Фортель

«ФОРТЕЛЬ»
Анастасия Вебер

Рассказ

Июль, 2013


Дачный участок утопал в траве. Одиннадцать вечера, солнце уже час как скрылось, но вокруг было ещё достаточно светло – северные летние ночи. Трава - двухметровая, от неё пахло сыростью, и летели суетливые мошки. Звон цикад заполнял собой пространство тишины. Про такой вечер говорят: «благодать». От небольшого деревянного домика по узкой вихляющейся тропинке сквозь травяные джунгли пробирался папа Миша.
Папа Миша был грузный человек лет пятидесяти, со слегка обозначившимся брюшком и испариной на лбу. Травинки, как тонкие водяные ужики, цеплялись за папу Мишу, но спустя пару мгновений отпускали, соскальзывая с крепких, ещё не постаревших загорелых рук.
Папа Миша был приятным человеком. Во всех его чертах угадывалась та симпатичность, которая лет через пятнадцать начала бы изображать из папы Миши доброго деда. Веки папы Миши скрывались под лохматыми бровями, напоминавшими паклю от сосновой коры; из-под них святились узкие глазки. Когда папа Миша улыбался, казалось, будто молодеческое озорство разбегалось от этих глаз по крупным, «испытанным временем» морщинам и победно сверкало золотым зубом в крепкой челюсти. Сам папа Миша чувствовал себя в этот вечер особенно приятно, потому что нёс в руках поднос с шашлыком. Ломтики свежего мяса тёрлись друг о друга на шампурах, кусочки лука разнимали части шашлыка, недоумённо вихляясь между ними и образуя колечки. Шашлык желал, чтобы его хорошенько прожарили и съели.
Папа Миша вышел на небольшую цементированную площадку, напоминавшую островок среди огромного моря травы. Подготовка к кулинарии началась. Папа Миша покрякивая организовал мангал, поставил раскладные кресла (для себя и ещё одно).
На островок цивилизации прыгнула из травы девятилетняя Верочка, дочка папы Миши. Одинокий листик крапивы куснул её за ногу, и она поморщившись почесала лодыжку.
- Бу, - Верочка хотела испугать папу, но увидев, что дело не вышло, заторопилась пройти и поставить на походный столик большую миску с овощами. Хрустящие огурчики были ещё мокрые после помывки.
- Давай сюда, - папа Миша деловито взял миску и переставил на ту сторону, куда не попадал дым от разгоравшегося мангала, - вот так. Книжки принесла? - папа Миша прищурился от дыма и заблестел золотым зубом.
Верочкины волосы разлетелись в разные стороны - это она убежала обратно в дом за томиками Пушкина, Лермонтова и Цветаевой. Спустя пару минут прискакала снова, уже с книжками. За ней прыгала маленькая дворняжка, Тузик. У Тузика мордочка была перевязана медицинским бинтом. Ве-рочка положила книжки на стол и обняла папу, палочкой ворошившего угли в костерке.
- Гармонь готова? – папа Миша хитро поднял свою лохматую бровь.
- Тын-ты-ры-рын-ты-ры-рын… – он щекотал Верочку, изображая, будто играет на её боках, как на гармошке. Вера хохотала и извивалась маленькой змейкой, но не убегала от папы. Было приятно, что он наконец рядом и вот такой вот добрый, веселится, что вечер вообще заканчивается так сладостно и шумно. Было радостно, что Тузику вылечили зуб, и что мама разрешила оставить его с Верочкой и папой.
- Ты мой маленький птенчик, - папа погладил Верочку по головке, - Рёбрышки-то какие, тоню-юсенькие. Сейчас покормим тебя.
- Папа, я буду толстой и некрасивой.
- Это ничего. Зато будет приятно тебя щ-чекотать, - и папа Миша снова завернул осторожный пассажик загорелыми пальцами по Верочкиным бочкам.
Девочка хохотнула и уткнулась лицом в папину кофту. Она изо всех сил зажмурилась и старалась не произнести ни звука. Папа должен обязательно думать, будто бы ей ни капельки не щекотно.

Шашлык приготовился, можно было начать уплетать. Мясо скворчало и дымилось во рту. Оно было очень горячим, но есть хотелось сильнее, чем капризничать, поэтому обоим едокам приходилось по нескольку раз дышать с куском мяса во рту. От ожогов спасала сочная зелень, помидорки и огурчики, папа с дочкой сосредоточенно хрумтели, иногда поглядывая, то друг на друга, то на исчезающее мяско.
Когда еда напитала дачников, и складка между могучими бровями папы Миши разгладилась, можно было продолжить прерванную беседу. Папа Миша учил Верочку жизни.
- Жизнелюбие и сострадание, моя дорогая, вещи относительные. Вот смотри, ты даже не заметила, что ногой придавила сейчас бедного муравья.
Верочка ахнула – и правда, под ногой на полу виднелась чёрная расплющенная точка.
- Я нечаянно!
- Конечно, нечаянно. Но помни, что "за нечаянно бьют…", - папа Миша имел свойство многозначительно не договаривать афоризмы и пословицы им употребляемые. Так, он считал, производится больший эффект на слушателя. Он оставлял слушателю как бы "пространство для творчества". Папа Миша продолжал, - тем более, если, как я тебе говорил уже, "всякое дыхание сла…"
- Папа, а у муравьёв есть дыхание? – перебила его Верочка.
Папа Миша задумался.
- Ну, подожди, подожди, я же аллегорически, фигурально выражаюсь…
- Да, да, - Верочка вдохновенно хрустела огурчиком.
- …Здесь очень серьёзная мысль, Верочка. Сколько муравьёв оказывается под нашими ботинками, но это же не значит, что мы виноваты! – сказал папа Миша, приподняв широкую бровь на половину лба вверх.
Верочка задумалась, а потом пробормотала, будто сама себе:
- Виноваты… Виноваты – у Ленки сваты…
- Что говоришь? – переспросил папа Миша, закинув в рот ещё шматочек шашлыка.
Верочка очнулась от своих размышлений:
- Нет, нет, ничего.  Я поняла, папа. Муравушка! – Верочка почтительно смахнула башмачком труп муравья в траву, – муравушка, извини. Папа, а хочешь, я тебе стих расскажу?
Верочка вскочила с места, готовая декламировать.
- Мы в кружке выступали. Это когда ты не смог приехать.
Папа Миша оживился и быстро-быстро закивал. Верочка прокашлялась и важно начала:
- Александр Сергеевич Пушкин. "Вам восемь лет, а мне семнадцать било".
Тузик вдруг тявкнул. Милосердный папа Миша прицелился и вдруг шлёпнул приземлившегося на коленку комара. С соседнего участка послышалось женское сопрано. "Ми-ма-мо" – и голос начал заунывно распеваться. Верочка вдохнула, скосив глаза в сторону участка "певицы", вздрогнула всем телом, очевидно, нервничая, но всё-таки начала:

- Вам восемь лет, а мне семнадцать било.
И я считал когда-то восемь лет;
Они прошли. В судьбе своей унылой,
Бог знает, как, я ныне стал поэт…

Верочка читала медленно и с выражением. Умничка! Но голос с соседнего участка распевался дальше и становился всё драматичнее и драматичнее. Вдруг он на миг замолк, потом послышалось клавишное вступление, и сопрано запело арию. Верочка, нахмурив брови, гнула пушкинское:

- Не возвратить того, что было,
Уже я стар, мне незнакома ложь… ложь…

Верочка начала сбиваться. Она ткнула пальцем между бровей, будто желая подтолкнуть заплутавшую мысль. Вдруг вспомнила и воодушевилась:

 - Так верьте мне —
мы спасены лишь верой.
Послушайте: Амур, как вы хорош;
Амур …

Верочка осеклась. Сопрано пело: "Ля-ля, ля-ля". Верочка взволнованно чесала подбородок:

- Амур, вы … Амур…

- Я сбилась! Папа, пусть она замолчит! – Верочка топнула ножкой.
- Не обращай внимания, сконцентрируйся на мысли - папа поковыривал деревянной палочкой от берёзового полена у себя в зубах.
- Всё, я забыла стих, - Верочка надула губки, демонстративно сложила руки на груди и плюхнулась в кресло. На её личике застыло выражение скорби и печали.
- Ну, ну, Верочка, - папа Миша наклонился к дочке и улыбнулся, - ничего страшного. Потом расскажешь, - и он потянулся съесть ещё кусочек мяса, - это тётя Лена, наверняка, готовится к завтрашнему концерту.
- Да чтобы у неё челюстя кривая отвалилась! - воскликнула Верочка. От досады она придавила сандаликом пробегавшего под креслом муравья.
У папы Миши упала челюсть, и мясо чуть не выпало изо рта. Он судорожно нажимал у себя в голове на кнопку "перемотать назад", чтобы ещё раз осознать то, что он только что услышал из уст дочери. Глаза Верочки налились слезами.
- Ч-что ты сказала? – прошамкал папа Миша, забыв про мясо у себя во рту.
- Это, это ты не приехал на концерт! - девочка разревелась пуще прежнего, - и теперь я всё забыла. Но нет, - она вдруг замотала головой, будто испугавшись чего-то, - это не ты, не ты, это же я виновата, и не эта… - Верочка махнула рукой в сторону, откуда доносилось пение, - ой, я имею ввиду, не тётя Лена. Извини, прости, прости-и…
- Вера, откуда… - и папа Миша наконец проглотил злополучный кусок мяса, к сожалению забыв прожевать.
- Папа, ну не ругайся, - Вера сильно покраснела и, очень стала похожа на свежевымытый помидор в капельках воды, - это всё бабуля. Она говорит так, когда мама ругается, что она зубы делать не хочет, - Вера всхлипнула и вдруг прекратила плакать. - Мама говорит, что у бабули лицо окривеет.
Папа Миша продолжительно крякнул и откинулся на спинку кресла. Он пребывал в ступоре и от дочкиного фортеля, и от того, что вспомнил свою бывшую тёщу. Потом папа хотел ещё спросить что-то, но передумал и лишь нахмурился:
- Никогда, слышишь, никогда так больше не говори. Хорошо?
- Да, - Верочка, наконец, успокоилась и потупила глазки. Последняя слёзка стремительно скатилась вниз по щеке. Верочка поймала её нижней губкой и проглотила, - прости меня, папа.
- Подожди, - папа Миша вдруг слегка взволновался, положил полу съеденный огурец на тарелку и вытер жирные пальцы о полотенце, - я хочу, что-бы ты поняла: тут же вообще никто не виноват. Это испытание… давай мы с тобой сейчас загадаем большое желание, - папа Миша заговорил быстро-быстро, - чтобы тётя Лена замолчала минуток на десять, и ты расскажешь мне тогда стих. Хорошо? Вера?
Верочка хлюпнула носом и закивала.
- Помнишь, я говорил тебе, что большое желание перерастает в большую мечту, большая мечта в большую надежду, а большая надежда в большую…
- Да, да, веру, я помню. Но что-то как-то не верится…- Верочка чуть успокоившись весело глянула своими влажными синими глазами на папу, - хотя давай.
Отец с дочкой схватили друг друга за руки и закрыли глаза.
- Ну, - прошептал папа. Оба замолчали.
Сопрано вдалеке поплыло "легато" и вдруг выскочило на верхнее "фа". Папа Миша неловко переставил ногу, и со стола со звоном упала вилка.
Сопрано прервало свою песню. Дочка с папой открыли глаза. Папа Миша сиял.
- Вот, видишь, дочка, чудеса! А ты – челюстя, челюстя.
Верочка прислушалась. Тишина. Потом взвилась на месте, как волчок, и звонко засмеялась. Папа с дочкой обнялись.
- Так это было чудо? Это было чудо? Я бабушке скажу, чтобы она не ругалась, а вот так вот, как мы сейчас с тобой, делала!
- Хорошо, дщерь! – и радостный папа Миша чмокнул Верочку в макушку, - Господь, видишь, как нам подсмолил!
Папа воодушевлённо пошевелил кочергой в мангале, и тлеющие угольки подмигнули оранжевым цветом.
- Ну, давай, рассказывай теперь стих.
- А я, а я теперь совсем всё забыла, - радостно воскликнула Вера. - Давай съедим мороженое из холодильника?
Верочка шмыгнула на тропинку и пропала за травяными кущами. Тузик круглыми глазами наблюдал за последним кусочком шашлыка, одиноко ожидающим своей участи.
- Всякое дыхание… - папа Миша скосил взгляд на Тузика и кинул шашлык пёсику. Тот жадно начал его поедать, будто бедного пса не кормили никогда в жизни.
- Всякое дыхание… - вздохнул папа Миша, но потом ухмыльнулся и с плохо скрываемой улыбкой пробормотал, - челюстя!

На соседнем участке актриса Лена, первое сопрано Ленобласти, прекратила петь от того, что у неё замкнуло челюсть и, рот совсем не хотел закрываться. Спустя полчаса плача, суеты и попыток вернуть Лене подвижность челюсти, её дочка сбегала за профессионалом - бабкой Ефросиньей. Бабка знатно в своё время ковала подковы и мастерски рулила на тракторе, в деревне все верили в силу её рук.
Челюсть заработала, и слёзы полились из глаз певицы пуще прежнего. Бабка Ефросинья стояла посередине веранды и приговаривала:
- Пела всё, голубушка. Спляши теперь, спляши. Лучше б мамке своей помогала с огородами, а то всё жалуется она на тебя.


Верочка и папа Миша поахали, поахали, а потом и забыли про пение, мистически прекратившееся, то ли от Верочкиного "фортеля", то ли от силы горячего желания.
Когда из города приехала мама Верочки, Наташа, папа Миша ничего не рассказал своей бывшей жене об этом инциденте. Он вообще ничего не сказал ей, кроме как "ну, здравствуй". Он знал, что его голос навевает Наташе грустные воспоминания. Папа Миша передал ей на руки дочку, троекратно расцеловавшись с Верочкой на прощание, и запер калитку изнутри. Нужно было ещё много чего сделать. Папа Миша пошёл на свой чердачок читать каноны. На следующей неделе начинался Петровский пост.