Муфтий глава первая

Муфтий!
Вот и окончилась наша учеба в институте, казалось пять лет, о, а как время быстро пролетело, словно игра в старой дворовой песочнице, под когда-то казавшимися огромными липами. Уже даже у закоренелых троечников, что до последнего сидят на задних партах, в надежде загипнотизировать доцентов на измор, отшумели прощальные сабантуи, и последующие, так называемые, опохмельные автошоки. Интересно мне было наблюдать за так называемыми проставлениями своих друзей, подмечая тот нехитрый факт, что масштаб праздника был больше у тех, кто мог грызть науку только на троечку, кому она давалась тяжело и кто временами совершенно одурев от истязания учебой, словно волосатый пес от жары, мечтал на фиг поджечь ту или иную кафедру. Хорошо помню, как это было со мной, еще на втором курсе, когда я ополоумев от теоремы «Кронекеля-Капеля», посыпал всех ученых проклятиями и в сердцах, о боже стыдно вспомнить, мечтал свалить в армию. «Вот», - думал я нервно барабаня пальцами по ненавистному мне учебнику и закусывая губу, - «мой отец, обычный рабочий, и что, хорошую жизнь себе живет, спокойную, от звонка до звонка,  а я?, я, нашел себе на бренное тело муку-мученическую, пытливые подкожные страдания. Да, хорошо, что робость моя юношеская, и видать ангел хранитель заставили меня тогда не делать резких поступков, а довериться течению и в очередной раз сыграть в рулетку, выбирая между двумя противоположностями, такими как пан или пропал. Здорово, что тогда мне повезло. Декан нашего факультета избирался в местную думу и предложил нам, олухам царя небесного, навострившим лыжи к зеленым человечкам в форме, поработать в его предвыборном штабе. Таким образом, в моей зачетке появилась удовлетворительная оценка по аналитической геометрии,  а в руках старый, отдающий нафталином первомайских демонстраций мегафон. Пиарщиков в те лихие годы не было, а вот желание выделиться у нашего декана было огромное, как цена у яйца Фаберже при дырявом бюджете. Одним словом декан наш не придумал ничего лучше как проводить свои агитки, рано по утрам, часов этак в семь, пока все еще тихо и мирно  нежатся под одеялом, целуя во сне свои фантазии. Придумано-сделано, и я стал, усердно работать своим раскатистым басом, плюя в магафон заранее отрепетированный текст. Один мог в целом квартале, рано утром донести до всех жителей весь тот огромный список заслуг, что есть у нашего декана. Правда чего я только не наслушался в свой адрес, сколько тухлых яиц, подгнивших яблок и пузырьков валокордина пролетело у меня над головой, не счесть. Однако наступало новое утро, видя меня, певчие птицы тут же замолкали, и новый микрорайон вновь погружался в такие нужные им детали биографии нашего будущего народного заседателя. Так за две недели я обкричал весь город Казань, зайдя в постель практически к каждому её жителю, разбавив их утренний кофе с яичницей пустым судачеством о безнравственности политики, начальства и новых порядков, не то что в прошлое время, агро-партийных разнарядок. В итоге, скворцы перестали плодиться, декан стал колоритным народным депутатом, а я получил карт-бланш на беспроблемную и неоднократную пересдачу любых своих неудовлетворительных результатов. Стал для многих преподавателей этакой птицей Феникс постоянно возрождающейся из пепла их пожаров. Так вот и дожил до диплома авиа-шаромыжника.
  Сейчас общежитие выпускало нас, своих птиц, в мир где только бог знает высшую правду и те углы на которых нам предстоит обтесывать свои знания, превращая их из ботанических в жизнеспособные. Помню как отгуляв все что только можно было отгулять, мы лежа на своих кроватях шалберничали в ожидании дня когда должна была закрыться дверь родной общаги за нами, за мной. Это было странное, какое-то похмельное состояние, утомленно-разбитое, словно внутри что-то менялось, заживала беспечная общажная потрепанность и нарождалось чувство моторчика. Все мои товарищи смотрели скучным взглядом то на залитый светом белый потолок, то на абажур лампы, качавшийся под слабым ветром, идущим с улицы через открытое окно. Слушали звуки доносившиеся с трамвайной остановки, улыбались, очевидно вспоминая тот или иной красочный эпизод из насыщенной событиями общажной жизни. Разговор у нас не клеелся. Отдельные фразы сказанные кем-то из друзей тут же растворялись в звуках нашего нового, вечно-спешащего мира, уже настырно бьющего нам в окно. Это были настораживающие звуки тормозов останавливающихся перед светофором машин, лязг трамвайных колесных пар на рельсовых стыках, ругань хабалистой продавщицы овощей, расположившейся у нас под окном и наверняка одетой в грязный фартук.
  -Ну что, - крикнул парень по кличке Финн, спрыгивая с кровати, и растерянно обводя взглядом присутствующих, - пойдем в мир тырить, объегоривать, и  умничать, как вон та продавщица или дело делать будем.
- Конечно, дело, - протяжно ответил Ильгам, подняв две свои руки к потолку. Он потянулся как кот спросонья и резким движением ладони шлепнул по стене, убив там белого альбиносного таракана.
- А раз дело, - бодро ответил Финн, - то и нечего тут лежать, кровать не мамка, супом не накормит. В общем, друзья, я пошел. Он прыжком одел свои ботинки, пошарил по карманам и подойдя к двери обернулся. – Давай те только ребята не пропадать. Я лично останусь здесь в Казане. Ты Лех куда.
 - Я в Москву.