Евгеньич. Глава 8

     Страна потихонечку поднималась с колен, как откуда ни возьмись грянуло новое потрясение. Перед летом 1998 года Дон вызвал меня к себе и попросил срочным образом перевести все накопленные рубли – как наши личные деньги, так и деньги нашего бизнеса – в доллары. Я не знаю, откуда он смог заранее пронюхать о том, что в итоге и случилось через пару месяцев на валютных торгах. Мы не только сохранили все свои деньги, но и всего за несколько дней утроили весь огромный капитал, который по крупицам собирали в лихие девяностые. Но Дон не остановился и на этом, вновь удивив меня. Сразу же после получения тройной прибыли он попросил провернуть обратную операцию – на пике роста доллара перевести все наши доллары в рубли и немного подождать. Курс доллара к сентябрю и правда очень сильно упал, почти отыграв весь свой рост. И тогда Дон вновь попросил перевести все в доллары и больше их не трогать. Ждать пришлось значительно дольше, но к декабрю в общей сложности каждый из нас семикратно увеличил свой банковский счет, а общий бизнес в мгновение ока разросся до огромнейшего холдинга и теперь стал в семь раз прибыльнее, чем раньше. В течение следующего года один только рост доллара по отношению к рублю без каких-либо наших вмешательств подарил нам еще пятьдесят процентов к полученной ранее семикратной прибыли.
     Довольный Дон мигом превратился из местечкового бандита с темным прошлым в респектабельного олигарха всероссийского масштаба, имея многомиллиардные долларовые счета как в российских, так и в зарубежных банках. Я, конечно, потерялся на его фоне, но мне и не довелось быть владельцем этой огромной империи, а благодаря махинациям с курсом доллара, сумел скопить на тех же российских и заморских счетах почти пятьдесят миллионов долларов, что для обычного еще вчера чистильщика и ликвидатора являлось просто сумасшедшей суммой. Дон был мне больше не нужен, как и сам Дон больше не нуждался во мне. Он за огромные по тем временам деньги продал все свое имущество таким же, как он, олигархам, часть безвозмездно отдал государству и припеваючи покинул нашу страну.
     Потом я слышал в новостях телеканалов о том, что бежавший из страны олигарх Донцов купил себе шикарный остров на Карибах, застроил его отелями для богачей и всю свою оставшуюся жизнь припеваючи доживал, не ведая проблем. Наверняка он иногда вздрагивал по ночам, еще раз переживая во сне элементы своего лихого прошлого, но, я уверен, со временем и эти наваждения перестали его посещать. Пару раз я позволил себе съездить к Дону в гости, и мы, развалившись на его огромнейшей яхте в окружении самых известных топ-моделей того времени, пили французское вино двухсотлетней выдержки и со смехом вспоминали заводы, газеты и пароходы, навсегда канувшие в лету вместе с нашим темным прошлым.
     Следом в России был другой период – период пробуждения страны от Смутного времени. Большинство олигархов последовали примеру Дона и тоже благополучно смотали удочки, навсегда покинув свою Родину. Пацанов с криминальным прошлым, подобным моему, либо пересажали по тюрьмам на пожизненное, чтобы не дай Бог такие отголоски девяностых не вернулись при новой власти, либо перевоспитали на новые рельсы, превратив в бизнесменов и политиков. На свои миллионы долларов я тоже попробовал себя в бизнесе, одним из первых открыв небольшую сеть супермаркетов самообслуживания, которая со временем разрослась до вполне себе приличных масштабов. Но через какое-то время мне это надоело, когда я понял, что собрал вокруг себя не самых преданных делу людей.
     Я продал бизнес своим компаньонам и начал жить для себя, прекрасно понимая, что всех денег в этом мире не заработаешь. Никогда не понимал тех карьеристов, кто, уже имея достаточно средств для безбедной жизни, все равно рвет одно место в попытках все нового и нового обогащения. Я начал жить для души: открывал благотворительные фонды, занимался развитием талантливых детей из малоимущих семей, помогал пенсионерам по самым разным социальным программам. Я всегда считал, что за все свои злодеяния девяностых могу позволить помочь другим людям совершенно бескорыстно. И не только людям: животные тоже нуждаются в нашей помощи. Я основал небольшой зоопарк в черте города и параллельно содержал пару приютов для бездомных братьев наших меньших.
     Даже передвигаясь за бронированными стеклами, я мог остановить свой кортеж только для того, чтобы подобрать бездомного котенка и привезти к себе в приют. Кто бы что про меня ни думал, каким бы богачом ни называл, но душа... Она или есть, или ее нет. Чем больше отдаешь – тем больше получаешь. Так было всегда. Не забывал я и о своих родителях: им больше не приходилось копаться в огороде и сажать легендарную для советского человека плантацию картошки. Они смогли позволить себе все самое лучшее, что только душе угодно, и на старости лет жили так, как раньше даже мечтать боялись.
     Юля росла милой, послушной и приветливой девочкой. Пока девчушка еще была маленькой, она часто спрашивала меня, где мама и когда та придет. Приходилось придумывать разные отговорки про то, что мама работает на очень секретной работе и сейчас никак не может прийти с ней повидаться. Про своего настоящего отца Юлька никогда не спрашивала. Она видела его последний раз, еще будучи совсем маленьким ребенком, и элементарно забыла, что это ее папка и как он выглядит. Да и некогда было вспоминать после того, как в ее жизни появился я. Когда же девочка пошла в школу, все-таки пришлось открыть ей часть правды. Я никогда не говорил Юле о том, что она приемная, что ее родные сами отказались от своей кровиночки. Девочка всегда считала меня родным папой, и я до поры до времени не хотел нарушать такое течение жизни.
     Я привел Юльку на кладбище и показал могилу ее мамы. К тому времени я облагородил место захоронения и отгрохал такой огромный памятник, какой в простонародье обычно называют бандитским: необъятной красоты фигура девушки с лицом Анечки из белого мрамора в полный рост вместо банальной надгробной плиты. Такой памятник был виден издалека, и он действительно был потрясающий. Юлька тогда долго стояла у могилы своей мамы и смотрела в лицо мраморному изваянию, как будто ожидая, что фигура сейчас оживет, а потом тихонько заплакала, робко обняв меня. И в тот момент я вспомнил те далекие годы, ту ладонь Ани, которую держал в своей руке, пытаясь исцелить умирающую девушку. Тот фонтанчик ало-красной крови, бивший из пулевого отверстия. Тот ее белый халат, перепачканный теплой кровью. Те ее губы, которые произносили последние в жизни слова, перемешанные с той же самой кровью. И те ее глаза, которые цеплялись за меня, не желая оказываться по ту сторону бытия.
     Сколько бы ни пытался, я так и не смог забыть ее глаза, которыми она смотрела на меня за пару минут до того, как умереть. Иногда эти глаза снились мне по ночам. Иногда я просто в толпе прохожих вылавливал подобный взгляд, взгляд обреченного на смерть человека, и мне становилось не по себе, я долго мучался, и в такие моменты всегда приезжал на кладбище к могилке Евгеньича, чтобы погрустить, поговорить с ее памятником, а иногда и просто помолчать о вечном. Отбросив от себя ненужные мысли и приобняв Юлю, я в тот момент и сам беззвучно заплакал, как плачут настоящие мужчины. Как плакал в ту самую ночь, когда потерял Аню навсегда. И стыдно за эти слезы мне по-прежнему не было.