственники учениц выпускного класса и их друзья. И несмотря на то, что большее их число придерживалось весьма консервативных взглядов, все они с нетерпением ждали начала спектакля. Зрительный зал института очень скоро был полон, те девушки, которые не принимали участие в постановке, тоже заняла свои кресла. Все, кроме троих.
Ася все еще общалась со своими братом за кулисами, желая ему удачи. На прощание девушка легонько поцеловала его в щеку и сказала: "Обещай мне, что сыграешь свою роль достойно, нашим родителям это понравится." Тот кивнул и ответил с улыбкой: "Все будет хорошо. А сейчас иди, мне еще готовиться нужно."
После ухода сестры Алексей еще раз прокрутил в голове все свои реплики и действия. "Самое главное - ничего не забыть и перед последним действием, вернувшись сюда, взять тот реквизитный револьвер... Черт, не перепутать бы его со своими собственным - хорошо, что я его в форме оставил. А то такое бы могло случиться..."
Сам того не зная, Загорский словно привел доказательство фразе о том, что мысли человека материальны. Как раз в это время Софья и Лиля еще раз обговаривали исполнение наиболее сложной части их плана. В отличие от решительной и непреклонной Пермяковой Клементьева выглядела очень бледной и осунувшейся, ей явно не хотелось делать то, что велела София. Однако выбора у девушки уже не было.
Дав подруге последние указания, Соня поинтересовалась, все ли та запомнила. Лиля молча кивнула, чувствуя себе безвольным ничтожеством. Пермякова еще раз сказала ей "Не забудь все успеть в перерывах между действиями", после чего отправилась занимать свое место в зале. Спектакль должен был вот-вот начаться.
Перед самым началом первого действия Христина тоже внезапно ощутила в душе тревогу. Сперва та была едва заметной, однако со временем все больше усиливалась. Словно какой-то внутренний голос говорил девушке: "Эта пьеса ничего хорошего не судит ни тебе, ни Инне. Откажись играть, пока не поздно." Но мадемуазель Нильссен была не в состоянии подвести свою лучшую подругу, для которой ее творение так много значило, как и этот спектакль. Поэтому девушка все списала на волнение перед первым выходом на сцену и постаралась выбросить все тревожные мысли из своей головы. Вот уже поднялся занавес и наступил ее выход. Собрав все свое мужество и поправив наряд, Христина отправилась играть. Представление началось.
* * *
Сначала все шло, как нельзя лучше, безо всяких ошибок, заминок и прочих непредвиденных ситуаций. Актеры старательно исполняли свои роли, практически полностью вживаясь в героев постановки. И даже Христина через полчаса спектакля окончательно перестала волноваться, видя как радуется Инна - это можно было заметить по ее торжествующему блеску в глазах, хотя девушка и старательно скрывала улыбку, передавая лишь эмоции своего героя. Эта пьеса действительно хранила в себе часть души Ларской - неоднозначной, противоречивой, непонятой и... Необыкновенной. Поистине гениальной.
Время летело незаметно, и уже совсем скоро наступил тот самый перерыв между действиями, когда на сцене менялись декорации и все прочее. Именно сейчас бедненькая Лиля побледнела еще больше чем прежде и на ватных ногах юркнула за кулисы в гримерную Алексея. Ей повезло: она очень быстро смогла найти реквизитный револьвер, который мало чем отличался от настоящего, находившегося в вещах Загорского. По плану Софьи Лиля должна была всего лишь поменять оба револьвера местами, так, чтобы во время последнего действия Алексей убил Инну не только на сцене, но и в действительности, что потом, вероятно, сочтут случайностью. А даже если и нет, дело уже будет завершено. Однако не злая в душе Клементьева не желала подобного исхода и гибели Инны, поэтому решила быстро разрядить настоящий револьвер, чтобы никто не смог пострадать. Вот только она совсем не знала как это делается...
Несколько минут Лиля возилась с оружием, стараясь, чтобы ее руки не дрожали. Но все было напрасно. Внезапно рядом послышались шаги, и испуганная девушка была вынуждена поспешно скрыться. Ее намерения предотвратить худшее так и не осуществились... Лиля вернулась в зал с совершенно убитым видом, мысленно прося Бога, чтобы все обошлось. Больше она уже ничего не могла сделать.
Вот и настало последнее действие - напряжение в зале сделалось уже нешуточным, никто из зрителей не мог оторвать глаз от происходящего на сцене. Актеры, видя это, еще больше воодушевлялись. Окончательно осмелев, Христина говорила одну из своих последних больших реплик, в которой признавалась в любви Владимиру, а значит и... Самой Инне. Та же, в свою очередь, клялась никогда не покидать свою Музу и всегда хранить ей верность. И в этот момент как раз появился Алексей-Жорж.
С презрительным выражением лица он посмотрел на несчастных возлюбленных, произнес несколько своих отрывистых и едких фраз, а затем достал револьвер. Как и положено по сценарию, Инна загородила собой Христину, шепча ей: "Ты ничего не бойся, это быстро произойдет...", а затем... Раздался выстрел.
Кто-то в зале громко ахнул - похоже, одна из присутствующих там дам упала в обморок. Затем послышался шепот: "Да, как будто по-настоящему стрельнули, до чего театр в институте дошел, а!" В это время на сцене начало происходить нечто странное: Инна внезапно пошатнулась, схватившись за левое плечо, после чего начала оседать вниз, а затем упала на руки Христины. Да, по сценарию, практически так и должно было быть, сейчас вышло даже еще лучше, чем на репетициях, вот только... Мадемуазель Нильсен быстро увидела, как лицо ее подруги исказила гримаса боли, а под жилетом начало расплываться темное пятно. "Нет, этого не может быть, она ведь не..."
В этот самый момент на весь зал раздался пронзительный и истерический вопль: "Да помогите же вы наконец! Неужели вы не видите, что Инна сейчас умирает по-настоящему?!" Обернувшись в сторону, откуда этот крик донесся, все увидели несчастную Лилю, бьющуюся в припадке на руках тоже испуганной и шокированной Софьи. А в ту же минуту закричал и Загорский: "Нет, Боже, это правда! Я сейчас в нее выстрелил в действительности!"
Глава 18
В зале началась невообразимая паника, быстро перешедшая в какой-то сплошной сумбур. Кто-то тоже закричал, завизжал, где-то раздался вопль: "Помогите! Убивают!" Из-за суматохи никто поначалу и не додумался оказать хоть какую-то помощь действительно пострадавшей Инне, которая сейчас истекала кровью на руках Христины. Юная шведка застыла в ужасе и отчаянии. Когда она попыталась приподнять немного подругу и случайно почувствовала на своих руках теплую и неприятную жидкость, касаясь плеча Инны, то ей показалось, что все вокруг застыло. В это же время Ларская, уже смертельно бледная, слабым голосом произнесла: "Ничего... Ты только... Всем скажи. Скажи, что я, что та пьеса..."
Не договорив, Инна побледнела еще больше и бессильно откинула голову назад. Казалось, девушка уже была бездыханна. Потрясенный случившимся Алексей по-прежнему стоял рядом тоже с бледным как плотно лицом. Злополучный револьвер давно уже выпал из его дрожащих рук, а он лишь повторял, как заведенный: "Господи, что я наделал... Меня же за такое... Точно разжалуют, а то и вовсе... Расстрел будет."
Наконец Христина заметила, как к ним с Инной кто-то подбегает, хватает ее за локти и куда-то силой тащит, подальше от тела поэтессы. Уже почти не осознавая действительность, мадемуазель Нильссен чуть слышно проговорила: "Нет, не надо, я должна быть с ней, Инна..." Затем Христине почувствовала сильное головокружение и слабость, после чего медленно начала проваливаться в разверзшуюся под ногами черную бездну...
* * *
Когда Христина снова смогла открыть глаза, то увидела рядом с собой взволнованное до крайности лицо Лидии Михайловны - казалось, за несколько часов начальница приюта состарилась на десять лет. Рядом также была рыдающая Ася, чуть поодаль другие учителя и еще какие-то люди. С трудом вспоминая что произошло, мадемуазель Нильссен внезапно резко поднялась с кресла, где прежде полусидела-полулежала, и сказала торопливым, но прерывающимся голосом: "Инна... Что с ней? Неужели она?.. Я должна ее увидеть."
- Тише, тише, милая, тебе нельзя сейчас волноваться, у тебя и так недавно припадок случился. - постаралась успокоить девушки госпожа Сорокина.
- Но мне необходимо ее увидеть, мне нужно знать... Она ведь... Не умерла? Она ведь не могла, нет...
- Не бойся, твоя подруга жива и находится сейчас в лазарете, ее рана не так опасна, как можно было бы ожидать, повезло, что сквозная оказалась... (вытирая выступившие на глазах слезы) Да, все-таки наша Инна счастливица, два раза ускользала от смерти... Храни ее Господь!
Немного успокоившись от слов начальницы, Христина спросила, когда ей можно будет навестить Ларскую. Та ответила, что пока Инне нужен покой, это будет для нее важнее всяких лекарств, так что они смогут увидеться лишь через пару дней, когда Инне будет немного лучше. Христина кивнула головой и подошла уже к плачущей Асе, слегка коснувшись ее руки и пытаясь немного утешить.
- Нет, ты не понимаешь, ты ничего не понимаешь... - сквозь слезы ответила Загорская. - Мой брат... Алеша... Он сейчас внизу с полицейскими разговаривает, его могут вообще скоро в участок забрать, а потом... Боже, вдруг его теперь в тюрьму посадят! Если в полиции решат, что он это сделал намеренно, то... Какой ужас! Мой брат, мой бедный братишка... Наших родителей это убьет. Господи...
- Прошу, Ася, перестань так убиваться, не надо.
- Тебе легко говорить, сама ведь не пострадала! А что теперь ждет нашу семью?
- Послушай, там в полиции со всем разберутся, я уверена, что они поймут, что здесь кроется какой-то подвох, вспомни реакцию Лили в момент выстрела...
Загорская вмиг преобразилась и вытерла слезы.
- А ведь и правда, как же сама могла забыть... Я помню ту истерику Клементьевой и испуганное лицо Пермяковой. Значит, они имеют к этому делу какое-то отношение...
Внезапно девушка побледнела и прошептала с широко раскрытыми от ужаса глазами: "Так вот о чем они тогда говорили... Я должна все сообщить, это спасет Алексея..." С этими словами Ася бросилась прочь из комнаты. Христина же тоже вскоре ушла к себе в дортуар, однако на полпути внезапно развернулась и направилась в сторону лазарета. Ей повезло: сейчас там никого не было и никто ее не заметил. То отделение, где лежала Инна, Христина быстро отыскала.
Осторожно войдя, мадемуазель Нильссен с состраданием взглянула на спящую Инну, на ее все еще бледное лицо и бескровные губы. как же сильно в этот момент ее что-то кольнуло в сердце! С трудом сдерживая слезы, молодая шведка подошла ближе и, склонившись, над Инной, прошептала: "Прости меня..."
- За что? - внезапно послышался вопрос. В тот же момент Ларская пошевелилась и открыла глаза, глядя на Инну своим привычным, хотя и более смягченным взглядом. От удивления Христина немного растерялась.
- Так ты... Ты уже давно не спишь?
- Достаточно, просто не хотела ни с кем говорить и видеть все те встревоженные лица. Я хорошо умею притворяться, научилась этому еще тогда, три года назад.
- А... Как ты себя чувствуешь?
- Конечно, не слишком хорошо, рука болит, и в ближайший месяц мне придется ходить с ней на перевязи, когда мне позволят встать... Хорошо еще, что она левая, а то бы я не могла писать... А ты знаешь, вот это-то меня точно убьет!
Инна говорила все еще слабоватым голосом, однако в нем уже был слышен скрытый смех. А когда поэтесса еще и улыбнулась, Христина сама засмеялась со слезами на глазах и бросилась к подруге, целуя ее и благодаря Бога за спасение Инны. Сперва Ларская немного засмущалась такому проявлению чувств, однако затем сказала: "Знаешь, Христина, я ни о чем не жалею, ведь теперь наконец-то сбылось мое обещание, данное еще Нике... Пускай и не совсем точно. А те слова Володи в пьесе, обращенные к тебе, были и моими словами тоже. Я... Я люблю тебя, Христина. Больше всех на этом свете."
Сказав долгожданное признание, Ларская замолчала, ожидая ответа Нины. Некоторое время та тоже словно замерла, однако затем произнесла, точно выдохнув: "И я тебя люблю, милая. Теперь мы никогда не расстанемся с тобой, если ты этого хочешь." С этими словами девушки обнялись, осторожно вытирая друг другу слезы и улыбаясь. Такими счастливыми они не были прежде еще никогда.
Эпилог
Худшие опасения действительно не подтвердились: Алексея оправдали и отпустили, с учетом того, что настоящие виновные нашлись и во всем признались. Да, Лиля и Софья действительно не смогли молчать, когда поняли ЧТО чуть было не натворили. Во время допроса обычно сдержанная Пермякова даже расплакалась, точно подражая Лиле, которая чуть ли не упала прокурору в ноги, истово каясь в совершенном. Клементьева всегда была практически фанатичкой, а после случившегося и вовсе решила уйти в монастырь, чтобы замаливать свой грех. Софья на подобное не пошла, однако из института была, конечно же, исключена, теперь ей предстояло действительно самостоятельно устраивать свою жизнь - родители отказались впредь обеспечивать дочь-преступницу.
В жизни же Инны и Христины все более-менее налаживалось: Ларская достаточно быстро пошла на поправку, и уже к весне ходила без перевязи на руке. За это время девушки еще больше сблизились, Инна писала своей подруге стихи, делала в альбом рисунки, а та, в свою очередь, дала обещание бережно их хранить.
* * *
Приближался день выпуска: вишни и яблони в округе уже были покрыты белоснежными цветками, почти такими же, как и парадные платья воспитанниц старшего класса, ведь белый - это символ чистоты и невинности - именно такими молодые девушки должны были вступать во взрослую жизнь. Даже Инна в этот раз согласилась надеть парадное платье и получше расчесать свои волосы - на торжественной церемонии все должно быть по правилам. А поскольку они с Христиной были лучшими ученицами, сама госпожа Сорокина должна была вручить им особый шифр, как знак отличия. И вот уже совсем скоро все должно было начаться...
В ожидании приглашения войти в парадный зал института, воспитанницы чувствовали себя как на иголках, это касалось даже Инны, которая внезапно быстро отошла к окну, отвернувшись от всех. Когда к ней подошла Христина и спросила что случилось, девушка лишь негромко произнесла: "Прежде я, наверное, действительно не ценила то, что для меня делала Лидия Михайловна. Однако теперь... Будем надеяться, она мне позволит жить так, как я сочту нужным, ведь я не планирую забрасывать свою творческую деятельность, я действительно хочу стать русской Жорж Санд."
На мгновение Христина задумалась, а затем ответила:
- Нет, русской Жорж Санд ты точно не станешь... (улыбаясь) Ты будешь еще лучше, милая! Поверь мне, с твоими талантами ты еще по-настоящему прославишься. И знаешь что? Я писала недавно своей опекунше, которая в свое время и поместила меня сюда, что хотела бы теперь, по достижению совершеннолетия, оставить ее и больше не обременять своим обществом. И это значит, что... Теперь мы всегда будем вместе, я останусь с тобой. Правда, это чудесно?
Услышав эти слова, Ларская замолчала, а затем медленно повернула к Христине свое лицо. На этот раз оно выражало настоящее счастье и благоговение, ни о каком холоде и резкости уже не могло быть и речи.
- Христина, ты... Ты святая, ты ангел... Да, да, ты мой ангел, ты послана мне Небом! - с последним словом Инна обняла подругу, нежно целуя ее волнистые волосы. - Как же я тебя люблю! И теперь, волей Провидения, нас ничто не разлучит!
Молодая шведка лишь кивнула в ответ. Как раз в это время раздался звонок, и преисполненная достоинства Эмма Людвиговна сообщила, что совсем скоро должна начаться церемония. Встав в пару, девушки продолжали смотреть друг на друга с нежной и трепетной радостью, той, которой невозможно подобрать замену.
- Все-таки я действительно сейчас совершенно счастлива. - внезапно сказала Инна. Не только потому, что моя жизнь в стенах этой роскошной тюрьмы закончилась, и я встретила тебя, Христина, но и... Ты понимаешь, что еще? Нет? Мне ведь больше не придется носить эту ужасную форму с пелеринкой: сегодня днем так уж и быть, поношу этот белый тюль и... Как только вернусь в дом родителей, сразу в мужской костюм переоденусь! А ты пока оставайся в белом, я планирую написать о нас двоих стих еще сегодня, где будут строки о "белоснежном перышке, выпавшем из крыла ангела..."
Времени для дальнейших разговоров уже не было: как раз в этот момент тяжелые узорчатые двери открылись. Совсем скоро тридцать молодых девушек должны будут сделать свой первый шаг в новый этап жизненного пути. Каким именно он будет - неизвестно, но хочется верить, что для большинства он окажется счастливым. Ведь Поэт и Муза должны быть вместе счастливы, несмотря на неизбежно возникающие трудности. В этом и заключается основа настоящего Вдохновения...
Примечание: "Шифр" в данной ситуации золотой вензель в виде инициала императрицы Екатерины II, который носили на белом банте с золотыми полосками.
Проклятая пьеса
© Copyright: Екатерина Фантом, 2016
Свидетельство о публикации №216012001501
Свидетельство о публикации №216012001501
Рецензии