Весна

Я проснулся от того, что огромная луна заглядывала в окно и светила мне в лицо. В казарме было душно: храп солдат и вонь портянок не давали мне уснуть. Я встал и вышел в коридор. Дневальный спал обняв тумбочку. Я вышел во двор: и тут свежий весенний воздух наполнил мою грудь.

 Прямо за казармой зеленела степь. Она начиналась от дороги, а заканчивалась у самого горизонта.  Высокая, по пояс, трава цвела и дурманящий запах разнотравья возбуждал воспоминания детства, когда я бежал босиком по кубанской траве чтобы руками дотронуться до неба.

 Теперь передо мной было зеленое море, которое под легким весенним ветерком играло серебристыми волнами полыни и красными головками дикого мака. Как в детстве я бросился к горизонту "плывя" по волнам «моря».

 Всего месяц дарит здешняя погода этому степному буйству. С девятого апреля по девятое мая: трава всходит, растет, цветет и умирает. «Все как у людей», - думал я,- наслаждаясь этим чудом наяву. Так я вышел к реке Ашулук. Под лунным светом серебрились мелкие волны, но это не вода отсвечивала серебром, а мелкая рыбешка под названием «Вобла» шла на нерест таким потоком, что ей было тесно в реке и она, словно покрывалом, накрыла водную гладь. Я стоял зачарованный на узком берегу быстрой речки и думал: как же можно спать в эту сказочную ночь? И почему  только один я наслаждаюсь этим чудом природы под названием весна!

Как только  подумал, так увидел в дали сидящего у самой воды человека. Это рыбак, и пошел к нему. Но чем ближе я подходил тем яснее вырисовывался силуэт  девушки. Она  сидела подперев руками голову , глядя печальными глазами на воду, как на картине В.Васнецова "Аленушка".
 
Я подошел к ней. Она никак не реагировала, а все так же смотрела на лунный столб, лежащий поперек реки. Тогда я произнес: «Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила, все здесь напоминает мне былое, и первой юности моей прекрасную, хоть горестную повесть ...».
 
- Знаю, знаю, – ответила она, - это русалочка Пушкина. Садись, – и она похлопала ладонью рядом с собой. Я сел, мы взглянули друг другу в глаза, и она сказала: «Ну обними же меня». Я обнял ее, и она тут же спросила: «Ты, что тоже не спишь в лунную ночь?»

- Иногда бывает.

- Разве можно заснуть, когда так светит? – сказала она. И тут же без перехода спросила ,– а ты любил когда-нибудь?

- Конечно, и не один раз.

- Нет, по-настоящему любил? – снова спросила она.

- А как это по-настоящему? – переспросил я – Разве бывает настоящая и ненастоящая любовь? Любовь всегда одна, если конечно это любовь.

- Да нет, вот так как я любила, – и тут она поведала мне свою историю любви.

Мне было двенадцать лет,  когда сосед пришел из армии. Это было начало лета. Стояла теплынь, и он спал в саду на раскладушке. Я подсматривала за ним. И вот в такую лунную ночь я проснулась и тихо вышла во двор. Огромная луна висела над головой было светло как днем и тихо как ночью. Даже не лаяли собаки. Тогда я подошла к плетню и заглянула в соседний двор. Он, как всегда, спал в саду. Я немного постояла, потом залезла на яблоню с нее удобно было смотреть. Не знаю как долго я сидела на дереве: время остановилось, вокруг никого не было, был только белый свет и молодой мужчина спящий под деревом. Я видела его сразу всего и каждую часть тела в отдельности: лицо, шея, грудь, руки, ноги мне нравилось в нем все. Но я разглядывала его лицо такое знакомое с детства и такое незнакомое сейчас. Что случилось с ним или произошло со мной? Почему я не могу оторвать глаз от его губ, от его подбородка и почему мне так хочется поцеловать его? Я оглянулась вокруг – никого, тогда я перелезла через плетень и легла рядом с ним. Он не проснулся. Я обняла его левой рукой и прижалась всем телом. Он спал. Тогда я осторожно прикоснулась своими губами к его губам. Он открыл глаза, потом приподнял голову, увидел меня и тихо спросил:
 
- Женя, что ты тут делаешь?

- Я люблю тебя, дрожа от страха,- ответила я.

- Ты с ума сошла, – сказал он. Поднялся, взял меня за руку и отвел к родителям.
 Они хоть и полусонные, но били меня нещадно, я кричала, но не от боли – а от предательства. Как он мог – самый дорогой мне человек – так легко и так безжалостно сдать меня. Плюнуть в мою только что раскрывшуюся для любви душу!

Потом со мной была истерика. Я билась в припадке об пол, но родители никак не реагировали. Им казалось, что всего этого мало за мой проступок. Не знаю сколько длился припадок, но когда я очнулась, то была уже другим человеком. Я сразу повзрослела на десять лет. Все такое родное и близкое, казалось мне таким незнакомым и таким чужим. Ненавистные родители с их сюсюканьем и лицемерными улыбками, этот улыбающийся урод за забором. И как я могла его любить и смогу ли  теперь полюбить кого-то? Невыносимое чувство пустоты и одиночества добило меня вслед за родителями. Я решила покончить сразу со всем: и с одиночеством, и со своей жизнью.


- Но ведь ты жива, – засмеялся я.

- Да, меня спасли, но зачем? – и тут она без перехода спросила меня – а ты, на месте этого парня, как бы поступил?
Я ответил, что поступил бы точно так.

- И ты такой же как все, – грустно заметила она.

- Но ведь другим и быть нельзя, – ответил я.

- А ты хотела  чтобы он поцеловал тебя,сказал что любит тебя, а потом сел в тюрьму за совращение несовершеннолетних. Ведь мы живём в социуме, где каждый несанкционированный поступок является проступком, за который мы несём не моральную, но и уголовную ответственность. И она, эта ответственность, часто бывает неадекватна содеянному.
 Вот сейчас мы гуляем с тобой: беспечные молодые люди; любуемся луной, серебряной рекой, вдыхаем аромат цветущих трав и не думаем о том, что будет завтра, а может и через час. Ведь если сейчас по тревоге поднимут мою роту, то я попадаю под статью самовольной отлучки и в лучшем случае – гауптвахта, в худшем – дисбат. Но она была под впечатлением своих тягостных воспоминаний и вовсе не слушала меня.
 Мы медленно шли к Тамбовке, где она жила. Её дом стоял на самом краю посёлка. От него, как от причала, до самого горизонта волновалась степь. « Набегают волны синие, зелёные, нет синие, как хамелеонов миллионы, цвет меняя на бегу ...», - вспомнил я стихи Новеллы Матвеевой. Мы остановились у калитки. Она тихо сказала:

- Пойдём ко мне.

- Нет,  после того, что ты рассказала я боюсь твоих родителей.
 
- Но ведь мне не 12, мне уже 20 лет.

- Но здесь так хорошо, - возразил я. Кто нам может помешать, а луна нас не выдаст.

- Конечно хорошо, но земля ещё холодная, а я так легко одета. Постой здесь, я одену что-нибудь теплее.
Она закрыла за собой калитку, а я дрожал; не то от  предрассветного холода, не то от избытка чувств.

- Это  как хорошо, что я проснулся, пошёл гулять и встретил её,  всё это не напрасно, - думал я, мы так легко понимаем друг друга.

Она вышла в фуфайке. Фуфайка была большого размера и доставала почти до колен. Рукава болтались, как у кукольного Петрушки. Она смеялась и напевала какую-то странную песню незнакомого мне мотива и с несуразными словами: «Зачем ты объяснялся в любви девчонки по имени Пи».
Я засмеялся и сказал:

- Не было у меня девчонки по имени "Пи".

- Это меня так дразнили в школе, - ответила она. Я всегда безудержно смеялась, когда учитель математики говорил: «ПИ – три целых, четырнадцать сотых». Я никак не могла понять, почему Пи не может быть больше или меньше, чем 3,14.
Я сгорал от желания, дрожь пробивала меня всё сильнее, и мне было глубоко плевать, каких размеров у неё там пи. И тем более до философских размышлений об отношении длины окружности к её радиусу, потому что мой" радиус -вектор" был в полной боевой готовности.
 Я обнял её за плечи. Она была ниже меня ростом, и чтобы поцеловать её, я наклонился и опустил голову. И в этот момент я увидел, как в её правой руке блеснуло лезвие. Рефлекторно я поджал живот и почувствовал, как жгучая боль прошла поперёк живота. Я оттолкнул её, и поднял к лицу руки, и в тот же миг лезвие прошло по плечу левой руки. Я отпрянул от неё. И в лунном свете увидел не лицо девушки, а звериный оскал зубов, слюни и пена текли из широко открытого рта. Безумные глаза не выражали ничего, кроме ярости. Перекошенное от злобы лицо застыло в жуткой гримасе. Шипение, рёв и рычание слились в одном звуке, и звук этот означал беспощадность зверя к несчастной жертве. Я попытался схватит её запястье, но она легко освободилась от моего захвата, и продолжала махать своим оружием. Я только успевал уклоняться и отскакивать.
Тогда пришло только одно решение – нанести ответный удар. Я уклонился от очередного удара, перенёс вес тела на правую ногу, и прямой правой нанёс ей удар точно в подбородок. Она рухнула как подкошенная. Из открытого рта, как из огнетушителя, хлопьями шла пена. Глаза вышли из орбит и вращались с огромной скоростью в разные стороны. Тело билось в судорогах. В правой руке она продолжала сжимать своё оружие. Я разжал её руку и увидел, что это обычные портняжные ножницы, заточенные как лезвие бритвы. Фуфайка валялась в стороне, я поднял её, положил в карман ножницы и подошёл к  девушке.
 Удивительная картина открылась мне; как в гоголевском «Вие», в высокой траве, освещённая лунным светом, лежала милая девушка, двадцати лет. Будто не было оглушительного рёва, сверкающего лезвия и страшного лица со звериным оскалом. Она лежала с закрытыми глазами без каких-либо движений. « Неужели убил…», - испугался я, наклонился к ней и дотронулся рукой до лица. Она открыла глаза и издала странный звук, будто выдавливала из себя остатки припадка: « Гы-Гы-Гы…». Я поднял её, накинул на плечи фуфайку, и мы медленно пошли к её дому, под непрерывные звуки: « Гы-Гы-Гы…». Возле калитки я попрощался с ней и быстро пошёл в казарму. Надо было успеть до подъёма.
 Всё так же светила луна. Словно зеленое море, волновалась степь. И дурманящий запах полыни и цветущего мака будоражили чувства и волновали воображение. И... кипящий от воблы Ашулук, и девушка на берегу, и сказка про любовь.
« Что это? Сон?», - подумал я. И тут же почувствовал острую боль в левом плече и в области живота. Я провёл рукой по гимнастёрке. Она- рваная и мокрая от крови.  Я пошевелил левой рукой и напряг пресс. Рука работала, пресс напрягался, значит, мышцы целы, порезана лишь кожа.
 В казарму пришёл до подъёма. Дневальный ещё спал, обняв тумбочку. Я поднял каптенариуса. Он дал мне быушную гимнастёрку и обмотал мои раны списанной простынёй. Потом посоветовал: "После развода сходи в санчасть, а то, может, какое заражение." 
Было около шести утра. Я разбудил дневального и лёг в постель, ожидая, когда тот  заорёт: « Рота, подъём!!!»
После развода, я отправился в санчасть, медбрат, обрабатывая раны, спросил:"Что опять подрался ?Тебя же грохнут когда нибудь."Когда нибудь-может,но только не сейчас."
И тут я рассказал ему, что со мной произошло.
 
- Ну, ты и счастливчик, – заметил он. Это Женя. Она двоих уже грохнула.

- Почему её не посадили?

- Она же стоит на учёте в психушке. Полгода подержат и выпускают.

И тут я вспомнил Фрейда. Всё один к одному, как в его психоанализе. Более сильное чувство замещает слабое; и чем сильнее стресс, тем глубже  идёт замещение. И всегда с точности  наоборот: Любовь на Ненависть, Страх на Ярость, Нежность на Грубость, Здоровье на Болезнь, а Болезнь на Выздоровление.

-Дай-то, Бог, чтобы и у Женьки, после этого стресса началось выздоровление, - так думал я после беседы с медбратом.

В воздухе синем,в поле зеленом,
Жизнь молодая любовью дышала,
Но воля чужая, тупая  и злая
Глотку сжимала костлявой рукой
Ей не хотелось любви молодой.