Поверх крестов. Часть первая

«Жизнь уходила на то, чтобы на нее зарабатывать.»
                Джонатан Сафран Фоер

Глава 1. Новичок

   Темнота.
   Темнота.
   Звук, напоминающий скрежет мела по доске. Свет.
   «Я ослеп» -промелькнуло в мыслях новичка. От звука он скорчился. Вскоре новичок начал привыкать к происходящему, как тело, попавшее в холодную воду постепенно привыкает к температуре воды.
   Впереди только свет, но не обычный. Свет не был похож на солнечный, он исходил не от лампочки или от подобного тому прибора света; это было даже не свечение, свет был плотный и непроглядный, точно, как темнота, только белая. Все в белу, и кроме этого ничего не видать.
   Ослепленного новичка наполнило чувство непринужденной легкости. Однако... он не знал, что ощущал до сего, да и вовсе не мог вообразить какие-либо чувства, ощущения, однако он сразу обозвал для себя эту легкость. Ему было не страшно, хотя страх был бы уместен, как посчитал новичок. В мыслях у него, казалось, была дрожь, которую он не осознавал телом... телом... В голове были вопли, изнутри жжет и режет, но это даже не в воображении, все это где-то далеко, будто и не его это мысли; кто-то стонал вдалеке, а он слышал лишь эхо, которое его не волновало... Телом!.. Новичок вдруг понял, что легкость покрыла его сверху, облила только, а под ней пусто. Пустота… Но не давящая, требующая заполнения, все так, вероятно, и должно быть... Это не важно, но странно.
   Новичок решил перейти к действиям. Пора идти, его так и тянуло. Сделал шаг, и следом еще один. А что там дальше? За этим не молоком, не туманом, за этим неземным светом может прятаться что угодно. Новичок боялся, как бояться неизвестности в темноте, вернее, не новичок, а тот, остающийся с каждым шагом дальше позади, стонущий, изнемогающе больной, такой неприятный, отвратительный; Новичок уже не задумывался над ходьбой, его схватило и тянуло подальше от жуткого больного. Вдруг снова мысли - стоны больного сменились, это уже был стыд, стыд, навязывающийся из далека, точно от самого больного, стыд за то, что он - новичок - бросает бедолагу одного в темноте, остававшейся за пределами белой непроглядности. Но и стыд проходил.
   Новичок парил. Он бежал, словно, на чужих ногах, он не чувствовал касаний о землю, дно, не чувствовал движений суставов, он воспринимал лишь тягу от движения, но не само движение.
   Так называемый свет стал затухать, рассеиваться, как темнота длинного коридора, в конце которого распахнута со светом комната. Далекие мученические стоны совсем стихли, новичок того и не заметил, у него интерес был занят чудесами, а то действительно были чудеса, что ждут его в светлой комнате в конце коридора.
   И вот оно, она — та комната. Все уже в более естественном свету, как в солнечный денек, но вот солнца на небе не было, как и облаков. Тот ранний неземной свет больше не напоминал о себе. Ноги тащили новичка дальше от «коридора».
   Чудеса, что влились в глаза новичку, были...воистину прекрасны. Новичка больше не волновали мысли ни о больном, ни о свете, ни о темноте. Ему стало так хорошо, легко, что он и не обратил внимание, или ему не дали его обратить, на сущность мыслей, природу их: они возникали отовсюду, но не от самого новичка, попадали ему в голову и устраивали нужные ощущения. Не заметил новичок и горящий позади «коридор», пылающий столь же внеземным, как его свет, пламенем, которое исчезло вскоре вместе с ним.
   Новичка тянули, пока он восхищался окружающей красотой. Блеск, яркость красок, таких приятных, ничуть не режущих глаз. Только опять не было естественности в них, живости. Все будто большая картина, написанная, бесспорно, мастером-художником. Но видно это со стороны, перводействующее лицо новичка верило окружающему, как во сне верим мы виденному.
  Неопределенно времени стоял новичок на грани лучших снов, в шаге от сказочного бытия в мире, что недоступен в прожекторах будничных реалий, такого, что не доступен и чистейшему воображению. Не важно время, сколько он стоял, будет стоять, идти. Счет времени, как любой гений человеческий не имеет значения здесь.
   Вот новичок сделал новый шаг, вынужденный легким толчком в спину, и по инерции прямо. В какой-то момент он понял, что не отчетлив в совершаемых действиях и понимании происходящего, но не сильно озаботился этим, наоборот, чем-то сие его обрадовало. И действительно, почему бы не быть счастливым в сказке? Или что-то таиться в ней? Что-то, что не дают увидеть новичку, ведь весь он был во власти нечеловеческих сил.
 
   Картина, представившаяся новичку, началась почти земноподобно: горы, бледно-серые вдали, трава, слышалось журчание воды, пение птиц, шелест листьев на ветру, хотя деревьев, водоемов рядом и нигде не было видно. До сего голубое, безоблачное небо начало переливаться палитрой радуги. Горы вдали принялись менять свои формы от геометрических фигур до целых сцен движения акулы, взлета ракет и тому подобного. Трава трещала, как рвется рубашка, оставляла на себе следы босых ног новичка. Цвет земного покрывала менялся во всех оттенках зеленого. Со стороны это походило на вырвавшуюся на волю фантазию, может быть, самого новичка. Из травы пробирались причудливые цветы, по небу неслись невообразимой красоты кони, то скрываясь, то появляясь вновь из радужного неба.
   Необычные формы принимали и звуки. Слышны отдаленные звуки горных сцен и привычные лесные и степные шорохи. Но стали слышны голоса, не причастные к горным картинам. Новичку казалось, что кто-то обращается к нему, но голос утихал в бормотании и появлялся новый. Параллельно слышимым голосам новичок все больше себя осознавал. Новый шаг давал новые ощущения. Финалом самоосознания стал возглас, бившийся в нем уже давно:
   -Где я?!
   Новичок замер. Ничего его теперь не тянуло и не толкало вперед извне. Он как будто находился в беспамятстве, и сейчас только очнулся. В окружающем он находил необычное , лишнее, но не мог понять, что именно. Утихшие голоса загалдели с новой силой. И в этом новичок чувствовал что-то неправильное.
«Что не так?»- свербило в его голове. Этой мыслью он был не здесь, не в этом буйстве красок. Новичок все пытался выговорить ее вслух, но губы шевелились без звука и не по буквам. Голоса начали его пугать; он обратил внимание, смог обратить внимание, что некоторые голоса повторялись, а произносимые слова стали разборчивы, но бессвязны. «Мама», «биби», «соска, «животик, «киса», «папа», «утю-тю»( новичок и это добавил в разряд слов, связанных, как ему казалось, одним смыслом), «спать» и другие. В большинстве, то были взрослые голоса, детским, преимущественно, девичьим выговаривалось: «возьми», «чай», «плачь», «ударил», «укус» и т. п. Был еще один голос, настороживший новичка в особенности сильным выбиванием из логики слов: «отстань», «бесит», «пошел», «забери», «ухожу» - этот голос не был взрослым, но явно старше девчачьего и являлся голосом мальчика, как и предыдущие, казался знакомым.
   Какой-то срок новичок стоял, вслушиваясь. Слова начали связываться друг с другом, убеждая слушателя в верности выводов: «одень шапку», «закрой свой рот», «мой руки», «не трогай Мишу», «не пей молоко горячо» и другие.
   Неожиданно, не похоже на предшествующие, громче их прозвучал голос слова «довольно!». Новичок подпрыгнул от испуга, упал и попятился назад. Радужное небо трещащая трава, горы-актеры, голоса- все исчезло. Новичка окружила пустота, самая настоящая, давящая, не имеющая в себе абсолютно ничего. Новичок в ней не лежал, не парил, не сидел, не плыл, не висел, ничего. Описать его положение невозможно. Сколько это длилось, не известно. Зарождающийся под ним камень не вызвал ни страха, ни удивления, только некое облегчение. Камень был достаточного размера, чтобы полностью уложить на себя новичка. От булыжника повелась дорожка вместе с люминесцентно-красным очертанием человека, но не пропорционального. Вырисовшись окончательно, на нем отсутствовали черты лица и остального тела, только контур...и голос:
   -Вставай,- на этот раз тише, но так же неприятно.
   Новичок послушно поднялся. Очертание подняло обе руки и толкнуло его в грудь...

Глава 2. Сон
 - Дождь, -подумала женщина.
   Конечно, дождя не хватало, ведь, как мы знаем из фильмов, похороны с дождем поинтересней, потрагичней смотрятся. И в дождь слезы проще скрыть, или скрыть их отсутствие. Да и земля мягче, гроб переливается. Однако дождя не было. Зато была ночь. Не жарко. Всем было бы тяжело стоять и жариться в костюмах. Луна полная и отражала столько света, что без труда можно было различить надпись на надгробии: «Илуа Каперо» и дату. Кто-то как раз на плиту эту каменную и смотрел, кто-то мотал головой вокруг. На гроб с покойным смотрело всего два лица: одно уже уводило взгляд, а другое принадлежало Иврисе Каперо. Вдова беспокоилась из-за гроба, он был не такой, как хотел мертвец. В глаза вдове с новой силой ударили уже утихомирившиеся слезы. В отличии от своего мужа, Иврисе глубоко верующая и искренне верит, что душа трупа сейчас на небе и очень расстроена, что тело не в том гробу. Ей постепенно вспоминалась вся жизнь с возлюбленным, и слезы оттого все сильней заливали глаза и резали лицо солеными струйками. А когда она выплакала все силы и не могла уже держать себя, ее тело повалилось в яму к еще не засыпанному гробу. Ее поспешили доставать, а детей закрывать, и старшего Роно тоже, несмотря на его рвение помочь матери. Не спокойно, но очень устало, из-за чего остался на месте, выглядел старик в кресле каталке, глядевший на происходящее с молчаливым участием. Когда женщина была поднята, мужчина, чуть старше умершего, приходившейся ему братом, распорядился о закапывании могилы.
   Все отправились в дом Каперо поминать. Шли молча, плачь во многом успокоился. Кладбище находилось при церкви на главной улице. Данная церковь была единственным пристанищем божественной силы на весь, весьма, небольшой городок. Дом Каперо был рядом. Напротив церкви была перпендикулярная улица, на которой единственным препятствием между церковью и домом Каперо был разрушенный ураганом дом, последнее, вместе с куполом церкви, напоминание о том жутком урагане, остальное давно отремонтировано, а дом священника рядом с церковью приобрел даже еще один этаж. Процессия подошла к дому Каперо, Иврисе прошла чуть вперед, чтоб открыть дверь перед гостями.
   Стол был накрыт заранее. Гости тихо усаживались, тишину прерывали всхлипы вдовы и редкие перешептывания гостей. Маленький Вьюни рассматривал окружающее с непониманием и заинтересованностью, его посадили за стол со взрослыми. Хозяйка была точно не в себе. Она бегала по гостиной, которая вместе с кухней составляла весь первый этаж, беспокоясь за удобство гостей и извиняясь за отсутствие Илуа, который «должен был подойти уже скоро». Никто с ней не спорил, может, потому, что понимали сложность ее положения, а может просто не находили что сказать, все молчали, словно не замечая ее.
   По периметру первого этажа были развешаны небольшие светильники, заливавшие гостиную своим электрически-желтым светом. Лица казались неестественными, словно некий художник создал восковую композицию. Особенно этому впечатлению способствовало всеобщее молчание, Иврисе успокоилась и тоже не подавала почти звуков, кроме шелеста платья.
   За окнами начало светать. Гости так и не притронулись к угощениям, продолжая сидеть как куклы. Вдова тихо сидела в кресле, и ее живость подтверждали лишь капельки пота, выступавшие на лбу, и мокрые соленые глаза. Солнце за окнами карабкалось выше и становилось больше, как будто приближаясь дому Каперо. От светила гостиная наполнялась сильным жаром. Воск гостей стал нагреваться. Множество восковых тел начало таять, замерев в одной позе. Воск стекал с головы с синтетическими париками, брови опали, пластиковые глаза зашатались и выпали из растекшихся глазниц, рты скривились и потекли. Раскаленный воск капал на стол с головы, стекал с рук, образовывая горку перед плавящимся кукольным телом. Огромный пылающий солнечный диск заполни все окна. Иврисе с криком бегала по гостиной. С криком ужаса, страха и боли, жуткой боли от сгорания кожи, истлевавшей на всем теле вместе с одеждой. Она задыхалась от вони тлеющих волос и плавящегося пластика. Кожа с ее лица почти исчезла, пальцы оголились до костей. Вдова была вся в крови. У нее не осталось сил на крики, она лежала с раскрытыми челюстями и мотала черепом. У каждого, кто сидел за столом, включая и маленького Вьюни, на стоящих перед ними тарелках образовалась горка из воска с их собственного тела. Гостиная горела, как будто солнце поглотило весь дом. Сожженная, местами до костей Иврисе ещё продолжала попытки пошевелиться, а раскрытые челюсти - давить звук, которого уже не было из-за прожженного горла. Но она уже и не горела, она словно тоже плавилась как восковая кукла в сверхжареве. Фигуры людей, каркас от кукол, запылали зеленым пламенем с фиолетовыми вспышками. Сам стол не горел, таяла посуда с едой. Кучки воска напротив кукол загорелись как свечки аккуратным ровным огоньком. Иврисе больше не двигалась, мертво замерев.

Глава 3. Город
   Первое, что появилось перед взглядом новичка, была та же поляна, с теми же артистичными горами, радужно переливным небом и трескучей травой. Новичок лежал, стараясь что-нибудь вспомнить. Что-то крутилось в его голове, как сон, который еще свеж после пробуждения и напоминает о себе неясными обрывками, но никак не получается воссоединить их в единую картину. Новоприбывший полностью контролировал свою наружность и мысли. Он лежал в раздумье; он помнил скованность своих действий, и ему казалось, что он боролся, хотел двигаться, хотел свободы. Сейчас же ему лучше, и он лежит на треске травы. Так же он вспоминал картины похорон, слез, огня, но отрывисто. «Жуткий сон» - подумал Новичок. На горизонте горы давали представления, отвлекая новичка от прежних мыслей, и теперь он спокойно поглощал радугу чудес сверкающего пространства.
   Новоприбывший полулежал на локтях. Его совсем не беспокоил его оголенный вид и черные человеческие очертания, сидящие рядом. Очертания переводили черноочерченную голову свою с новичка на небо, горы, траву, железнодорожные пути так, что голова вертелась по кругу. Свет с радужных небес обволакивал каждую деталь пространства, теней не было. Со стороны гор по путям слева от новичка проехал поезд, это заняло на мгновение очертания. Поезд имел множество пассажирских вагонов. Проехал он достаточно быстро, после чего очертания во все свои контуры повернулись к новичку и обратились к нему:
 -Нам, кажется, пора,- обращение было чрезвычайно тихим и неуверенным. Оно было услышано благодаря только полной тишине, ведь даже поезд проехал бесшумно.
   Новичок обернулся на голос и без удивления согласился:
 - Да…совсем...согласен, надо идти.
   Очертания склонили немного голову, возможно, там была улыбка, поднялись и подхватили новичка.
 -А куда? – поинтересовался новичок.
 -На станцию.
 -Угу,- как бы понимающее кивнул новоприбывший.
   Вдруг новичок резко остановился, чем насторожил очертания. Причина остановки ясна, новоприбывший решил проверить доступность своего же тела своему сознанию. Он сделал несколько физических упражнений, по типу приседаний и отжиманий, попрыгал и с довольным лицом продолжил шаг. Очертания терпеливо понимающее дожидались этих новых шагов, теперь, похлопав новичка по спине, повели его дальше, тоже, наверное, улыбнувшись.
   Перед идущими было лишь безграничное поле с пустой железной дорогой уходившей плавным поворотом в сторону. Новичок шел, ведомый очертаниями, от которых узнал, что их поезд совсем скоро прибывает, а значит надо поторопиться. Поезд, как выяснилось из дальнейшего рассказа очертаний, должен доставить их в город. Новичок зашагал ещё быстрее, улыбаясь ещё шире. И действительно, отчего же не улыбаться, если вокруг такая красота? С другой стороны железнодорожных путей, был весьма странный лес. Однако несмотря на его странность, выглядел он приветливо, в глубине не было темноты и затаенного страха, как обычно бывает в густых лесах. И был он не привычно зеленого оттенка, а необъяснимо желтый, хотя на осень не похожий. Небо так и составляло яркую безграничную радугу, по которой скакали белые кони вместо облаков. Из леса доносилось приятное слуху пение птиц.
   Впереди бледнела красная крыша, являющаяся станцией, а позади серый дымок поспевал за поездом. Очертания еще ускорили шаг, новичку пришлось почти бежать. За ними мчался старинный паровоз с большой трубой на носу, на двух больших и двух маленьких колесах, между которыми держалась печь. Локомотив тянул за собой прицеп с углем и пассажирские вагончики. Паровоз прошел мимо бегущих очертаний и новичка и уже тормозил на станции. Тогда новичок заметил большое скопление людей с различными очертаниями, похожими на те, что бегут рядом с ним. Очертания подтолкнули новичка на станцию:
 -Нам надо получить билет, идем,- сказали очертания и повели новичка к одной из будок.
   Новичок послушно, но без энтузиазма последовал в одну из будок восьмиугольной формы. Будка была сделана из камня, похоже, из мрамора, и являла собой одну из колонн, поддерживающих красную крышу. Сами колонны были расставлены в два ряда, и кроме них на станции сооружений не было. Подойдя к будке, очертания открыли стеклянную ее дверь и впустили вперед себя новичка. Внутри было светло, но источники света отсутствовали, свет мог проникать только через прозрачную дверь. Напротив двери был стол, за которым сидела девушка приятной наружности в красном костюмчике.
 -Рада приветствовать вас в Раю,- улыбнулась миледи из-за стола.
 -Здравствуйте,- с улыбкой отозвался новичок.
 -Угу,- поддержали очертания, и усадив новичка на стул рядом со своим.
   Новоприбывший оглядывал помещение будки, испытывая при этом смешанные чувства удивления и восхищения, лицо его при этом, однако, сохраняло более-менее серьезный вид. Девушка, склонившись к столу, что-то искала в ящике. Достала большую белую папку с листами, исписанными красными, багровыми чернилами. Полистала, обнаружив пустой лист в линейку и подняла глаза на новичка, улыбнулась и тут же перевела взгляд на очертания.
 -Итак, новенького зовут…- начала девушка, записывая слова на чистый лист.
 -Илуа, - продолжили очертания.
 -Проводник Илуа по Раю именован…- опять начала миледи в форме.
 -Руфан.
   Девушка закончила писать, развернув папку к Илуа, достала белую прозрачную ручку, положила рядом с папкой, и сказала с улыбкой: «Пишите». Новичок обхватил ручку пальцами, негромко вскрикнув от укола в палец. Он попытался ручку отпустить, но она повисла на его указательном пальце, чему он уже действительно был поражен.
 - Не переживайте, много не возьмет,- успокоила девушка,- Вы пишите.
 -Что писать?!- стремился узнать Илуа.
 -Свое имя. Это как подпись. Посмотрите на листок, я там все указано.
   Илуа обратил взгляд на Руфана.
 -Это билет такой? – с сомнением поинтересовался Илуа.
 -Считай это свои паспортом. Без него здесь нельзя,- ответил Руфан.
 -Паспорт с кровью вместо подписи? – не успокаивался Илуа.
 - Это не совсем кровь, здесь это лучший способ идентификации и только.
   После ещё нескольких подозрительных взглядов на Руфана и миледи в форме, Илуа все же подписался своим именем на данном паспорте. Закончив, он отложил папку с покрасневшей от идентификационной крови ручкой. Девушка подвинула их к проводнику.
 - Крови хватит? – риторически уточнил Руфан, прежде чем начать писать.
   Кровь вытекала, оставляя на бумаге следы в виде слов, кратко описывающих Илуа. «Родился в 19.. году в городе S в Европе, «…» связал свою жизнь с Иврисе в 19.. году, в результате чего оставил после себя четверых детей различного пола, «…» умер в 20.. от колотого удара вилкой в горло». Между датами рождения и смерти Руфан записал еще несколько фактов о новичке. Когда все было написано, Руфан вернул ручку и папку девушке. Папку она закрыла и убрала обратно в ящик. Ручку передала Илуа. Из-под стола она достала пачку бумажек, откуда оторвала одну.
 - Подпишите ещё билет, -протягивая руку с маленькой бумажкой, улыбчиво сказала миледи.
    Илуа послушно подписывал, когда девушка в форме доставала комплект одежды и передавала Руфану. Руфан взял и билет. После, проводник с новичком попрощались с девушкой и покинули помещение будки.
   Еще в будке Руфан заметил, что Илуа в значительной мере уже владеет собой, своими мыслями, а значит, скоро должны посыпаться сложные вопросы, требующие долгого объяснения. Илуа и сам чувствовал поток мыслей, но пока он был занят разглядыванием окружающих, так же спешащих в пока еще открытые двери вагонов. Новичок заметил, что очертания возле каждого человека повторяют его контуры, только не понятно, с какого ракурса (например, руки в плече очерчивались в профиль, а с локтя- в анфас). Толщина трафаретных линий проводников у каждого была разной. У высокого юноши толщина лини превосходила толщину линий проводника маленькой девочки, но была тоньше линий старика с длинной бородой. Этот факт заинтересовал Илуа. Он оглядел Руфана, роста он был такого же, как новичок, а об остальном новичок не мог судить с точностью, но решил, что ситуация та же.
   Руфан запрыгнул в вагон и подал руку Илуа, которую тот оставил невоспользованой, возможно, не заметив, запрыгивая в вагон следом. Однако это смутило проводника, на лице которого, наверняка, был неловкий взгляд. Запрыгивая, Илуа задел Руфана, почувствовав, что очертания достаточно плотные. Новичок пропустилл проводника вперед в вагон. Многие места уже были заняты. В вагоне два ряда по два сиденья- для новоумершего и его проводника. Мертвецы мотали головой и тихо разговаривали со своими очертаниями. У каждой пары сидений было отдельное окно, у которого и седели новоумершие. Руфан остановился по середине вагона, проверил соответствие мест с указными на билете и скромно сделав шаг назад пропустил Илуа к окну. Откуда-то послышался электрический голос, оповестивший об отправлении поезда. Двери закрылись почти неслышно. Поезд качнулся, издал протяжный гудок, прощаясь со станцией.
   Илуа созрел для вопросов, но Руфан попросил его с ними подождать, что еще не время и говорить будет неудобно, но Илуа заметил, что с остальных мест доносится шепот, иногда даже прерываемый смехом. Илуа пялился в потолок, когда из него начали выезжать стенки, точно так же они начали выезжать из пола, по периметру двух мест. Стенки с потолка и с пола замкнулись примерно на уровне глаз, отделив Илуа с Руфаном от окружающих, таким образом разделив вагон на отдельные секции с мертвецом и его проводником. Появление стенок сильно напугало Илуа, что он вжался в кресло, глазные яблоки затряслись в глазницах, подгоняемые страхом. Для Руфана появилась новая задача- успокоить новичка, не забыв упомянуть, что он умер, что вокруг все загробный мир, а бренное тело лежит в другом мире, поедаемое замлей.
   Проводник взял ближайшую руку новичка, чем обратил на себя внимание.
 -Тише Илуа,- начал Руфан,- сейчас тебе все расскажу…
   За окном виден лес с золотыми переливами, из которого иногда видны были различные звери, на подобии лося, кабана, пантеры, и вылетали птицы, с чарующим пением, не слышимым только в вагонах поезда. По бесконечной небесной радуге скакали белые кони, теряясь в цвете. Дальше по пути заоконный пейзаж сменился чистым полем чего-то вроде ржи, только фиолетово-розового металлического блеска. Колосья пригибались от ветра, отсутствовавшего в лесной картинке, обнажая работавших в поле душ. Над полем порхали четырехкрылые птицы, по окраске напоминавшие попугаев, но с длинным клювом. Вдали небесная палитра расплывалась, и четкой радуги видно не было, а только белая полоса горизонта. Остались позади и горы, со своим мастерством перевоплощения.
   Илуа сидел, уперев руку на подлокотник, поддерживая голову, которая переваривала сказанное Руфаном. Со слов проводника новичок узнал, что его настигла смерть от удара вилкой в горло, и теперь ему суждено пребывать здесь, в загробном мире, именуемом Раем. Главная задача каждого попавшего сюда- существовать счастливо, для чего здесь обустроено все необходимое, и работать, зарабатывая на новую жизнь. Сразу после появления в загробном мире, так называемая душа, наполненная единственно лишь красной жидкостью, находится под влиянием жизни, и не способна полностью себя контролировать, как новорожденные в мире живых- это помогает избежать стресса, сильного испуга. Далее следует встреча с проводником-очистителем. Сам по себе проводник не имеет цвета, являясь прозрачной бесформенной субстанцией, заключенной в черные контуры. Эти черные очертания- зло, с которым соприкасался мертвец при жизни и сохранил в себе. В загробном мире злоба не уместна, и к новой жизни душа должна быть чиста, но оторвать ее от человека так просто не получиться, она постепенно рассасывается, как и страх, и другие чувства. Так как злоба есть часть человека, то она, переходя на проводника, принимает контуры тела души мертвеца. После знакомства с проводником, душа должна следовать с ним до станции, откуда поездом отправиться в поселение душ. Там душа получает работу, дом и стремиться очиститься и заработать на жизнь, работая и сотворяя утопию здесь. «Быть мертвецом не так уж и просто и ничего нового, -заметил Руфан,- проводникам тоже не легко». В общении людей проблем фактически в загробии нет: все друг друга понимают, страх от новых знакомств отсутствует из-за отсутствия злобы. Не существует времени, оно здесь не нужно, ведь уже умер, а значит спешить никуда не надо, время теряет всякий смысл.
   Стоит отметить, что в других кабинках все было не тоже самое, ведь души разные и проводники у них, соответственно, тоже разные. К тому же, существует прямая пропорциональность между толщиной черных контуров проводника и некой близостью его с душой, как будто проводник пережил то зло, с которым сталкивалась душа при жизни, а значит хорошо ее понимает. Особо жирные очертание совершенно не жаловались на сложную участь мертвяков и их проводников. Беседы у них складывались легко, как у старинных друзей, души с ними почти не нервничали, если можно так выразиться о душе. Другое дело у контуров потоньше, как, например, у Руфана - общение не шло, а души сильно переживали.
  -Надо бы…одеться,- сдержанно сказал Руфан.
   Илуа спорить не стал и принялся натягивать на себя выданную одежду. Это были серые штаны, пастельно-желтая рубашка, белые туфли без носок; Руфан поведал, что зимой выдают еще тулуп и варежки. Новичку одежда, как и предполагалось, была по размеру. «Куда сложнее с новоумершей душой ребенка, - как бы в никуда рассказывал Руфан сдержанным голосом, -порой это бывает настолько скорая смерть, что проводник для души еще не готов, беднягам приходиться одним ползать по трескучей траве, в поисках выхода в новую жизнь». Илуа и не особо слушал, любуясь заоконным пейзажем, который представлялся в виде лугов с некоторыми пролесками из красных и светло-зеленых елей.
 -Долго ещё ехать? - не отрываясь от пейзажа поинтересовался Илуа.
 -Здесь нет расстояний, как и времени, все это здесь не имеет смысла.
 -И как же?
 -Привыкнешь, все привыкают. Кто-то пытался ввести время или иные системы отсчета, но тщетно. Часы сразу же сбивались, компас не работал из-за отсутствия полюсов, измерения, взятые с линейки, тут же оказывались ошибочными, -Руфан говорил заготовленный текст к подобным вопросам.
   Илуа и не думал вводить какие-либо системы, он был занят размышлениями, в голове новичка была Иврисе. Конечно, он не помнил ее имени, сейчас она была для него лишь девушкой из сна, называвшая его имя, чем привлекла внимание.
   Стенки поднялись одновременно и быстро, открыв людей, одинаково одетых, только с разными очертаниями. Заоконный пейзаж перестал радовать буйством красок, сменившись на серые заводы производства. Несмотря на отсутствие систем отсчета, что-то из жизни проникло и в загробный мир. Но к этому Илуа не проявлял интереса, зато другие пассажиры подняли шум, . Промышленную тучу сменили краски городских домиков. Между разноцветных параллелепипедов, кубов, конусов, сфер с окошечками сновали души, успевшие уже обосноваться, и одежда на них была совсем другая, разнообразная. Жаль окна не открываются, а то новоприбывшие сейчас же услышали жизнь, какой не знали до попадания сюда, жизнь без страха, без смерти.
   Вокзал располагался на пустыре, на большой заброшенной площади. Позже души увидят и забор, которым обнесена вокзальная площадь по периметру
   -Это старый вокзал,- пояснили очертания.
   Состав полностью остановился, души с проводниками поднялись и двинулись, спокойно, без толканий, в тамбур. Через мгновение двери раздвинулись, дав возможность вдохнуть новый мир и вступить в него. Дым производства затянул небо, придав радуге серости. Площадь пуста, некому встречать мертвецов. Бурная радость сменилась сомнениями, то ли заброшенная площадь дала такое впечатление, то ли души вспомнили, что мертвы и теперь в неизвестном мире, который еще и начинается с заброшенной площади. В поезде души сдружиться не успели, но сейчас, осторожно спускаясь на перрон, они переглядывались, перешептывались. Проводники не могли покончить с их сомнениями, душам нужны были души, так что проводников перестали замечать. Илуа тоже нашел себе партнера по волнению, им оказался толстяк недельной щетиной и тонким носом.
 -Здравствуй, я Илуа,- обратился он к толстяку.
   Толстяк пожал ему руку и рассказал, что его зовут Марус. Они вместе дошли до тамбура и вместе ступили на перрон. На вокзальной площади они дополнили общий гул незначительными фразами и поддакиваниями к тому, что в таком индустриальном городке такой жуткий вокзал. Проводники пытались пробраться к своим душам, но те держались плотной кучкой, еле передвигающейся в неизвестном направлении. Один мертвяк крикнул и указал рукой на ворота с табличкой «выход» и все, ускорившись, пошли куда показали. За воротами проходили люди, явно не замечавшие новоприбывших, а сами ворота, как и следовало ожидать, были закрыты на замок. Через толпу душ протиснулся мертвяк, по форме похожий на машиниста. Он подошел к воротам, пошарил в нагрудном кармане, откуда достал внушительный ключ, которым с грохотом отрыл замок.
   Массивные ворота распахнулись. Вновь у мертвецов появилась радость. Люди за воротами обернулись на счастливые крики, начали вскидывать шляпы, вторя радость прибывших. Они приветствовали их рукопожатиями, объятиями, поцелуями, приглашениями на чай, как будто дождались из долгих поездок своих друзей, родных. Руки молодого человека в бандане и галстуке зазывали в свои объятия Илуа. Тот был не против, приняв призыв к общению. Столько бесконечного счастья, дружелюбия не видывал мир живых; все зло теснилось в стороне в виде черных контуров человеческих тел, под надежной защитой обученных проводников, не мешая бурным волнам в море счастья. Новоумершие и забыли уже, что умерли, что это мир мертвых. Сейчас они были заняты новыми знакомствами. Кто-то отправился чаевничать, кто-то принял предложение об экскурсии по городу. Встретивший Илуа представился Анулом и предложил сходить в кафе, в которое он как раз и держит путь. Илуа охотно согласился. Он забыл о Марусе, как, впрочем, и Марус забыл о нем, уйдя на чай к приятной старушке. Но новичок вспомнил Руфана и периодически на него оглядывался; страха хоть и не было, но он был бы уместен, и остается место внутри, которое заполняют волнения, вынуждающие оглядываться на проводников. Руфану было еще рано оставлять Илуа.
   Кафе было встроено в конусообразное здание через дорогу от вокзальной площади. Снаружи оно выглядело обветшало, но внутри под слоем пыли находилось уютное место для проведения досуга, сейчас же годное лишь для игры в шашки и распития томатного сока. Зайдя в кафе, Илуа окунулся в привычную для подобных заведений атмосферу спокойствия и отдаленности от окружающего мира, но задымленную ещё больше улицы. Такую атмосферу нарушали выкрики от одного из столиков в углу кафе: «вот оно!», «ого!», «во дает!», и особенно громко «игра стоит све-еч!». Выкрикивал их мужчина, одетый в колпак, носки в полосочку и бледно-зеленый костюм с дыркой на локте, рядом с ним стояла пара туфель. Босой мужчина встречал такими возгласами каждый ход в шашках, играя с весьма взмученым мужчиной напротив. Илуа заинтересовался этой игрой.
 -Я опять победи-ил! -осведомил присутствующих босоногий мужчина. Он вскинул руки, в ожидании аплодисментов, которые тут же и полились. По какой-то причине рукоплескал и Илуа с Анулом, Руфан остался снаружи.
   Овации стихли, проигравший мужчина покинул кафе сильно огорченный, с пустыми глазами. Илуа заинтересовался и потянулся к столу победителя.
 -Ну, кто же еще? – восторженно кричал босоногий мужчина, жонглируя шашками.
 -А я, пожалуй,- отозвался новичок и сел напротив.
 -О, прекрасно, свежая кровь. Играл раньше?
 -Возможно.
   Анул проследовал за Илуа и сел рядом с ним на стул с другого столика, молча наблюдая. Шашки были расставлены.
 -Твои белые,- произнес Босоногий.
 -Позволь узнать твое имя,- сказал Илуа делая первый ход, не чувствуя какого-либо дискомфорта.
 -И свое не говори, ни к чему это,- ответил мужчина в колпаке, отвечая своими черными шашками. Илуа замялся, и несколько ходов было сделано в молчании. К игральному столу подошла официантка, но и она не побудила игроков к разговору, только Анул попросил томатный сок.
   Сразу и не заметить, как ловко босоногий игрок разделывается с шашками противника. Илуа делал ход, а в ответ терял одну две шашки непринужденными и размытыми движениями босоногого. Когда на доске осталось не более трех шашек белого окраса против восьми окраса черного, лицо Илуа дернулось в усмешке:
 -И все-таки нельзя так переживать из-за какого-то проигрыша в шашки,- произнес он, намекая на огорченного мужчину, игравшего до него.
 -Когда на кону десять тысяч, трудно сохранять спокойствие при потере шашек, - улыбнувшись одной щекой и выпучив один глаз, заметил Анул.
   Илуа потерял под ловкими пальцами противника сразу две своих шашки и остановил руку над последней.
 -Десять тысяч? Чего десять тысяч? – спросил новичок, однако задумавшись больше над своим следующим ходом, нежели над вопросом.
 -Валюты. Здесь больше нечем платить,- поведал Анул с видимым удивлением на вопрос Илуа.
 -Об этом не было договорено,- возразил новичок, разжав пальцы, до этого уже оторвавшие шашку от поля.
 -На табличке написано,- ехидно заметил босоногий, -это аттракцион!
   Анул поднял бумажку с надписью: «Босоногий Кирк! Сыграй на все! 10 000 за победу!». Илуа с сомнением пробегал глазами по буквам, снова и снова, вникая в смысл. Он держал два пальца разжатыми над шашкой стараясь не смотреть на Босоногого Кирка, в ожидании поглаживающего себя по запястьям.
 -У меня нет десяти тысяч, - отрицательно помотал головой Илуа, продолжая бегать по буквам.
 -Я за тебя платить не стану, - с наигранным возмущением заявил Кирк.
   Он театрально сложил руки в кресте, ногу положил на ногу, и ожидающее посмотрел на Илуа, чуть склонив голову назад, направив взгляд поверх кончика задранного носа. Новичок был в недоумении. Анул виновато улыбался, оголяя верхние зубы, не опираясь ни на что взглядом. Кирк начал смеяться, театрально, громко, топая босыми ногами в носках и ударяя себя кулаками по голове. Новичок не знал, как на это следует реагировать, и, точно, ждал какой-то подсказки, какой-то помощи, чтоб его забрали от этого сумасшедшего босоногого Кирка. Руфан наблюдал за шашечной партией через окно, оставаясь бессильным в делах между душами, такова была его установка.

Глава 4. Новый дом [Фрагмент прошлого]
   Каперо приехали несколько позже грузовичка с их вещами, что вызвало недовольство рабочих, ждавших их у не огромного, но весьма большого, относительно других, дома. Иврисе выпрыгнула из машины первая- она понимала вину перед рабочими, и спешила ее загладить, хотя Илуа считал, что не потрать она столько времени на выбор кексов этим грузчикам, нечего было бы и заглаживать. Сам он вышел, чтобы открыть гараж и завести туда свое авто. Один из рабочих убрал кексы в кабину грузовичка, пока другой начал разгрузку. Иврисе со счастливой улыбкой отворила дверь в новый дом. То сладостное чувство надежды, что с новым домом обновиться и вся жизнь. Надежды эти, конечно же, связаны с чем-то хорошим.
   Во время переноса коробок с вещами Каперо в их новый дом, Иврисе бегала по дому, по саду, и восхищалась, радовалась как ребенок. Илуа примечал в этих восторгах жены нотку, на вид, фальши, наигранности чувств, как будто она играла свою роль в спектакле. Муж простил это по объективным причинам. К тому же, нужно было разгружать вещи. Илуа хотел поскорее кончить с разгрузкой, он не спал больше суток. Когда Илуа расплатился с грузчиками и проводил их, Иврисе, ещё будучи в верхней одежде сбегала со второго этажа.
 -Дорогой, неужели этот дворец наш? Мы начнем здесь сказку,- Иврисе подбежала к мужу, обхватила его мокрую от пота шею и закружила, радостно хохоча.
 -А где иконы? В какой коробке? – вспомнила Иврисе.
   Илуа лично выгружал коробку с наклейкой «Иконы».
 -А на кресле, за тобой, -ответил он, указывая на зеленое облезлое кресло.
 -Слава Богу, -облегченно выдохнула женщина.
   Она сразу приступила осторожно резать маникюрными ножницами скотч на коробке с иконами.
   Илуа любил свою Иврисе, любил ее ребячество и религиозную фанатичность, любил детей, которых она от него родила. Дети остались еще у бабушки с дедушкой, пока Илуа с Иврисе не устроят на новом месте все удобства и необходимости.
   Иврисе держала в руках две иконы, перемещаясь глазами по гостиной в поисках им места по всем заветам. Обнаружив нужный уголок, женщина дрогнула. «Здесь не было икон…» - произнесла она напуганным, почти детским голосом, чуть не выронив иконы из рук. В найденном уголке была только пыль и чистые стены. Илуа поспешил успокоить возлюбленную чем мог; сказал, что ничего страшного, ведь церковь рядом, дом, наверняка, да нет, точно, освещен, что он сделает полочку, все будет хорошо.                Он повернул запястье, чтобы разглядеть время.
 -Тебе пора пить таблетки,- сказал Илуа и усадил жену на диван. Муж достал из сумки на поясе жены баночку, откуда две пилюли протянул Иврисе, - Сейчас воды,- он вспомнил, что вода осталась в машине, -я сейчас. Пилюли не жуй. Лучше дай их мне,- Илуа забрал лекарство из рук жены и побежал в гараж.
   Он сбегал быстро. Вернувшись с бутылкой воды, Илуа застал Иврисе опершуюся на пустую стену напротив дивана, где, судя по следам пыли, висел телевизор бывших хозяев. Илуа поспешил к жене, обхватил ее руками. Ее тело рухнуло в руки мужа, оставив прежнюю опору. Илуа поднял ее и уложил обратно на диван. Она, молча, тяжело дыша, приподнялась принять лекарства, упала на подлокотник. Дыхание ее успокоилась, в глаза начал проникать сон. Илуа решил оставить Иврисе и начать разбирать вещи. Но, после нескольких кухонных принадлежностей, тоже поддался сну.
   Открыв глаза ото сна, Илуа увидел разобранные коробки кухонных принадлежностей и жену, хлопотавшую за плитой. Кухня отделялась от гостиной только тремя колоннами с деревянной клеткой между ними, проходом служила сводчатая декоративная арка. Илуа вспомнил прежнее жилье, где не было столь приятной, на его взгляд, возможности любоваться женой после сна. Ему всегда нравилась Иврисе, занятая каким-либо делом, будь то готовка, уход за детьми, чтение. Сейчас, будучи занятой приготовлением, вероятно, обеда, Иврисе полностью заняла взор Илуа. Ее бедра покачивались, пока руки нарезали что-то на столе, средней длинны волосы завязаны в пучок, который подпрыгивал при каждом движении головы. Илуа заметил, сколь молода Иврисе для своих лет, как хороша ее фигура и как уютно она смотрится в домашних делах. Иврисе наконец заметила восхищенный взгляд мужа и его нежную улыбку, улыбнулась в ответ и позвала его обедать.
   Иврисе держала одновременно две вилки в обоих руках, непоследовательно меняя их в использовании. Она смотрелась немного неуклюже и одновременно нежно, что вызывало в Илуа прилив любви и блеск в лазах. Он чуть не забыл дать жене таблетки. Она открыла рот, ожидая, когда Илуа положит в него пилюли и поднесет стакан воды. Когда процедура была выполнена, Илуа завершил обед и начал собираться на совещание на новое рабочее место.
 -Я не задержусь,- уверил Илуа, оставил Иврисе поцелуй в щечку и побежал в гараж. Ему надо было еще успеть заехать в местную больницу, чтобы записать жену к врачу, и успеть он должен был до десяти, когда Иврисе надо будет снова протянуть две красные пилюли и стакан воды, а уже почти вечер. Благо, до работы ехать всего минут пять.
   По традиции маленьких городков, коим являлся и новый город Каперо, местные жители решили навестить новоселов. Но по особенности именно этого города, первым гостем был священник. Когда богослужащий постучал в дверь Каперо, Иврисе была занята разборкой вещей, столь ранний гость после недавнего переезда был не ожидаем новой хозяйкой дома. После второго стука священник наконец был впущен в дом. Иврисе, в силу свое веры, была смущена, удивлена, растеряна и польщена от такого гостя.
  -Я Аорл- божий слуга,- представился священник, произнеся данные слова без паузы, как зазубренную скороговорку, как единое слово, представляющее его имя,- позвольте мне войти,- не без паузы и не без учтивости спросился вошедший, осматривая вещи новоселов, пока за ним закрывалась дверь.
   -Конечно, конечно,- из-за спины слуги божьего начала Иврисе. Она обошла священника, внимательно проглаживая глазами каждый сантиметр его черного одеяния, обошла вокруг, задержавшись на большом золотом или позолоченном кресте, на сравнительно небольшой цепочке, что обвивала широкую шею богослужителя, держа крест лежащим на выпяченном животе, чуть прикрываемым с обширной проседью, но не полностью седой бородой. Наконец Иврисе подняла голову, чтобы рассмотреть глаза гостя. Они были блестящие, как пустая бутылка на солнце. Пухлые щеки растеклись под глазами от улыбки, выражавшей довольство то ли собой, то ли вниманием со стороны Иврисе. Женщина стала как завороженная.
   -Простите, только заехали,- поспешила извиниться Иврисе, вспомнив про беспорядок в виде неразобранных коробок. На ее лице на долю секунды плеснуло ужасом, что иконы неподобающе расставлены на полу среди этого беспорядка. Она старалась не подать виду, но еще раз извинилась.
   Священник уже разшагивал между неразобранных коробок, осторожно отпиневал пустые и мотал головой, как будто что-то выискивая. Наконец он дошагал к углу с иконами. Иврисе молча извинялась, раздирая священника виноватым взглядом. Тот, однако, волнения женщины не замечал, несколько секунд проведя перед выстроенными на паркете иконами. Иврисе изнутри все больше и больше сжималась, пальцы рук ломали друг дружку, неестественно изгибались под давлением нервного напряжения, резко усилившимся после неожиданного действия со стороны Аорла. Он резко наклонился и одним движением руки подхватил образы святых. Хруст суставов позади, заставил его развернуться. Иврисе со страшным непониманием передвигала взглядом с лица богослужащего на иконы в его руках и обратно. Пухлое лицо Аорла, сначала озадаченное, снова размякло в улыбке, непонятно что выражающей. «Это в церковь» - пояснил он и обойдя Иврисе зашагал в сторону кухни. «А я ведь и в церкви здесь еще не была,- обеспокоено подумала женщина,- вместе с Аорломбожьимслугой дождемся Илуа, и сходим». После слов священника о дальнейшей судьбе икон, к ней вернулась радость. Женщина пошла следом за гостем. Чуть его опередя, чтобы оценить гостевую пригодность кухни. Кухня оказалась пригодна, особенно наличием корзинки с фруктами, откуда пухлой большой богослужащей рукой было выудено парочка бананов. Затем Аорл подошел к окну, загляделся в окно на сад, поедая дар южный стран. Иврисе задумалась: «Как же я совсем без икон?».
 -Простите,- обратилась она к свнященнику, стоявшему у окна к ней затылком, -я высоко ценю Ваш визит и каждое ваше действие, но не могли бы Вы, все-таки, оставить мне хотя бы одну икону, а то...
 -Нет,- не оборачиваясь перебил Иврисе Аорл. Его ответ не был грубым, он прозвучал даже, в какой-то степени, мягко, не отрывисто, а чуть протянуто, округленно и ненадолго завис в воздухе. Иврисе не смела противиться.
  Аорл провел у окна еще минуту, доедая второй банан. Дальше он повернулся к хозяйке, одарив ее очередной непонятной улыбкой, аккуратно положил шкурки бананов на стол и зашагал мимо Иврисе к лестнице на второй этаж. Там свет зажжен не был, что подтолкнуло священника на мысль, что там нет ничего интересного. Он лишь для приличия дошагал до последней ступеньки, и спустился вниз. Иврисе же успела в очередной раз извиниться, объясняя, что на втором этаже не убрано, ведь они только утром заехали. Аорл ее не слушал, спускался с лестницы и вдруг подумал заглянуть на чердак, но не стал и зашагал к выходу.
 -Уже уходите? - Иврисе опять забеспокоилась, снова начала сверлить священника виноватым взглядом,- подождите, я заварю чай. Мой муж скоро вернется, тогда бы мы могли бы сходить в церковь.
 -Нет, нет, сегодня не стоит,- глядя на Иврисе прежней непонятной пухлой улыбкой, ответил Аорл,-мы ходим в церковь только по воскресеньям,-говоря «мы», он имел в виду весь городок и себя, в том числе.
   Хозяйка больше не смела задерживать гостя.
   После ухода Аорлабожьегослуги до возвращения Илуа оставалось еще много времени. Ему же так не казалось, ведь совещание на новой работе задерживалось, месторасположение больницы ему было неизвестно, а еще, по привычке от большого города, он боялся пробок. По окончанию совещания он первым покинул помещение, буквально впрыгнул в автомобиль, ушибив плечо, и скорее поехал в больницу. Илуа не любил спрашивать дорогу и не доверял навигаторам, потому потерял некоторое время сверяя адрес больницы с картой и прокладывая путь у себя в голове.
   Иврисе откусывала последнее яблоко и жаловалась сама себе на головную боль. Когда постучали в дверь, она молча проклинала стучащего и не желала подниматься с кресла, чтобы открыть. Голос мужа, однако, унял ее проклятия, она даже просила за них прощения про себя, она вспорхнула побежала к двери, унялась и головная боль. Она поинтересовалась у мужа: «Как работа?». «Отлично, через три дня ждут на первый рабочий день. А тебе в среду ко врачу»,- ответил Илуа, протягивая жене пакет с продуктами и отыскивая место для обуви. Иврисе, в свою очередь, рассказала о визите священника, что скрючило гримасу на богатом мимикой лице Илуа, но он это тут же скрыл. Илуа сказал, что записала детей в школу и детский сад, и приходить можно уже со следующей недели.
                * * *
   Рука Иврисе дернулась под иглой шприца, красная жидкость полилась в стеклянный сосуд. Доктор осторожно извлек иглу из вены, прижал место укола ваткой и повернулся к столу, начав что-то писать на небольшой бумажке.
 -Кровь я возьму на обследование, а пока вот, попейте, должно немного успокоить ваше состояние, главное- не пропускать время приема,- сказал доктор и протянул бумажку с записями пациентке,- и за Вами нужен уход. С кем Вы живете?
 -С мужем, Илуа, и детьми: Роно, Эда, Мика и малыш Вьюни, славные детишки. И Илуа очень хороший муж…
   Доктор прервал ее описания:
 -Я так полагаю, муж работает, а дети в школе?
 -Да,- с некоторой задумчивой паузой ответила Иврисе, а доктор сделал некоторые пометки в ее медицинской карте.
 -Тогда я бы Вам рекомендовал остаться у нас на время.
 -Как остаться?!- с ужасом вопросила Иврисе. Ее отречено-спокойное настроение сменилось на страх, глаза забегали, а пальцы ее тонких рук невольно начали ломать друг дружку.
 -Не волнуйтесь,- безучастно произнес доктор, сделав еще заметку в медкарту,- всего на недельку, может чуточку побольше. Для Вашего же блага и блага ваших родных. Мало ли приступ, а у Вас дети. Вы сейчас вон уж как разнервничались,- он указал на изгибающиеся между собой пальцы Иврисе,- дней десять, думаю хватит, и мы Вас отпустим,- привычно успокаивал доктор, не до конца видя весь ужас в глазах женщины.
  Илуа, однако, отказался от больницы, тогда доктор выписал рецепт, порекомендовал ежедневные прогулки, а также сказал, что будет навещать Иврисе каждые два дня.

Глава 5. Темно.
   За игральным столом склонилось две головы. Одна, принадлежавшая Кирку, с сумасшедшей усмешкой наблюдала за мыслительным процессом головы напротив, хозяином коей являлся Илуа. На клетчатом поле остались одна белая и все те же восемь черных шашек. Анул уже и не смотрел на них, потолок кафе его заинтересовал больше. Он позвал официантку и тихо сделал заказ. Вдруг Кирк немного смягчил усмешку и подобрил на мгновение взгляд, как будто заметил, что Илуа вовсе не думал над игрой, она безвыходно проиграна, он думал о десяти тысячах, о том, как Кирку удалось столь ловко и в то же время плавно его обыграть. Кирк медленно, начиная с головы, откинулся на спинку стула, взгляд его все так же прикован к мыслям Илуа. Медленно начали подниматься над столом тонкие в пиджаке руки босоногого, его губы театрально зловеще скорчились, в глаза он пустил блеск, для пущего устрашения. Илуа только поднял голову от неожиданного сильного удара по столу с криком «бу-у» из вытянутых, уже не сдерживающих губ Кирка. От удара подпрыгнули шашки, беспорядочно упали, что так и не вспомнить их месторасположение на игровом поле. Кафе зазвенело истерическим смехом босоногого.  С окружающих столиков люди громко, но шепотом, призывали Илуа бежать. Анул тут же среагировал, подхватил недоумевающего Илуа, и они вместе покинули помещение кафе, задевая по пути столики. «Храниться ли в черных очертаниях обман, но побег от уплаты и театральным преставлениям ничего не помешало» - не впервой промелькнуло в мыслях успокаивающегося Кирка.
   Анул и Илуа, и последовавший за ними Руфан отбежали на сколько смогли от кафе и завернули за угол какого-то очередного плиточного здания. Физической оболочки в этом мире нет, но и мир не физический, все здесь делает душа, и так же устает. Радуга неба уже почти неразличима в приближении вечера. Уличными фонарями в загробном мире служат светящиеся существа, которых выпускают к темноте. Светились у них крылья, опавшими перьями освещали дома. Тело же их оставалось черным, как туча оно полностью поглощало свет от крыльев, что нельзя было рассмотреть его форму, размер. Свет крыльев загробных этих птиц не делал видимыми и чужие очертания, поэтому Анул не понимал, с кем говорит Илуа, и даже пытался кое-как поддержать беседу; сам он давно не говорил со своим очертанием: после выполнения своего долга, а именно проведению их в город и обучению новоумерших всем стандартнонеобходимым вещам, проводники лишь незаметно продолжали следовать за душами, на случай если им захочется с кем-нибудь поговорить или посмотреть сны о том, как их вспоминают живые, для чужих душ они теряются.
 -Тебе придется найти свой удел,- продолжал Руфан после реплики о произошедшем инциденте,- которым ты будешь здесь заниматься. Он должен приносить пользу, что будет определено главой города от имени всевышнего. За принесение пользы городу ты будешь получать валюту, ее ты можешь тратить на развлечения или в итоге купить себе новую земную жизнь,- Руфан сделал паузу в знак окончания мысли. Илуа кивнул, Руфан сделал вывод, что мысль принята, и продолжил,- я могу с тобой говорить, когда тебе вздумается, я могу еще показывать тебе мысли живых о тебе. А сейчас я желаю Вам удачи, Илуа Каперо.
   Все произнесенное Руфаном лилось как из незаинтересованной учительской мысли. Руфан просто выполнил свою работу, он не может похвастать сближением со своим мертвецом, оставшись для него, вероятно, скучным учителем, по чьему предмету Илуа будет мало успевать.
   Анул уже ушел; ему надо было домой, и он ушел. По пути Анул столкнулся со знакомым лицом, которое он узнал больше по обуви в руках.
 -Где тот новичок? – совсем другим, не пугающе сумасшедшим тоном спросил Кирк.
 -Он там,-Анул махнул рукой на место, откуда недавно ушел.
   Удовлетворившись ответом все так же босоногий Кирк поблагодарил Анула и зашлепал в одних носках по указанному направлению.
 - Эй, ты в порядке? - издалека крикнул Кирк, как заметил новичка.
 - Да, вполне,- рассеянно ответил Илуа.
 - Ты же новенький? То есть, недавно умер?
 - Ну да.
 - Да, так и понял. Узнал меня? – поинтересовался Кирк, прищурив глаза и вытянув рот, чтоб быть более похожим на того сумасшедшего шашочника из кафе.
 -Угу, ты тот босой Кирк, кажется.
 - Верно. Меня что-то на разговоры потянуло, люблю пообщаться с новичками, но они редко заходят с перрона в мое кафе. Ты не боись, в кафе- это только роль, я актер, этим зарабатываю на земную жизнь. Я могу рассказать тебе про себя, и о здешнем мире, если захочешь. Или буду краток.
 - Да, можно было бы поговорить.
   Кирк улыбнулся, его глаза выразили искреннюю теплую радость, замеченную Илуа под светом крыльев пролетающей над ними птицы.
 - Пойдем, присядем,- предложил Кирк.
   На арке у лавочки, куда пришли Илуа и Кирк, седела та самая птица. Она обронила перо, подхваченное Кирком и положенное в один из ботинок.
 - Почему ты ходишь без ботинок? –начал беседу новичок, расположившись на лавочке.
 - А чего их тут носить? Здесь нет холода и нельзя простудиться.
 - Но ты их все равно носишь с собой, а на ногах они были бы уместнее.
 - Но они мне малы. Кто-то мне их как доплату за проигрыш дал. Сказал, чтоб я босой не ходил.
 - Зачем тогда они тебе?
   Перо недвижно лежало, утопившись кончиком в глубь ботинка, и сияло, как маленький лучик солнца, отрезанный от звезды ночной пеленой. От его света было ясно видны лица, смотрящих на него Илуа и Кирка.
 - Мне нравится, как в них лежит это перо,- после долгой паузы сказал Кирк, что стоило расценивать как ответ на вопрос Илуа. Он покрутил перед собой ботинок с пером и поставил между собой и Илуа, второй башмак оставив на коленях.
 - Да, красиво,- согласился Илуа,- значит, ты каждую ночь собираешь опавшие перья, и кладешь их в ботинки?
 - Хех, нет конечно,- ответил босоногий, и они залились смехом.
   Успокоившись, Кирк продолжил:
 - Я не ожидал такой красоты. Но может, вся моя жизнь, или … смерть вела меня к этому. Может ради этого я и носил все это время в руках эти ботинки, сохраняя их в чистом виде, всегда готовыми принять опавшее перо и поразить необычной красотой.
   Они снова застыли над сияющим пером. Несмотря на его внешнее яркое свечение, оно не резало глаза, а на самом пере можно было рассмотреть его неоднородный окрас: по краям оно было почти белым. Шепот Илуа проник в тишину:
 - Ты хотел рассказать о себе.
 - Умер я давно. Наверное… Когда меня сюда везли, за окном поезда еще не было такого разросшегося заводского квартала, как раньше его именовали. Но привезли меня на тот же заброшенный вокзал. Судя по немногим воспоминаниям живых обо мне, что мне показывал в свое время проводник, я был не самым лучшим живым, но был актером, это помогло мне с выбором дела здесь. Однако актером быть трудно. Мертвецам некогда ходить по театрам и жалко тратить на это валюту, копят на жизнь. Работают всю жизнь, чтобы работать после смерти, копить на новую жизнь, где снова будут работать. Было тут три или даже больше театров, а сейчас не одного уж, наверное, не осталось. Ха, самому даже некогда сходить на спектакль…- Кирк сделал паузу, отведя взгляд от светящего пера в ботинке,-  Приходило к нам на спектакли совсем немного душ, да и в основном дети, так что прибыли не было. Долго искал, куда пристроиться. Как оказалось, тут не такая уж и райская обстановка. Чтобы попасть обратно в жизнь, приходиться копить немалую сумму, для этого нужно много работать. Души находят себе самые разные дела, и все они в них полностью погружены, что глаза не видны. Вот и остается разговаривать только с новичками. Конечно, злобы тут нет, но безразличия сполна. Зато производство налажено. Я слышал, не всегда так было. Но как довели до такого, неизвестно, давно ли это было, или еще мой отец умирал в рай? -Кирк сделал еще одну паузу. Илуа внимательно его слушал, соотнося услышанное со словами Руфана и тем, что уже успел узнать в загробии. Кирк продолжил: «Ну… как-то довели. Город обустроили, светящихся птичек разводят, прогресс и все дела, надо полагать, не хуже, чем у живых. Хех. Эх, там, в мире живых, не жизнь, там только готовятся. Ведь здесь есть связь с другим миром, подсказки. А потом все сначала. Подсказки- они от разума, а здесь душа живет. Живет… Как проживет, такой к разуму и придет. Но все одно! – Кирк раздраженно всплеснул руками,- Плохо готовятся к жизни, раз желают отправляться на обучение снова и снова, разрывая душу о детищ прогресса. Почему мы не можем погрузиться в блаженство и просто радоваться, ведь ничего другого здесь не дано. Стены люди сами построили".
   Задумчивая тишина образовалась под аркой. Ее снова шепотом разбавил Илуа.
 - А как ты пришел в кафе?
 - Из официальных мест работы мне ничего не понравилось, и я решил придумать свое. В кафе этом увидел, люди в шашки играют, а я и сам в них не промах. Сначала, конечно, мастерство наигрывал, способы мухлежа искал, образ продумывал. С образом было не просто, меня в кафе все знали, а надо было себя сумасшедшего в игру вводить. Договорился с хозяином кафе делить прибыль. Вместе с ним подстроили случай травмы головы у меня. И представляешь, никто не подумал, что здесь невозможны травмы. Только редкая колючка в лесу может поранить и пустить душевный сок, их еще на станции используют. Короче, план удался, с тех пор я Босоногий сумасшедший Кирк.
 - Ты мог придаться блаженству, сам же говорил.
 - А что толку тут оставаться, в окружении это сброда? В новой жизни, может, хороший урок получу. Данным обучением я не доволен. По новой живи, по новой учись.
   Илуа задумался. Он вспомнил сон. «Значит, то был мир живых? Неужто он такой: огонь, слезы? И все снова хотят туда попасть?»
 - А кто придумал покупку жизни? - спросил новичок
   Кирк не сразу отреагировал, он крутил в руках ботинок без пера, тоже о чем-то задумавшись.
 - Не знаю,- на выдохе наконец ответил босоногий,- говорят, есть несогласные с таким порядком души. Они живут отшельниками и их вешают.
 - Кто?
 - Как? И … Зачем? Нельзя умереть уже мертвому.
   Беседа подошла к завершению.
 - А тебе есть где ночевать? – спросил Кирк.
 - Нет, скорее всего.
 - Пойдем, у меня переночуешь.
   Илуа молча кивнул и поднялся первым. Кирк взял ботинок с колен и тоже встал. Они пошли, куда вел босоногий. Ботинок с пером остался на лавочке, а рядом, из мусорного ведра торчал второй.

Глава 6. Преступление и ящик. [Фрагмент прошлого]
Полицейские ехали долго, неспешно. Всем своим видом по прибытии показывали, сколь неинтересно для них произошедшее. Однако Иврисе была слишком проста и доверчива, что не заметила безразличие защитников закона. Она сразу же принялась описывать пропавшие вещи, метаясь из угла в угол:
 - Я не курю, муж тоже, но обидно утерять дорогую пепельницу дедушки наших детей. Иконы хорошо, что священник забрал, на благо церкви,- она резко развернулась и подбежала к противоположному углу гостиной, продолжая описания,- я любила эту вазу,- она подбежала к полке и положила на нее руку,- самой первой из коробок достала, после икон, и поставила сюда,- Иврисе махнула рукой куда-то за спину,- а здесь, - похлопала она по полке, стояли бы иконы. А сейчас только крестик…пропал…
   Полицейские постоянно прерывали выслушивание описания о пропавшем зевками, кивками, смешками, пока речь не зашла о чае, от коего они решили отказаться. Уходя полицейские заверили Иврисе, что вор будет пойман, а вещи найдены.
   Местные жители, особенно соседка Бейва, периодически навещали Каперо. Бейва увидела из окна, что к Каперо приехала полиция, и вышла во двор, ожидая, когда они уедут.
 - Здравствуй, дорогуша,- кричала Бейва своим слегка визжащим голосом, уже подойдя к двери Каперо.
 - Здравствуй,- ответила Иврисе.
   Иврисе спокойно открыла дверь, не разглядев толком, кто пришел, спокойно поприветствовала и сохраняла некую отрешенность. Бейву она узнала не сразу. Разговоров хозяйка не начинала, бывало, что она вовсе забывала о госте, как только открыла ему дверь. Зато охотно отвечала на вопросы, но все с той же отрешенностью. Спустить ее на землю или, вернее, дать почувствовать себя свободнее могли только Илуа и дети. Бейву, однако, больше интересовал приезд полиции, нежели состояние соседки.
 - У меня украли несколько дорогих вещей. Воровство продолжается больше недели, и сегодня Илуа посоветовал обратиться в полицию. Они приехали, сказали, что найдут. Я уже и не волнуюсь,- кратко, но исчерпывающе ответила Иврисе на вопрос Бейвы о полиции. Пока Иврисе отвечала, Бейва внимательно следила за бегающими глазами собеседницы, пытающимися на чем-нибудь остановиться.
 - У меня пару месяцев назад тоже украли пару ценностей,- принявшись разглядывать гостиную, сообщила гостья,- я даже и не думала в полицию заявлять: еще с прошлой кражи ничего не нашли.
    Иврисе пропустила слова Бейвы, «Хочешь чай?», -спросила она. Гостья согласилась, напомнив, что предпочитает белый чай черному.
   Но все могло быть иначе, то есть, касательно воровства. Мэра города мало кто знал, хотя он и живет совсем рядом, в конце главной улицы, и, как все, ходит в единственный годный супермаркет. Помимо должности мэра, он так же занимал пост главы городской полиции и гордился низким уровнем преступности с момента назначения себя на этот пост. Как указано в отчетах, с момента назначения мэра на должность еще и главы полиции, а это срок в восемь лет, в городе произошло лишь три убийства, одиннадцать краж и всего один пропавший без вести. Однако, каждый год в городе не досчитываются пяти - десяти человек, которые, с некоторого момента, просто числятся в списках должников у местного банка, а народные слухи каждую неделю доносят новости о кражах имущества различного масштаба: от дверных ручек до семейных альбомов. Но статистика радует горожан, ведь за такой низкий уровень преступности город многократно удостаивался наград и получил красивую аллею.
   Бейва в самых ярких красках описывала новую городскую аллею:
 - Помню, как нам рекламировали эту аллею. Местное издание напечатало брошюрки вкладывало их в газеты год или два. На первой странице был изображен мэр с букетом из цветов и листьев из этой аллеи, как я поняла. Мне тогда понравились георгины, их еще больше других цветов было. Я решила как-то пойти нарвать себе их, но за какую-то сорванную ромашку меня наградили штрафом в треть моей зарплаты, а георгин я так и не нашла. Кроме этой аллеи у нас еще есть сквер, я обязательно тебя в него свожу,- каждое слово Бейва сопровождала каким-либо движением или мимическим подергиванием,- но сквер не так интересен, он не большой,- Бейва выразил размеры сквера через расстояние между большим и указательным пальцами левой руки,- Аллея вот длинной с центральную улицу, если не больше, -глаза Бейвы при этих словах широко раскрылись,- она оказалась не рассчитана под размеры города, так что пришлось границы города расширять. В конце аллеи сделали автобусную остановку для междугородних. В брошюрке той про остановку было сказано и про дубы,- рассказ Бейвы стал набирать темп, а голос становился все более писклявым,- этим дубам посвящена целая страница. Там сказано, где они были выращены, что их привезли к нам на аллею и поставили уже готовыми. Их специально для нас растили, представляешь! – гостья все время пыталась сохранить зрительный контакт с Иврисе. Заглядывала прямо в глаза, извивалась шеей за постоянно поворачивающейся головой хозяйки,- специально для нас. Растили дубы. Представить только. У мэра в руках на фото в брошюрке были и дубовые листья. Такие большие,- пытаясь поймать взгляд Иврисе, Бейва совсем забыла про жестикуляцию руками, к тому же, работа языком забирала слишком много энергии,- тогда даже вышла из дому пораньше, чтоб посмотреть на посадку этих дубов. Несколько фур везло их из леса. Заранее вырыли ямки и сажали прямо в них. Продолжалось это дня три, потом стали сажать осины. Их для нас специально не выращивали, ну или не так долго, как дубы. Уже… лет пять прошло, а они совсем не подросли. Дорожка вот была  прям как в брошюрке, выложена плиткой. Только выложили кривовато и с ямками. Потырыли наверное…сразу. (Бейва выразила удивление и выдержала паузу, ожидая реакции от собеседницы, которая сидела, упершись в недвижную точку где-то на стене.) Ну я тебе принесу ту брошюру, она, вроде где-то у меня осталась, я часто покупаю газеты. Посмотришь, если понравится, сходишь, я свожу.
  Бейва наконец закончила и в завершение похлопала Иврисе по коленке. Хозяйка наконец взглянула на гостью и размыла лицо легкой улыбкой. По ушам ударил резкий звон будильника. «Мне пора встречать детей» - торопливо сообщила Иврисе и начала собираться. Она не приняла предложение Бейвы пойти с ней:
 -Нет, нет, я сама могу, не переживай.
   Бейва подождала, пока Иврисе соберется и простилась, пройдя с ней до дороги.
   Встречать детей- это рекомендация лечащего врача. Прогулки должны послужить на пользу, а подобный повод врач посчитал удачным. По сути, Иврисе доходила до конца короткой своей улицы к школе, где ее встречал Роно, который с старшей сестрой уже встретили младших из садика. Далее Роно вел всех через сквер к главной улице, делая большой крюк. Иногда Иврисе могла остановиться у церкви, как и в этот день, занять себя приятными мыслями о боге и о своих иконах, которые должны были послужить на благо, в основном же прогулки совершались без остановок. Илуа обещал приехать пораньше и сходить с Иврисе выбрать место на кладбище и гроб. Иврисе считала нужным готовиться заранее. Когда дети с мамой пришли домой, папа уже их ждал. После обеда супруги поехали за гробом.
   Иврисе подошла к вопросу о выборе гроба серьезно. Илуа не хотел расстраивать жену и пытался скрыть безразличие, а в итоге даже увлекся и начал споры по поводу погребального ящика. Началось с того, что набожная женщина оказалась очарована древесного цвета гробом достаточно стандартного вида, но с символичной гравировкой на крышке. Илуа этот вариант отверг и скорее предложил, что первое приметил его взгляд. Попавшийся ящик ему тут же понравился. То был синий гроб, почти идеальной прямоугольной формы, с закругленными краями и фигурными углами. Илуа подошел к нему, чтобы осмотреть, каков он внутри.  Ящик лежал, и будущий гробожиель решил опробовать его мягкие шелковые белые стенки лежа, чем сильно перепугал возлюбленную и поднял у нее жуткий крик. Встревоженная Иврисе после долгих споров никак не могла согласиться с мужем, боясь, что выбранный Илуа гроб, из-за того, что муж в нем полежал, будет притягивать смерть. Илуа уже начал с ней соглашаться, когда она отказалась его слушать и громко потребовала прекратить.
   Являлось ли поведение Илуа причиной случившемуся приступу, или он давно назревал, но Иврисе потерла над собой контроль именно в этот день. Илуа держал рвущуюся из рук Иврисе, на ее вопли сбежалось много народу, каждый стремился помочь, считая лучшей помощью болтовню. Продавец гробов помог вывести Иврисе на улицу, а кто-то из зевак все же вызвал доктора.
               
                ***
   -Это должно было случиться- результаты обследования говорили об ухудшении состояния. Я настаиваю на полноценном курсе лечения в стенах больницы,- настойчиво говорил впоследствии доктор. Он предлагал больничное лечение сразу после выписки с обследования, но Илуа тогда отказался, он верил в силу нового места. Теперь, произошедшее во время выбора гроба может вынудить Илуа все же согласиться. Нервный срыв, - продолжал доктор,- потеря сознания, бред и возможные галлюцинации - все это свидетельство ее скверного психического состояния, тем более, что вы утверждаете, что прямых предпосылок к подобной реакции не было. Я продолжаю настаивать на больнице.
   Илуа понимал, что Иврисе все хуже, он скрыл от доктора, как и скрывал от детей, ее ночные приступы. Но Илуа боялся оставить жену в больнице, в психбольнице, в психушке навсегда. Потому, когда Иврисе стало легче, он отвез ее домой. Там он набрал отцу и попросил их с матерью приехать, после столь сильного дневного приступа, Иврисе нужен постоянный присмотр. Соседи, особенно свидетели произошедшего в гробовой лавке, предлагали свою помощь, от которой Илуа категорически отказывался.

Глава 7. Бог, верь.
   С рассветом в окно влетела птица-фонарь. В рассветных лучах сиянья крыльев уж не было видно, зато можно было разглядеть черное туловище с дымчатого цвета глазами. Сама птица была небольшой, живые могли бы сравнить ее по размеру с совой, но похожа она была скорее на канарейку с вороньим клювом. Птица оценила двух, с открытыми глазами лежащих на кровати душ, как бы рассчитывая, на сколько оглушительным должен быть ее крик, чтобы разбудить обоих. Спальня Кирка имела такой низкий потолок, что Илуа ударился головой, когда вскакивал от неожиданного крика, не чувствуя боли, его голова как мяч отскочила от потолка обратно на подушку. Кирк уже привык к подобным подъемам, птица жила у него и служила будильником каждое утро. «Покупка этих птиц обязательна, чтобы всегда знать о начале и конце рабочего дня»,- пояснил Кирк, когда они с Илуа согнув спины выходили из спальни. За ненадобностью еды была ненадобность в мире мертвых и в кухне, квартиры по стандарту включали в себя только спальню и столовую, названную так, потому что там стоял стол.
 - Я познакомлю тебя с одним своим старым другом. Он тоже актер, в одном театре играли. Как ты на это смотришь? –предложил Кирк, когда они с Илуа в молчании покинули квартиру.
 - Да, я не против.
 - Мы договорились встретиться в парке. Так что заодно покажу тебе город.
   Дорога к парку сгибалась под тяжестью несимметрично построенных квартирных коробок-домов. «Не правда ли, странно это смотрится на фоне загробных красот? Город окружен лесами, горами, лугами. Где-то за пределами железно-каменных строений как будто и смерть приятней и умирать не хочется,- Кирк усмехнулся, говоря это, и ожидая ответной усмешки повернул взгляд на Илуа,- Может, в этом все дело,- не дождавшись улыбки, продолжал босоногий,- Нахождение в этих джунглях металла и камня как-то влияет на душу, привыкшую к примерно такому же при жизни, я давно еще во снах от проводника видел, и теперь после смерти души продолжают ту же зависимую деятельность. Некоторые сопротивляющиеся пытаются бежать, но не чувствуют кайфа там. Кайф произошел от некого арабского «времени приятного безделья», моя жена была переводчик, живым это надо, а что может быть приятнее, чем любование прекрасным? Только не умеем видеть это прекрасное, и пытаемся повторить жизнь в раю. Те сбежавшие зачем-то возвращаются, и их вешают.»
   Кирк закончил, и до парка оставалось несколько шагов, на протяжении которых босоногий все ждал от Илуа его мнения. Внимание Илуа же было привлечено мужчиной возле входа в парк. Мужчина стоял, глубоко всматриваясь в фигуру Илуа, а когда тот подошел ближе, стал пристально смотреть в глаза. Илуа почувствовал неудобство, как будто этот мужчина, смотря в его глаза, проникал сквозь них вглубь и считывал Илуа, как критик, перелистывая каждую страницу в поисках, к чему бы придраться.
 - А вот и мой друг, - сказал Кирк, когда они были в досягаемости руки от мужчины с проникновенным взглядом. Тот, не отводя глаз, сделал улыбку и представился Арвином. Илуа сделал ответное приветствие, стыдливо пряча глаза. Кирк не заметил произошедшего и продолжил,- «Ты хотел что-то рассказать, Арвин».
 - Да,- ответил Арвин с нерешительностью и с прежней улыбкой, - пойдем...те.
  Загробный парк во многом покажется живым знакомым- тропинки виляют между деревьев, клумб и лавочек. Только тропинки выложены красными камнями, деревья сияют, а клумбы переливаются под небесной радугой. И отсутствует порядок. Мусор находит привал всюду, на каждом шагу, красные камни местами потерлись, потрескались и выбились, лавочки, за отсутствием времени не постарели, их деревянная основа и металлический каркас всегда выглядят новыми, но грязь над ними постаралась. Чистка улиц здесь не популярна работа, за ее исполнением, к тому же, никто не следит. Обычно, чистить улицы вынуждают нарушителей законов, а чистота города не в их интересах.
   Илуа осматривал парк, как всякий путешественник осматривает новые достопримечательности, Кирк к такому положению дел уже привык, а Арвин следил внимательно осматривал гуляющие души и улыбался, когда встречал особо порченные места, и все приглядывался к Илуа.
 - Новичок? – спросил Арвин.
 - Да, умер я, похоже, совсем недавно.
 - Я его вчера встретил в кафе,- пояснил Кирк.
   (хоть в загробии и нет времяисчисления, умершие, по бессознательной привычке, которая въелась глубоко внутрь, светлое небо называют днем, темное- ночью, а светлое, до недавнего темного- вчера)
 - Хм...Давайте на лавочку сядем, - предложил Арвин. Несмотря на улыбки в сторону загрязненных скамеек, Арвин все же выбрал более чистую. Илуа и Кирк сели так, чтобы Арвин сидел между ними.
   Арвин выдержал паузу, во время которой еще раз осмотрел Илуа, сел поудобнее, всем видом показав, что сейчас начнется повествование чего-то важного и чуть наклонился, создав таким образом атмосферу секретности. Убедился в заинтересованности слушателей и начал:
 - Помните, нам показывали сны…эти, – Арвин, кажется, только сейчас вспомнил о еще сильной близости новичка Илуа с его проводником. Он посмотрел в сторону, угадав примерное место, где стоял Руфан, - проводники. Так вот один знакомый мой алхимик извлек из них формулу, и на ее основе создал способ перемещения в мир живых в виде призраков. То есть мы действительно можем являться к своим близким.
   Кирк и Илуа не сразу приняли восторженный вид. Все недолгое время, пока говорил Арвин, они слушали его так же безъэмоциольно, ведь его рассказ не сопровождался никоим выражением каких-либо эмоций. Только по окончанию у Арвина блеснуло в глазах.
 - Да ну?!- удивленно, осознавая услышанное, произнес Кирк,- Ого…Кто-нибудь из моих, интересно, жив?
 - Ты можешь об этом узнать.
   Илуа не совсем понял суть восторга, но чувствовал, что он есть, потому на губах была улыбка.
 - Я покажу, - сказал Арвин, вставая,- но сначала я бы перекусил.
   Душам, конечно, ни к чему еда, это, скорее, развлечение, привычка, данность города, но съесть здесь можно что угодно. Илуа задумался над словами Арвина о возможности отправляться в мир живых в виде призрака, ему было интересно узнать, кто такая та женщина из сна, и не заметил, как тащился, отставая, за актерами в ресторан «Райская кухня». По словам Кирка, там можно по-настоящему почувствовать себя в раю, «а еще у них есть великолепное блюдо под названием «останусь в раю» -яблоки, запечённые в змее». Илуа не слушал разговора Кирка и Арвина, он мотал головой между деревьями, напоминавшими березы с красными еловыми ветками, мысли его держались за рассказ Арвина и мешались с увиденным по прибытию сюда видением. Он обратился к Руфану:
 - А ты можешь мне еще что-нибудь показать… из мира живых?
 - Конечно, если пожелаешь.
 - Кирк, - позвал Илуа,- я, пожалуй, останусь в парке.
 - Мне кажется, лучше нам пойти вместе,- возразил Арвин.
 - Не переживай. Илуа хочется осмотреться. Встретимся здесь же,- заключил Кирк, и они разошлись.
   Илуа с Руфаном нашли менее загрязненную лавочку под аркой из древесных рук. Илуа расположился поудобнее. Руфан подошел к нему. Толчок в грудь…

 - Папочка, надеюсь, ты меня слышишь… мама всегда рассказывала, что умершие покидают только тело, а их души вечно с нами.
   Девичий голос прервал голос мальчика, почти мужчины:
 - Хватит верить в эту чушь. Мама никак не могла повзрослеть и теперь в психушке. Ты также хочешь?
   Начал проясняться картинка, мутные очертания комнаты, детей.
   Следующим говорил почти взрослый девичий голос:
 - Замолчи Роно! Мама не в психушке, она в больнице, потому что попала под машину,- голос девочки дрожал, но звучал строго.
   картинка становилась все яснее, можно уже различить детей. Говорившая девочка имела светло русые волосы и зеленые глаза. Она повернулась и теперь, кажется, смотрит прямо на Илуа, но обращается к кому-то другому:
 - Надо внимательно переходить дорогу,- ее голос прозвучал увереннее, и сама она старалась выглядеть как можно серьезнее. Дальше она смягчилась и заговорила уже как старшая сестра младшей, когда хочет поддержать,- и не сомневайся, Мика, папа тебя слышит, он всегда с нами. Расскажи ему, что бы ты хотела.
 - Мне надоело слышать этот бред,- заявил молодой человек, по всей видимости, Роно, и удалился из комнаты.
 - Дорогой папочка,- продолжил маленький девичий голосок. Он звучал откуда-то из-за картинки, и резонировал в слухе Илуа, он смотрел и слышал от лица этой маленькой девочки Мики.
 - Доктор сказал,- говорила Мика,- что маме уже лучше и скоро ее можно будет навестить, но бабушка уже у нее была, а ничего не рассказывает. Наверное, ты знаешь об этом, но вдруг ты был тогда занят и пропустил, поэтому я тебе решила рассказать…
   Ее прервал старый женский голос со словом «Ужин».
   Резко все снова стало мутно так, что нельзя было вовсе ничего различить. Но снова заговорил почти взрослый девичий голос, и картинка становилась резче.
 - Может это и глупости,- говорила почти взрослая девушка, теперь от ее лица Илуа видел мир живых,- но от них определенно легче становится… Я даже пробовала наркотики, пап… Но это ничего не облегчало, лишь временное забытие… Когда отпускало, я бежала в церковь… Какая же она тут отвратная… Маме действительно, со слов врачей, лучше, и она скоро может выйти из комы… Пап, нам тебя не хватает… Ты обещал уделять нам после переезда больше времени… Я понимаю, что случилось так… как случилось, тебе надо было больше времени уделять работе и маме, а потом…
   Илуа начал тонуть. Картинку заливало черной непроглядной водой. Вскоре, все заплыло… а затем приняло прежний вид арки из красных, как будто еловых, веток.
   «У меня есть дети? Я их папа? – думал Илуа, сидя на лавочке в парке, пока птицы, похожие на попугаев, размером с голубя и вытянутым клювом, пристраивались к нему, изучали и пробовали на вкус,- и у меня есть жена. Она в коме…» Илуа резко поднялся так, что сидевшие на нем райские птицы встрепенулись, а одна клюнула его в коленку. «Они были и в первом сне! Та женщина… Она и есть моя жена? Она моя жена… И они хоронили меня!» Илуа резко встал, чем вызвал беспокойство Руфана. «Значит, мне нужно к ним прийти. Где Арвин? Они вообще придут?» Новичок беспокойно оглядывался, в поисках Кирка и Арвина. Он не заметил, в каком направлении они ушли. Илуа решил пойти прямо по тропинке.
   Илуа дошел до выхода из парка. Неприятная вонь- первое, что почувствовал новичок, выходя на неправильной формы асфальтовую площадь. Глаза начали слезиться и страшный смрад забил мысли. Неправильный четырехугольник площади по периметру был обнесен сплошным зданием, в виде десятиэтажной стены с окнами и колючей проволокой сверху. Открыт был только один вход на площадь- со стороны парка. Над площадью обычно радужное небо было затянуто плотной, как в заводском районе серой пленкой. Илуа пытался что-либо разглядеть в желтоватых окнах здания-стены, но увидеть в них хоть что-нибудь, хоть малейшее очертание было невозможно.
   Чувства Илуа постепенно адаптировались к серой смрадной площади, и он увидел примерно в центре ее на каменном помосте деревянные балки, и как мух подвешенных на веревке людей. Илуа подошел ближе, все более понимая проблему загрязнения города от большого скопления заводов. На лбах у повешенных Илуа увидел вбитые гвозди, державшие отсутствующие в их ртах языки.  Кто-то о чем-то мычал, не обращая внимания на Илуа, кто-то точно пел, кто-то молча смотрел на Илуа, как и Илуа смотрел на него.
   Новичок и не вздрогнул, когда услышал рядом голос, да и услышал ли?
 -Кем любуетесь? - поинтересовался кто-то чуть позади Илуа. Голос был самодовольный, знающий свое дело, но дело, по всей видимости, было не из приятных, что придавало голосу едкости.
 - Может быть, певец? – продолжил голос, уже поравнявшись с Илуа, произнося ему это как заклинание прямо в ухо. Тяжелая пухлая ладонь придавила плечо новичка, тогда Илуа очнулся, повернув голову на голос.
   Вид толстяка в пиджаке, точно из крашенной человеческой кожи, в желто-белой жилетке, на фоне серости почти не выбивался из пейзажа. Илуа тут же отвернулся.
 - Что с ними? Почему их языки на лбу? – спросил Илуа обращаясь по большей степени к повешенным.
 - Они пошли против бога, - с важностью ответил толстяк в пиджаке,- что недопустимо в царстве божьем. А вы новенький? - голос толстяка переменился и стал похож на голос продавца-консультанта из мира живых, - Вы можете взять кого-нибудь из них себе. Любого, - с язвой в улыбке говорил толстяк.
 - Зачем? – не поворачивая головы, но сделав непонимающее лицо, спросил Илуа.
 - Для красоты, для развлечения, да просто, чтобы соответствовать лучшему. Только вообразите, как Вам будет с ним хорошо, ведь с ним позволено делать все что вам угодно. Это воистину универсальный продукт. Они, почти, как мы, только немного буйные. Но вам будет предоставлен ошейник для этого продукта. Мы можем с вами выбрать именно того, кто будет идеально подходить к вашему характеру. Он станет олицетворением вашей индивидуальности.
   Толстяк обошел Каперо, зайдя за повешенных и приобняв молчаливого, прижав к нему свою жирную щеку, продолжая рекламу,- Я выслушаю все ваши проблемы,- толстяк изменил голос, как будто говорит за повешенного,- Вы можете мне довериться, я ничего и никому не расскажу. Ха-ха-ха. Никто не узнает о Ваших маленьких райских слабостях,- продавец отпустил молчаливого, и похожим движением хотел прижаться к издававшему какой-то мотив, но тот начал брыкаться и кричать,- ха-ха. О, а я вам спою, даже станцую, - толстяк оставил его, спрятавшись за мычавшего что-то, замотанного в бинты,- А я-я…- продавец сделал загадочное лицо, обхватил повешенного за плечи,- устрою тебе сумасшедшее шо-оу… ха-ха-ха,- смех покрыл все тело толстяка. От кончика носа он налился кровью и трясся всеми своими обвисшими жирными чертами лица. Он еле стоял и, чтоб не упасть, сильнее вцепился в забинтованного повешенного.
   Илуа то смотрел на повешаных, то разглядывал стену-дом, то высматривал за серой пленкой радужное небо и белых лошадей, не слушая, о чем говорит толстяк-продавец.
 - Выбрали? –успокоившись от смеха, утирая слезы, поинтересовался толстяк. Его пухлая влажная рука опять легла на плечо Илуа. Новичок медленно перевел на нее взгляд и, кажется, только сейчас заметил толстяка.
 - Ну Вы еще повыбирайте. Можете немного подождать, скоро должны завезти новую партию, из них подберете себе по вкусу.
   Стук копыт оповестил о прибытии на площадь новой партии людей на веревках.
   Детский смех обвивал двуногое копытное с широким пернатым телом, с птичьей головой и сложенными к голове белоснежными крыльями, измазанными грязью. Райское существо тащила за собой бетонную плиту на колесах и с виселицей. Вслед за этим на площадь шла женщина, размахивая рукой и оповещая о себе:
 - Здравствуйте, Килень, это Элна.
   У толстяка вместе со ртом улыбнулась каждая складка лица.
   Чуть скривленные столбики-ноги, семенившие из-под подола прямоугольно висевшего платья, несли Элну к толстяку-продавцу, опережая повозку.
 - Здравствуйте, здравствуйте, очень рад вас видеть,- говорил толстяк и тянул толстые руки к приближающейся женщине,- за новым приобретением? – язвы в словах Киленя было столько, что сейчас обрызгает всю площадь.
 - Нет, дорогой Килень, - Элна наклонила голову и сделалась печальна,- с грустными новостями, жаловаться на прошлую покупку.
 - Что же случилось, дорогуша?
 - Девушка, которую Вы мне на прошлых светах продали, сбежала…- женщина переборщила с печалью и теперь слезы брызгали из ее глаз.
 - Полиция ее уже ищет? – язвительная учтивость на мгновение исчезла из его голоса.
 - Да-а… Я сразу вызвала… - Элна уже давилась рыданиями.
   Души не испытывают боли, а значит, не могут по-настоящему плакать, слезы Элны, однако, выглядели натурально, что Илуа даже забеспокоился и решил послушать, что же ее так разволновало.
 - А как же Вы держали ее? – лицо толстяка на этих словах снова приняло выражение противной учтивости,- Вы ее привязывали?
 - Я заказала специа…а…альную це-е-епь, она-а, с нее сорва…а..ла-а-ась,- сквозь рыдания выдавливала Элна.
   Илуа снова задумался о чем-то и отвернулся от происходившего между Киленом и Элной диалога. Он заметил на себе внимательный взгляд одного из повешенных, то был певец, он уже не пел, а внимательно изучал Илуа.
   На площадь выгрузили привезенную плиту с повешенными, и стали загружать на колеса прежнюю, с певцом. Илуа не отрывал глаз от глаз певца.
 - Стойте, - крикнул Илуа, останавливая рабочих.
 - О, кого-то выбрали, -спросил Килень, оставив Элну наедине с ее слезами.
 - Что? Да. Он, который пел.
 - Конечно, дорогой мой. Снимите его.
   Рабочие только обрезали веревку. Певец рухнул на каменную плиту, со звуком, как при падении плюшевой игрушки.
 - Вам доставят его на квартиру, диктуйте адрес.
 - У меня, кажется, нет квартиры, - перебил Илуа поиски толстяком блокнота.
 - Вот как. Хм. Недавно совсем умерли?. Надо бы Вам к управителю сходить, устроиться, - Килень за локоть подхватил Илуа, снова поймавшего взгляд певца, которого теперь держали рабочие, и поволок его с добродушностью скрывающей гадость в улыбке к дому-стене,- я Вам сейчас помогу.
 - Мне бы узнать адрес одного моего знакомого, - сказал Илуа, выдергивая свою руку из жирных пальцев Киленя.
 - Хм, при должной просьбе управитель мог бы Вам помочь. Идемте.
   Илуа повернулся к певцу.
 - О, не беспокойтесь, он не убежит,- стал заверять Килень.
   Илуа последовал за толстяком. Ему показалось, что певец как бы в согласие качнул головой.
    Со стороны площади в здание можно было попасть через три двери. К одной из них, с табличкой «Отдел управления Рая», Килень вел Илуа.
   Сохраняя почтение и навыки милого продавца, толстяк пропустил новичка вперед, а внутри провел экскурсию по картинам, которыми были разукрашены все стены помещения.
 -…Поэтому здесь нет окон, ведь городской пейзаж не так хорош, как эти картины. А согласитесь, картины великих художников отлично вписываются в этот богатый…хэ-хэ…божественный интерьер центра управления, надзора и связи.
   Илуа молча кивал, хотя чувство восхищения, от которого задыхался Килень, не испытывал, а наоборот, какой-то дискомфорт давил его.
   Позади Илуа и Киленя из одного из кабинетов вышли двое:
 -…Развитие человечества, похоже, никогда не избавится от аборигенов,- уставшим голосом говорил один,- ох, столько проблем. Обязательно вот надо влезть со своей идеей лесного бытия, природного, как они это называют. Здравствуйте.
 - Добры-ый де-ень,- протянул Килень приветствуя проходящих.
   На них тоже были одеты кожаные костюмы, только коричневых оттенков.
 - Следующая дверь-лифт! –гордо, восторженно вскинув руки, объявил толстяк-продавец, - чтобы беречь ноги от лестниц! Три этажа полетом! На первом, - продолжал Килень,- приемные кабинеты, и мой есть,- говорил толстяк, указывая на цифру этажа,-  на втором Залы совещаний и суда. А третий весь отдан под надзорную службу, там нет картин, но есть окошки. Ну выходим, это я только похвастаться Вас сюда завел. Кабинет управителя чуть дальше. Взгляните на потолки…
   Потолки были высокие, высочайшие, выполненные куполами с каменными гравюрами, гипсовыми узорами и фигурами и расписаны религиозной тематики картинами, подсвечены всевозможных форм бра.
    Килень довел Илуа до невысокой лестницы, в семь ступенек, ведущей к большой двери. Стена с дверью были разрисованы мужчиной, тянущем руку к старику в нарисованном небе, живые могли бы узнать знаменитое произведение Микеланджело. Над головой старика в металлической окантовке блестела табличка:
                ГЛАВНЫЙ УПРАВИТЕЛЬ ЖИЗНИ РАЙСКОЙ
                ДОВЕРЕННЫЙ ВСЕВЫШНЕГО
 - Вот сюда, прошу,- Килень шагнул чуть вперед, чтобы открыть дверь,- ой. А я ведь не знаю Вашего имени.
 - Илуа.
 - Прекрасно,- сказал Килень и, со свойственной ему гадостью, расплыл свои толстые щеки в улыбке. Открыл дверь кабинета.
   Кабинет был богато украшен и разрисован множеством божеств из мира живых. Статуэтки, картины, гравюры многим живым знакомых: Иисуса, Одина, различных индейских божеств, египетских, Зевса и других. Пол был застлан внеземным переливным ковром, под которым поблескивал металлический пол. Илуа предпочел рассмотреть кабинет через зеркальный потолок со свисающими осветительными каплями. С противоположной стороны от двери стояла железная перегородка с отодвижной маленькой дверцей и столиком, к которому был придвинут голубой с золотом стул. Килень усадил Илуа на этот стул.
 - Жмите на кнопочку, а я пойду. Буду ждать за дверью.
   Килень указал на небольшую кнопку в углу стола и удалился.
   Нажатие на кнопку открыло маленькую отдвижную дверцу перед новичком, откуда плоские напомаженные губы пригласили прислонить глаза к двум окуляром чуть выше дверцы. В окулярах были видны два голубых глаза, которые упирались в прозрачную заслонку, невидимую для Илуа, и совершенно не реагировали на движения губ. Расположение странных глаз и губ создавало впечатление очень вытянутого лица. Вспышка света в окулярах и как будто звук затвора.
 - Ваш кровный паспорт,- проговорили губы электрическим голосом. Под губами открылась еще одно отверстие, откуда выехала металлическая полочка.
 - За что те люди повешаны?
 - Ваш кровный паспорт,- повторил голос, едва заметно ужесточив интонацию.
   Илуа положил на выдвинутую полочку паспорт, данный еще на вокзале.
   Полочка забрала паспорт, голубые глаза на мгновение пропали из окуляров, к коим прислонил свой взгляд Илуа. Спустя несколько мгновений голубые глаза вернулись в окуляры, а на полочке вернулся кровный паспорт. В нем было указан адрес проживания. Электрический голос оповестил Илуа о том, что он обязан завтра явиться сюда в кабинет трудоустройства для обеспечения себя работой, и посоветовал, в случае возникновения вопросов, обращаться в справочную управления, после чего все окошки закрылись, глаза в окулярах растворились, а Илуа остался без ответа на волнующие вопросы.
   За дверью управляющего, в коридоре, Илуа честно ждал Килень.
 - Ну что, как все прошло? – тут же пристал он к Илуа,- Вы теперь гражданин Рая!
   Илуа предпочел его не слушать или уже был столь погружен в раздумья, что оставил Киленя без внимания. Только когда они спустились с лесенки, он спросил, где справочная.
 - О, подождите. Давайте, для начала, решим дело с Вашей покупкой…
 - Но зачем? Они протестуют портив города? –перебил Илуа.
 - Ха-ха. Дорогой мой,- Килень принял многозначительный вид, положил руку на плечо Илуа, которую тот сбросил, и начал, по-видимому, говорить, что-то очень серьезное,- да, это изменники. Они изменили Богу, им не нравится Божий город. Они настраивают мирных жителей против города. Они призывают бросать работу, они хотят призвать их в ад, -Килень сделал максимально озабоченное и печальное лицо к следующим словам,- приходится их ловить, вешать, отрывать языки, чтоб не вреднословили. Ну а продают их, чтоб не тунеядствовали. Только работящая душа достойна места в раю,- толстяк поднял палец пытаясь придать какой-нибудь многозгачительности, глубоко вдохнул, вероятно, желая сказать еще что-то, но заметил, что Илуа не впечатлен, и не стал продолжать.
 - А разве есть и ад?
 -Ха-ха. Счастливая Вы душа. Прошу.
   Они уже подошли к выходу и толстяк, собрав всю свою учтивость, пропустил Илуа вперед.
 - Так кого Вы хотели купить? –спросил Килень, доставая что-то из пиджака.
 - Ха, но у меня и денег нет.
 - О, это ничего, возьмете в кредит. Часть зарплаты будете отдавать нам. Это, конечно, дороже выйдет, но зато не надо волноваться о большой сумме сразу,- Килень сказал это и все его лицо поплыло в какой-то нездоровой улыбке,- так даже выгодней, ведь у нас целая вечность!
   Певец уже был освобожден от веревок, на шее теперь висела железная цепь, а руки были в чем-то на подобии наручников с длинной цепочкой, закрепленных чуть ниже локтя.
 - Этот? –спросил Килень, делая пометки в блокноте, который он достал из пиджака, и не дожидаясь ответа продолжил,- Вам доставят его домой, скажите адрес… в паспорте… ага… хорошо. Ему нужна будет привязь, за нее отдельная плата, но по закону рая без привязи нельзя. Вам кожаный ремень или цепь, массивную, надежную? – толстяк продавец говорил это, но Илуа его совсем не слушал, тогда Килень решил за него,- я бы порекомендовал цепь,- и сделал еще пометку в блокноте, - надежнее будет. Цепь тоже можно в кредит.  Подпишите здесь.
   Килень протянул блокнот и ручку Илуа. Тот не сразу среагировал, неотрывно смотря на певца, который за это время не издал больше не звука, а взгляд его, как показалось Илуа, постоянно менялся от сочувственного до чересчур важного. Когда Илуа все же подписал, Килень улыбнулся еще шире, вырвал листок из блокнота и положил себе в другой карман пиджака.
 - Я вам сделаю подарок. Вы мне понравились, - с некоторым приторным смущением произнес эти слова толстяк, - я вызову вам такси.
   День был непростым, для беззаботной райской жизни. Повозка с певцом уже уехала, когда прибыло так называемое такси. Это была небольшая бричка, запряженная людьми, как будто рабами (но это были не рабы, это тоже такая официальная работа). Смерть - это работа, и в этом упорно убеждает управление города. Килень показал адрес Илуа запряженным и сразу расплатился, после чего позвал Илуа присаживаться. Путь к дому Илуа лежал через главный городской проспект. Радуга неба начала рассеиваться и заменяться иссине-черным покрывалом, белые кони, особенно резвившееся в этот день, стали темнеть и принимать розово-золотой оттенок буквально испаряясь в темноте. Из оконных прорезей, выходивших на проспект в стенах панельных домов, начали вылетать на ночную осветительную службу десятки птиц-светлячков, большими прожекторными пятнами паря над дорогой и всем городом. Пара птиц посетили такси Илуа: одна села на край брички, рядом с новичком, а другая устроилась на голове одного из запряженных, он начал ее смахивать, чем затормозило движение.
   Лифты были даже в двухэтажных домах. Строения старины были все полностью заменены на новые, с лифтами и птицами-светлячками в комплекте. Квартира Илуа оказалась расположенной в многоэтажном доме на тридцать восьмом этаже. Шахта лифта просекала дом насквозь по середине, двери лифта открываются со всех четырех сторон так, что, когда Илуа достиг своего этажа, он оказался в окружении дверей квартир. Дверь в квартиру Илуа была приоткрыта и на ней красовалась табличка «удобства для жизни», обозначающая, что квартира еще не заселена. Изнутри слышны глухие удары, словно по деревяшке через подушку. Илуа сверил адрес и зашел внутрь. Предоставленная квартира, как и любая другая в городе, была совсем маленькой- комната с кроватью и комната со столом. В углу комнаты со столом стоял стол и двое мужчин- один держал бывшего повешенного певца, другой бил по его пальцам чем-то вроде молотка, только деревянного и с цветочками. Кроме глухих ударов не было больше ни звука. Держащий певца, в синем кожаном костюме, заметив Илуа, поспешил объясниться: «Это чтоб не пакостничал. А молоточек волшебный наш управительственный алхимик сделал. Смотрите-ка на результат». И результат поразил Илуа- пальцы певца стали чуть ли не плоские и покрылись какой-то закаменелой грязью. «А почему их просто не отрезать?» -поинтересовался Илуа из непонятных побуждений, но отрезание оказалось платным.
   Нам, живым, не понять то спокойствие, с которым проводилась данная процедура, в процессе которой мужчине уже без языка отбивали пальцы, пусть, как заверяют официальные лица управления города, делается и это во имя безопасности и, иногда, бога. Но мы, живые, даже форточку от ветра не с таким холоднокровием закрываем.
   Стойка была уже установлена и прикреплена к стене, к полу и к потолку, а цепь держалась за шею певца. Когда все было кончено, услужники управления, как они себя назвали, попрощались с Илуа и покинули квартиру.
   Илуа сел на пол напротив привязанного певца. Оба ни издавали ни единого звука. Илуа пытался что-то прочесть в его глазах, но, видимо, не обладал таким даром, хотя он очень помог бы сейчас певцу без языка.
   По утру уже пепельно-черная осветительная птица оповестила о рассвете радуги. Илуа должен был идти устраиваться на работу. Платят в загробии за весь рабочий день, или можешь вовсе не приходить, но за два подряд прогула вычитают из зарплаты. А выходных в райской идиллии не бывает. Илуа решил, однако, сегодня не идти устраиваться. Вернее, Арвин ему не дал этого сделать, когда пришел к нему и усадил на кровать. Певца он не видел. Зато певец видел гостя и слышал, что разговор шел про контору, отправляющую мертвяков в мир живых в виде призраков. Крик привязанного перебил гостя.
 - Кто у тебя там,- недоумевая спросил Арвин.
 - Я его вчера купил, он певец,- пояснил Илуа и первым вышел из комнаты с кроватью.
 - Купил? Он был повешен? Ох, ну как ты не знаешь? Все это недозволительно. Мы для них просто как мухи, да еще и продают нас, как вещь.
 - Кто «мы»?
 - Больше известны как «изменники богу», но самые настоящие изменники- это управление,- Арвин уже высвобождал певца.
 - Нам нужно в контору,- сказал Арвин, и певец одобрительно качнул головой, после того, как цепи были сняты.
   Илуа понимал, что одному ему тут делать нечего, и придется следовать на этот раз за Арвином.
   Чтобы не выдавать себя, ибо отдел по контролю повсюду имеет слежку, на певца опять одели ошейник. До конторы они шли молча. На улицах суетились души, спешашие на свои рабочие места, никому не было дела друг до друга. «Нам сюда»,- сказал Арвин, когда они подошли к двери с табличкой: «Вход только для избранных». Арвин постучал. Одна из дощечек отодвинулась, и два желтых глаза осмотрели прибывших. «Это мы»,- ответил на взгляд Арвин. Для входа в контору нужен был код и лицо, знакомое желтоглазому сторожу. Новичков могли приводить только уже знакомые, для таких случаев использовался пароль «Это мы». Если же знакомый оказывался пойман и насильно приводил нежелательных гостей, использовался пароль «Это я», и тихо поднималась тревога, но подобных случаев не приключалось.
   Ошейник с певца вновь снят.
 - Это та самая контора,- обратился Арвин к Илуа,- отсюда ты сможешь попасть в мир живых и повидаться со своими близкими, если они еще живы. Но не для развлечения, на самом деле, это затеяно. Мы стремимся уберечь будущих мертвецов от лжи этого города. Ты новенький, и это плюс. Но не будем об этом сильно распространяться, опасно, даже здесь. Мы дадим тебе возможность повидаться с близкими, но только у тебя будет ограниченное время; в мире живых есть такое понятие- время, оно ограничивает и мешает долгому контакту.
   Певцу стали оказывать помощь в восстановлении языка и пальцев. В загробном мире души не чувствуют физической боли, но травмы такого характера могут отразиться в жизни. Арвин повел Илуа к аппарату, создающему призрачные копии душ в мире живых.
 - Принцип прост,- объяснял главный алхимик, он же – создатель аппарата, он же- его запускает,- За чертой города есть кусты интересного растения, плоды которого использует и управление для создания проводников. Плоды этого кустика дают видимость мира живых, если об умершей душе вспоминают. Еще один ингредиент, он встречается редко…
 - Тише! –перебил его Арвин.
 - Нда… Все нужное, в общем, если смешать, то получим желаемое. Скажите, о Вас есть кому вспоминать,- спросил алхимик, укладывая Илуа, чтоб подсоединить аппарат.
 - Да, -с уверенностью ответил Илуа.
 - Это прекрасно. Значит, не мертвы Вы еще.
   Алхимик надел на лицо Илуа треугольную маску с прорезями для глаз и рта, и стал затягивать при помощи резинок.
 - Ай-ай.
 - Сжимает голову? Ну потерпите чуток.
   Алхимик достал два маленьких пузырька. Один, с прозрачной жидкостью, он наклонил надо ртом Илуа и вылил несколько горьких капель. Другой, с цветной жидкость, алхимик по капле вылил в каждый глаз новичка. Прозрачная жидкость обволокла рот, сделав ощущение каши, а цветная, та, что в глазах, по мере заполнения глазной поверхности, отключала чувства Илуа и искажала видимое, превращая все вокруг в новую картинку: больничная палата, кровать, женщина… Все отчетливее… Больничный запах…Все яснее…

Глава 8. Конец…и начало.
    Впервые за долгое время стало абсолютно темно. Только голос, столь знакомый…
 - Жена? Дорогая, это ты? Ты в коме?
   Но темнота начала таять, перед глазами вдовы оказался люминесцентный образ ее мужа.
 - Очнулась, дорогая? Дорогая…- Илуа пытался ее обнять… Он парил. Его грудь залилась странным теплом, приятным теплом.
 
[Фрагмент прошлого]
   То продолжалось еще пару месяцев: бред, галлюцинации, приступы паники. Старшие Каперо не справлялись. Лечащий врач Иврисе настоятельно рекомендовал больницу, старший брат Илуа просил пощадить родителей:
 - Я не смогу сейчас приехать. Прошу тебя, не издевайся над родителями. Ты понимаешь, что они не справляются с сумасшедшей? Больница-единственный выход.
   Младшая сестра тоже не могла помочь:
 - У меня двое детей. Муж не отпускает меня. Я и сама понимаю, что с двумя малышами будет только еще больше хлопот создавать. Илуа, ты меня так часто выручал, и я очень сожалею, что не могу тебе помочь. В данной ситуации остается только больница.
   Илуа не хотел отправлять Иврисе в психлечебницу. Врач не говорил, что она опасна для общества, и он не обязан отдавать ее в больницу, она могла оставаться дома. Так и было, и старшие Каперо не смели возражать. Иврисе была сиротой, старшие Каперо не могли отказать в помощи. У отца Каперо стали появляться боли в ногах. Мать Илуа, вскоре призналась, что не в состоянии присматривать и за детьми, и за Иврисе. Оставался один выход. Врач заверил, что есть свободная палата, где Иврисе будет в покое.
   Илуа с самого утра собирал вещи. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, хотя брат и сестра все утро ему названивали. Дети были в школе. Иврисе лежала в гостиной, рядом с ней, на кресле, сидела мать Каперо. Иврисе пялилась на старую женщину, периодически интересуясь: «Как Вы?». Мать еле держалась. Пот топил ее лицо, и руки со сморщеной кожей, все сильней сжимали друг дружку. Она больше не могла смотреть на замученное, постаревшее не по годам лицо Иврисе. Та, похоже, искренне не понимала беспокойного лица socrus in nurum [свекровь с латыни]  и все пыталась это выяснить и поддержать. Иврисе взяла замок пальцев socrus in nurum и все жарче спрашивала: «Как Вы?».
 - А-а, Илуа!
   Старая женщина подскочила, столкнувшись на пороге с сыном и уткнулась ему в грудь.
 - Все, дальше я, - ответил Илуа,- пора везти папу к доктору. Иди, я сейчас.
   Илуа подошел к оставшейся неподвижно лежать жене, провожавшей беспокойным взглядом в слезах уходившую sмать Каперо. Несколько секунд Илуа потребовалось, чтоб самому не выказать слез. Он не подходил к жене, ее беспокойный взгляд уже пронизывал его, Иврисе видела страх и слезы внутри своего мужа.
 - Поедем в больницу, там должны помочь,- все что мог сказать Илуа, прежде, чем выйти из гостиной. Но единственное месте, куда можно было из гостиной уйти, и остаться без непонимающего, пустого и пронизывающего взгляда больной, был второй этаж. Там сидели и старики Каперо. Илуа не знал, куда деть свое беспокойство и сел в комнате дочерей, ожидая, пока родители будут готовы.
   Илуа помог отцу спуститься по лестнице и сесть в машину.
 - Пока мам, смотри за папой. Люблю вас.
   У родителей Каперо была своя машина. А их сын пошел загружать собранные вещи Иврисе в свою.
   Иврисе уже не лежала на диване, Илуа нашел ее на кухне. Она совсем забыла о прежнем беспокойстве за мать Каперо, о страхе мужа, ее кожа даже казалась свежее, глаза пылали, но прежняя больная пустота их не покидала. Иврисе не совсем отдавала себе отчета в действиях, как подумал Илуа, скорее, ее действия были автоматизированы, но не рассудок ими повелевал.
 -Дорогая, нам надо ехать,- без надежды выговорил Илуа, уже обдумывая, как он будет против ее воли нести ее в машину, через крики везти в больницу, а там ему придется вызвать санитаров, и он понимал, что не сможет этого сделать.
 - Я не поеду в больницу.
   Неожиданно отчетливый ответ жены поразил Илуа, что он даже оживился.
 - Ну что ты? Мы хотим, чтоб ты выздоровела. Вон, папа тоже поехал к доктору…
 - У твоего папы болят ноги, а я, как видишь, хожу.
   Она вышла с кухни. Прежде приходившаяся впору ей одежда, свободно болталась на ее жутко исхудавшем теле, костлявые пальцы неестественно сжимали вилку, как парализованные, другая ладонь носила опухшие от ожогов пальцы, обвившие край сковороды. Глаза злобно пылали, и подергивался уголок рта.
 - Положи сковородку, Иврисе,- сохраняя спокойствие говорил Илуа. Он медленно попятился к креслу, на нем должна быть подушка, которую он кинет в Иврисе, отвлечет ее внимание и заберет у нее вилку и сковороду.
 - Я не поеду больницу,- почти стонала Иврисе, не теряя злобы в глазах. Твердыми босыми шагами женщина приближалась к Илуа.
   Илуа уперся спиной в креслу, закинул руку, чтобы схватить подушку…бросок… Из шеи Илуа струиться кровь. Задыхаясь, он пытался закрыть рану, и нащупал на шее вилку. Брошенная подушка попала Иврисе в глаз, но это не помешало окончательно убедить возлюбленного, что она не поедет в больницу, ударом сковородой по голове.
   Когда Иврисе пришла в себя, первым вырвался крик ужаса. Ее возлюбленный лежал в луже крови без сознания, без жизни. Из шеи его торчала окровавленная вилка, прежний фонтан крови из-под нее утих. Слезы, вперемешку со страхом, ужасом, болью, давили все тело Иврисе. Она, не прерывая вопля, выбежала из дома. Иврисе поскользнулась на ступеньках подъезда, холодный, несмотря на теплую погоду, камень ударил по опухшим от ожога пальцам, женщина почувствовала еще и боль ожога. Она резко поднялась и, не видя ничего за слезами, побежала к дороге.
   Как неудачно расположение дома Каперо почти сразу за поворотом. Водитель не успел увидеть бежавшую через дорогу Иврисе. Она, наверное, вовсе сама прыгнула под колеса, как утверждал впоследствии водитель. Он сразу вызвал скорую и пытался привести Иврисе в чувства. Она жива, но без сознания. Приехавшая со скорой помощью полиция решила заглянуть и в дом, откуда, предположительно, выбежала пострадавшая. В убийстве обнаруженного в дома мужчины сразу обвинили попавшую под машину, опрос соседей помог выяснить некоторые подробности. «Больную судить не станут». Труп увезли, и полицейские отправились в больницу искать стариков, которые, по словам соседей, недавно отъехали.
   Дом встретил детей, вернувшихся из школы, лужей крови рядом со сковородкой. Криминалисты делали фотографии, а дух смерти съеживал все внутри.

Глава 9. Явь [Фрагмент из прошлого]

  День был на редкость жарким. Людям было не комфортно стоять на свету в темных одеждах. Подключенная к аппарату искусственной жизни, Иврисе присутствовала на похоронах мужа, глядя из своей комы. Она лежала на перевозных носилках слишком близко к краю могилы. Когда она скатилась в яму с уже положенным туда гробом, дедушка ее детей, побежав ее оттуда вызволять, потерял контроль над больными ногами и упал головой вниз на гроб. Дальнейшие годы ему придется просидеть в кресле на колесах. Старший брат Илуа успокаивал непрерывно льющую слезы сестру, а после падения отца не сдержался и сам заплакал. Священник старался перебороть сонное состояние, периодически отшлепывая себя по лицу и делал недовольную гримасу, чтобы показать недовольство, что в столь важную минуту его клонит сон. По окончанию похорон он швырнет книгу с молебном на стол и упадет в крепкий сон. Городские традиционно стояли с серьезными лицами, якобы сдерживающими слезы. Некоторые старались помочь упавшим в яму.
   После вызволения Иврисе на мгновение открыла глаза, оставив громкий крик то ли от жгучего солнца в глаза, то ли от происходящего и покинула всех, снова придавшись коме.

Глава 10. «Я приду…»
   Иврисе после комы нужно время, чтобы прийти в себя. Призрак мужа мог плохо на нее подействовать. У Илуа, надо полагать, было не много времени- санитары постоянно навещают пациентов, особенно которые в коме. Но Илуа не мог обо всем этом подумать после загробной жизни.
 - Любимая (Это вырвалось у Илуа неосознанно, как и тот любящий взгляд, с которым он смотрел), я Илуа – твой муж. Я пришел из рая. Если ты умрешь, то ты тоже попадешь туда. Ты только что после комы, так сказали дети, я уже видел их, но они меня - еще нет. Тебе, наверное, сейчас тяжело, после комы, понять все мои слова, но послушай. Не забывай меня, всегда обо мне помни, и я смогу к тебе являться. (В соседнюю палату зашел санитар, по-видимому, из комы там еще не вышли, и санитар пробыл там не долго, и уже направлялся в палату Иврисе.) Дай себе время восстановить силы и жди меня, расскажи об этом детям, пусть они тоже меня видят.
 - Та-ак. Ого, вы сегодня праздник устроили,- воскликнул санитар, посмотрев на мониторы.
 - Да, дорогой. Я люблю тебя… - говорила Иврисе в сторону от медработника, где стоял невидимый санитару призрак ее мужа.
 - Ох, Вы уже не спите, -санитар наконец посмотрел на Иврисе.
 - И я тебя люблю, и детей. Расскажи им (что-то давило его глаза, и в горле как будто застрял комок). Я приду. До встречи… - сказал Илуа и начал растворяться.
 - Илуа…- проговорила Иврисе, прежде чем закашляться. Ее муж исчез, как вспыхивает и тает свет лампы, оставив мир живых.
 - Иврисе, тише, тише, я сейчас позову доктора, - протараторил санитар и нажал на белую кнопку рядом с кроватью пациентки.
   Иврисе все смотрела на место, где только мгновение назад стоял ее Илуа.

                ***
   Желтая жидкость с глаз высохла. Новичок поморгал. Его больше не окружали белые стены больницы, а над головой склонился бородатый мужчина-алхимик, снимающий с его лица маску.
 - Ну, теперь можно идти в лагерь,- первым заговорил Арвин.
   У Илуа было много вопросов, и подобное от Арвина его немного оскорбило. Алхимик заметил подавленное настроение новичка:
 - Как Вам?
 - Позже, надо идти, -прервал Арвин.
 - Да. Я хотел бы хоть имя узнать.
 - Илуа, его зовут Илуа. Идем.
 - Я Лювин,- улыбнулся Алхимик Илуа.
   Илуа посмотрел на Лювина и, несмотря на торопливость Арвина, перед уходом обнял его.
 - Надеюсь, путешествие в мир живых прошло успешно, - сказал Арвин, выходя из конторки,- нельзя никогда терять мгновения. Идем.
   Илуа молчал, он остался наедине со своими вопросами, с увиденным им, с новым чувством- он чувствовал, что больше всего сейчас желает видеть свою жену, своих детей, ему страшно, что он совершенно не знает, как у них дела в мире живых.
   Арвин не замечал задумчивость Илуа.
 - Прошу, предложи тему для непринужденной беседы, а то я не силен в этом, - говорил Арвин.
   Они шли по открытым широким улицам, пока не свернули во дворы. Темы для непринужденной беседы все никак не находилось. Илуа все думал о жене и детях и не мог избавиться и не хотел избавляться от переживаний, а задавать вопросы на волнующую его тему он считал сейчас не уместным. Но редкие темы все же поднимались.
 - Ты против управителя, - начал Илуа, - а как на счет бога?
 - Ха, я никогда не видел ни того ни другого. Но управитель влез в управители не по праву. А вот бог никуда не лез, да и вообще может его нет, или, по крайней мере, он не лезет нами править, это в плюс ему, каждый может избрать для себя его дозировку. Да, я верю в бога, но ровно на столько, на сколько мне надо, чтобы ничего не мешало мне на пути, но и ничего чтоб не давало упасть.
 - Так, достаточно,- после паузы сказал Арвин, когда каменные городские стены оказались позади них.
   Как будто ничего не изменилось- то же радужное небо, те же горы-актеры, та же внеземная легкость, только ветер просторней гуляет. Обернувшись назад Илуа и Арвин видели огромную, с квадратными дырками, каменную плиту. Если отойти подальше и заслонить каменную плиту на пейзаже рукой, оставив только небесную радугу, то пейзаж ничего не потеряет, а розовость руки вполне может добавить красок. Подобное, однако, не пройдет, если загородить рукой лес, или, например, горы – сразу будет пейзажу недоставать. Огромная каменная стена смотрится белым пятном на холсте, художник случайно капнул белым на картину, стоит подождать, и он все исправит, и будет даже лучше; можно прилечь вон на том холмике и подождать.
 - Видишь тот холм, Илуа? – спросил Арвин, указывая на земляное возвышение со струйкой дыма слева, - нам туда.
   Они сделали несколько шагов, и Арвин остановился и обернулся на стену, снова обратился к Илуа:
 - Чувствуешь?
 - Что?
 - А в том то и дело, что ничего. В этом ничего нет,- Арвин указал на плиту и развел руками,- я как-то призраком гулял по своему городу из жизни. Там все было по-другому- архитектура, брызги фонтанов, картины на моей любимой аллее, девушки в милых платьях, дети в песке. Так хорошо было, что-то шевелилось внутри. Мне даже, припоминаю, плохо стало, когда ребенок побольше отобрал игрушку у маленького. В целом же было странно легко. Тут тоже легко, но иногда эта легкость путается с пустотой. А там я точно парил. Так парил, что чуть не потерял сестру из виду. Тут вот так парить не получалось. Вроде душа свободна, а что-то не радостно. И картины… Что-то тянуло, что-то держало возле них, проникало внутрь (Арвин ударил ладонью в грудь) и держало. Здесь я тоже видел картины, но такого… Там еще я видел, как художник рисовал одну картину. Он рисовал дерево аллеи, все пронизанное стрелами солнца. Он был весь в красках, а рядом прыгали дети. Несколько солнечных стрел попало и на художника, от чего он сиял еще сильнее. И парочка стрел тогда попали на меня… - Арвин рассказывал это с ностальгией, понурив в конце рассказа,- здесь такого не было. Хотя там, в мире живых я видел одного, в костюме. Он куда-то спешил, но шел медленно, однако, похоже, что спешил, так как совсем не смотрел на окружающую красоту, а пялился в каталог из магазина. Кстати я пытался устроиться здесь художником. Мне выдали трафарет и краски, мне сказали нарисовать что-то в здании управления. При жизни я не рисовал, как мне рассказывала сестра, так что хотелось попробовать, но никаких схожих ощущений с тем, что я испытал на аллее в мире живых, не было…
   Арвин помолчал, они шли дальше. Трава под ногами трещала, как и тогда, при появлении Илуа здесь, в загробии, он уж стал забывать об этом треске. Белые лошади на радужном небе застыли над головами идущих, иногда на их поглядывающих. Илуа вспоминал о чувствах, испытываемых им при посещении жены, он никак не мог дать определение той теплоте и трепету, которые все не покидали его. А Арвина настигла говорливость, и он продолжил:
 - Я почти не был очищен своим проводником, поэтому я сейчас чувствую давление внутри и в горле. Как мне рассказывали, проводники имеют некоторую особенность, которую, судя по всему, добавило управление осознано (Арвин повернул взгляд на Илуа, что заставило того отвлечься от своих мыслей). Они не просто выкачивают злобу на основе обычного здешнего полевого цветка, я тебе покажу его, но постепенно лишают и других чувств. Лица правления таких проводников не имеют, поэтому у них там все так разрисовано, каждый кабинет, как произведение земного искусства. А для остальных есть проводники и серые стены. Вот помнишь Кирка? Он совсем уж плох… Актер он отличный, потому так хорошо говорит, но говорит он то, что уже тысячу раз кому-нибудь говорил. Театры потому все и распались, что чувства новые показать никто не может, а играть одно и то же всем надоедает. А ты не переживай, твоего проводника мы уберем, моего вот убрали, только до лагеря дойдем.
   Руфан, как полагается проводнику, следовал за Илуа и не высказывал никаких чувств, коих много закрыто в нем. Он лишь верно следовал за своим мертвецом,разрезая пространство своими очертаниями.
   Трава по-прежнему переливалась зелеными оттенками. Камни под ногами от касания издавали звук, напомнивший бы живым стук по вареному яйцу. Горы на горизонте показывали автомобильные гонки, скачки, кулинарные шоу. Но это нам, живым, пока что, понятны эти инсталляции, а когда попадем сюда, в иной свет, будем как Илуа и Арвин поражаться этим представлениям и призраками посещать мир живых, чтобы разобраться в горном театре.
 - Илуа, смотри.
   Арвин остановился около поляны серо-голубых цветков, рассказывая:
 - Это те самые цветы, которые высасывают злобу из нас. Когда они всю до капли ее из нас выкачают, мы очистимся, перед нами откроются врата в мир живых, как мы привыкли его называть. Благодаря проводникам, мы теряем злобу за раз, и врата перед нами чуть ли не сразу открываются, но эти же проводники отводят нас в город, где врата открыться не могут, так он весь застроен. Управители этим пользуются и вынуждают умерших работать, чтобы купить этот выход в жизнь, который у них есть с самого попадания сюда.
   Илуа не очень внимательно слушал Арвина, он все еще думал о жене и детях. Его беспокоило, как они сейчас, и он посматривал на Руфана, сдерживая желание попросить его показать видение мира живых.
 - Многие даже не задумываются,- не останавливался Арвин,- даже не пробуют найти иного пути, послушно следуют словам управителя, хотя и не знают, что он за человек такой, откуда у него такое право- командовать. Их надо спасать. А вот мы и почти пришли, вот он, наш лагерь, где мы спасаем эти души.
   Илуа молча кивнул, и улыбка слегка тронула его губы. Руфан все также следовал за ним, не в состоянии чего-либо понять, он только запрограммированное такое существо.
   Воздух щекотал нос ароматом дыма и чем-то, походившим на малину, как сказали бы живые. «Полупрозрачное облачко дыма свидетельствует об обеде,- объяснил Арвин,- мы как раз вовремя». Трава перестала отвечать на шаги треском и отливала желтизной прильнув к земле. Беспечный смех прерывался грозой шипящих слов, режущих слух Илуа. «Это Браки. Браки! Это я, Арвин, и я привел новичка!» Слух пронзили радостные вопли в ответ. Арвин побежал к костру, рукой зазывая за собой Илуа.
   Над костром весело ведерко с какой-то жидкостью, а вокруг прыгали умершие. На прыгающих из одежды была только травяная накидка или вовсе ничего, тела их были в грязи, а из уст у них лился какой-то сумасшедший смех. Увидев Арвина и новичка, все, кто был у костра, побежали к ним, встречая оглушительными криками. Они обступили пришедших, и каждый старался обняться с новичком. Нам, живым, они бы показалась настоящими дикарями.
 - Ну раска-азыва-ай,- протянул голос мужчины, вытянувшего Илуа от восторженно столпившихся умерших. Голос этот бил молнией, на гласных растягивался хрипом,- среди каменных стен я сатана. САТАНА. Потому что звучит устрашающе. Но здесь меня кличут Браки.
   Серое лицо Браки сморщено долгой жизнью. Взгляд медового отлива мягко смотрел в глаза собеседнику, а беззубая улыбка так и тянула губы. Его голову с несколькими в разнобой торчащими волосинами окаймлял ободок из трав с тремя разноцветными перьями. На теле накидка, руки спокойно болтались, никак не реагируя на его речь.
 - Меня считают предводителем, но мне больше нравится называть себя «едкий парень, которого все слушают». Пошли.
   Браки повел Илуа от костра и от непрерывного смеха к холму. «Это наш штаб,- сохраняя расслабленность рук поведал едкий парень,- залезай». Словно прыгая по классикам Браки заскочил на вершину холма. Его пальцы подергивались на висящих тощих ладонях, колени были почти сведены, но ноги твердо держались холма так, что тело сдерживало ветер.
 - Взгляни,- воскликнул Браки, не оборачиваясь к Илуа,- Весь этот простор, все эти ослепительные чудеса,- говорил едкий парень, не поднимая рук, а лишь взглядом проводя по пейзажу: поднебесному цветочному полю, дальнему лесу сиреневых елей, горам-актерам, радужному небу с белыми лошадьми,- настоящий волшебник тот, кто смог создать это, если таковой есть. Здесь мы черпаем вдохновение на жизнь. Эх, зачем нам серые каменные прямоугольники? – обратился он к новичку, глядя на него печальными глазами, - зачем нам эти кредиты? Зачем мы покупаем друг друга? Зачем нам невиданный управитель?
   Илуа смотрел поверх головы Браки в бесконечную гладь поля, с одной стороны огражденную лесом, с другой- серыми каменными стенами. Браки отвернулся и продолжил:
 - Нам нужны творцы, а не правители. Нам нужны мастерские, а не банки, и чтоб нам выдавали краски и столярные принадлежности, а не кредиты.
   Браки встал на колени и с грозой и хрипом проговорил: «Чудесно».
   Предвечернее (так будет понятнее называть) небо обволакивалось темно-фиолетовым цветом радуги, ярко вспыхивали цвета небес и гасли под теменью. Трава засверкала мелкими огоньками, отзывавшимися звучной трелью. У подножия холма, где стояли Браки и Илуа, множество обнаженных тел прыгало вокруг костра, топча зеленую траву под несвязные сумасшедшие крики. Со стороны огня свист позвал Браки и Илуа.
 - Скоро стемнело,- безадресно сказал Илуа.
 - Темнота дает волю внутреннему свету,- незначительно ответил Браки, и оба они спустились к костру.
   Руфан остался на холме. Он был не способен понять многозначительности всех сказанных едким парнем слов, и даже не заметил, как растаял под пробегавшими в темном небе белыми лошадьми.