Баня в Святки

Вместо предисловия.

Современная молодежь может считать меня живым предметом архаики. И вправе. Ибо мне повезло пожить сразу в двух веках: двадцатом и двадцать первом. А если учесть, что я застала своих бабушек-дедушек, рожденных в конце девятнадцатого, то боюсь предстать пред нашим молодняком вовсе уж древним реликтом. Что, конечно же, совершенно неверно, ибо до глубокой старости еще далеко. К счастью, я еще успела захватить тот необыкновенный период конца шестидесятых, вскочила, как говорится, в "последний вагон" двадцатого века, успев поучаствовать в старинных играх - забавах моих бабушек-дедушек, потому как в скором времени все эта "экзотика" канула в Лету. Об одной такой любопытнейшей игре-забаве мне и хочется поведать современному читателю.

Святки... От Рождества до самого Крещения у нас игрались "Бани". Удивительно, но даже моя бабка Фекла не могла ответить, отчего так прозывались наши молодежные игрища. "Можа ето оттого, шту крепка жарко буваить, когды усе набьются у хату. Ну, прямо, как у бани!" - пробовала угадать она.
Позже я узнала, что в святочные дни, в период зимнего солнцестояния, по старинным славянским преданиям, вечерами-ночами активизируется всякая нечистая сила, живущая именно в деревенских банях, которую и изгоняет молодежь, очищая помещение с помощью веселых игр и гуляний с переодеванием,  с помощью добрых песен и народных гаданий. На этих игрищах молодежь приглядывается друг к другу для возможного создания в дальнейшем супружеских пар. Поэтому-то, самым главным, самым интригующим и неотъемлемым фактором  святочных обрядов неизменно оставались поцелуи. "Цалуй в уста, пока ночь густа!" 
Надо сказать, что в нашем селе вообще не было частных бань. Это при том, что селение-то стояло среди брянских лесов! Уж не знаю, каковы были причины, но, зачастую, мы мылись в тазиках прямо "на дому". Поход в единственную колхозную общественную баню был великим праздником! Рассказ же мой совершенно про другую "Баню", вовсе не затрагивающий помывочного процесса. Моя "Баня" - совсем иная "Баня". И коль бань у нас не имелось, всю нечисть мы изгоняли из наших хат, поочередно устраивая в них свою "Баню".
Наша первая с подругой Танькой "Баня"проводилась в хате Озеровых. До этого нас в "Баню" не приглашали. Не доросли! Нынче же мамка, увидев, как я кручусь перед зеркалом, улыбнулась: "Заневестилась моя доча..." А я никак не могла дождаться вечера. Уж каких только дел не переделала! И воды натаскала целую кадушку, и сена корове Зорьке надергала из огромного застывшего стога, задала корм; и для гусей по дороге насобирала целую плетуху мерзлых конских "котяхов" - а вечер все не приближался! Наконец-то верхушки сугробов зафиолетились - сумерки! Мамка заметила мое волнение. Узнав, что сегодня иду в "Баню", засуетилась, стала искать новый полушалок.
Подруга Танька прибежала, запыхавшись: "Ты чаго копаешься? Побегли скорея, а то усе места позаймуть! Будем стоять как две дурочки!" Я уставилась на необычайно крупную голову Таньки. "Анжела Дэвис! - скинула она шаль. - Правда, красива?"
Моя мамка тоже с удивлением глядела на подругу, а потом заметила с нескрываемой завистью: - А ты, чаго ж, доча? Чаго ж виски не наплоила? Глянь, какыя кудри у Таньки...
 - Ды мне, мам, и так хорошо! - накинула я выбранный мамкой, самый красивый  полушалок на свой "конский хвост" и поторопилась из хаты.
В сенцах Озеровых мы с разбегу чуть не наскочили на хозяев:
- О! Вот и новые девки, невесты нашим ухажерам подоспели! - засмеялся дядь Витя Озеров, - а мы с теть Варей как раз уходим на жаренку к Конюху. Посля тожа устроим сабе "Баню".
Танька была права: жарко натопленная хата уже была полным-полна ребят и девчат. Сидели на табуретках, стульях; из сеней притащили широкую длинную доску-тесину, под которую подставили два табурета. Танька, на ходу снимая пальто, смело прошмыгнула к этой доске, я же замешкавшись, осталась у двери. По большой комнате, называемой "залом", гордо расхаживала Анька Вавилова с широким солдатским ремнем в руке. В этот вечер "водилой", ведущей в "Бане" решила быть она.
Первой игрой были "Марки". Анька вызвала к двери трех девчат. Меня демонстративно оттеснила - ну-ка, примись! - пышным боком вставшая к краю двери Ольга Спицына и мне пришлось ретироваться. Отойдя, я прижалась-притулилась к боку горячей русской печки. Неподалеку высокой горкой из накиданных на нее ребячьих курток, полушубков, бушлатов и девичьих пальто стояла кровать, куда и я, раздевшись, приткнула свою одежонку.   
Девки должны были шепнуть на ушко Аньке имена трех ребят, нравившихся им. "Водила" выкрикнула названных пацанов. Те вышли к двери, стали угадывать "свою",  становясь то к одной, то к другой девке. Пока же они "находились в поиске", Анька безжалостно лупила их ремнем. Наконец-то, все встали правильно. Теперь каждая девка заказывала марки. Какое количество назовет, столько раз ее должен поцеловать ее избранник. Конечно же, девки, стеснялись, скромничали и "заказы" "поступали" не большие. Сам этот "процесс цулувания" был довольно стыдливым, пикантным. А тут еще Анька кричала: "Ну-ка, не мухлювать! Цулуватца толькя у губы!" - и хлестала своим ремнем куда не попадя.
Теперь у двери оставались парни и они шептали "водиле" имена понравившихся других девок. Если в "Бане" оказывалось несколько одинаковых имен, приходилось прибегать к кличкам, которая имеется в деревне у каждого. Вот и сейчас Анька выкрикнула "Людка", "Надькя", "Танькя"! Меня при выкрике моего имени с ног до головы окатило жаром, но я не сдвинулась с места, потому как, еще одна Людка находилась в хате, это я узрела сразу же и была уверена, что вызывают именно ее, более взрослую и красивую. Так и случилось. Моя же подруга Танька рванула к двери и тут же была осмеяна:" ПобОлей (стань побольше, вырасти) немножко!" К двери вышла другая Танька, по прозвищу "Щепка" от фамилии Щепкина. Моя же Танька, по фамилии Крашина, с обидою плюхнулась на лавку. Я посылала ей ободряющий взгляд, давая понять, что и я в таком же положении, ну, не замечают нас пока, просто не надо торопиться, но Танька, опустив свою голову с "Анжелой Дэвис", вовсе на меня не смотрела.
Мальчишки были понаглее, "марок" заказывали гораздо больше и, зажимая девок, крутя им головы, настойчиво пытались поцеловать. Раскрасневшиеся, пунцовые от смущения девки, всяко увертывались от них. Такая процедура игры продолжалась довольно долго. Когда начинался вызов одних и тех же, в хате возникал недовольный ропот: "Так нечестно!" Мы, новички, пока помалкивали.
Затем играли в "Коленки". У каждого парня на коленях воссидала девка. Одни колени оставались свободными и этот парень, по-деревенски, по-нашему "малай" должен выкрикнуть имя какой-нибудь девки, чтобы та прибежав к нему, уселась на колени. Мне не хватило мальчишеских коленок и я по-прежнему терлась у печки, чувствуя, как все больше и больше разрастается во мне обида. Подружка Танька оказалась проворнее: она успела вскочить на коленки молчуна Ваньки Кузнечика.
Я уже подумывала уходить, как вдруг в хату ворвался Колька Васнецов. Второй раз меня окатило жаром. Этот Колька с некоторого времени как-то выделял меня. Еще на Святую - так у нас называют Пасху, он все время был рядом, не отходил от меня, предлагая биться с ним крашеными яйцами. Его "биток" выиграл почти весь мой запас и тогда Колька в карманы моего нового праздничного платья выложил все яйца: и мои проигравшие и свои выигравшие. А на Духов день, вдруг, не стесняясь девок, вручил-подарил тоненький пучок дикого чеснока, собранного здесь же на косогоре, где мы играли в "Бояр", "Ручеек". Я пошла на поводу у смеющихся девок: Глянь-кя, какой букет красивай... какыя цвяточки..." и бросила этот горький "подарок" Кольке под ноги, хотя сердце мое сжималось какой-то непонятной тоскою. Я понимала, что обидела Кольку, целое лето искала с ним встречи, но он избегал меня. И лишь в школе (Колька учился на два класса выше)заметила потепление его души ко мне.
Сейчас же Колька, раскрасневшийся с мороза, черночубый и черноглазый, сбросил с плеч распахнутый полушубок, оставшись в новом, купленном недавно у цыган, красивом свитере и, подойдя к Аньке, попросил у нее ремень. Анька, обводя взглядом собравшихся, неожиданно подбежала ко мне, сунула ремень в руку: "Ты будешь водилой!" и метнулась в сенцы. Через минуту-другую она вкатила в хату небольшую кадушку, в которой Озеровы обычно готовили корм корове. Поставив кадушку "на попа", кинув поверху какую-то фуфайку, Анька усадила на нее Кольку Васнецова и тут-же плюхнулась ему на колени. Мне же ничего не оставалось делать как принять роль ведущей. С одной стороны мне это даже льстило - в первую "Баню" и сразу водилой! Но с другой стороны хотелось поиграть, хотелось слышать свое имя, быть выбранной.
Поначалу у меня не очень-то получалось водить и ребята орали: "Шевели булками, Людка! Лупи побольнея!", а потом я даже будто вошла во вкус, стегала ремнем со всей силы. Особенно побольнее мне хотелось ударить Аньку, но, удивительно, ее имя выкрикивалось редко. Убежав с колькиных коленок, она больше не удостоилась его внимания. Зато моя подружка Танька пользовалась спросом: имя ее кричали поминутно. Бедная девка носилась от одного малого к другому, ее прическа "Анжела Дэвис" опала, мелкие кудряшки влажно слиплись, а я носилась за ней, несмотря на дружбу, стараясь достать ремнем. От усердного исполнения роли ведущей я скоро выдохлась. "Уморилась совсем! Отдохни! - Колька Васнецов неожиданно вскочил со своей кадушки и, вырвав ремень из моих рук, бросил его на освободившееся место. - Поиграем еще в "Марки" - не предложил, а утвердил он. В заключении"Коленок" каждая сидящая пара должна была поцеловаться. Я не успела глазом моргнуть, как Колька чмокнул меня в щеку. Очередной раз тело мое обдало жаром, ведь мы с Колькой не были сегодня парой! Я видела как дернулась Анька Вавилова и первой побежала к двери. С приходом Кольки Аньке не хотелось быть ведущей - Аньке хотелось целоваться! И целоваться именно с Колькой! Ни для кого не было секретом, что Вавилова неравнодушна к своему однокласснику Васнецову да и Анька сама не скрывала этого.
Поимев успех в "Коленках", моя подружка Танька решила "реабилитироваться" и в "Марках": она тоже поспешила к двери. Третьей была хозяйка хаты Галька Озерова. Девки были к игре готовы, но не было ведущего. Свободный ремень валялся на кадушке - всем хотелось целоваться!
 - Ладно, чего уж там! Я буду за главного! - Колька взял ремень, стал опрашивать девок, кого из ребят им вызвать. Лицо Аньки выражало досаду и недовольство: ведущего вызывать нельзя, а, значит, с Колькой ей не поцеловаться. Зато моя душа ликовала, цвела от радости: пусть, пусть Колька не целуется ни с кем, тем более, с этой задавакой Анькой!
Анька всего на два года старше меня, но "женихалась" уже давно и в "Баню" взрослые девки ей, боевой и нагловатой, разрешали ходить почти с малолетства.
Подружка Танька вызвала Ваньку Кузнечика. Наверное, в знак благодарности за его коленки. Кузнечик - скромняга, стеснительный до покраснения, сидел со мной за одной партой. Сегодняшняя "Баня" для него тоже была первой. Ванька сразу догадался, встал правильно, к Таньке. Двум другим ребятам гадать пришлось недолго. И начались марки-поцелуи. Пацаны пытались целовать девок, а те, хоть и назначили сами количество марок-поцелуев, притворно отворачивались, увертывались от них. Колька с удовольствием сдабривал все это действо ударами ремня. Я видела, как Танька, наверное жалея Кузнечика, наконец, подставила щеку и Ванька чмокнул ее два раза - поскромничала подружка, заказав всего две марки. Смущенная, но счастливая Танька прошла к своей лавке, А Колька уже принимал "заказы" от оставшихся у двери ребят.
И вдруг я услышала свое имя! Каким-то подспудным чувством я поняла, что вызывают именно меня, но не торопилась, медлила. - Гамина! - по-уличному выкликнул меня Колька. Будто не на своих ногах я прошла к двери. Но к кому же встать? Кто вызвал меня? Неужели стеснительный сосед по парте, всегда краснеющий передо мной? Я встала к другому. Неверно! Поменялись местами с Надькой Фединой - опять неправильно! Тогда я встала к Кузнечику. Чего и следовало ожидать! А дальше Ванька меня поразил: заказал аж пять марок! Как и остальные девки я не давалась поцелуям, а неожиданно осмелевший Кузнечик, зажав мне щеки, не оставлял попыток. Колька "причесывал" нас ремнем, но удары, достающиеся мне, были гораздо слабее, чем те, что гуляли по плечам и спине Кузнечика.
Наконец, очередной этап "марочной экзекуции" кончился. Теперь я оставалась у двери и должна была вызвать парня, заказать "марки". Девки шептали Кольке имена, а я ждала его приближения с внутренней дрожью и такими сильными ударами сердца, что они ощущались в горле. Наверное, Колька услышал это гулкое биение, ему передалось мое волнение. Наклонившись ко мне, он, запинаясь, тихо спросил: "Ну а ты, ты к-кого х-хотела бы в-вызвать?"
"Тебя! Только тебя!" - хотелось мне шепнуть ему в ухо, но я будто онемела, молчала, чувствуя лишь его горячую щеку.
 - Людка, што стоишь как статуй! К порогу прилипла? Вызывай кого-нибудь! - закричали в "Бане". И тут Колька, назвав всего два имени, встал, будто защищая, ко мне спиной.
- Эй, так дело не пойдеть! - выразила недовольство "Баня", - водиле нельзя!
К Кольке подлетела Анька Вавилова, выхватила из его рук ремень: - Хватить етых "Марок", скоро хозяева с жаренки придуть, а мы еще у "Хванты" не играли!
Трудно сказать, кто из наших троек, стоявших у двери, расстроился больше; во всяком случае, соседи наши ретировались быстрее, а мы С Колькой еще некоторое время стояли в расстерянности. Анька, бегая с ремнем по кругу, уже собирала "хванты" для последней заключительной игры. Для фантов годилось все: девки отдавали свои дешевые колечки, сережки, ленты, заколки-приколки, а у ребят фанты были помощнее, погабаритнее, а именно: шапки, шарфы, вязенки(варежки) ножики, зажигалки...
Я выскочила из-за колькиной спины, достав из кармана кофты - тоже, кстати, недавно купленной у цыган что и свитер Кольки - маленькое зеркальце, заранее приготовленное для этой игры и побежала к Аньке. Анька резко оттолкнула мою руку, глаза ее со злым прищуром кольнули до самого сердца. Но, самое главное, зеркальце мое в ажурном обрамлении упало на пол и разбилось.  - А-а-ах... пронесся вздох девок. Нехорошая примета да еще в святочный вечер. Я еле-еле сдержала слезы, дойдя до занавески, где стояла кровать с нашими одежками. Я отыскивала свое пальтецо. А "Баня" продолжалась. Все забыли и про меня и про мое зеркальце. Через тонкую тюлевую занавеску я видела, что творилось в "Бане". Не признаваясь сама себе, я ждала Кольку: думала, потеряв из виду, он отыщет меня. Но его закрутила-задействовала Анька: именно Колька загадывал желание фантам и сама она, ведущая, могла принимать участие в этой игре. Анька доставала чью-нибудь вещицу за колькиной спиной: "а што етому хванту изделать?", а Колька, не видя, наугад, давал какое-нибудь задание. Из общего вороха наваленной одежды я выдернула свое пальтецо, но так скоро покинуть хату мне что-то мешало. И я знала, про это "что-то".
Среди всех шуточных заданий одно являлось самым пикантным, самым веселым и захватывающим, самым интересным. Это поцелуй через ухват! Я всем своим детским, еще неопытным нутром чувствовала злорадство Аньки, ее уже настоящую ревность и ждала от нее какой-нибудь каверзы. Я сдвинула занавеску в сторону и мне полностью открылся обзор игры. Колька стоял в середине круга девок и парней, за его спиной стояла Анька, с фантами в решете. Она очередной раз спросила Кольку о задании, держа  в руке заколку моей подруги Таньки. Тот и задал: "а етому хванту поцеловаться через ухват с тобой!" Я видела, как Анька нырнула рукой в решето и мгновенно у нее теперь оказалась не танькина заколка, а колькина зажигалка. Я хоть и ожидала от Аньки подвоха, но не такого явного и наглого, и сейчас не понимала девок и пацанов - неужели они не заметили подтасовки?! Мне хотелось выбежать на круг, все рассказать, но ребята уже тащили от печки большой ухват. Они развернули Кольку, довольная Анька, в доказательство, вертела перед его носом его же зажигалкой и все дружно хохотали. Один из ребят держал ухват двумя полукружьями железных скоб кверху, а Анька, приподнявшись на цыпочки, положив подбородок на основание ухвата, замерла в ожидании поцелуя.  Для Кольки ухват был несколько низковат, он всяко отбивался-отшучивался, но пацаны силой наклоняли его голову вниз. В хате шум, смех, хохот: веселье - до потолка!
Одной мне было не до смеха. Мне думалось, что Кольке нисколько не хотелось целоваться с Анькой, да еще через ухват. А, может, мне так хотелось думать...
Когда лица Аньки и Кольки сблизились, я пулей вылетела из хаты. Забежав за стену, я прижалась щекой к холодным шероховатым бревнам. Они постепенно забирали жар моих щек, приятно охлаждая их. В тишине позднего вечера ясно слышались смех и крики из "Бани". Чего я ждала? Чего хотела? Вот Олька Спицына громко прокричала частушку; вот сама хозяйка, Галька Озерова, выполняя задание фанта, босиком выскочила на улицу и, постояв на снегу секунду-другую, с воплем рванула обратно.
Среди общего крикливого хаоса выделялся уже ненавистный мне голос Аньки Вавиловой. Быстрым шагом удалялась я от светящихся веселых окошек хаты Озеровых. Уже перед самым крыльцом меня догнал Колька. Запыхавшийся, в сдвинутой на затылок шапке, он попросил: "Постой чуточку. Дай отдышатца! - и немного погодя, - Зачем ушла?"
 - А што мине там делать? Анькя даже хвант у мине не узяла... с досадой ответила я, - и зеркало еще разбилося... - слезы зазвенели в моем голосе.
 - Завтря "Баня" будить у нас. И ты обязательно приходи, ладно? - Колька неожиданно стянул с моей руки "вязенку" и положил себе в карман, - А то еще не прИдешь!
Я мяла в руках оставшуюся варежку, боялась взглянуть на Кольку и в то же время, мне так не хотелось, чтобы он уходил.
А ночью разыгрался страшный буран. Ну, прямо, как в гоголевской Диканьке в ночь под Рождество. За окнами стонало, металось и выло. По шиферной крыше хаты будто кто-то топотал, огромный и мощный, стараясь оторвать шиферный лист и сбросить его под свист пурги вниз, самому же проникнуть в печную трубу, добравшись и до самих хозяев. Но, видать, многочисленные печные переходники-закоулки не пускали буйного гостя вовнутрь и он рвал и метал, воюя с неподдающейся кирпичной трубой. А может, это и в самом деле взбунтовавшаяся и разгневанная нечисть показывала свою ярость и могущество, давая людям понять, что никакие веселые игры-гулянья, святочные обряды и целованья не смогут ее выдворить из бань и хат.
Но не страшила меня громкоголосая вьюга. Сердце радостно млело в каком-то сладком предчувствии. И в снежном завихрении растворялась печаль-обида за сегодняшний вечер, за первую неудавшуюся "Баню". И уже не так одиноко было среди ночного завывания на разные, с подголосками, голоса недовольной гостьи. Я снова и снова ворочалась с боку на бок в своей жаркой перине. Неужели все из-за него? Из-за этого Кольки? Почему мне так приятно, что он догнал меня, не остался в "Бане" с этой Анькой?! Конечно же, я обязательно пойду завтра в "Баню". Ой, что будет, что будет...
Где-то далеко за полночь я заснула, утонув во влажных карих глазах Кольки Васнецова.