Последний рубеж

                Последний рубеж

  Этой ночью Нилычу не спалось: то матрас неудобно поддавливал в бок, то ветер за окном подвывал в проводах и шуршал снегом по стеклу. Качающийся фонарь на уличном столбе забрасывал через неплотные шторы мечущиеся лучи желтого света и хлестал ими по стенам…
    - А, может, бессонница – на погоду? Днем была оттепель, слякоть, к вечеру хорошо подморозило, и вот, пурга… - думал Нилыч, без конца ворочаясь на постели с боку на бок.
Сон овладел стариком только под утро.

   - Дед, а дед! Просыпайся скорее! С днем рождения! Ну, просыпайся! Мама уже пирогов напекла и ушла на работу. Дед, вставай! – кричал десятилетний правнук Ильюшка и тянул прадеда за руку. Нилыч сел, упершись обеими руками в край кровати.
   -  Дед, посмотри в окно! Сколько снега!  Потом пойдешь со мной на улицу? Деда, а сколько тебе сегодня лет исполнилось, а?
   -  Да, да, внучок, пойдем. Сколько лет? Скорее зим… Девяносто… - Нилыч посмотрел в окно, что-то вспомнил, задумался.
   - Расскажу я тебе, Ильюша, одну историю. Было это в прошлом для тебя веке, в году сорок первом, в декабре, день в день, как сегодня, в мой день рождения. И пурга также мела…
 
  Недавно сформированная наша рота получила приказ закрепиться у подножия низкого, но длинного холма, за которым находилась маленькая деревушка. Сутки по очереди рыли окопы: долбили кирками, штыками. Земля – словно камень – промерзла более, чем на метр. Руки – в кровь.  А копать – в полный рост. Прибегали из деревни мальчишки, помогали, чем могли: приносили хворост для крепежа, разносили воду попить, а то и молоко. С неба сыпал снежок. Под ногами чавкала и хлюпала снежно-грязевая пульпа. Старшина Вилкин ( солдаты меж собой в шутку звали его  «Ложкин») бегал, если можно так сказать, вдоль окопа, хлопал рукой по спинам и плечам солдат, подбадривая: - Терпим, хлопчики, чуток, каша дозревает. Да, денек был сегодня! 
 Да, денек!  А назавтра фриц повалил. Стальная армада. Мне тогда восемнадцать было. Да и рота наша на две третьи из таких, как я, пацанов. Страшно стало. Вот она – смерть, движется на нас, глядя десятками глазниц – жерл дул. Загремели выстрелы, взрывы. Взметнулась земля слева, справа. Если бы не наш Ложкин, то есть Вилкин, перепахали бы нас в этих окопах танками фрицы. А старшине нашему было тогда «за сорок», в Гражданскую воевал…. В общем, завернул он несколько раз крутым матом, сверкнул глазищами словно коршун, и поняли мы, что его кулак пострашнее будет. А когда первую атаку отбили, совсем осмелели. Хотя старшина предупредил, что это была лишь разведка боем, все еще впереди. Но мы уже не боялись.
 Не прошло и получаса, как в наступившей тишине чуткое ухо старшины Вилкина уловило приближающийся гул бомбардировщиков.
  -  Ну, хлопчики, сейчас нас немножечко попрессуют, не бойтесь, никуда не бежать, сидеть, ждать и терпеть, понятно? Как отбомбятся, сразу по местам, - прокричал старшина.
Но бомбить нас им особо то и не довелось. Упало несколько бомб неподалеку и все: истребители наши, видимо, их уже в небе невдалеке пасли.  Их бой долго смотреть нам не пришлось, опять танки с крестами с пехотой вперемежку на нас пошли.
Долгий бой был и кровавый. Много наших тогда полегло и покалечено было.
 -  Дед, а ранили тебя в ногу тогда?
 -  Нет, Илька, это в конце войны, в Праге. Слушай дальше:
  Долгий бой был и кровавый.  Остановили мы тогда стальную армаду.  Разбилась она о нас – пацанов безусых. А тут из нашего тыла такая канонада послышалась! Два часа артиллерия перемешивала с землей позиции фашистов на несколько километров вглубь.
Ночь была настолько тихой, что эту тишину нарушал только храп моего товарища. За день вымотались так, что спали в окопах прямо на уже подмерзшей земле. Под утро повалил снег и, к рассвету, вся округа была бела как платье невесты. Опять на час заработала в нашем тылу артиллерия. И, как только она стихла, с правого и левого от нас флангов пошли вперед краснозвездные танки, а за ними – пехота.
  - Все, ребята, армия перешла в контрнаступление. Мы остаемся в тылу для отдыха и переформирования, - сказал старшина, дай ему Бог здоровья. Если б не он….
А он продолжал:
 - Сейчас двоих отправим в деревню, видел я, там банька есть. Наготовить дровишек, истопить, кто пойдет?
Желающих было много. Но я сказал, что у меня сегодня день рождения, и попросил уступить это мне и моему товарищу. Так и решили. Мы с Николаем (так звали моего окопного товарища) быстро нашли баньку. На наше удивление население деревушки не эвакуировалось из зоны боевых действий, и, поняв, что нам требуется, всем женским и детским составом начали помогать нам: тощенькой лошадкой в санях подвезли уже готовые дрова, старик Архипыч притащил целый мешок сухих березовых веников, растопили печь. Мы не успевали крутить головами, все делалось как по щучьему велению.
Больше всех суетилась девчушка по имени Наташка, лет пятнадцати-шестнадцати, с большими лучистыми серыми глазами и сияющей улыбкой. Она то, узнав о моем дне рождения, вдруг исчезла как ветер в поле. Я пол дня потом выискивал ее глазами, думал, больше и не увижу. Ан нате, пришла с крынкой молока (это кувшин такой) и корзинкой еще горячих пирожков. Вот дела! С тех самых пор, внучек, на каждый день моего рождения в нашем доме пекутся пирожки. И не только потому, что я их люблю, это память о том уже далеком, но для нас близком дне, когда мы остановили страшного и сильного врага, и когда я встретил твою прабабушку Наташу. Да, эта девчушка – и есть твоя прабабушка. Ждала меня всю войну, очень ждала. Ее молитвами жив до сих пор.

Вот такая история. Заговорил я тебя, а пироги остыли, пойдем чай пить и на улицу. Да,
помнишь, я говорил о Николае -  товарище моем? В тот день, вернее вечер, после бани Николай написал стих и подарил его мне. Листок этот я храню и читаю стих за пирожками каждый год. Память, внучек. Вот этот стих:

  Последний рубеж
Сутки зарывался первый взвод,
Грыз штыками каменную землю,
Был декабрь, сорок первый год,
За спиною - в десять хат деревня.

Здесь рубеж последний нам назначен,
Эта пядь земли - как пуп Земли,
И в неё тела свои вколачиваем,
Нет для нас назад уже пути.

Чтоб любой ценою устоять,
И, остановив лавину стали,
Повернуть движение все вспять,
В мерзлоту вгрызаться не устанем.

А на утро в свеженьких окопах
Появился мальчик с вещмешком:
Раздавал он дедову махорку,
Угощал парным нас молоком.

Над землёю тихо снег порошил,
Кружка молока согрела душу
И воспоминания о прошлом
Разом вдруг полезли все наружу:

Взрыв снаряда тишину прервал,
Полилась железная армада,
Взводный над окопом прокричал:
«Ради всех родных, не за награды!»

И стоял здесь насмерть первый взвод,
Связанный с Землею пуповиной,
За жену, детей и весь народ,
За леса, озера и долины.