Памяти Андерсена

Собачка и Котик-Животик отправились в булочную за хлебом. Там кассирша строго-строго посмотрела на собачку и спросила её: «Собачка, собачка, уж не ты ли случайно та самая собачка, что потерялась у меня ровно два года назад?..»
Собачка густо покраснела и, наклонившись к Котику-Животику скороговоркой прошептала сквозь зубы: «Пошли отсюда!»
На улице Животик спросил: «А как же хлеб?» «Ах, да, – сказала Собачка, – я здесь подожду».
Было холодно, стемнело, и шёл снег. Через минуту из магазина вышел котик с плиткою шоколаду.
«Это лучше...» – услышала Собачка.  «Да» – Собачка ответила. «Следи за порядком слов!» – сказал Животик. Они побрели.
(Автору рассказа о котике и собачке вдруг представилось,  что к нему приехала та, кого он столь обыкновенно для мужчин ожидал. Приехала, говорит, потом они шепчутся, потом и вовсе ложатся в постель. «Тьфу!..» – подумал автор, но продолжал.)    
Котик-Животик и Собачка медленно шли по зиме. Собачка будто бы невзначай взяла Животика за ручку и продолжала молчать. Лишь её хвостик пришёл в естественное движение.
– Мне хочется. – сказала она куда-то вперёд, не поворачивая к котику головы.
– Да, – начал Животик, – но половые сношения между особями различных биологических видов не приводят к добру.
– Я знаю.  Я просто так.  Я – ветер перемен. Скажи мне, Животик мой, почему всё всегда одно и то же? Вот я,  например, думаю, что снег красивый, потому что он падает, а в центральной части города, где так хорошо с электричеством, снег вообще, будто бы звездопад!..
– Собачка... Ты моя Собачка... Милая моя собачка... – сказал Котик и обнял девушку. Она заурчала, потому что была эмоциональна и искренна.
– Гляди-т-ка,  ты вся белая... – сказал он, – ты, будто снежная баба... Собачка с улыбкой и в то же время удивлённо посмотрела на Котика.
– Ты...  белая вся...  – извиняясь,  пробормотал он и сконфузился. 
А через десять минут они уже действительно стали играть, будто Собачка – снежная баба. И ей нравилось. Ей нравилось. Ей нравилось, что он, Животик, поставил её посреди двора, всю облепил снегом и сосредоточенно продолжает лепить снежки своими мягкими пушистыми лапками,  чтобы потом снова кидаться в неё, снежную бабу. И вообще ей нравилось, что он Животик…
Но потом вдруг из подъезда вышел тощенький старичок. Он, весь как-то поскрипывая, двинулся к ним через двор и, не дойдя до Котика пятнадцати дуэльных шагов, с неожиданным проворством присел на корточки и трогательно зашипел: «Котя, кис-кис... Котя, кис-кис... Котик-Животик, уж не ты ли случайно тот самый животик,  который раньше был у меня? Это было давно. Ты, наверно, уж и не помнишь. Я тогда был толстый розовощекий мальчик Володя».
И Котик вдруг прижал маленькие серые ушки и отчаянно закивал, будто бы говоря: «Да! Да! Это я! Я – Животик!  Я – Животик!» И тогда старичок внезапно распрямился и возгласил: «Котик-Животик,  а ну-ка... вернись на место!!!»
И Котик исчез... И старичок исчез...

Собачка тревожно понюхала воздух.  («Что оставалось делать бедной собачке?» – решил написать Автор. И написал.)
Что оставалось делать бедной собачке? Она, Собачка, огляделась по сторонам, села на задние лапки и горько завыла, поскольку была эмоциональна и искренна.
Постепенно созрело решение.

Долог был путь к Ленинскому проспекту.  Собачка бежала не помня себя;  за ней гнались бездомные кобели, учуявшие в морозном воздухе запах влюблённой сучки; она же делала бесконечные крюки, пытаясь уйти от неуместной погони и всё думала про себя: «Тьфу-ты-чёрт! Тьфу-ты-чёрт! Животик... Животик... Животик... Тьфу-ты-чёрт!»
Примерно в шесть тридцать она прибежала. Переведя дух, устало обвела глазами Громадину. Снова перевела дух. Снова. И... полезла.
Долог был путь. Когти царапали гладкую сталь постамента. Собачка же поднималась всё выше и выше. Несколько раз она могла сорваться вниз, и тогда сильней билось собачье сердце. Оно, собачье сердце, несколько раз падало вниз,  куда-то в живот, вместо Собачки, когда та могла и, в общем-то, должна была бы сорваться, но всякий раз почему-то удерживалась.
Наконец, она вскарабкалась на плечо...
Юрий Гагарин,  подобно Господу,  с распростёртыми над планетой руками,  всё так же, как и миллион лет назад, безразлично смотрел сквозь звездопад.
Тут Собачка впервые взглянула вниз, и игрушечные собачкины глазки как-то сами собой невольно закрылись от страха. Но ведь Собачка была смелая девочка и потому, мысленно сосчитав до десяти, она медленно-медленно поползла по огромной стальной руке.
Оказавшись на космонавтской ладони, она тихо спросила: «Господи, что же мне теперь делать?» И в собачьи ушки Ветер насвистел нараспев голосом божьим: «Ты должна пойти в це-эрковь, соба-ачка!..» «Наверно, я должна пойти в церковь...» – подумала Собачка и стала спускаться.

В церкви пахло чёрствыми пряниками. Раньше бывать здесь не приходилось. (В этот момент, Автор подумал: «Следует написать, что Автор умер. Это будет, конечно, банально и не слишком красиво, но очень уж хочется!» И он написал.  И он умер.)

Собачка же осматривалась по сторонам и почему-то размышляла о пряниках. «Господи, какая же я всё-таки дурочка!» – думала она про себя.
А вокруг всё было странно и неясно зачем. По крайней мере Собачка пребывала в растерянности. Только её маленькое сердечко билось почти, как на плече у Гагарина.
Набравшись смелости, девушка тихо подошла к стоящей рядом старушке и спросила её:
– Простите пожалуйста, а что здесь происходит?..
– То и происходит, деточка, – отвечала старушка, – отпевают великого сказочника Ганса Христиана Андерсена...
Собачка подошла к гробу. Длинный и тощий старик не понравился ей. Стало страшно, и в ту же секунду навалилась какая-то нестерпимая усталость.
«С нами  крестная  сила!..» – успела подумать Собачка и… тут же почувствовала на себе недоверчивый взгляд Животика...
               
 Декабрь 1995