Фрёкен-писательница

   Они встретились странным образом. Он увидел её фотографию на задней обложке её же книги. Это были рассказы, очень простые, о простых людях и простых вещах и потому очень узнаваемые и близкие. У неё было старческое лицо, вероятно, с сухой кожей, совершенно лишённое женской чувственности, с прямым длинным, не совсем тонким носом. Над верхней губой сжатого рта пролегли две глубокие бороздки. Светлые, немного запавшие глаза смотрели с печально-смиренным лукавством. Они много повидали на своём веку, но счастья, о котором она по-фински застенчиво мечтала в девичьей молодости, так и не рассмотрели ни на горизонте, ни вблизи. Конечно, у неё были одна-две встречи, но она так и осталась фрёкен, не девой, но незамужней женщиной. Лоб был закрыт волной лежавших косой волной волос стального цвета, и сказать, какой он формы не представлялось возможным. По тому кусочку, который остался открытым, можно было предполагать, что эта часть её головы не вызвала бы нареканий у антропологов.  Между бровей, над переносицей время провело две складки. Сбоку у закрытых надкрылий носа также поселились, и, по-видимому довольно давно, две косые контррельефные линии. Анатомическое строение лица, как и его мимические черты, говорили о принадлежности к северному типу и темпераменте умеренном, но глубоком и вдумчивом. Красавицей её и отдалённо назвать было нельзя. В средние века её, возможно, причислили бы к тому виду женщин, которых называли ведьмами, слишком много ведающими и потому страшными существами. Возможно, её прародительницы потому и уцелели, что жили на отдалённом севере Европы, куда не достигал палящий огонь мужской похоти и яростного фанатизма, и не были подозрительно красивы.
Он подошёл к ней, исполненный самого доброго чувства. привыкший выражать свои чувства, как придёт в голову, протянул  руку, дотронулся до кончика её носа указательным пальцем и, улыбаясь, сказал:
-  Ужасная женщина. Но как хорошо пишет!
- А вы… вы… ненормальный, - немного задыхаясь от охватившего её волнения, не зная, как поделикатнее выразить свои чувства, сказала она со свойственной ей прямотой. Да и как ещё могла женщина выразить своё недоумение и возмущение таким странным способом знакомиться?
- Я не сумасшедший, - успокоил он фрёкен писательницу. - Просто эксцентрический человек. Может быть, немного ненормальный. Но, впрочем, вполне безопасный. К тому же, искренний почитатель вашего таланта.
- Вот ещё, - ответила она, - нужен мне такой почитатель. Вы всех берёте за эту выдающуюся часть лица при первом знакомстве? А. может быть, и потом водите за нос?
- Я удостоил такого внимания именно вас. Наверное, в этом есть свой смысл. Притом, я слышал: так здороваются где-то в Океании. Прошу простить. Я не хотел вас обидеть.
- Я и не обижаюсь. Очень надо обижаться на ненормальных.
- Вот и славно, - сказал он. И лицо его осветилось такой детской улыбкой, что и она поневоле ответила ему тем же.
- Я поступил так потому, - продолжал он, - что почувствовал в вас что-то близкое, родное. Мне захотелось приласкать вас, как ласкают ребёнка. Вы простили меня?
Она хмыкнула, приподняв плечи и глядя на него с тем выражением, с каким мудрые старые женщины смотрят на причуды подростка.
- Обещайте больше так не делать. Или делать только в крайних случаях. Согласны?
- Конечно, дорогая и любимая фрёкен писательница. В следующий раз я принесу к вашим ногам букет фиалок или незабудок. Что вам больше нравится?
Она несколько секунд помедлила с ответом, перебирая в уме, какие цветы ей больше по вкусу. Никто уже очень давно не дарил ей ни те, ни другие, ни вообще никакие. Никто никогда, за исключением минут самой интимной близости не позволял себе так вольно прикасаться к ней. И всё же, какие цветы ей хотелось бы видеть у своих ног? Он ждал.
- Фиалки, - наконец сказала она.
Какой у неё был голос, он не знал, потому что и встреча, и диалог происходили только у него в голове.