Иллюзия выбора

  Всё в нашей жизни происходит только потому, что должно произойти. Если это произошло со мной, значит, иного пути не было. Этот сценарий развивался бы при любых обстоятельствах. Об этом я думала все сегодняшнее утро. А началось все в маленьком городке, куда я переехала, как только приняла решение начать новую жизнь. Можно сказать, что тогда я только родилась. Значит, я познавала мир, делала открытия.

  И первое, что я заметила, это то, что не было более странного существа в округе, чем маленькая печальная девочка. Она смотрела на взрослых своими большими испуганными глазами, словно умоляя защитить ее от невзгод тяжелой жизни. Её крохотные ручки перебирали подол изношенного платья, а уставшие ножки искали на асфальте сухое место, чтобы не испортить вконец стоптанные туфли. Люди равнодушно проходили мимо, без чувства жалости и даже интереса. Я спросила у буфетчицы, отдававшей мне мой заказ, кто эта девочка. Она пробурчала что-то похожее на: «С глупостями всякими… Работать не дают».  После этого испарилась в кладовке.
-«Это Ангелина», - сказал мужчина в сером комбинезоне.

  Его внезапное появление удивило меня, а небрежный вид вынудил сделать один шаг назад. Когда я поняла, что мой поступок, по крайней мере, не вежлив, он уже исчез так же неожиданно, как и появился. Чувство вины проронило зерно. Желание скорее загладить свою вину вынудило меня выйти на улицу. Мужчины уже не было. Что бы я сделала, будь он все еще там, было не понятно. Поэтому я облегченно вздохнула, подумав, что все к лучшему.

  Тем временем на площади городские часы пробили двенадцать. Это означало, что мне пора возвращаться в школу. В новой школе я всего две недели. Директор без лишних вопросов приняла меня на место ушедшей учительницы. Даже дала мне классное руководство над шестым классом. Большая ответственность при маленьком опыте.
Тема сегодняшнего урока – античная литература. Я подготовила для учеников наглядные материалы: статуэтки, амфоры. Из всего, что я нашла в школе, можно было сделать музей. С этой идеей я уверенно пошла к директору. Стройная, очаровательная женщина с неискренней улыбкой внимательно выслушала меня. Потом долго рассказывала о том, как трудно школе достаются деньги, и добавила: «… а в остальном… кому надо – те пусть и делают». Затем она ответила на телефонный звонок и сделала вид, что в кабинете находится одна. Да так убедительно, что я и сама ощутила, что меня здесь нет. После чего в смятении покинула кабинет директора и направилась в класс. До начала второй смены оставалось полчаса. Хотелось провести их с пользой.

  В кабинете сидела девочка. Раньше среди учениц ее не было. Список имен из всех виденных мной журналов пронесся перед глазами, словно чек из pos-терминала. Одной девочки, действительно, не было все две недели. Ангелина Мирошникова. Мое появления напугало девочку. Она прижала голову к плечам и спрятала глаза за книгой. Я молча прошла к учительскому столу и достала из сумки ключи от ящика. Потом села в кресло и сделала несколько совершенно ненужных записей. Девочке стало легче от того, что ее не заметили. Не будет лишних вопросов и упреков.

  Когда я начала расставлять экспонаты, девочка сначала кротко поглядывала. Когда я ушла в подсобку за большой скульптурой и пропала там на несколько минут, девочке стало интересно. Она слышала шум и не могла понять природу его происхождения. Любопытство достигло колоссальных размеров и вынудило девочку заглянуть в подсобку. Она увидела мои тщетные попытки загрузить мини Афину-Палладу на доску на колесах. В глубине ее серых глаз блестело робкое желание помочь.

  После нескольких выпущенных на свободу тихих междометий, я, не поворачивая голову, попросила о помощи: «Милое создание, придержи, пожалуйста, тележку». Девочка быстро подошла и безмолвно принялась за дело. Вместе мы погрузили скульптуру на доску и вывезли из подсобки. Следующим шагом был выбор места. Ангелина помогла поставить Афину на хорошо освещаемое место недалеко от первого ряда. Тень падала на стену, придавая загадочный образ античному силуэту. Ангелина задержала взгляд на тени, представляя себя в центре цветущего сада среди таких же юных созданий, как она.

  В течение нескольких дней Ангелина исправно посещала занятия. Ее интересовала математика. С особым рвением она стремилась усвоить пропущенный материал. После уроков она оставалась, и мы около часа занимались. После чего она брала задание на дом и уходила. Я наблюдала за Ангелиной все эти дни.

  Учителя о ней не говорили. Дети либо дразнили девочку, либо не замечали. В день, когда Ангелина не пришла в школу, после уроков я отправилась к ней домой. Звонок был сломан. Дверь на площадку заперта. Тогда я позвонила в соседнюю дверь. Прикуривая трубку, вышла дама. Она делала паузы между словами, словно наслаждаясь звучанием своего голоса. Девочку она не видела, да и, по ее словам, отец «из дома выходит только за водкой». «Если друзья долго не приходят». Она любезно пустила меня на площадку и показала дверь Мирошниковых. Продолжительный стук в дверь  разозлил хозяина квартиры. Кричать он начал еще в коридоре. Увидев меня, он немного стих, но, услышав о дочери, забыл о нахлынувшей волне приличия и захлопнул дверь.

  Соседка достала из кармана фартука яблоко, откусила большой кусок, прожевала его, после чего вспомнила, что у покойной жены Евгения Степановича была подруга. Кристина. Если все верно, Ангелина ее крестница. Дама пригласила меня пройти к ней в квартиру. Она оставила яблоко в прихожей на тумбе и начала искать записную книжку. Пока она ее искала, яблоко еще два раза было укушено. Сигара при этом оставалась в руке.

  Тщетные попытки найти записную книжку начали раздражать даму. Да и яблоко уже потеряло свою прелесть. Даме стало не хорошо, она вручила мне сигару и скрылась в комнатах. Я держала сигару с заметной неловкостью, словно чужого младенца. Хотелось, чтобы ее хозяйка поскорее вернулась и избавила меня от этого скверного чувства.

  Хозяйка  вернулась бодрая, с тарелкой, наполненной вымытой вишней. Она поставила тарелку и попросила подождать, пока она выпьет лекарство от булимии. Сколько лекарств было выпито я не знаю, но звезд мысленно я насчитала сорок восемь.
Поиски продолжились со словами: «После того, что  случилось Ангелина жила у крестной около месяца». Что случилось, женщина не рассказала. Сославшись на плохое самочувствие, она принесла извинения, отдала записную книжку и вместе с тарелкой ушла. Я пожелала ей доброго здоровья и начала искать в чужих записях чужие имена. К счастью, в группе «Соседи» были только одни Мирошниковы и только одна Кристина.

  Адрес в записной книжке нашелся. Я отправилась туда. Возле подъезда сидела испуганная Ангелина. Она смотрела на окно второго этажа и вздрагивала каждый раз, как слышала оттуда крики или глухой стук. Крики стали громче, потом наступила тишина, и через минуту из подъезда выбежал разъяренный мужчина крепкого телосложения. Мужчина бросил на Ангелину злобный взгляд и убежал прочь. Девочка импульсивно прижала колени к груди, закрыла голову руками и начала горько плакать. Я села возле нее, обняла за плечи. Вздрогнув, девочка подняла на меня глаза. В следующую секунду она прижалась к моей груди и еще сильнее разрыдалась. Я гладила ее спутанные волосы и шептала: «Тише, тише, Ангелочек мой». Ее хрупкое тельце дрожало от холода.

  «Ты голодна?... Когда в последний раз ты ела?» Девочка посмотрела на меня, словно только сейчас вспомнив об этом не важном деле. Положив руку на живот, она ответила: «Я не помню». Я достала из сумки бутерброд и отдала ей. Малышка быстро его проглотила. Потом я дала ей бутылку воды, которую она в несколько глотков осушила. Хотелось согреть малышку, накормить и сделать что-то, что может порадовать ее. Я решила забрать ее домой. Но что, если у нее есть родственники. Или крестная будет волноваться или что еще хуже бегать по всему городку в отчаянных поисках. Мои сомнения развеяла выбежавшая крестная. Она подошла к нам. Ее платье было порвано, на руках были старые ссадины и свежие следы от побоев. Она стала кричать на Ангелину, обвиняя ее и ее мать в своих бедах. Тогда я прекратила это и увела девочку к себе.

  Пока Ангелина жадно поглощала всю предоставленную ей еду и принимала ванну, я перешила для нее платье своей младшей сестры. Даже не знаю, зачем взяла его с собой. Возможно для этого случая или для того, чтобы частичка моей маленькой радости всегда оставалась со мной. Ей было чуть больше, чем Ангелине, когда наши родители погибли в сошедшей на лагерь лавине. Это был важный для них поход, очередная годовщина. Нас с сестрой оставили дома. Мы долго не могли простить родителям их поступок. Ни в тот самый день, ни годом позже. Последнюю частичку семьи у меня отнял рак. Сестренка сгорела слишком быстро. Не прошло и полгода со дня похорон.  Я не смогла жить в нашей квартире и видеть каждый день места, напоминающие о счастье детства.

  Платье Ангелине подошло. Она радостно крутилась перед зеркалом. Словно маленькая куколка с золотыми волосами. Локоны рассыпались по юному личику. Ангелина заметила это и стала заплетать себе косички. Я подошла к ней, чтобы помочь. Улыбка резко исчезла. На ее месте оказалась глубокая тоска:
- «Мама так делала».
- «Я тоже скучаю по маме». – так же грустно ответила я.
- «Ты… Вы… же уже большая». – для своих двенадцати лет она говорила плохо. Как маленький ребенок, росший среди зверей. Ребенку не хватало практики. О том, что дети в школе с ней не разговаривают, я знала. Но новым открытием стало то, что и семья не уделяет ребенку внимание.

- «Знаешь, у меня была сестренка. Почти как ты. Мы с ней играли в одну игру. Хочешь, научу?»

  Мы достали коробку, в которой хранились дорогие для меня вещи, в том числе и принадлежавшие когда-то младшей сестре. Сначала я сама доставала оттуда по одной диковинке. Потом разрешила Ангелине (если она хочет, конечно) помочь мне найти самую интересную игру. Так мы провели вечер, забавляясь и придумывая применение самым бесполезным вещам.

  Утром пришло время собираться в школу. Это стало для нас проблемой.
- «Я не хочу туда».
- «Почему?»
- «Они смеются надо мной». – девочка опустила глаза на истоптанные туфли.

  Я нашла в вещах туфли сестры и попросила примерить. Они были немного велики, но более удобны. Тогда я взяла из своих скромных сбережений почти все деньги и предложила зайти после уроков в обувной магазин.
Купив новые туфли, мы, в первую очередь, избавились от старых. Возле магазина в залатанном платье нас ждала Кристина. Увидев обновки крестницы, она изменилась до неузнаваемости. Стала кричать и ругаться. В ее несвязанной прерывающейся речи едва ли можно было уловить смысл.  Я увела ребенка домой.

  Вечером к нам пришел отец Ангелины. Через закрытую дверь он потребовал вернуть дочь и пригрозил полицией. Полицию пришлось вызвать нам самим, так как в приступе ярости он чуть не выломал дверь. Участковому он стал рассказывать, что остепенился и больше всего на свете хочет, чтобы его любимая дочурка была с ним. Участковый поверил и заставил меня вернуть девочку.

  Пустота заполнила мой дом. Я опустилась на пол и начала напевать любимую песенку сестренки. В тот момент оказалось, что в застывшей точке на стене помещалась вся моя жизнь. Там было счастье, там была боль. Я видела там родителей, сестру, своего возлюбленного, несбывшиеся мечты и рухнувшие надежды. В этой точке видна линия времени. Вот мы обручены. Здесь оставался месяц до прекращения его контракта и нашей свадьбы. А вот здесь подрыв его колонны.

  Надо же, как сильно ненавистна она мне. И как привлекательна. Если посмотреть еще, можно увидеть там троих детей (двух мальчиков и девочку), имена для которых мы уже придумали. Это мои мечты. Когда-то у меня были мечты. Теперь они все там – в точке на стене, вместе с любовью и жизнелюбием.

  Я бы могла так просидеть бесконечно, если бы телефонный звонок не напомнил о необходимости делать перевод с французского для местного журнала.

  Следующим утром в учительской обсуждали нового заведующего. Эту почетную должность занял интеллигентный мужчина, невысокого роста. Он ко всем (даже детям) обращался по имени и отчеству, желал всем доброго дня и хорошего настроения.
Впервые я встретила его на частной выставке. Он внимательно рассматривал африканский нож ручной работы с добротно выточенным лезвием. После того дважды нарисовал в воздухе знак бесконечности и спрятал нож в ножны. Он ходил от витрины к витрине, не пропуская ни одной детали. Дольше всего его взгляд держала пара кинжалов с изображением волков. Два кинжала – два волка. Эта пара была неразлучна. Невольно он подумал о супруге, скрасившей сорок четыре года его скромной жизни.  Ему нравилось вспоминать их первую встречу. Он был молод и влюбчив. Особенно влюбчив он был на девятнадцатом году жизни. Будучи студентом учебного заведения с конструкторской направленностью, юноша много времени отдавал учебе и чертежам. Дождливая осень нагоняла тоску, которая еще больше угнетала после восьмичасовой работы над чертежами. В 20.00 он свернул чертежи, собрал вещи, надел старый потёртый пиджак и, спешно попрощавшись с коллегами, покинул кафедру.

  Через полтора часа он уже выходил из кинотеатра в компании прелестной студентки.  Шел привычный осенний дождь, один из тех, к которым привыкают настолько, что зонт с собой берут чаще, чем шляпу. Барышня крепко прижалась к нему, уверенно шагая по лужам до самого дома. Тогда он и понял, что это ТА САМАЯ, с которой нужно идти по жизненному пути.

  С беспечностью, присущей счастливой паре, они не беспокоились о завтрашнем дне и были абсолютно счастливы целых семнадцать лет после свадьбы. Потом работа на заводе с опасными веществами оказала плохое влияние на здоровье, и не слишком крепкий мужчина попал в больницу, где провел больше двух месяцев. Возвращение к прежнему образу жизни было не возможным, поскольку стоял вопрос о сохранении жизни.

  Вот и тогда, при нашей первой встрече на выставке, от воспоминаний его отвлек кашель – последствие тяжелого заболевания. Прошептав извинения всем, кого (по его мнению) он потревожил своим «несдержанным поведением», он направился к выходу. Перешагнув порог павильона, он достал из портфеля мобильное средство связи. «Да, Надюша. Уже выхожу. Да, конечно. И хлеб. И молоко. Да, позвонил. Да, сделал. Целую».

  Внимательный читатель обратил внимание на возраст нашего общего знакомого и, возможно, даже улыбнулся, наблюдая ту нежность, с которой тот общался со своей благоверной. Прислушавшись к их разговору, можно было расслышать приятный женский голос, ласково произносивший: «…Сашенька...». Для Надежды Юрьевны супруг, безусловно, был Сашенькой. А для нас с Вами, дорогой читатель, более приемлемо обращение согласно паспортным данным – Александр Никифорович.

  Дома, выполнив все поручения, Александр Никифорович затаился в своем кабинете. Там его никто не тревожил. Да и некому было тревожить. Детей в этой семье не было, а Надежда Юрьевна уважала личное пространство мужа. Напевая услышанную накануне заводную песню, она хлопотала по хозяйству. В духовой шкаф были погружены пироги с капустой, чай с чабрецом был почти заварен, оставалось закончить кое-какие дела и можно наслаждаться теплым летним вечером.

  За дверью кабинета дела были иного характера. Из портфеля был вынут новенький нож с незнакомой символикой. Согласно рассказанной продавцом истории этот нож принадлежал молодому офицеру, обменявшему подарок отца на плененную девушку, ставшую ему прекрасной женой. Новинка была спрятана в потайном ящике стола после того, как владелец осмотрел все содержимое тайника. С огромным удовольствием Александр Никифорович  доставал свою коллекцию, разглядывал ее, перекладывал каждый нож из руки в руку, проводил указательным пальцем по острому лезвию. Для своей коллекции он сам сконструировал тайник, гордо названный сейфом.

  Около получаса он провел, разбирая бумаги, временами ругая бюрократию. Когда ругательства заканчивались, начинались размышления о том, какой могла бы стать его жизнь, если бы какие-то решения были приняты иначе. Сначала ему представлялись красочные картины идеальной жизни, потом – антиутопия, по сравнению с которой прекрасно то настоящее, в котором он ежедневно пребывает. Каждый раз он приходил к выводу, что даже при немного иных обстоятельствах, он бы принимал такие же решения. Они были основаны на всем, что ему известно и во что он верит, на его опыте и интуиции. И если бы кто-то пытался повлиять на его решение, после долгих раздумий, результат был бы тем же.

  Александр Никифорович поймал себя на мысли, что ничего не мог изменить. Каждый шаг и каждое решение были абсолютными и неизменными. Сначала за него решали родители. Они выбрали школу, в которую он честно ходил десять лет. Отец хотел, чтобы он занимался спортом (в юности он и сам играл в хоккей и подавал большие надежды), но здоровья Саши хватило на одну дворовую игру. После которой он попал в травматологию. После этой неудачи родители попытались сделать из сына пловца. После посещения бассейна Саша получил воспаление легких. Отец не сдался, и следующие пять лет мальчик занимался фехтованием.

  Что касается женитьбы, то в день встречи он проснулся рано, не смог больше уснуть и решил позавтракать. На кухне обнаружил ругающихся родителей. Это зрелище испортило аппетит, и студент тихо собрался и ушел. До занятий был целый час, поэтому я шел не спеша. Автобус приехал сразу и, к удивлению, был почти пустым. Через пятнадцать минут Александр был уже на месте и решил прогуляться. Впервые он обратил внимание на красивые одуванчики, растущие вдоль тропинки, по которой каждый день ходят сотни студентов. Александр наклонился посмотреть на божью коровку, беспечно греющуюся в лучах утреннего солнца. Цветок, на котором она отдыхала, колыхнулся, когда рядом пробежала рыжая кошка. Она бежала по кривой траектории, словно обманывая невидимых преследователей, чем отвлекла Александра. Он выронил  учебник к ногам хорошенькой барышни. Ее глаза блеснули искоркой, а руки опустились к земле за упавшей книгой. Через два они встретились в библиотеке, куда пришли за материалами.

  В таких мыслях он пробыл до ужина. После ужина семейная чета уютно устроилась в креслах и провела вечер за просмотром художественного фильма. Супруги сидели в одинаковых позах, смотрели на один и тот же объект и ритмично постукивали указательными пальцами по подлокотникам. На стене за ними висело несколько фотографий. На одной был изображен день их свадьбы. Молодожены были окружены веселой компанией друзей, коих сегодня можно пересчитать по пальцам одной руки.
На другом фото была молодая Надежда, томно глядящая на нас с театральной сцены. К ней тянется ряд букетов от благодарных зрителей, но она не спешит принимать их, наслаждаясь переполнявшими ее эмоциями. Жизнь Надежды была интересна и даже чуточку безумна. Днем она была директором туристической фирмы, ежеминутно принимающим ответственные решения, а вечером всю себя отдавала театру. О, она была интересным директором. В ее кабинете не было часов. Она считала, что часы напоминают нам о быстротечности жизни, о том, что каждую прожитую секунду вернуть не возможно. Если собеседник носил наручные часы, взгляд Надежды приковывался к секундной стрелке. Она смотрела на нее и считала. Секунда, минута, час, год, жизнь. Она вспоминала обо всем самом важном и о том, что нужно еще успеть.
Сотрудники знали это и использовали этот прием ради забавы. К счастью для Надежды, в ее жизни был еще театр. Свою душу и эмоции  она отдавала ему. Это было так давно, что теперь трудно вспомнить, как на такое согласился ворчливый супруг.
В ответ на настойчивые просьбы поклонников одарить их личным вниманием, она всегда отвечала: я живу на сцене. Это было, по ее мнению, абсолютной правдой, ведь вне театра жил совершенно другой человек. В молодости из-за такого самовосприятия у нее иногда возникали проблемы.

  В рабочее время она могла заниматься личными делами, не причиняя при этом вреда делу. Зато от репетиций ее ничто не могло отвлечь. Можно было часами звонить ей или даже ждать у входа, внешний мир не существовал, а что не существует – не может волновать. Ей такая позиция казалось правильной, пока ее супруг не оказался в больнице. Он потерял сознание на рабочем месте. Медицинская помощь тут же подоспела, а супруге дозвониться удалось лишь спустя десять часов.

  Бывали дни, когда невыносимая ревность поглощала Алексея Никифоровича. Она превращалась в трудно контролируемую злость. Эту злость можно было увидеть у служебного входа в театр, когда несколько скользких мужчин обсуждали его молодую и привлекательную супругу. Он попросил уважительного отношения, а в ответ получил грубый толчок в плечо. Словесная перепалка вперемешку с толчками перешла в драку, загнавшую в темный угол ревнивого мужа. Тогда Александр почувствовал злость и страх одновременно. Он ощущал себя как загнанная в ловушку крыса, готовая ради сохранения жизни прыгнуть на голову обидчикам и загрызть их всех. То ли решительный настрой, то ли приближающийся голос милицейской сирены, помешали довести дело до какого-то логического завершения. Через минуту вокруг не было никого, кроме безумно уставшего заступника. Однако усталость исчезла сама собой, когда распахнулась дверь и вышла Она.

  Не было приятней чувства, чем чувство любви к этой прекрасной женщине. Хотелось любить и оберегать ее вечно. Хотелось защитить ее от всех тягостей этой жизни, от любых невзгод, даже от плохой погоды. Он чувствовал себя одновременно и бессильным и всемогущим. Это приятно волновало его живой ум, однажды и навсегда поддавшийся женским чарам. Надежда об этом прекрасно знала. А после того, как благоверный положил на семейный алтарь свое здоровье, стала ценить. До того злополучного периода в жизни, они часто отправлялись в путешествия. Иногда в туристические походы, иногда на речные и морские прогулки. Теперь их интерес привлекают выставки. Театр, как и прежде, занимает важное место, но теперь по другую сторону кулис. Зрительское положение они находили забавным. Теперь у других кипят страсти, случаются взлеты и падения. А они просто наблюдают за происходящим.

  Второй раз мы виделись в магазине электроники. Он сидел в ожидании выдачи заказа. Я села рядом. Мой номер должен был быть следующим. «У Вас есть листок и карандаш?» - обрадовался он компании. Я кивнула и начала искать в сумке блокнот и карандаш. Вырвав чистый лист, отдала ему и предложила подложить блокнот под листок, чтобы удобнее было писать. Услышав вежливый отказ, убрала блокнот на место. На полученном холсте тут же была начерчена функция Гаусса. «Смотрите. Слева внизу время рождения. Чуть выше (где-то здесь), - он нажал на карандаш сильнее и выдавил «3 мес.», - возраст наибольшего здоровья. Наверху – ровно середина жизни». Жирная точка обозначила середину жизни на самом верху. «А вот здесь, справа внизу – возраст наименьшего здоровья, а за ним и конец жизни». Симметричные отметки закончили график. Я заметила, что эта теория пугающе интересна. На что получила вполне логичный ответ, что всё в мире можно разложить по математической формуле. И камень у озера, и стеклянный стол у входа. Мне стало интересно посмотреть на мир его глазами. Ни в коем случае не прожить его жизнь, а только понять, как он воспринимает жизнь. Что им движет. На табло засиял желтым цветом номер «233», известивший меня о готовности моего заказа. Через пять минут мы вместе шли на автобусную остановку, где пожелали друг другу доброго здоровья и уехали по разным маршрутам.

  Субботним утром Александр Никифорович по обыкновению отправился в город. Закончив за пару часов все дела, он вернулся домой за благоверной. По традиции супруги должны были пойти на прогулку, но в этот раз что-то пошло не так. Отворив с очевидной сложностью дверь, хозяин дома обнаружил разбросанные по прихожей туфли. Надежда Юрьевна сидела в конце коридора, сложив руки на колени и опустив голову.  Одета она была в выходное платье.  Не обращая внимания на тревожные расспросы мужа, она просидела так пока не почувствовала боль в спине. С трудом поднявшись, она ушла в свою комнату и заперла дверь.

  Александр Никифорович ходил из угла  в угол, пытаясь понять причину необычного поведения жены. Иногда он останавливался около двери и слушал. В ответ на беспокойные уговоры он слышал только печальный вздох. Александр Никифорович тщетно пытался разглядеть сквозь замочную скважину, что происходит за крепкой деревянной дверью. Он вспоминал тот день, когда она стала ценным приобретением – в нее были вложены все накопления. Резьба ручной работы придавала богатый вид, а тонкие линии создавали удивительный волшебный узор. Каждая деталь была уникальна. Каждый штрих бы выполнен исключительно для них. Александр Никифорович ненавидел тот день, когда ему показалась хорошей идея сделать из этой комнаты крепость. Эта крепость предназначалась для защиты от внешнего мира, для спасения от чего-то, что может представлять угрозу. Однако сейчас она сама представляет угрозу, предательски скрыв от него то, что он с большим усердием оберегал.
В конце концов он собрался с духом и ушел к соседям. Оттуда перебрался на свой балкон и проник в комнату супруги, которую обнаружил в постели в расстроенных чувствах. Присев у кровати, Александр Никифорович взял любимую за руку и просидел так несколько часов. Хрупкая рука Надежды беспомощно дрожала. В глазах поочередно появлялись то абсолютное  равнодушие, то глубокое отчаяние. Она отвела глаза в сторону, пытаясь спрятать от возлюбленного свой страх перед неизвестностью. Она не знала, что АН тоже был напуган. Его пугала собственная беспомощность, неспособность избавить от страданий свою семью. Душа моя болит. Думал он и погружался в мысли. Там он искал ответы на многочисленные вопросы, помощь в прохождении сложнейшего испытания. Услышав шепот, он поднялся и приблизился к сухим губам, шептавшим: «Пить».

  Несколько дней Александр Никифорович не отходил от супруги. Он ухаживал за ней, приглашал врачей,  ставивших самые нелепые диагнозы. Когда хандра отступила,  заботливый муж предложил выйти на улицу, прогуляться по аллее. Ужас отразился в болезненно-красных глазах Надежды. Ее ноги затряслись, а руки онемели. Слезы подступили к глазам. Безумный страх одолел старушку. Она боялась выйти за порог, ведь там обязательно должно было что-то случиться. Не известно, что именно. Но обязательно нечто ужасное. За дружественными стенами дома, во враждебном дворе, дети наблюдали, как в коконе начинается жизнь бабочки, столь прекрасная, что цикл быстро завершится, давая начало новому. Надежда сделала слабый вдох. Воздух был приятным и придавал уверенность.

  Со вторым вдохом она почувствовала, как бодрость появилась в ее теле. Захотелось встать и пойти. Мир не казался таким уж огромным и ужасающим. Надежда подошла к двери и ухватилась за ручку. Вместе с прикосновением стала исчезать уверенность. Она пронеслась по всему телу и растворилась в полу. Холод как электрический ток последовал за ней, но, к сожалению, предпочел остаться. Словно в ледяном коконе находилась та, в которой раньше бурлила жизнь. Та, которая была олицетворением жизни.

  От мысли о том, что происходящее будет длиться бесконечно, кокон еще плотнее сжимался и душил и без того угасающую женщину. На некоторое время она перестала дышать, спрашивая себя, зачем напрасно расходовать кислород. Так она наказывала себя за свою слабость. Надежда думала, что всем будет легче без нее. Особенно тому, кто всю жизнь посвятил ей. Наконец он начнет новую жизнь. Счастливую и полноценную.

  Эта мысль часто посещала ее в течение нескольких лет, которые она провела дома с агорафобией. До тех пор пока их семья не покинула город. Причин для этого было много. Одной из первых были переживания Александра Никифоровича, которые стали заметны всем.

  Произошло это сразу после пятничного дня, когда меня вызвали к директору. Там был он, Ангелина и ее краснолицый отец. Ангелина стояла в углу, возле жестикулирующего в ее адрес Александра Никифоровича. Ее еле живой отец сидел в кресле с совершенно отсутствующим видом, регулярно запивая водой свою жажду. Природа его жажды была мне на знакома: жажда более крепкой выпивки. Из активно развивающегося разговора я поняла, что кто-то разбил окно. На месте чудовищного преступления поймана присутствующая здесь барышня. За каждым преступлением должно следовать наказание. В данном случае – денежное. Однако отец отказался вносить деньги, сославшись на плохое здоровье,  маленькую пенсию и большие расходы на дочь.

  «Пусть учительница рассчитывается. Это она не досмотрела». – констатировал пьяница.

  Директор перевела глаза на меня: «Что скажете?».

  Я попросила показать мне разбитое окно и рассказать, где была девочка во время происшествия. Девочка была в школе, на втором этаже. Здесь же, на полу, лежало большое количество осколков. Место преступления огородили и поставили дежурных.
«Окно выбили снаружи. Осколки здесь. Это не могла быть Ангелина». – сделала вывод, изучив обстановку.

  Александр Никифорович посмотрел на меня дикими глазами:
«Да что вы такое говорите! Ересь какая! Я говорю, что это она!»
Директор подошла ко мне и выглянула наружу. Убедившись, что внизу осколков нет, она попросила позвать учителя физкультуры. Уроки физкультуры в теплое время года проходят на улице. Возможно, кто-то из учеников видел, что произошло. Директор собрала тот самый класс и в течение часа вела беседу. Выяснилось, что одноклассники с улицы кидали в Ангелину камни. Один камень все же попал в девочку. Левое ухо было расцарапано.

  Собралась комиссия из учителей и администрации. Евгений Мирошников к тому времени уже исчез из поля зрения. Дочь он с собой не взял. Она слонялась по школе, пока ее не привел в учительскую сторож. Ее присутствие не смущало членов комиссии. Они разговаривали на повышенных тонах, громко спорили и никак не могли прийти к единому мнению. В десятом часу вечера директор объявила, что совещание переносится назавтра. Мне она дала указание отвести ученицу домой и передать отцу: «Обязательно доставьте ее домой. К ней домой, а не к Вам».

  Через сорок минут мы были на месте. Тяжелая музыка из квартиры Мирошниковых стала нам серьезным препятствием. Из-за шума нас никто не слышал. Через какое-то время дверь открыла непристойного вида пьяная особа со следами от уколов на руках. Она толкнула меня и ушла. В доме оставалось еще человек десять в таком же состоянии. Оставить там ребенка я не могла.

  На следующий день в школу приехала полиция. Они искали меня с обвинением в похищении ребенка. Услышав их разговор в приемной директора, я тут же забрала Ангелину и уехала. Быстро собрав вещи, взяв оставшиеся продукты и деньги, мы пошли на вокзал. У нас был план: с этой минуты мы мать и дочь. У нас сгорел дом, родных не осталось, поэтому мы едем испытывать судьбу. Ангелина мирно спала на моих коленях. Впервые за долгое время нам обеим было спокойно. Мы обрели друг друга. Теперь мы обе по-настоящему счастливы. Мама и дочка. На одной из платформ зашли контролеры. Я испугалась. Билетов у нас не было, да и документы лучше было спрятать. На тот случай, если нас ищут. Мы переходили из вагона в вагон, отдаляясь от неминуемой гибели. В одном из последних вагонов нас остановил большой лысый мужичок в пиджаке с паетками:

  «Куда вы так бежите? От кого убегаете? От проверяющих?»
Мы испугались. Он недоверчиво посмотрел на нас и спросил еще раз. Поспешно мы рассказали ему нашу историю и добавили, что денег на билеты у нас нет. Он задумался. За нашими спинами послышались голоса контролеров. Они просили пассажиров предъявить билеты. Мы занервничали и попытались обойти стоящего в проходе мужчину.

  «Пойдемте со мной», – отрезал он все попытки бегства и повел нас за собой к большой группе, показал куда сесть и ушел к проверяющим. Им он показывал какие-то бумаги, что-то рассказывал, показывал. Сначала их лица были хмуро-серьезными. Я прижала к груди голову малышки и молилась, чтобы нас защитили. Мысль о возможной разлуке была невыносимой.  Холод проходил по позвоночнику и исчезал внизу, оставляя за собой тяжелый след. Контролеры от чего-то засмеялись, пожали нашему спасителю руки и ушли. Его улыбка сошла, когда он подошел к нам:
«Что же мне с вами делать». – задумчиво протянул он. Потом уголки его губ немного приподнялись, потом поднялись выше, еще выше, на лбу появилась складочка. «Придумал! Мы возьмем вас к себе. Тебя, - он начал разглядывать Ангелину, - еще можно многому научить. Сколько тебе лет? Десять? Двенадцать? Лучше, конечно, десять. В двенадцать уже поздно. Так сколько?»

  Мы не могли упустить шанс начать новую жизнь. Ради достижения нашей цели мне пришлось солгать: - «Десять». Нас приняли в цирковую труппу. Ангелина научилась акробатике, гимнастике. У нее появились друзья и первая любовь – юноша с невероятно гибким и красивым телом, с большими голубыми глазами и волнистыми локонами. Он читал ей стихи и пел романсы. Юная, свежая, чистая любовь. Для меня тоже нашлось место: пригодились мои умения шить наряды. Яркие ткани, нитки и иголки с легкостью поддавались мне. В моих руках они превращались в произведения костюмерного искусства. С особым удовольствием я шила платья для моей маленькой дочки. Легкие и нежные, ее наряды были как и сама Ангелина. Она взлетала над ареной, едва не касаясь купола, чем вызывала у зрителей одновременно ужас и восторг. Плавно опускаясь в обруч, она поднимала ручку вверх, отправляя привет облакам. Моя прелестная девочка! Я так восхищалась ей.



Несколькими месяцами позднее


  Последние дни сентября были теплыми. Между нарядных кустов рябины бессмысленно бродили какие-то люди. Они были похожи на не нашедшие покой души, томящиеся в заточении. Один, похрамывая, ковыляет то в одну сторону, то в другую.  Он тянет за собой весь груз неудач и сомнений, сломивших его некогда неутомимый дух. Он подошел к столу с расставленными на шахматной доске фигурами. Остановился возле него и стал разглядывать диковинную резьбу фигур. Ему показалось, что маленькая белая пешка чуть слышно молила его о помощи. Он взял ее, чтобы лучше расслышать. Через мгновение его рука выпустила фигуру. Страдалец ощутил жгучую боль в предплечье. Пешка упала наземь возле ног шахматиста. Он поднял ее, изо всех сил зажал в хилой руке, и со злобной ухмылкой вернул на место.

  «Продолжим, моя дорогая». – он сделал ход, подарив вполне естественную улыбку своей сопернице. Та не смогла ответить тем же. Она сидела неподвижно и лишь изредка поднимала руку, чтобы сделать ход, иногда самый нелогичный. Игра продолжалась пока не наскучила даме. Тогда она, не поднимая на собеседника глаз, сказала: «Здесь твоя учительница». В этих словах не было никакого смысла. «Всё из-за нее». После этого дама ни сказала не слова. Она молча смотрела в одну точку. Компаньон посмотрел на часы и решил, что пора ему отправиться по делам. Он поцеловал даму и ушел. По пути он встретил знакомого доктора. Тот был в бодром расположении духа из-за победы в споре со своим коллегой.

  «Доктор, кто та женщина, на которую все время смотрит моя жена?» - узнав все подробности спора, поинтересовался посетитель.

  «Циркачка. Ее дочь трагически погибла во время репетиции. Упала. Акробаткой была. Несчастная не смогла пережить. Желаю хорошего дня, Александр Никифорович».
Оставив доктора, наш старый знакомый пошел к той самой женщине. Он шел медленно, словно отдаляя момент истины. Глубоко в душе он знал, кого винит в своих бедах, но ни разу не признался себе в этом. С супругой они об этом не говорили. А больше доверенных лиц не было. Так или иначе он подошел как можно близко. Женщина держала в руках какой-то сверток. Она плавно покачивала его и напевала какую-то песню. Потом она поцеловала сверток, ласково прошептала: «Папа скоро приедет. Скоро он к нам приедет. Его колонна уже возвращается. Вот твоя тетушка обрадуется. Она так любит, когда мы все вместе», - и снова запела.

  Александр Никифорович опустил руку в карман. Он нащупал там складной нож, одну из своих любимых находок. Он провел пальцем по контуру ножа. Потом взял его и спрятал в кулаке. Мысли в его голове путались. Он хотел лишить это создание страданий. Еще больше хотел прекратить свои страдания, в которых винил ее. Ту, что испортила его карьеру. Ту, в исчезновении которой обвиняли его. Ту, которая постоянно шепчет «Всё в нашей жизни происходит только потому, что должно произойти. Если это произошло со мной, значит, иного пути не было. Этот сценарий развивался бы при любых обстоятельствах».

  Кровь закипала как когда-то в молодости. В молодости, когда он защищал свое сокровище - свою жену. Мысль о ней заставила его обернуться. Прелестная супруга была все так же красива. Ее холодная улыбка была не такой живой, как раньше, но по-прежнему родной. Он бросил нож и отчаянно зарыдал.