Ворона Варенька

               

Луч солнца проскользнул в маленькое оконце чердака и упал на черные крылья спящей птицы,  засверкав разноцветными искрами.  Ворона подняла голову, спрятанную под крылом, открыла свои круглые глаза и посмотрела на маленький квадратный кусок чистого неба снаружи. Затем встала на лапы и расправила крылья, слегка помахивая ими, как будто пытаясь стряхнуть  искрящиеся солнечные пылинки. Она  подошла к окошечку и, вытянув шею, выглянула на улицу. Ей пришлось резко прикрыть любопытный глаз тонкой кожицей века, настолько были ярки лучи солнца, отраженные от снега.  «Зима-а, все еще Зима, - подумала она -   а так хочется лета!»
Это была необычная ворона. В юном возрасте  она «выпала» из круга своих сородичей, поэтому видела,  думала и делала  все несколько иначе, чем ее соплеменницы. Так уж случилось, что  первый опыт слета с родного гнезда оказался для нее неудачным – она повредила крыло и, как не заставляли ее суетившиеся вокруг родители, подняться вновь в воздух уже не смогла. Поняв это, ее родные занялись своими делами, вычеркнув неудачницу из своих забот. Поэтому «вступать в новую жизнь» ей пришлось в буквальном смысле этого слова.
 Мир внизу был не так романтичен, как ей казалось сверху  из тесного, но родного гнезда с пинающимися братьями и сестрами и хлопотливыми предками. Он был безграничен и полон опасности. Едва лишь она успела подумать  об этом, как ее оглушил звонкий лай. Черный спаниель  начал стремительно носиться вокруг нее, с каждым кругом оказываясь все ближе и ближе. Птица попыталась отскочить в сторону, стеля вывихнутое крыло по траве, но все напрасно. Оставалось только одно: сжаться в комок, так что все перышки встали дыбом, закрыть глаза и … Она так и сделала, при этом так широко открыла клюв, что пес оторопел, потеряв птицу за ее ртом. Раздался строгий голос, и спаниель послушно прижался к ногам хозяина. Но бедняжка не видела этого, так как от страха была не в силах ни открыть глаза, ни захлопнуть клюв. Через несколько секунд ворона почувствовала, как сухие прутья смыкаются около ее лап, свиваются  в  гнездо и.… Теплое гнездо  медленно поднимается в воздух. «Вот как вороны «возносятся на небеса!»- подумала она,  вспомнив окончание большинства маминых  сказок на ночь.
От страха птица долгое время была не в состоянии воспринимать мир вокруг нее. Еще бы, не каждый день ты попадаешь в мир иной! И пришла  в себя только когда, она ощутила под своими лапками твердую гладкую поверхность.  Не двигаясь и не размыкая глаз, она прислушивалась к незнакомым звукам. Так продолжалось несколько минут, а может и больше, пока несчастное создание  не рискнуло осмотреться. Она повернула голову к источнику звуков и немигающим круглым глазом замерла на фигуре человека, стоящего недалеко от нее. Высокий суховатый старик облокотился на кресло и хрипловатым голосом произнес: «Это – ворона». Упитанный рыжий кот, возлежащий на кресле, прослушал информацию, не поднимая головы. Затем,  небрежно пролизав языком вдоль лапы,  издал полный сарказма звук  «Мр-р-р», что на его кошачьем языке означало - «Все бабы – вороны!» и перенес процедуру облизывания на другую лапу.  «Это – Варенька», - продолжил дед. «Варенька, Манечка! Все они романтичны, пока не откроют свой рот», - продолжил свои философские размышления кот, лениво поднял голову и метнул зеленые искры глаз на застывшее чучело. «О, и вправду ворона!» - мяукнул кот  и ошарашенный выскочил из комнаты, демонстрируя оскорбленное достоинство.
На следующий день явился ветеринар Виталий,  большой с неизменной  улыбкой на  круглом лице и небольшим сундучком в руках, который обычно сопутствует всем выезжающим на вызовы медикам. Он сел в кресло, жалобно закряхтевшее под ним. Пока хозяин квартиры объяснял ему причину своего вызова, животины незаметно слиняли из комнаты. И произошло это вовсе не потому, что они боялись добродушного Вита, а просто из самосохранения и серого сундучка, от которого веяло неприятностями. Осталась в комнате лишь Варька по причине физического недуга, да еще потому, что  она просто не знала, куда бежать. Через секунду птица утонула в огромных руках врача. От страха она боялась шевельнуться и приготовилась ко всему самому худшему. Ворона чувствовала, как пальцы ощупывают ее крыло, резкая боль и…  Когда бедное создание вновь пришло в себя, крыло больше не волочилось, а было каким-то образом прикреплено к ее почти неосязаемому телу, и, самое главное - больше не болело. А сама она оказалась на прежнем месте.
Так началась жизнь Вареньки у старика. Со своего высокого постамента она могла  исподтишка наблюдать за членами своей новой семьи. Иерархия, по ее мнению, была такова: старик любил всех, спаниель Федор любил старика, а рыжий кот Василий любил себя и старика, но не показывал виду.  Вожаком и всеобщим предметом обожания был Дед. Высокий  худощавый с внимательными серыми глазами, которые излучали тепло, и мягким добрым голосом. Он одним своим присутствием делал квартиру теплым и уютным домом. В принципе он не был стариком. Мужчину слегка более шестидесяти трудно назвать стариком. Да к тому же  его душевная молодость делала его еще моложе, чем он был. Дедом Григория Андреевича называл его племянник, всегда появляющийся в доме через день после выдачи пенсии.  При своем посещении он расхаживал по дому с видом будущего владельца, пиная на ходу животных и останавливая пристальный взгляд на стеллажах книг, видимо, в уме оценивая их денежный эквивалент, льстиво «сюсюкал» с Дедом и, получив желаемые купюры, исчезал до нового «дня раздачи» государственного подаяния.
Жизнь в доме текла размеренно и неторопливо. Утро  начиналось с громкого урчания кота, сидящего на подушке деда и ласково касающегося лапкой его щеки, что означало – «проснись, ты сегодня слишком разоспался, я кушать хочу-у-у!». «Сейчас, сейчас» – в полусне  шептал Григорий Андреевич,  и начиналась обычная утренняя суета. Затем, когда с едой и уборкой было покончено, все разбредались по своим делам. Кот Василий, развалившись на кресле, лениво вылизывал себя. Спаниель Федька безотрывно следил за своим кумиром, чтобы успеть выполнить любое его желание.  А Григорий Андреевич  садился за старый рояль, и его руки начинали порхать над клавишами, извлекая из них божественные звуки. Чаще всего, видимо для разминки, он исполнял «К Элизе», и по его лицу в этот момент бродила застенчивая улыбка. День пролетал незаметно, а когда наступал вечер, дед садился в кресло с любимой книгой. Василий устраивался на его коленях. Федор разваливался на полу, прижимаясь к ногам хозяина, чтобы во сне не пропустить момент, когда предмет его обожания захочет встать. А Варюха садилась на спинку кресла и с умным видом напряженно вглядывалась в книгу, что невольно так и  хотелось предложить ей очки. Так они коротали вместе вечера. Постепенно это гнездо стало нравиться  вороне  гораздо больше, чем родительское.
Два или три раза в неделю, а может и чаще, их вечерние посиделки прерывал настойчивый звонок в дверь. На пороге стояла пухленькая симпатичная пожилая женщина с улыбкой на лице и с пирогом на блюде, источавшим умопомрачительные запахи. С дедовыми словами « Лизавета, ты нас балуешь!» вслед за пирогом вся дружная компания перемещалась на кухню. Дед начинал суетиться, пытаясь накрыть на стол, но, мягко отодвинутый Елизаветой, садился и, улыбаясь, наблюдал за плавными движениями женщины, быстро, но без суеты делающей свое дело. После трапезы Григорий Андреевич оказывался около своего любимого инструмента, и все тонули в звуках прекрасной музыки. Так быстро текли дни и недели.
Ворона окрепла, понемногу научилась летать по квартире, и Дед стал открывать ей форточку, приучая к уличной свободе. Теперь,  основательно поев, каждое утро она отправлялась исследовать новый мир и часто возвращалась только в сумерки. Мир за окном поражал ее своим разнообразием, неожиданностями, заставляющими трепетать маленькое сердечко. Он манил ее к себе, но.… В гнезде у деда было уютней и безопасней. Там был ее дом.
Одним утром Варюха проснулась от настойчивого громкого мурлыкания кота, будившего спящего хозяина. Но он открывал глаза, слабым голосом шептал: « Сейчас Василий, сейчааас»,- и вновь пропадал в небытии. Наконец он встал, неуверенными шагами прошел на кухню и, покормив животных,  вновь лег, что бывало с ним очень редко. Варюха с тяжелым предчувствием походила по подоконнику окна, а затем, не видя никаких изменений в домашней ситуации, выпорхнула в заснеженный мир. Когда в сумерках она возвратилась к заветному окну, то обнаружила за ним дедова племянника, шуршащего какими-то бумагами. Василий, Федор и дед растворились где-то в глубине квартиры. Увидев птицу, племянник резко вскочил со стула и, махая бумагами, с воплями: «Пошла вон отсюда!» - бросился на испуганное существо. В мгновенье ока она оказалась вне квартиры, едва ускользнув от захлопнувшейся форточки и, посидев немного на дереве напротив, полетела искать место для ночлега.
Так начался новый этап в жизни Вареньки. Каждый вечер она подлетела к окну, но, заслышав визгливый голос родственника Григория Андреевича, улетала прочь. Постепенно многочисленные события уличной жизни стали заслонять горечь об утраченной жизни в квартире, и она стала прилетать к окну все реже и реже. Но однажды, пролетая мимо, она услышала звуки знакомой мелодии, правда, звучали они как-то странно - металлически и бездушно. Затрепетав от волнения, она подлетела к окну, но увидела только тонкую фигурку девочки, долбящей по клавишам. И все за окном было ей незнакомо.
Время шло. Варька проснулась от яркого луча солнца, прорвавшегося внутрь чердачного оконца,  выскользнула из чердака,  и отправилась искать пищу. Очень скоро ее взгляд упал на довольно крупную кость. Едва сумев зажать ее в клюве, она с трудом достигла   широкой ветви огромного дерева в предвкушении пира. Птица стала отдирать от кости куски замерзшего мяса, и чем труднее был этот процесс, тем более она наслаждалась каждым кусочком. Но счастье оказалось изменчивым. То ли поверхность дерева была слишком скользкой, то ли удар клювом слишком сильным, но кость выскользнула из прижимающей ее когтистой лапы и, ударяясь о ветви, полетела вниз. Снизу раздался  истошный вопль, состоящий только из одного слова, которое  вмещало в себя все -  негодование,  удивление, досаду и жажду отомстить. Ворона подвинулась к краю ветви и, склонив голову, посмотрела вниз. Там был алкаш Сашка, любимый воронами и голубями за то, что после него на скамейке всегда оставалась какая-нибудь еда: разломанный батон хлеба, кожура колбасы или что-нибудь еще. Задрав голову вверх и рьяно растирая ее рукой, он пытался высмотреть среди ветвей обидчика. Но не найдя там никого, еще раз емко выразился и со злостью пнул кость в сугроб, в котором она и потонула. «Хорошая была кость - с тоской подумала Варька - еще бы есть и есть!»
Уже готовая взлететь на поиски нового провианта, она вдруг услышала знакомый лай. «Федор, Федор, Федор!»- застучало в мозгу. Почти камнем птица упала с дерева, едва не задев спаниеля. «Варюшка, Варюшка!- раздались причитания Елизаветы. Домой она возвращалась, закрыв глаза и накрепко вцепившись в  мягкое женское плечо. Лишь только почувствовав теплое помещение, она рискнула осмотреться.  Перед ней была комната, в которой среди незнакомых вещей стоял старый рояль, любимое дедово кресло, на котором, как и прежде, возлегал кот Василий. Стрельнув зелеными искрами в сторону вороны, он незлобно процедил: «Да, от баб не избавишься!» Вечером, накормив домашних питомцев,  Лизавета прошла в комнату, включила магнитофон и полились звуки любимых мелодий. От нахлынувших воспоминаний все невольно закрыли глаза, и за роялем возникла сутуловатая фигура Деда.