Берегиня. Глава 3. Паганель

Глава 3. ПАГАНЕЛЬ
Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2016/01/19/229

- Санечка, а ты мою шапочку не подобрал? - спросила Ленка, деловито вычесывая снег из своей роскошной золотистой гривы. - А?

Санька почему-то не сумел ничего ответить. Рот вроде бы открывался, а звук не шёл.
- Ты чего, Санечка? - Ленка удивленно уставилась на него. - Язык проглотил?

Он наконец-то все понял: дурной сон кончился! Всё на своем месте! Ленка нашлась! Какая она все-таки красивая!..

Звук по-прежнему не шёл, но губам-то растянуться от уха до уха ничто не помешало. Хорошо-то как!.. Ленка живая!

На Ленку Санька мог глядеть часами. Настолько оглушительна была красота, роднившая её со знаменитой тёзкой из "Войны и мира"! Хотя как ещё подходить к таким категоричным понятиям... Червонец, весьма и весьма подкованный в столь трепетном вопросе, однажды то ли в шутку, то ли всерьёз развил целую теорию о взрывной силе женского обаяния. Одних представительниц прекрасного пола он сравнивал с фугасными снарядами, в клочья размётывающими выбранную цель. Других, составляющих по его мнению подавляющее большинство, - со снарядами осколочного действия с широчайшим радиусом поражения. Что же касается Ленкиной красоты, то она ассоциировалась у Червонца с кумулятивным снарядом, прожигающим любую броню.

Любую или не любую - это ещё как сказать... Потому что был момент, когда Паганелю померещилось, что решающий залп готовится именно в его сторону. Нет, действительно померещилось. И осталась от тех иллюзий только одна жутко смешная теперь фотокарточка...

А вот слоновью шкуру своего Пьера - Петрухи Безухова - Ленка прожгла разве что не навылет. И вообще, у близких друзей было очень серьёзное подозрение, что за десять лет Безуховы так и не выбрались из затянувшегося медового месяца. Ничем иным, по мнению многих, невозможно было объяснить неукоснительное участие Ленки в самых головоломных восхождениях мужа. Как и многозначительные взгляды, которыми эти два психа обмениваются  в не предназначенных для этого местах и ситуациях...

Но какое дело остальному миру до дыры в Петрухиной шкуре? Тем более, если от влюбленной женщины на весь этот мир веет  простым и добрым человеческим теплом, начисто лишенным  паскудного осколочно-фугасного эффекта? Саньку, кстати, в свое время именно такая постановка вопроса очень быстро привела в чувство...

***

- Молодой человек, кольцо! Вам куда?
Кто-то тронул Саньку за плечо и осторожно пошевелил. Он вздрогнул и открыл глаза.
- Лен?!.
- Кольцо! - вежливо, но настойчиво повторила женщина-кондуктор. - Вам здесь выходить?
Паганель кивнул. Поднялся, прошел к передней двери и спустился на перрончик.
- С наступающим! - крикнула ему вслед женщина.
Он обернулся и опять кивнул. С шипением закрылись двери. Ледяной ветер, вывернувшись из-за отъезжавшего автобуса, хлестанул поземкой в лицо. Санька зажмурился.
Дурной сон вовсе не окончился...

Пылевая лавинка - совсем пустяшная - ударила в спины уже спускавшейся с вершины команде, смахнув с крутого ледового склона две связки - Ленку с Пьером и Паганеля со Славяном. Паганель мало что сумел запомнить о тех трагических секундах, настолько неожиданно и быстротечно всё произошло. Легкий хлопок сзади... Предостерегающий окрик Витасика... Шипение - сначала вроде бы безобидное, а потом разом перешедшее в оглушающий свист... Белое месиво, в котором его колотило и кувыркало, с каждым мгновением стаскивая к скальному сбросу... Чей-то отчаянный крик: "Сашенька-а!!!"... И неожиданная опора под клювом ледоруба там, где вроде бы уже не за что было зацепиться... Рывок от натянувшейся веревки...

Не веря в спасение, он долго боялся пошевелиться и только фыркал и отплевывался от снежной пыли, забившей нос и горло. Потом, чуточку отлежавшись, закрепился, как мог, и пополз к оглоушенному Славяну.

Кто звал его - выяснить не удалось. Да он и не стал. И так всё было яс-но. В команде на такое обращение была способна только Ленка, но от неё удалось найти лишь кокетливую самовязаную шапочку. А Пьер исчез и вовсе бесследно. Неделя поисков ничего не дала. А потом сломалась погода и они сами еле-еле унесли ноги...

***

В эту зиму тропинка до избушки едва просматривалась в глубоком снегу. Ни Витасик, ни Славян, ни Червонец нынче вовсе не рвались из домашних стен. Наелись мужики свободы и романтики по самое "не могу"...

Паганель вполне понимал друзей. Шок, пережитый на Победе, самой роковой вершине советских альпинистов, залечить могло только время. И залечит, конечно. Просто слишком мало его прошло...

Пробираться в одиночку по занесенной тропе было непросто. И скорее всего - бессмысленно. Веры в то, что Наташка все-таки появится, у него почти не осталось. Просто пока не хватало решимости признать это. И потом... куда денешься от надежды, даже если не осталось веры? А от любви куда денешься?

Идёшь от автобусного кольца - ждёшь свежих следов на тропе. Сидишь в пустой избушке - ждешь шороха знакомых летучих шагов. Уходишь  - ждёшь, что вот-вот из-за ближайшего поворота навстречу покажется тоненькая фигурка, припорошенная снежком. Должна же она здесь появиться, в конце концов? Не может не появиться... Или новогодние сказки сбываются только в детстве?..


Боль зародилась под утро. Сначала Паганель подумал, что просто заныли ломаные минувшим летом рёбра. Перелёг поудобнее. Очаг боли сместился... То ли к сердцу, то ли под мышку... Или в пищеводе застряло что-то большое, острое и неповоротливое? Изжога? Непонятно...

Санька поднялся, зажёг свечу. Черпнул из котелка на печке тёплого чая. Осторожно глотнул раз, другой. Неприятное ощущение вроде бы улеглось... Он поворошил угли в печурке и бросил на них пару колотых полешек. Прикрыл дверцу и посидел несколько минут, бездумно вслушиваясь в потрескивание  занявшегося пламени. Еще раз глотнул чаю и прилёг, отвернувшись к  стене. Все было спокойно. Почудилось...

Второй приступ опять начался с заунывного ощущения неустроенности чего-то в организме. Незнакомая ноющая боль нарастала исподволь. А её пик, резанувший тело от ступней до висков, ошеломил. Так у него ещё не болело ничто и никогда! Санька затаил дыхание, мучительно пытаясь уловить, откуда исходят болевые залпы, пронизывающие всё его существо. Лоб был в испарине, сердце колотилось с сумасшедшей скоростью. А сознание плавало в вязком омуте гнетущего ожидания чего-то жуткого... 

И опять всё отступило. Паганель, медленно приходя в себя, лежал на топчанчике у печки. Ему теперь страшно было просто пошелохнуться. Боль будто бы затаилась. Свернулась в клубочек и ждет чего-то... Или ушла? Наверно ушла. Надо бы уснуть, пока не вернулась...

Не успел... Крохотный очаг боли, нудновато ворочавшийся где-то в грудине, стал  разрастаться, превращаясь в липкое мохнатое чудовище, впивающееся в тело цепкими беспощадными щупальцами. В сознание прорвался чей-то вопль, перекрывший колокольно звенящий в висках стук сердца. Потом всё куда-то пропало...

***

- Ну вот, более-менее... - Виталий стряхнул градусник.
- Сколько? - уточнил Червонец.
- Тридцать семь и шесть...
- Ну, даёшь! Это же...
- Смотря с чем сравнивать. У него же под сорок было вчера!
- Грипп?
- Не знаю, не знаю... На грипп не очень похоже... И хрипов нет. Разве что какая-нибудь экзотика? Но вряд ли... Откуда бы ей здесь взяться? Мне сначала показалось - аппендицит. Но и там все спокойно... Даже не знаю, что предположить. В город выберемся - надо его ко мне в клинику. Может кардиограмма что покажет...

Виталий осторожно прикрыл Саньку спальником и потянул Юрика в дальний уголок избушки, где у стола возился с ужином Славян. Первое, что по его мнению надо было сейчас Паганелю - хорошенько проспаться в тепле.

Червонец, не дождавшись Саньку к новогоднему столу и не застав его дома на следующий день, переполошил друзей и чуть ли не силком оторвал от телевизоров, по которым повторяли бессмертную "Иронию судьбы". Прихватив домашней снеди и бутылочку, они двинулись на Китайку, с удовольствием подкусывая сверхчувствительного приятеля. Тем более после того, как распознали на снегу Паганелевы следы сорок шестого размера. Ну захотелось человеку уединиться - так какие проблемы? Жаль, конечно, что так и не обозначилась Санькина дивчина. Но опять же, кто его знает, что там у них не сложилось? Молчит ведь... Может сам и дал от ворот поворот? Жаль, жаль... Девчоночка-то была славная! Но, как говорится: се-ля-ви...

Паганеля они застали без сознания в почти начисто выстуженной избушке. Похоже было, что провалялся он в таком состоянии с ночи: на углях в печурке уже начал оседать иней...

- Слышь, Витась... - Червонец необычно робко тронул товарища за плечо.
- А?
- Да я это... Ты погоди смеяться... Ну, в общем я у него поле посмотрел...
- Ну и?.. - Виталий иронически глянул на Юрика. Завиральные идеи Червонца насчет всякого рода телепатических чудес действительно веселили преуспевающего кардиолога. Во всяком случае - в интерпретации вечного студента-недоучки.

- Да пробит он весь как дуршлаг! - с внезапной горячностью выпалил Червонец. - Совсем нет поля! Летом-то от него на версту шкалило. У меня аж крышу срывало! А сейчас - голый Вася.
- Ну и что? - с прежней иронией повторил Виталий?
- А то, что высосали его. Почти начисто. Повампирил кто-то... - буркнул Юрик.
- И что прикажешь делать теперь?
- А вот что: помнишь, где можжевельник растет? Докопайся до него и пару веточек... Хотя нет, я сам. Ты же не знаешь как... А потом погуляйте со Славкой, чтобы мне не мешать.
- Ворожить будешь? - уже почти без иронии спросил Виталий.
- Порчу снимать. А в город выберемся - тащи его в свою клинику. С такими вещами не шутят.

***

Как ни странно, Паганель не разболелся. Непонятный приступ в новогоднюю ночь не дал почти никаких последствий. От пережитого осталась только ноющая боль в сердце да, стыдно сказать, спонтанная плаксивость, никак не уместные для здоровущего по всем объективным показателям кандидата в мастера спорта. Кардиограмма ничего тревожного не показала, а успокаивающие микстурки, прописанные Виталькиной супругой-невропатологиней, если и помогали, то очень уж незаметно.

Такая тягомутина продолжалась до лета. А между тем друзья, пережив наконец прошлогоднюю драму, уже вовсю изнуряли себя тренировками, готовясь к выезду на Памир. Санькино право на место в команде пока вслух никто не оспаривал. Даже Виталий, потихоньку превращавшийся в единоличного лидера, жечь мосты не торопился. По его мнению, Паганель мог бы оказаться небесполезным даже в столь прискорбном состоянии тела и духа. Не на стене, естественно, а в базовом лагере.

Червонец только мотал головой, когда слышал от Витасика подобные рассуждения. Он тоже, в пределах своих скромных эзотерических познаний, ничего не добился с налету. Порчи, как таковой, на Саньке не обнаружилось. А вот версия о чьем-то скрытом вампиризме казалась Юрику всё более и более правдоподобной. Но управиться с неведомым паразитом, беспардонно отсасывавшим жизненные силы Паганеля, Червонцу было просто не под силу. До поры до времени...

Как-то вечером, в самом конце весны, Юрик с ужасно таинственным видом заявился на квартиру к другу. Прикрикнув на вяло сопротивлявшегося Саньку, зажёг несколько свечей. Обошёл с одной из них все углы квартиры, что-то бормоча под нос... Поставил какие-то закорючки на листочках из обычной тетрадки, заставил Саньку расписаться... и наклеил эти "заговорённые бумажки" в углах. Потом поджег можжевеловую веточку... А закончив "камлать", безапелляционно заявил о намерении остаться ночевать. Мол, мало ли чего...

Волновался Юрик зря: ничего особенного за ночь не произошло. Санька спал как младенец. А проснувшись поутру, впервые после сумасшедшей новогодней ночи, потянулся, - и не почувствовал ставшей уже привычной тяжести в сердце. Осторожно поднялся, двинул телом туда-сюда, словно проверяя себя.
Тихо...

В степи, что далеко на юге сибирского края, в это утро не проснулась маленькая девочка. Ничего удивительного не произошло. Малышка родилась с тяжёлым пороком сердца. Удивительно другое - как она вообще прожила свои пять месяцев...

***

"Прости, моя ласточка, поющая так печально в высоком небе! Я больше ничего не смогла сделать для тебя, чернокрылая певунья...
Прости, моя ласточка, чей голосок  рвет на части мое старое сердце! Оно ничем не смогло помочь твоему...
Прости, моя ласточка, стригущая острыми крыльями степную траву и белые тучи синего неба! Шаманы не бывают всемогущими...
Прости, моя ласточка, свою неразумную мать! Она только хотела спасти твоего отца...
Прости её, моя ласточка! Она не знала, чем придется заплатить...
Не печалься, моя ласточка! Души шаманов не умирают. Ты ещё вернешься в этот мир. Только никто не знает - когда. И я не знаю...
Не улетай, моя ласточка! Подожди старую Айго. Мне осталось совсем немного...
Пой, моя ласточка..."

Немощь к Саньке больше не вернулась. Осталось только неясное чувство: то ли сожаления о чём-то, то ли ощущения вины - даже непонятно за что.

Но и это прошло в тот день, когда далеко в южной степи две маленькие птички начали кругами набирать высоту. Они поднимались всё выше, оставив под собой осиротевший летник последней шаманки древнего рода. Внизу остался и посёлок на берегу могучей реки, где в одной из квартир оцепенело сидела худенькая женщина, так недолго побывшая матерью.... И серебристый самолет, летящий в страну больших белых гор... И белые горы, чьи вечные снега почему-то так неодолимо манят к себе мятежные человеческие души...

А души умерших шаманов похожи на птиц. Так говорят. Мы не знаем, правда ли это. Не знаем, куда они улетают и не знаем, возвращаются ли оттуда в наш мир. Наверное, этого вообще никто не знает...

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2016/01/20/2393