Суздальская узница Евдокия Лопухина

Женщины Петра I. Евдокия Лопухина.
 В Суздаль был немедленно послан капитан-поручик Преображенского полка Григорий Скорняков-Писарев, известный своим сыскным азартом и преданностью царю. При нем находилась команда солдат. Скорнякову-Писареву предписано было арестовать и доставить в Москву, в Преображенский приказ, инокиню Елену, сиречь бывшую жену царя Евдокию. 10 февраля 1718 года команда прибыла в Суздаль и двинулась к обители. Здесь Скорняков-Писарев велел солдатам оставаться на карауле, а сам отправился в Покровский монастырь, причем умудрился войти не в ворота, а в какую-то боковую калитку, о которой вызнал заранее у местных жителей, кого застращав, кого подкупив.

Сия невоенная хитрость помогла ему оказаться в келье Елены — Евдокии неожиданно для нее. Захваченная врасплох, она смертельно испугалась. Уже кое-какие доказательства вины ее были налицо: одета была она отнюдь не в монашескую рясу и плат, а в телогрейку и повойник, что было несомненным нарушением монашеского устава.

Ни слова не сказав с побледневшей, лишившейся дара речи Евдокией, Скорняков-Писарев метнулся к сундукам и, разворошив все, что там лежало, отыскал-таки два письма от царевича Алексея.

Письма, кстати, были свойства самого невинного, какие могут писать разлученные мать и сын, мечтающие о встрече, однако несомненно изобличали факт «преступного сношения».

Заполучив первые вещественные доказательства, Скорняков-Писарев приободрился и отправил человека за своей воинской командою. Прибыли солдаты, и в монастыре грянул повальный обыск. Результаты его заставили было ретивого командира несколько приуныть… однако лишь до той поры, пока в Благовещенской церкви не нашли записку, в которой Лопухину именовали «благочестивейшей великой государыней, царицей и великой княгиней Евдокией Федоровной» и желали ей и царевичу Алексею «благоденственное пребывание и мирное житие, здравие же и спасение и во всем благое поспешение ныне и впредь будущие многие и несчетные лета, во благополучном пребывании многая лета здравствовать».

Эт-то какая еще благочестивейшая великая государыня, царица и великая княгиня Евдокия Федоровна?! О ней давно забыть надлежит, ведь ее заменила смиренная инокиня Елена!

То есть должна была заменить — по государеву указу. А коли не сделала того, стало быть, налицо не просто умысел преступный, но и прямое неповиновение!

Заговор против государя…

Уже 14 февраля, переворошив в монастыре все, что только можно было переворошить, Скорняков-Писарев арестовал-таки Евдокию и многих других монахинь, а также нескольких священников и монахов мужской обители. Их всех привезли в Преображенский приказ в Москву, и уже 16 февраля начался строгий розыск.

Первым — и очень суровым в те времена — обвинением Евдокии предъявили то, что она сняла монашеское платье вообще и жила в монастыре не по уставу, мирянкой. Отпираться было невозможно, ведь Скорняков-Писарев лично сам застал Евдокию одетой отнюдь не по-монашески. Вот тут ей припомнили и двор, приехавший к ней из Москвы, и трапезы отнюдь не монастырские, и прием гостей — воевод да родственников, и светскую запретную переписку…

Но главный удар ждал бывшую царицу впереди, когда старица-казначея Маремьяна, сверх меры испугавшись грозящих кар (да и то сказать, Скорняков-Писарев стращал всех, сил не жалея!), рассказала о том, что к Евдокии много раз приезжал из Москвы офицер-преображенец Степан Глебов, и не просто приезжал, а в келью к ней хаживал… причем не только днем, но и оставался на всю ночь до утра.

Ну ладно Маремьяна… Она славилась в монастыре своим неуживчивым нравом, и не было на свете человека, кому она не готова была б напакостить. Но среди монахинь имелась у Евдокии близкая подруга, сестра Каптелина. Она тоже оказалась боязлива и готова на все, чтобы кары за потачку бывшей царице избегнуть, а потому торопливо, немедля вслед за Маремьяной, дала показания в том, что «к ней-де, царице-старице Елене, езживал по вечерам Степан Глебов» и с нею они «целовалися и обнималися. Я тогда выхаживала вон; письма любовные от Глебова она принимала и к нему два или три письма писать мне велела».

Итак, имя Глебова было названо. Его немедля арестовали, учинили обыск, при котором обнаружили некий пакет. В пакете лежали письма царицы Евдокии «числом девять штук».

В них Евдокия просила Глебова уйти с военной службы и добиться места воеводы в Суздале, советовала, как добиться успеха в том или ином деле. А все остальное — из мира самых нежных чувств.

Такие письма могла бы писать влюбленная, разлученная с возлюбленным. А Евдокия и была разлучена с Глебовым. Такие письма могла бы писать мужу нежно любящая его жена. А ведь Глебов и был ей фактически муж. Куда больше муж, чем царь Петр, с которым Евдокия, между прочим, до сих пор оставалась не разведена…

С дороги Евдокия собственноручно послала к супругу своему письмо, по видимо­му, продиктованное ей: «Всемилостивейший го­сударь! В прошлых годех, а в котором, не упомню, при бытности Семена Языкова, по обещанию своему, пострижена я была в Суздальском Покровском монастыре в старицы, и наречено мне было имя Елена. И по пострижении, в иноческом платье, ходила с пол­года, и не восхотя быть инокою, оставя мона­шество, и скинув платье, жила я в том мо­настыре скрытно, под видом иночества, мирянкою. И то мое скрытие объявилось чрез Григорья Писарева. И ныне я надеюся на человеколюбивыя вашего величества щедроты, припадая к ногам вашего величества, прошу милосердия, того моего преступления о прощении, чтоб мне безгодною смертию не уме­реть. А я обязуюсь по прежнему быть инокою и пребыть в иночестве до смерти своея и буду Бога молить за тебя государя. Вашего ве­личества нижайшая раба, бывшая жена ваша Авдотья».

 

Но эти повинная и просьба не смягчили оскорбленнаго Петра, Начался страшный розыск. Привезенных допрашивали и пыта­ли, одним отрубили головы, других секли кнутом и сеченных, с вырванными ноздря­ми, ссылали па каторгу. Ужасныя мучения раз­вязали языки приближенных к Евдокии; они разсказали о ея сношениях с царевною Марией Алексеевной, враждебною Петру, о пе­реписке с братом царицы Авраамом Лопухиным, и с племянником Григорием Собакиным и другими. При розыске в тайной канцелярии, арестовано и посажено в тюрьму более 150 человек, которым был пристрашный допрос и пытки. Прежнюю супругу царя в Преображенском на генеральном дворе поставили на одну доску с Глебовым, чтобы вынудить у нея показание о возведенном на нее преступлении против святости супружескаго ложа; при ней пытали других, что на­зывалось тогда, «на заказ». Устрашенная видом пыточных орудий и самых мучений, оглушен­ная воплями, криками и предсмертными стонами, слабая, запуганная женщина приняла на себя вину и даже подписалась в том.

Приступили к розыску. Глебова раздели донага и поставили босыми ногами на острые, но не оструганные деревянные шипы. Спиной он упирался в толстую доску с шипами, поставленную между ним и столбом, к которому он был прикован. На плечи ему положили тяжелое бревно, и под его тяжестью шипы пронзили ступни Глебова…

Однако он ни в чем, кроме блуда, не сознавался.

Палачи стали бить его кнутом, по пословице: «Кнут не Бог, но правду сыщет». Бывало, что после такого любой человек говорил все, что от него требуется. Иссеченный, окровавленный Глебов не признавался ни в чем, кроме блуда.

Тогда к его истерзанному телу стали прикладывать угли и раскаленные клещи. Глебов признавался только во блуде, к коему он сам склонил бывшую царицу… А допрос длился трое суток, его прекращали лишь на время беспамятства пытуемого.

И все это происходило на глазах Евдокии. Она и сама не раз теряла сознание от ужаса, но все же понимала, что возлюбленный ее отводит от нее главное обвинение — в измене и заговоре. Дурная слава — ну что ж, за нее не казнят. Он жизнь ей спасал ценой собственной жизни.

Да, Глебов не дал палачам ни малейшей возможности обвинить Евдокию в чем бы то ни было, кроме явного, но не смертельного греха — блудодейства.

На исходе третьих суток Глебова вынесли из пыточной, но не для того, чтобы оставить в покое, — его отнесли в подвал и положили на шипы, которыми был усеян пол камеры. На его теле живого места не было! Но он признавался только во блуде…

Глебова снова отвели на правеж, и он снова повторял одно и то же.

Видно было, что этот необычайно сильный, крепкий человек доживает последние дни. Тогда в дело вмешались лекари, которым был от царя дан строжайший приказ: Глебов не должен умереть на допросе, он должен окончить жизнь свою мучительно . То есть пока, значит, было еще не мучительно…

Но Глебов решительно отвергнул это и твердо стоял в своем показании до последняго дыхания. Приведем здесь свидетельство не туриста какого либо, но адъютанта императора, близкаго к нему и к императрице Екатерине I, очевидца многих описанных им событий, которым однакож не пользовался почтенный описатель жиз­ни Евдокии. Вот что говорит Вильбуа: «Среди ужасных пыток, которыя Глебов терпел, по воле и в присутствии самого царя, шесть недель сряду, чтобы исторгнуть у оговореннаго признание, он твердо защищал честь и невинность Евдокии».

Видно было, что этот необычайно сильный, крепкий человек доживает последние дни. Тогда в дело вмешались лекари, которым был от царя дан строжайший приказ: Глебов не должен умереть на допросе, он должен окончить жизнь свою мучительно . То есть пока, значит, было еще не мучительно…

 Ему стоило только выгово­рить слово обвинения Евдокии, он избегнул бы жесточайших пыток и мучительной каз­ни, истерзанный и изувеченный палачами в застенках, он посреди Красной площади, пред глазами народа, посажен был на кол, раздиравший ему всю внутренность. Царь, подошедши к страдальцу, заклинал его всем, что есть свято, признаться в преступлении и подумать, что он скоро явится на суд Божий; Глебов, поворотив голову к государю и хладнокровно выслушав его, сказал ему с презрением: «Ты сколько жесток, столько и безразсуден; думаешь, что если я не признался среди неслыханных мучений, которыми ты меня истязывал, стану пятнать невинность и честь безпорочной женщины, в то время, ко­гда не надеюсь более жить. Удались, дай умереть спокойно тем, которым ты не да­ешь спокойно, жить». В это же время там палачи разстерзали епископа ростовскаго Досифея Глебова; голова его воткнута была на железный рожон у Лобнаго места.

. Австриец Плейер  писал на родину: «майор Степан Глебов, пытанный в Москве страшно кнутом, раскалённым железом, горящими угольями, трое суток привязанный к столбу на доске с деревянными гвоздями, ни в чём не сознался». Тогда Глебов был посажен на кол и прежде чем умереть, мучался 14 часов. По некоторым указаниям, Евдокию заставили присутствовать при казни и не давали закрывать глаза и отворачиваться.
После жестокого розыска были казнены и другие сторонники Евдокии, прочие были биты кнутом и сосланы. В сочувствии к Евдокии были уличены монахи и монахини суздальских монастырей, крутицкий митрополит Игнатий и многие другие. Игумения Покровского монастыря Марфа, казначея Мариамна, монахиня Капитолина и несколько других монахинь были осуждены и казнены на Красной площади в Москве в марте 1718 года. Собор священнослужителей приговорил и её саму к избиению кнутом, и в их присутствии она была выпорота. 26 июня того же года умер её единственный сын, царевич Алексей.


 
В декабре 1718 года был казнён её брат Лопухин, Абрам Фёдорович.

     И так, если несомненно свидетельство иностраннаго очевидца, если не лживы предсмертныя слова мученика Глебова, то можно ли при­знать подлинными любовныя письма к  нему Евдокии?

А Евдокию Федоровну оставили в живых. Ее не пытали ни разу. Петр правильно рассудил, что видеть смерть любовника будет для нее самой страшной карой. Все же он отомстил ей за измену… не себе как царю, так себе как мужчине.

Странный это был мужчина, что и говорить! Странный и пугающий!
Вскоре после отречения царевича Алек­сея от престолонаследия в пользу сына Екатерины, царевича Петра, марта 20, 1718 года, Евдокия послана в Ладожский девичий мо­настырь, как бы опасная государственная преступница. Ее содержали больную в тес­ной, холодной и угарной келье. Сопровождав­шему ее подпоручику Новокщенову наказа­но: «в дороге держать ее за крепким караулом, никого к ней не допускать, с ней никому разговоров не дозволять; писем и денег ей не давать». Для прислуги, с ней отправлена только одна карлица.
http://www.vidania.ru/images/img02_23.jpg
 

Там, к довершению своей скорби, она узнала о насильственной смерти единственнаго своего сына Алексея, кончившаго жизнь в пытках. В 1723 г., по распоряжению св. Синода, прикомандирован к заточнице для священнослужения иеромонах, которому приказано было: «по званию своему, поступать воздержно и трезвен­но, со всяким благоговением и искусством». Вероятно, на него тайно возложена была обя­занность наблюдать за Евдокией и доносить о ея словах и поступках. Так царица про­вела 7 лет в бедном, неогороженном мо­настыре, под строгим караулом. Петра Iне стало. Влиятельный Меншиков мало забо­тился о несчастной царице, которой он вредил своими интригами.


File:Oreshek (fortress) view01.jpg
С воцарением Екатерины I Евдокию пере­вели из Ладожскаго монастыря в Шлиссельбургскую крепость; там участь Евдокии не­сколько облегчилась. Предписано было: «на пищу и содержание известной персоны покупать добрую крупичатую муку и держать наношники, пирожки и прочее кушанье ежедневно хо­рошее». Даже спрашивали из С.-Петербурга: «имеется ли при ней хороший повар»? Не дол­го Екатерина I занимала место Евдокии на пре­столе царском. Вскоре наступившее царствование внука Евдокии, юнаго Петра II, возврати­ло ей прежния права и почести, какими она пользовалась даже в государствование Анны Иоанновны, как бывшая царица. Отчасти сбы­лось предсказание несчастнаго архиерея Досифея, что «она будет царицею или при жизни, или по смерти Петра».


Пётр и сестра Наталья в детстве, в образе Аполлона и Дианы.Художник Луи Каравак.

Тело ее было живо, а душа… Душа мертва. Так она и жила много лет, до глубокой старости, и ожить ей предстояло лишь тогда, когда она узнала, что на престол российский взошел ее родной внук, сын Алексея, Петр II.

Император Петр II Алексеевич (1715-1730), правил с 1727 г. Портрет работы Люддена. 1728 г. СПб Г.Эрмитаж

Ее вернули в Кремль, ее ласкали, любили и нежили. Ей воздавали почести. Она снова была царицею!

С воцарением своего внука Петра II (спустя несколько месяцев), она была с почётом перевезена в Москву и жила сначала в Вознесенском монастыре в Кремле, затем в Новодевичьем монастыре — в Лопухинских палатах.
 


(Был основан великим князем Василием III в 1524 году — в честь Смоленской иконы Божией Матери «Одигитрия», в благодарность за овладение Смоленском. Первая игуменья — Елена Девочкина, из Суздаля; в монастыре сохранилась её могила, привлекающая паломников.
В Смоленском соборе монастыря в 1598 году Борис Годунов принял избрание на царство. Здесь принимали постриг только знатные женщины — представительницы боярских родов и царской семьи. В Новодевичьем была пострижена вдова царя Василия Шуйского Мария Петровна Буйнова-Ростовская, здесь приняла постриг дочь царя Михаила Феодоровича царевна Татиана, вдова царя Феодора Иоанновича Ирина Годунова, сёстры Петра I Екатерина и Евдокия. Для многих из них Новодевичий стал темницей. Сюда в 1689 г. по приказу Петра I была заточена царевна Софья — насильственно пострижена в монахини под именем инокини Сусанны после стрелецкого бунта. В 1698 году опальная царица Евдокия Федоровна Лопухина была пострижена в монахини и сослана в Суздальский Покровский монастырь. В 1727 году император Пётр II разрешил ей вернуться и поселиться в Новодевичьем монастыре в палатах, которые впоследствии и получили название Лопухинского корпуса.)

Верховный тайный Совет издал Указ о восстановлении чести и достоинства царицы с изъятием всех порочащих её документов и отменил своё решение 1722 г. о назначении Императором наследника по собственному умыслу без учёта прав на престол (хотя Александр Меншиков усиленно этому сопротивлялся). Ей было дано большое содержание и особый двор. На её содержание было определено 4500 руб. в год, по приезде Петра II в Москву сумма была увеличена до 60 тыс. руб. ежегодно. Никакой роли при дворе Петра II Лопухина не играла.
(Построены в 1687-1688 гг. для царевны Екатерины Алексеевны, дочери царя Алексея Михайловича в стиле «московского барокко».. Название - по имени Евдокии Лопухиной, первой жены Петра I, проживавшей здесь в 1727-1731 гг.На фасаде палат установлены солнечные часы.

После смерти Петра II в 1730 году возник вопрос, кто станет его наследником, и Евдокия упоминалась в числе кандидатур.Существуют свидетельства, что Евдокия Фёдоровна отказалась от престола, предложенного ей членами Верховного тайного совета.

Умерла в 1731 при правлении императрицы Анны Иоанновны, которая относилась к ней с уважением и пришла на её похороны. Перед кончиной последние слова её были: «Бог дал мне познать истинную цену величия и счастья земного». Похоронена в соборной церкви Новодевичьего монастыря у южной стены собора Смоленской иконы Божьей Матери рядом с гробницами царевен Софьи и её сестры Екатерины Алексеевны.



Пророчество Досифея сбылось-таки. Пережив гонителей своих, пережив внучку, царевну Наталью, и внука, императора Петра, злосчастная царица умерла на воле, в почете и достатке, прожив шестьдесят два года.

Изведав все страдания, которые могло измыслить мстительное воображение ее мужа, царя Петра. Страдальческая жизнь Евдокии, то царицы, то невольной инокини, то заточницы и опять ца­рицы, не обнаруживает ли нам, какое имел значение Петр, как муж, отец и человек, помимо высокаго историческаго его значения, как великий государь и преобразователь России? Евдокии выпал плачевный жребий прострадать лучшую часть своей жизни; в ея истории еще остается довольно неразъясненнаго и необъясни­маго, не смотря на новый важныя открытия в области истории Петрова времени, которыя нам сообщил г. Есипов. Кто знает, может быть время и счастливый случай распечатает другия тайны событий, но пока еще subjudicelisest .