Цветные сны

«Когда смерть схватит меня, чтобы опять
забросить в Горнило Пустоты, я пойду туда
вместе с этими огоньками»
Харуки Мураками, «Пинбол»

Очередная ночь. Пока бренное жирное тельце отдыхает на удобной кровати с ортопедическим матрасом, душа изучает задворки Вселенной. Я оказываюсь на втором этаже прекрасно известной школы. По коридору навстречу мне в обычной для местных манере плетется какой-то мужик.
- Эй, - окликаю я. – Здравствуйте! – чем черт не шутит, может, директор.
Однако, лицо его тупо и бесцельно, глаза тусклые, как и положено мертвецу. Надо же, наши души после смерти превращаются вот в это… Стыдно, стыдно, Бог!
- Чудовище, - смелею я, - куда прешь?
- Ыыы… - мужик продолжает движение по относительно прямой траектории.
- Ну окей, иди…
Мне же путь не ясен. Коридор безлюден, классы зияют открытыми дверями. Неожиданно раздается что-то похожее на звонок, и пространство бойко заполняется снующими туда-сюда полупрозрачными существами. Расталкивая их, ко мне приближается она, моя мертвая девочка. Девочка-жмурик. Выглядит  стремно. Обноски некогда красивого платья, размазанная тушь, волосы колтунами.
- Фу, фу, фу! Ты что-то опустилась… - констатирую я.
- Ну, знаешь ли, тут салонов красоты нет, да и с водой напряг.
Я оглядываюсь и, правда, не вижу нигде заветной вывески.
- Что ж…
- Так-то.
- Ты тут вообще как? – она взволнованно смотрит на меня.
- Тебя ждала. Пошли все тут покажу.
- Освоилась?
- Да нет же, зачем! Я же только так, на время. Я ведь живая. – От этой фразы все внутри обрывается. Когда я проснусь, то долго еще буду напрягать логику, чтобы доказать себе, что это неправда. Не может быть правдой.
- Пошли, - тянет она за руку, - тут скучновато.
Мы выходим на широкий абсолютно пустой школьный двор, преодолеваем ограду и заворачиваем в сомнительного вида лавчонку.
- Ща! – уверенно выдает спутница. Она исчезает внутри и появляется с бутылкой нечта. Тут где-то в заунывных небесах начинает играть музыка. Саундтрек, так сказать. Что-то из Diary of dreams.
- Отлично, - констатирует подружка. Напиток оказывается чем-то средним между лимонным блейзером и минералкой.
- Местное бухлишко.
Мы садимся на лавочку, пьем жидкость. Постепенно я замечаю, что с неба падают частицы, похожие на мелкий пепел… Сон начинает медленно таять, превращаясь в посредственное утречко. Душа без девайсов возвращается в жирненькое тело, а оно, в свою очередь, - в вертикальное положение. И вновь я просто прямоходящий примат, шестерёнка общества.
Пепельно-серый мир оставляет осадок, с которым трудно прожить день: никак не идут из головы пресное бухло и потухшие глаза девочки-жмурика…

Длинные, пепельно-серые или безысходно-черные, ночи-спруты, ночи-пауки… Проходят, как свадебный картеж, некогда любимые и близкие или далекие и неизвестные, но все  безусловно мертвые.
В одну из ночей я восседаю на небольшой чистой кухоньке. Стол, полностью отгораживающий окно, покрыт опрятной клеенкой. Тут же, в другом углу, тусит компания друзей. Они говорят о чем-то. Но я точно знаю, кто моя цель. Он сидит на табурете и меланхолично разглядывает происходящее. Подсаживаюсь, наливаю из бутылки жидкости, больше похожей на воду.
- Скучаешь?
- Нет. Посмотри на всех этих, - кивает в сторону компании. – Ненавижу их. И при том, про каждого знаю какой-нибудь грязный секрет.
За окном совершенно неожиданно проносится огромная тень – местная фауна.
- Меня тоже ненавидишь?
- Да про тебя даже секретов нет никаких, ты - вот, вся на поверхности.
- Спасибо.
Он смотри в сторону, но там уже никого нет, компания разошлась.
- Что ж, тебе пора… - кажется, грусть проглядывает в этих словах.
- Погоди! – громко и с отчаянием кричу я. – Мне как-то приснилось, что ты умер! А это значит, жить будешь долго-долго, - говорю быстро, тараторю.
- Пора… - добавляет он с нажимом.
…и я просыпаюсь с четким ощущением, что мы только что общались, как часто бывало раньше, всю ночь напролет.

В какой-то из бесконечных разов мы с девочкой-жмуриком бредем по длинной дороге. На улице темнеет, пейзаж становиться зловещим, но, почему-то, не страшно.
- Тут так всегда… - говорит она со знанием дела. Я запахиваю куртку и глубже прячусь в воротник.
- Замерзла что ли?
- Ну. Я ж живая!
- Эй, - возмущается она, - я, между прочим, тоже!
- Ничего подобного! Это только кажется. – Мне, правда, жаль, что приходится говорить подобное, но ее попытки казаться живой откровенно надоели. – Ты меня и такой устраиваешь.
- Ага. Но мне хочется, чтобы ты думала, что я живая. Ну, - она берет мою руку и водит по себе, - потрогай! Я настоящая!
Неохотно трогаю, мимоходом обращаю внимание на знакомую футболку и джинсы, на легкие босоножки в промозглый осенний вечер.
- Тебе не холодно?? – она надувается.
- Мы не чувствуем холода.
Мы выруливаем на посадочную площадку автовокзала.
- Та-ак, где-то должен быть автобус…
- Что-то мне не шибко хочется на нем ехать, - сомневаюсь я.
- Да не ссы, я так миллион раз делала!
- А какой конечный пункт?
Она выразительно смотрит на меня.
- Вот-вот. Мне туда не надо.
- Вылезешь по дороге.
Наконец находится автобус. Новенький серебристый, людей внутри почти нет.
- Стой у входа, - предупреждает девочка, - не садись, а то пропустишь остановку. – А сама уходит вглубь салона. Я с сожалением смотрю на нее: опять расставаться до очередной ночи.
- Тебе пора, - предупреждает водитель. Дверь открывается, и я внезапно оказываюсь в залитом солнцем дворе, под высоченными тополями, усыпающими все вокруг пухом. Играют дети, женщины на лавочках качают коляски… жизнь, такая вопиющая жизнь!..
Я закуриваю на ближайшей лавочке, тщетно пытаясь понять, куда делся серебристый икарус.

А эта ночь была волшебной. Так случается, когда встречаешь совершенно потрясающих людей, которых никогда не видел, но которые – совершенно точно – существуют.
Началось все в Санкт-Петербурге, вернее, на его глухой окраине. Я высовывалась из окна, тщетно пытаясь найти дом девочки-жмурика. Мне нужно в гости. Но взгляду предстала невнятная махина, полукирпичная, полудощатая. Что ж, сойдет… когда путешествуешь по мирам, учишься распознавать знаки. Здесь было совершенно очевидным то, что нужно зайти внутрь.
Длинная лестница вела вниз от окна, в которое я проникла. Ощущение что вот-вот произойдет странная, но предопределенная встреча, усиливалось. Темный потолок с лепниной, резные перила… На втором этаже чуть приоткрыта дверь, над ней – оленьи рога. Захожу.
- Разуйся в прихожей, - кричит мужской голос откуда-то. Снимаю кроссовки. Прохожу.
В единственной комнате, тускло освещенной и прибывающей в состоянии творческого беспорядка, сидит парень. Позвонки, выделяющиеся на фоне футболки, длинные волосы, перекинутые вперед. Он сосредоточенно рисует что-то на холсте, закрашенном черным.
- Садись, че.
- Да я это… случайно зашла, подумала, может, ты дома… - удивляюсь бессмысленности собственных слов.
- Дома, - соглашается он и смотрит на меня. Большие серо-зеленые глаза, волосы, падающие на лицо – удивительный персонаж.
- Дима, - тут я вообще охуела о того, что знаю имя незнакомца, - что ты рисуешь?
- Ворону, - показывает холст. На черном фоне устремилась ввысь белая ворона. – Белая, как все мы, - улыбается он и выжидательно смотрит на меня.
- Ой, что-то в сон клонит… - реально клонит. Прикладываюсь на диван, застеленный красным застиранным пледом.
- Вот давай не надо, а, - спокойно говорит новый (старый?) знакомый. – Поднимайся, - он приводит меня в вертикальное состояние. Что ж, пора идти…
Солнце светит в глаз, часы показывают 8:40. А я думаю: надо же! Встретила необычного человека. И, судя по четким ощущениям, живого. Значит, кто-то еще посещает эти задворки! Весь день я брожу, как в тумане, вспоминая мельчайшие детали образа странного художника: белую ворону на холсте, недружелюбный взгляд и пальцы, измазанные в краске.

Следующая ночь не желала наступать долго. Тяжелая, жаркая, она ворочалась с боку на бок, вздыхая шумами полусонного города. Я не могла уснуть, а когда, наконец, провалилась, увидела все тот же несуществующий питерский дом…
На сей раз мне предстояло точно найти девочку-жмурика. Пришлось старательно обшарить пространство вокруг дома и обходить квартиры, начиная с последнего, четвертого, этажа.
Знакомая дверь на втором была приоткрыта. Робко стучу – ни звука. Что ж… даже во сне слышно, как колотит сердце! По стене пробегает серый механический таракан, видно, как вращаются под его прозрачным панцирем шестеренки. Насекомое исчезает за косяком. Видимо, это мой белый кролик.
Коридор пуст. Вчерашняя комната с диваном – тоже. Дальше лишь сплошные шторы. Старательно шарю среди них и – о чудо! – нахожу маленькую дверку.
Зря.
Комната явно не предназначена для меня: на старинной кровати, в жутком хаосе простыней и подушек, девочка-жмурик занимается сексом с художником. Их тощие тела необычайно красивы и грациозны, полумрак придает действу мистики. Ее движения нежны, и я, кажись, вижу, как она заглядывает в глаза партнера. Впрочем, о нем того же сказать нельзя.
- Что ты здесь делаешь? – бросает она с гневом. – Если смерть, так что, личной жизни иметь нельзя? – поднимается, накидывает длинный шелковый халат. Красный с белыми лилиями – так в ее стиле, если честно. – Какого хрена?! Тебе тут что, намазано?
Сон, сон - искаженная реальность… Я просто улыбаюсь и начинаю медленно раздеваться, избавляюсь от блеклого свитера, узкой юбки, дефилирую к кровати в одном белье, ложусь. Мой поступок не нарушает спокойствия Димы, он лишь еле заметно улыбается. Мы обе ложимся к нему на руки.
- Бред, да? – шепчет девочка.
- Бред, - соглашаюсь я. Она нежно гладит меня по руке, мы начинаем страстно целоваться к пущему удовольствию третьего участника…

Что за муть?! – первое, что пришло в голову утром. Безумный сон о безумных поступках – и с ним надо жить целый день.  Муть, муть, муть и стыдно, стыдно, стыдно. Они это что-то из области святого, с ними такое нельзя. Решаю, что пора заканчивать. Следующая ночь станет последней в этой цепи бреда.
Устраиваясь поудобнее на кровати, стараюсь позвать их. Их обоих. Постепенно темная комната сменяется развалинами. Жутковатое здание, внутри которого я нахожусь, наверняка заброшено. Но здесь безопасно. Безопаснее, чем снаружи.
- Эй, - оборачиваюсь – сидит. Такой же, как обычно, но в нетипичной позе, на корточках. – Сможешь достать героин?
- Героин? Зачем он тебе здесь?
- Помнишь, - улыбается, словно теплым воспоминаниям, - героин – это жидкое счастье. А здесь с ним проблемы.
Думаю.
- Эй!
- Ммм?
- Достань, и я уйду, - кивает.
- Ладно.
Проснулась в недоумении. Минут десять лежала, раздумывая, нужен ли их наркотик или настоящий, здешний. В итоге решила, что предоставить настоящий надежнее. Что ж… Зоню знакомой, которая живет в торчковом районе и корефанится, соответственно с барыгами.
- Привет!
- Привет, - явно удивлена моему звонку да еще и с утра. – Какими судьбами?
- Слушай, дело такое… мне нужен грамм героина.
Молчание. Потом бурное:
- Ты вообще в своем уме? Какой герыч, нахуй! Ты ж здохнешь!
- Не мне. Попросили.
Она успокаивается и обещает узнать. Через двадцать минут я уже перевожу деньги на неизвестный счет, после чего получаю четкие инструкции по поиску необходимого вещества. Заплатить пришлось дорого, ибо требовался лучший.
Дальше – веселее. Никто из знакомых не хочет ехать на кладбище по плохой погоде.
- Там, наверное, снегом все замело, - философствуют одни.
- Ой, еще б позже попросила! – негодуют другие.
- Ну давай как-нибудь потом, - канючат третьи.
- Сейчас, сейчас, надо сейчас! – гавкаю я, как собака, в равнодушный микрофон мобильника.
Наконец (видимо, это судьба), одна знакомая, практикующаяся в навыках вождения, соглашается прокатиться. Мы с ее парнем загружаемся в симпатичную голубую пиканту и молча едем на кладбище. Да-да, по неизвестной причине все молчат. Точнее, девушку нельзя отвлекать за рулем, а нам с парнем говорить особо не о чем. Зимние сумерки медленно переходили в темный вечер, когда мы въехали в ворота кладбища. Поплутав, нашли нужный ряд.
- Побудьте в машине, я сама сбегаю.
- Не испугаешься? – удивленно тоненьким голоском спрашивает водитель.
- Не, - скрываюсь за могилами.
Его последний приют я вижу издалека. Скромный, ограды нет, только металлический крест воткнут в землю. Плеваться охота, если честно. Это ж надо так бесславно сдохнуть, чтоб тебя еще и зарыли, как собаку.
- Привет, - сажусь на лавку. – Принесла кой-чего. – С этими словам начинаю подкапывать край холмика. Когда ямочка становится ощутимой, кладу пакетик с наркотой и зарываю. – Кайфуй на здоровье.

Приехав домой, сразу же, не раздеваясь, падаю в кровать. Сон забирает меня, как Смерть душу. На сей раз оказываюсь у забора с калиткой. Забор подозрительно напоминает кладбищенский, а калиточка по-сельски голубая. В руках – пресловутый пакетик. Откуда-то сверху слышу четкую инструкцию: зарой у калитки. Зарываю. Оборачиваюсь, чтобы уйти и вижу его.
- Спасибо.
- Да не за что
- Знаешь, - присаживается на пенек у забора, - ты ведь не знаешь, да, как оно было?
- Что? – падаю рядом.
- Последние дни.
- И знать не хочу.
- Надо. – Он хватает меня за руку, и какой-то водоворот показывает мне… нет, не картины из жизни, - хронику человеческого отчаяния.
- Зачем?! – выдираю руку. – Зачем мне это? Как мне теперь с этим жить?!
- Пройдет, - поднимается, опираясь ладонями о колени. Смотрит, улыбается. На душе становится тепло. Все же, мне будет его не хватать. Пусть даже и в таком виде.
- День рождения мой отмечай… - слышу я, уже прощаясь со сном.
- Отмечай день рождения, - само собой пробегает в голове.
- День рождения, - говорю я шепотом.
Что ж, один готов. Дело за девочкой-жмуриком.

- Волшебная была ночка, правда? – неживая подружка и я бредем по длинному холлу то ли вокзала, то ли торгового центра. На ней пуховик столетней давности, бледный макияж, волосы убраны под шапку. Видимо, она имеет в виду то развлечение с Димой. М-дэ… - А он, кстати, - продолжает она как ни  чем не бывало, - не наш – ваш.
- Живой что ли?
- Н-ну… - она стала спокойнее относится к факту своей смерти.
- Ты приоделась что ли? – перевожу тему.
- Ага. Зима же, холодно.
- Рождество, между прочим.
- Так вот я тебе и снюсь, - улыбается.
- Как ты думаешь, - я именно у нее прошу совета, - мне стоит переехать?
Впереди, на замерзших рельсах, стоит поезд явно неживого вида. Мне становится жутко. Так жутко, как становится от встречи с неизвестным. Четкое ощущение, что я на самом деле соприкасаюсь с их миром, вход в который очень близко.
- Не-не, - качает головой девочка-жмурик, забираясь в вагон, - сиди на жопе ровно.
Я проснулась с пересохшим горлом и долго не могла угомонить бешено бьющееся сердце. - Никуда не поеду… никуда, - шептала я в подушку, пока вновь не отрубилась.
На сей раз снилась какая-то адская дискотека. Потоки жидкости обрушивались на людей, танцующих под резкие скрежещущие звуки в темном ангаре. В толпе я разглядела ее. Она была пьяна и с бутылкой того самого местного пойла. Стены извивались, словно змеи, и пол под ней напоминал пространство Лобачевского. Рядом стоял Дима.
- Привет! – крикнула я, стараясь быть громче музыки. Он снисходительно кивнул. Всегда аккуратные черные волосы напоминали гнездо, которое бывает с утра. Из одежды на нем были лишь черные штаны, тощий голый торс торчал из них, как парафиновая свечка.
Девочка увивалась возле него и пила, пила… На ней был внушительный слой грима, и только под ним почему-то я заметила признаки разложения. Она вызывающе глянула на меня.
- Че, думаешь, ты лучше?
- Я ничего не думаю, - попыталась я сгладить ситуацию.
- Думаешь! – она начала наступать. Мы оказались в темной части ангара, в тишине. – Сука! – рявкнула она и вцепилась мне в волосы.
- А ну, отъебись! – я ткнула ее кулаком в живот.
- Да мне похеру, - она продолжала тянуть волосы. Кое-как извернувшись, я вырвалась.
- Ты чего, совсем охерела?! Мало того, что снишься каждый день да через день, мертвая мужиков кадришь, так еще и драться полезла?!
- Да! – она уперла руки в боки. – Мне похеру, нечего уже терять. А у тебя есть жизнь. Так нечестно.
- Нечестно?! – я плюхнулась на неизвестно откуда взявшуюся табуретку. – Нечестно, когда твой друг умирает  неизвестно почему! И когда хочется либо вместо него, либо вместе с ним. А он все, он тебя не спросил!
Она внимательнее посмотрела на меня.
- Это про меня сейчас, да?
- Да!
- Я дура, - опустила голову. – Так-то здесь нихера не лучше.
- Заметно.
Мы сидим и смотрим друг на друга.
- Я зря.
- Зря, - держу паузу. – Все равно я тебя люблю и помню.
- Разве не забудешь?
- Нет.
Пространство вместе с нами меняется. Вот мы уже две пятнадцатилетние девочки, сидящие на лавочке в конце августа. Завтра-послезавтра в школу.
- Блин, что они так долго! – говорит подружайка, имея ввиду двух других.
- Придут, - апатично замечаю я. Я только начала покуривать и спешу насладиться порцией никотина. Мы ничего не делаем, просто ждем, а жизнь, между тем, кажется совершенно волшебной. Где-то на фоне начинает играть «Девочка, живущая в сети…» Земфиры.

То, что это последняя наша встреча я поняла нутром. Все было совсем по-настоящему. В смысле, по-настоящему загробно. То самое серое небо, похожее на цементный, еще не выровненный потолок, воздух как будто наполняют частицы вулканического пепла. Абсолютная тишина. Деревья неподвижны, листья грязно-желтого цвета, ветерок больше смахивает на движения вентилятора. Странное ощущение: вроде бы снимают малобюджетный сериал и я – главная звезда…
- Так всегда… - говорит ее голос сзади. - Этого тут нет.
Я медленно, очень медленно оборачиваюсь: она стоит возле автобусной остановки, ровно такая, как в тот день: синие узкие джинсы, кожанка-косушка, высокая шпилька и маленькая розовая сумочка.
- Привет, - устало бросает она. – Наконец-то!
Вентиляторный ветер немного усиливается, сгущая пепел в воздухе…
- Почему ты опять мне снишься? Сколько это еще будет продолжаться?!
Потусторонность. Абсолютное и полное впечатление, что я там, с давно ушедшими, там, где быть не положено, и от этого ощущения тупика начинает сосать под ложечкой.
- Это репетиция, - садится на лавочку, шарится в сумочке. – Чтобы тебе было не страшно. И, вообще-то, я уже заколебалась ждать! – это уже претенциозно, одновременно прикуривая. Я плюхаюсь на лавку рядом.
- А можно тебя сначала обнять? – глаза светятся восторгом: уже нестрашно – и счастьем встречи.
- Валяй! – она настоящая! Совсем настоящая! Я обнимаю и обнимаю, боясь оторваться, а она держит руку с сигаретой на отлете и периодически затягивается через мое плечо. – Ну все, все хватит!
- Ты живая? Настоящая?
- Конечно нет! Как, ты себя спроси.
Встаю, прохожусь из одного конца павильончика в другой. Оказывается, на мне тоже вещи того дня: клетчатые красные облипушки, кеды, куртка из дермантина… надо же.
- А репетиция чего? – поворачиваюсь в ее сторону.
- Ну, знаешь, индейцы верили, что после смерти духи их предков превращаются в животных… - глубокомысленное начало. – Но нифига! После смерти, после особенной смерти, - ударение на «особенной», - приходится вот так вот торчать и ждать… знаешь, как скучно? – А ведь ее глаза уже ничего не выражают, они потухли, они словно подернуты пленкой пепла.
- Чего ждать?
- Тебя… - она успела снова закурить и выдыхает эти слова вместе с дымом. Выдыхает меня. – Радости только вот деревья да сигареты. Постоянно в сумке появляются!
- И долго тебе ждать еще? – спрашиваю в лоб.
- Не знаю, - грустнеет. – Наверное, это ад. Мой персональный. – Смотрит вдаль.
- Просто зря ты так, - я снова подхожу и обнимаю. Не верится, не верится до последней секунды, что это правда она, и что все происходит на самом деле. – Не надо было.
Сквозь мои руки она смотрит вверх, ищет взглядом взгляд.
- До сих пор не простила?
- До сих пор не поняла.
Вдалеке раздается шум мотора. К остановке подъезжает желтый автобус, маршрут №8, единственный, который ходит на этой остановке. Девочка резко вырывается из объятий, спешит к нему.
- Конечная? – немного запинаясь, спрашивает она.
- Нет, - доносится голос из салона. – Едем по маршруту.
Девочка поворачивается ко мне, в глазах стоят слезы.
- Спасибо – говорит она с болью, и я понимаю, что в этой жизни вижу ее последний раз.
Она входит в салон, и двери захлопываются. Выдав залп черного дыма, автобус отъезжает. Я смотрю ему вслед и лишь минутой позже понимаю, что в тот момент, когда она заходила, кто-то вышел из автобуса. Оборачиваюсь. Рядом стоит Дима.