Времена не выбирают. Освобождение. Волков

   Фронт неумолимо приближался и напряжение росло. Никому не хотелось вот так, за здорово живешь, умереть на пороге освобождения. Ходили разные слухи, одни страшнее других, но что на самом деле случится, никто не знал. В стороне Ашаффенбурга доносилась канонада, она то стихала, то разгоралась вновь. Наконец все стихло.
   Освобождение произошло незаметно, просто утром, выйдя из бараков, заметили отсутствие охраны, и всё. За колючкой ничего не происходило и несколько дней пленные просидели в ожидании. Затем приехала машина с американскими офицерами. Все кинулись радостно приветствовать прибывших, а они пытались сдержать натиск, влезли на машину и оттуда объяснили, что пока следует оставаться в лагере, прибудет кухня, продукты, медики для осмотра.
   Многие просились воевать, на фронт, но офицеры объяснили, что сначала нужно подкрепиться, вон как подтянулись животы. Подлечиться, а уж потом на фронт. Войны еще на всех хватит.
   Ну, что ж, это казалось логичным. Еще пару-тройку дней провели в ожидании, а затем их построили, не стадо же баранов, в колону по четыре и повели на погрузку, на недалекую станцию. Там разместили в вагонах – простых товарных теплушках, раздали питание, хлеб и консервы, и поезд тронулся в путь. За вагоном проплывала Германия, по которой двигались войска, техника, колоны пленных немцев, да еще небольшие городки, в которых поезд не останавливался.
   На советской стороне всех поместили в лагерь для перемещенных лиц, в городе Баутцене, а спустя полтора месяца снова поезд помчал их на Родину.
   Наутро Николай проснулся и понял, что поезд стоит. Как бывший железнодорожник он знал, что на станциях  должна быть кубовая с водой и хотел сходить за ней. Но, у открытой двери стояла группа бойцов с винтовками со штыками.
-Сколько стоим, браток? За водой сходить успею?
-Какой я тебе браток? Я на фронте воевал, а ты у фашиста подъедался!
-Ничего себе, подъедался, ты на меня посмотри, какой я толстый стал!
-Давай, отойди от двери! Не положено с вами разговаривать!
-Так я, как и ты, воевал! И партизанил!
-Всё, кончай агитацию, вас еще проверять перепроверять нужно, как вы воевали! Отойди, а то двери закрою.
   В вагоне все притихли. Вот, значит, как. Откармливать к Сталину в лагеря везут! Как были у немца заключенные, так теперь у Сталина посидим! Интересно, где ещё лучше окажется? Так, не выпуская на станциях, бывших пленных везли от Баутцена до Воркуты, а там, уже в сентябре, Николай получил направление в «Главснаблес». Всюду обращались как с заключенным, а в конце дали подписать бумагу и переправили дальше на север.
   «Главснаблес» принял не ласково. Прибывшим вручили инструмент и приказали строить бараки, а когда бараки смогли разместить весь контингент, комендант объявил, что с завтрашнего дня все получают делянки под вырубку из расчета шесть кубов на человека, бригада не выполнившая план с довольствия снимается. На все вопросы был один ответ, что они еще должны Родине доказать свою преданность ударным трудом. Вот и откормили…
    Одежонка была плохая, еда не лучше лагерной, попробуй в холодину валить лес. Многие бурчали недовольно, но что ты поделаешь? Для Родины они почти предатели, хоть настоящих предателей здесь тоже было много. Перспектива умереть маячила над лагерем, а кроме этой отдаленной перспективы ежедневно грызла обида за свое положение. Были рядом орденоносцы, Герои, и всем им нужно было доказывать свою преданность шестью кубами в день, при плохом питании, в шинелях еще довоенного покроя. Реальность смерти от измождения доводила до отчаяния. Но что сделаешь? Снова колючая проволока отделяла бывших советских граждан от нынешних.
   Николай попал в лазарет, организм не выдержал нагрузки, там немного пришел в себя. Персонал, набранный из местных, живущих за сто пятьдесят, двести километров, относился к лагерникам подозрительно. Все они были на одно лицо власовцы, полицаи и просто бандиты. Однажды, Николай нашел у своих нар какие-то бумажки и дождавшись прихода медсестры, передал ей. Она очень обрадовалась, поскольку от этих бумажек зависел её отпуск, а за их утрату могли серьезно наказать. Слово за словом, поведал Николай, как воевал на Финской, потом под Вязьмой, потом в партизанах.
-Напиши своим письмо!
-Нам не велено, письма нельзя писать. Мы и не заключенные и не свободные.
-Вам и приговора не было?
-Да, вот так, откармливать повезли, а вишь чем кончилось.
   С того времени медсестра подбрасывала ему то лук, то сахар, то еще чего-нибудь съестного. И даже когда Николай вернулся к работе, находила возможность кое-что подкинуть. С приятелем еще по Шталагу Николай решил, что зиму они вряд ли переживут. Надо спасаться, и спасение стало возможно через медсестру. Надо писать письмо, объяснить ситуацию, ведь не предатели какие, не власовцы. Так и сделали, составили письмо и подписали: «Москва. Кремль. Сталину».
Когда медсестра ехала в отпуск, уговорили взять письмо с собой, но бросить как можно дальше от лагеря. Так и случилось. И вот, как-то раз, вызывают их обоих к коменданту.
-Письмо писали?
Как ответить? Может с письмом случилось что-то не так, как думалось? Молчат.
-Если б знал, что письмо надумали писать, пристрелил бы лично. При попытке к бегству! Забирайте и уматывайте по живей!
Взяли бумаги, освобождающие из лагеря – дошло письмо таки! – что делать дальше?
-Давайте, давайте за колючку! И ни с кем не говорить! Останетесь надолго!
-Мы только в барак и на выход сразу.
-Какой барак! Или выходите сейчас, или я вас тут в пыль лагерную сотру!
Было жалко своих дневников, что писали в лагерях еще, но жизнь была дороже, пока выпускают надо выходить. Спустя сутки добрались до Воркуты, а там Николай поспешил в Порхово, и пути с приятелем разошлись на долгие годы.
Деревня встретила зимними холодами и голодом. Лидия обрадовалась его возвращению, заходилась угощать, а на утро завела разговор.
-Коля, ты сам посуди. Сейчас пока победа, все рады, и то друг на друга смотрят волком. А пройдет время, станут спрашивать, что и как, дознаются, что я сама тебя в плен отдала.
-Ну, то так вышло, время было такое.
-А, теперь время какое? А дознаются, меня в лагерь, как тебя, а дитятко твое сиротой останется.
Куда ни кинь, всюду клин! То корова жизнь подпортила, теперь вроде дождался, из лагеря вышел, так Лидию упечь могут. И как ни крути, житья нет, надо ехать туда, где тебя никто не знает, никому не навредишь. Наутро собрался и махнул на станцию. Сел в какой попало поезд и поехал куда глаза глядят.