Теория разбитых окон

 
В 1980-х годах Нью-Йорк представлял собой адский ад. Там совершалось
более 1 500 тяжких преступлений КАЖДЫЙ ДЕНЬ. 6-7 убийств в сутки. Ночью
по улицам ходить было опасно, а в метро рисковано ездить даже днем.
Грабители и попрошайки в подземке были обычным делом. Грязные и сырые
платформы едва освещались. В вагонах было холодно, под ногами валялся
мусор, стены и потолок сплошь покрыты граффити.



Вот что рассказывали о нью-йоркской подземке:

«Выстояв
бесконечную очередь за жетоном, я попытался опустить его в турникет, но
обнаружил, что монетоприемник испорчен. Рядом стоял какой-то бродяга:
поломав турникет, теперь он требовал, чтобы пассажиры отдавали жетоны
лично ему. Один из его дружков наклонился к монетоприемнику и вытаскивал
зубами застрявшие жетоны, покрывая все слюнями. Пассажиры были слишком
напуганы, чтобы пререкаться с этими ребятами: «На, бери этот чертов
жетон, какая мне разница!» Большинство людей миновали турникеты
бесплатно. Это была транспортная версия дантова ада».

Город был в тисках самой свирепой эпидемии преступности в своей истории.

Но
потом случилось необъяснимое. Достигнув пика к 1990-му году,
преступность резко пошла на спад. За ближайшие годы количество убийств
снизилось на 2/3, а число тяжких преступлений — наполовину. К концу
десятилетия в метро совершалось уже на 75 % меньше преступлений, чем в
начале. По какой-то причине десятки тысяч психов и гопников перестали
нарушать закон.

Что произошло? Кто нажал волшебный стоп-кран и что это за кран?

Его название — «Теория разбитых окон». Канадский социолог Малкольм Гладуэлл в книге «Переломный момент» рассказывает:

«Разбитые
окна» — это детище криминалистов Уилсона и Келлинга. Они утверждали,
что преступность — это неизбежный результат отсутствия порядка. Если
окно разбито и не застеклено, то проходящие мимо решают, что всем
наплевать и никто ни за что не отвечает. Вскоре будут разбиты и другие
окна, и чувство безнаказанности распространится на всю улицу, посылая
сигнал всей округе. Сигнал, призывающий к более серьезным
преступлениям».

Гладуэлл занимается социальными эпидемиями. Он
считает, что человек нарушает закон не только (и даже не столько) из-за
плохой наследственности или неправильного воспитания. Огромное значение
на него оказывает то, что он видит вокруг. Контекст.

Нидерландские
социологи подтверждают эту мысль. Они провели серию любопытных
экспериментов. Например, такой. С велосипедной стоянки возле магазина
убрали урны и на рули велосипедов повесили рекламные листовки. Стали
наблюдать — сколько народа бросит флаеры на асфальт, а сколько
постесняется. Стена магазина, возле которого припаркованы велосипеды,
была идеально чистой.

Листовки бросили на землю 33% велосипедистов.

Затем эксперимент повторили, предварительно размалевав стену бессодержательными рисунками.

Намусорили уже 69 % велосипедистов.

Но
вернемся в Нью-Йорк в эпоху дикой преступности. В середине 1980-х в
нью-йоркском метрополитене поменялось руководство. Новый директор Дэвид
Ганн начал работу с… борьбы против граффити. Нельзя сказать, что вся
городская общественность обрадовалась идее. «Парень, займись серьезными
вопросами — техническими проблемами, пожарной безопасностью,
преступностью… Не трать наши деньги на ерунду!» Но Ганн был настойчив:

«Граффити
— это символ краха системы. Если начинать процесс перестройки
организации, то первой должна стать победа над граффити. Не выиграв этой
битвы, никакие реформы не состоятся. Мы готовы внедрить новые поезда
стоимостью в 10 млн. долларов каждый, но если мы не защитим их от
вандализма — известно, что получится. Они продержатся один день, а потом
их изуродуют».

И Ганн дал команду ощищать вагоны. Маршрут за
маршрутом. Состав за составом. Каждый чертов вагон, каждый божий день.
«Для нас это было как религиозное действо», — рассказывал он позже.

В
конце маршрутов установили моечные пункты. Если вагон приходил с
граффити на стенах, рисунки смывались во время разворота, в противном
случае вагон вообще выводили из эксплуатации. Грязные вагоны, с которых
еще не смыли граффити, ни в коем случае не смешивались с чистыми. Ганн
доносил до вандалов четкое послание.

«У нас было депо в Гарлеме,
где вагоны стояли ночью, — рассказывал он. — В первую же ночь явились
тинейджеры и заляпали стены вагонов белой краской. На следующую ночь,
когда краска высохла, они пришли и обвели контуры, а через сутки все это
раскрашивали. То есть они трудились 3 ночи. Мы ждали, когда они
закончат свою «работу». Потом мы взяли валики и все закрасили. Парни
расстроились до слез, но все было закрашено снизу доверху. Это был наш
мэссидж для них: «Хотите потратить 3 ночи на то, чтобы обезобразить
поезд? Давайте. Но этого никто не увидит»…

В 1990-м году на
должность начальника транспортной полиции был нанят Уильям Браттон.
Вместо того, чтобы заняться серьезным делом — тяжкими преступлениями, он
вплотную взялся за… безбилетников. Почему?

Новый начальник
полиции верил — как и проблема граффити, огромное число «зайцев» могло
быть сигналом, показателем отсутствия порядка. И это поощряло совершение
более тяжких преступлений. В то время 170 тысяч пассажиров пробирались в
метро бесплатно. Подростки просто перепрыгивали через турникеты или
прорывались силой. И если 2 или 3 человека обманывали систему,
окружающие (которые в иных обстоятельствах не стали бы нарушать закон)
присоединялись к ним. Они решали, что если кто-то не платит, они тоже не
будут. Проблема росла как снежный ком.

Что сделал Браттон? Он
выставил возле турникетов по 10 переодетых полицейских. Они выхватывали
«зайцев» по одному, надевали на них наручники и выстраивали в цепочку на
платформе. Там безбилетники стояли, пока не завершалась «большая
ловля». После этого их провожали в полицейский автобус, где обыскивали,
снимали отпечатки пальцев и пробивали по базе данных. У многих при себе
оказывалось оружие. У других обнаружились проблемы с законом.

«Для
копов это стало настоящим Эльдорадо, — рассказывал Браттон. — Каждое
задержание было похоже на пакет с поп-корном, в котором лежит сюрприз.
Что за игрушка мне сейчас попадется? Пистолет? Нож? Есть разрешение?
Ого, да за тобой убийство!.. Довольно быстро плохие парни поумнели,
стали оставлять оружие дома и оплачивать проезд».

В 1994 году
мэром Нью-Йорка избран Рудольф Джулиани. Он забрал Браттона из
транспортного управления и назначил шефом полиции города. Кстати, в
Википедии написано, что именно Джулиани впервые применил Теорию разбитых
окон. Теперь мы знаем, что это не так. Тем не менее, заслуга мэра
несомненна — он дал команду развить стратегию в масштабах всего
Нью-Йорка.

Полиция заняла принципиально жесткую позицию по
отношению к мелким правонарушителям. Арестовывала каждого, кто
пьянствовал и буянил в общественных местах. Кто кидал пустые бутылки.
Разрисовывал стены. Прыгал через турникеты, клянчил деньги у водителей
за протирку стекол. Если кто-то мочился на улице, он отправлялся
прямиком в тюрьму.

Уровень городской преступности стал резко
падать — так же быстро, как в подземке. Начальник полиции Браттон и мэр
Джулиани объясняют: «Мелкие и незначительные, на первый взгляд,
проступки служили сигналом для осуществления тяжких преступлений».

Цепная реакция была остановлена. Насквозь криминальный Нью-Йорк к концу 1990-х годов стал самым безопасным мегаполисом Америки.


http://earth-chronicles.ru/news/2016-01-20-88203