История Амалии и Наргиды

НАРГИДА.
Я - единственная из королевен Ледяных земель, Наргида , дочь Датриуса. На мне обрывается наш древний род. Я решила не заводить потомков. Нам суждено так угаснуть, суждено, ибо скоро комета рухнет над нами и разверзнутся льды – так сказано в Писании. А за той кометой прибудут и иные, и не оставят здесь камня на камне.
Мне жаль моего отца: он умер не окруженный внуками. Я представляла свою жизнь совершенно другой. Я была довольно счастлива, а после его смерти начала медленно угасать. Он прочил меня в жены весьма завидным принцам, но многих отпугивала моя властность; я не желала бы видеть их подле себя каждый день. Просыпаться в одном ложе с опостылевшим супругом…От этой мысли мутит! У меня ничего не дрожало внутри, когда мой взгляд на них останавливался.
А при виде ее – дрогнул. Я встретила ее на площади, когда чернь преклонялась перед моей процессией и бросал розы под копыта коням. Они славили меня, а я видела лишь растоптанные цветы на мраморе; печаль затуманивала моё чело.
А от одной укутанной фигуры веяло спокойствием; я почуяла любопытство и более всего мне хотелось отгадать искушенную тайну, спрятанную в ней, и которой не могли  скрыть ее покровы. Лошадь моя остановилась так, что я покачнулась.
- Ты, о, дева, - мягко приказала я. – Подними голову свою так, чтобы я могла видеть твое лицо. Как звать тебя?
Приближенные зашептались, дивясь моему неслыханному интересу к простолюдинке, но мне не было дела ни до них, ни до того, что творилось вокруг. Я подумала даже, что если бы кометы рухнули с небосклона – и тут бы я не пошевелилась, не отодвинулась бы. Если только затем, чтобы уберечь свою найденную драгоценность, которая взирала на меня с робостью и лукавизной.
Она представилась мне Амалией. Непривычное имя для нашего королевства. Но мне нравится, как послушно складываются мои уста, произнося его. Я подивилась, какая она красавица. Тонкие запястья подрагивали, на них звенели простые серебряные браслеты, широкие и не очень. Брови изогнуты тетивой, на щеках плещется румянец, волосы убраны в косу. Глаза ее были потуплены, как и подобает простолюдинке перед Госпожой, но когда она подняла их, я обомлела.
Дерзко полыхнули на меня ее глаза, ударили синевой. А-ма-ли-я. Сладко, невыносимо сладко.
Ночью я подозвала ее во дворец. Одна из служанок, Мекка, провела ее в мои покои. Мы беседовали всю ночь напролет; темнокожий музыкант услаждал наш слух игрой на лютне – я приказала ему не подходить близко, вряд ли сквозь колыхание штор ему удалось что-то рассмотреть. Вино без устали наполняло бокалы, и  поначалу моя гостья дичилась, но потом стала рассказывать мне о своем детстве, смеяться уже не зажато. Губы ее покраснели от притока вина; а может, к ним прилила кровь…Я повалила ее на ложе, дивная музыка в отдалении давно смолкла, теперь только бешеный стук сердец приглушал то, что она пыталась сказать.
Неясно как, но роли наши переменились. Теперь она, моя отважная Амалия, восседала на мне, погоняла, понукала и раздавала приказы направо-налево. Она сорвала со стены хлыст и овладела мною; я была ее рабой, я, Королева своих обширнейших  земель! Но внезапно все прервалось…Она вновь стала со мной нежна. До этого мы боролись, подобно зверям, потом я поддалась ее невиданному напору, и вот – обнаженная, хрупкая, бесконечно слабая женщина лежит перед другой, и тепло нисходит на них обеих, просачивается сквозь просвет штор.
Я просила ее:
- Оставь на мне следы. Любые! Оставь следы. Я боюсь, что это мне лишь чудится; что ум мой, не справившись с кончиной отца, вызвал бурный поток видений.
Амалия лишь усмехалась.
- Не беспокойтесь, Владычица, я из плоти и крови. Разве могут быть эфемерными эти изгибы, что вы ласкали? А бёдра эти? Разве отличаются они от чресел земной женщины?
- Это неважно. Я люблю тебя, Амалия, кем бы ты ни была. Придешь ли ты еще?
- О, приду. Непременно приду.
Я жду ее по сей день. Нутро мое как будто заморозилось. А дождь…такое чувство, что он не кончится никогда, никогда! Я лишь хочу увидеть ту, кто озарила меня искрою, и подобно ей же – исчезла. Амалия, я верю, что мы свидимся. Чу! А не твои ли это шаги? Но нет, нет, это слуги несут подносы с яствами, но я не могу ни есть, ни пить…Всё как будто спеклось и ссохлось.
Моя Амалия, где же ты? Незримо ты витаешь в моих снах. Я молю тебя: покажись. Я, Наргида, заклинаю тебя всем сущим.

АМАЛИЯ.
Видит небо, я бежала от ее губ, хотя знала: поцелуя мне не избежать. Я хотела ее так, что все внутри пламенело. Но – боялась слияния. Незрелая дурашливая девчонка. Мои движения были неуклюжи, а глаза выдавали таящееся в душе.
А еще я знала: стоит ей окунуться в мои волосы, припасть к ним – как она позабудет, как ее звали, и не захочет отрываться от вдыхания аромата. И я позволю ей его испить. Вдоволь. А потом встану с колен, и края моего плаща прощально прошелестят ей мелодию.
Она останется одна. Станет думать – в дождь – о том, как оно было. Возвращаться – дохлый номер. Испробовано. Поэтому кроме дождевых струй ей будет некому ответить, как это ни печально.
Я уношу с собой свой страх, пьянящий риск, ее недосказанность, ее зов, ее неприступность. И вкус губ, которые всё-таки прикоснулись, вопреки ливню, разделявшему нас.
Когда наши миры лопнут, взорвутся на триллионы разбрызганных осколков – мы встретимся. Таково предначертание. Только тогда, не ранее и не позднее. Она об этом не знает. Ей незачем знать. Пускай хранит тайну запечатанных уст, рубиново-красных, тёплых, бархатистых...Она уснёт, а дождь будет шуметь за окном.
А потом ее измученное и взбаламученное доверху сознание перестанет создавать новые вселенные. Исчезнет вечный дождь. Плиточные мостовые. Прохожие в шляпах и кареты. Исчезнут замки.
Исчезну и я. Плод ее фантазии, слишком живой для галлюцинации. Она так и не поймет, почему я не приду на назначенное место нашей первой встречи…Вот так всё и произойдёт: я погибну в её голове, в горячечном мозгу – созданная ненасытным бредом, им же и усыпленная.
О моя королева, простите. За то, что я не стала реальнее. За то, что вы напрасно будете ожидать несуществующего. Простите, что я не сбылась.

НАРГИДА.
О, счастье! Боги были милостивы: мне довелось вновь узреть ее. Мою прекрасную деву.
Я вышла из дворца без охраны, мне удалось проскользнуть незамеченной; и не было у меня особой цели, просто что-то толкало вперед. Погода была ненастной настолько, что не пожелаешь и врагу, но плащ плотно защищал меня от косых струй.
Увесистая капля всё же просочилась за шиворот, и я поёжилась. И тут от стены отлепилась фигурка, которую я узнала с первого же раза.
- Подожди!, - крикнула я, и тут же прикусила язык: по голосу меня могли узнать. Пока я мешкала, она бросилась бежать. Бежать прочь от меня.
Можете ли вы представить себе, как зажглись мои вены желанием догнать ее? Как полыхала во мне ярость? Я, ласкающая мякоть ее лона; я, королева, не могла повелевать ею, ибо слишком сильна была во мне любовь.
Обувь хлюпала по лужам, взметая грязноватые фонтаны. Я запыхалась и подумывала уже, что мне никогда не настичь ее, но тут она остановилась сама. Ми шаги наполнились робостью.
- Амалия?, - окликнула я ее.
- Вы обознались, - было в ответ мне.
Она откинула капюшон, смеясь.
- Не играй так более, - я не могла отдышаться; дыхание спирало, словно большая птица трепетала у меня в груди, как в силках. – Как давно ты караулила меня?
Амалия подошла ближе.
- Моя Королева, вы замерзнете, - произнесла  она с заботой, от которой мое и без того заходившееся сердце – сжалось. Просунула пальцы мне за шиворот и стёрла ту самую злосчастную каплю: лишь боги знают, как она узнала о том. – Нам нельзя видеться.
В шёпоте сквозила безысходная горечь.
- Не теперь! , - горячо воскликнула я. – Только не сейчас, когда я только-только обрела тебя! Знала бы ты, сколько я всего передумала! Дай мне насмотреться на тебя вдоволь. Сегодня все ночи будут нашими, все утра мира, и звезды, и вина!
- Как пожелаете, - склонила голову Амалия, и ее покорность меня неожиданно покоробила.
Звонкая пощёчина разорвала воздух. И я тут же отдернула засаднившую ладонь, а в глазах Амалии вздымались валы боли, изумления и растерянности, как у прирученного и раненого хозяином животного.
Я зарыдала, а она, со следом моей ладони на щеке, с клеймом, оставленным ей, - безмолвно обняла меня.
-Прости, - выдыхала я. – Как я могла тебя ударить?
- Вам просто больно, моя Королева. Вы злитесь, что я по-рабски склоняюсь перед вами, не испытывая должного благоговения. И вы правы: больше всего я хочу раздеть вас. Ваше тело для меня не святыня, а просто еще одно, равное моему. Но вас оскорбляет не это. Вы хотите, чтобы я был равна вам и по чину, во всем, верно? Хотите знать, где я пропадала. И я покажу. Но прежде – нам нужно найти местечко вдали от посторонних глаз, где можно обсохнуть.
Она потянула меня, остолбеневшую и вмиг ставшую безвольной, в таверну поблизости; несколько бродяг потягивало из массивных кружек пиво. Перед этим она сдернула с меня перстень и сунула мне его в карман со словами:
- Кольцо выдаст вас. На нем фамильный герб.
И бросила пару медяков хозяину, подмигнув ему и кивнув на тех, у стены.
- Если они станут приставать к нам – выкиньте их.
- Уж будьте покойны, леди, - ухмыльнулся он. – Вытолкаю взашей. Чего еще изволите?
- Лучшего вина, - приказала она.
- У тебя хорошо получается повелевать, - озорно шепнула я ей на ухо. Моя рука проскользнула под ее плащ на выпуклость ниже спины, и я почувствовала, как она вся разом обмякла, растаяла. – Но вот ключ к твоей покорности.
Вздох ее походил на стон.
Мы говорили всю ночь напролёт, почти без умолку. Это вино казалось мне райским нектаром. Изредка ее ножка сбрасывала башмак и щекотала мне голень, поднималась вверх по бедру, откинув тяжелые юбки, а гибкие пальчики оттягивали чулок.
- Ты голодна? - спросила я.
Она кивнула.
Я поманила хозяина.
- Жаркого, пожалуйста. И вон тот дивный суп, что сейчас подали к третьему столу. А также яблок, политых мёдом.
Еда прибыла почти мгновенно.
Я смотрела, как она ест и думала, что могла бы вечность питаться одними взглядами. Но она кормила меня с ложки, а потом протянула руку и вытерла мне уголок рта.
Когда желание, прокатывающееся волнами по телу, стало нестерпимым зудом, она сказала:
- Позвольте сегодня мне выбирать места.
Я покорилась. И Амалия отвела меня в притон, где мужчины, походившие на обросших страшилищ и падшие женщины, вульгарно размалеванные, лежали охапками, упоенные опиумом, соком лотосов и маковым зельем. Крайне редко кто-либо из них шевелился или стонал.
Заблудшие души, потонувшие в дыму своих грёз. Не была ли я подобной?
Она заказала флакончик сока из цветов лотоса и настояла, чтобы оплачен он был ее же серебряными монетками. Я уже больше не удивлялась ее прихотям.
Нас провели за штору и задёрнули за нами полог. Я сняла с себя одежды, чтобы постелить нам; ибо брезговала ложиться на то, что уже было расстелено.
Мы упились до беспамятства и танцевали, пьяным-пьяны, одурманены, наги. Амалия вырвалась за штору и привела двух женщин. Одна была совсем молода; голубоватые тени расплылись кругами вокруг ее век; губы полны и ненакрашены. Вторая, лет тридцати, глаза подведены густо чёрным; а уста красны. Обе в париках. На первой белый шиньон, вторая – темноволоса.
- Хороши?, - спросила Амалия.
- Лучше не бывает, - рассмеялась я.
И началась оргия.
Через час я перестала воспринимать все, кроме кружения волн, и они свивались в покачивания, в медленные проникания вглубь пальцев, спелые упругие грудки, которые я стискивала в руках, в округлые зады приведенных ко мне потаскух, по которым похлопывала; разметанные волосы казались бесценными мехами…
Амалия взяла себе худенькую, молодую; мне досталась искушённая. Острый ее язык скользил по моему уху, обводил его, легонько щекотал. Она поставила меня на четвереньки и брала грубовато сзади. И я лепетала лишь имя моей любимой, пока круги блаженства омывали меня.
И тут меня выкинуло из забытья. Чары лотоса спали, и я увидела все в ином свете.
Амалия, та, о которой я грезила безостановочно, которой мечтала принадлежать безраздельно – лежала, опрокинутая на мое снятое платье, и между ног ее ласкала девочка, чей парик был уже сорван. Она прижимала девичью голову обеими руками и прикусывала губы до пузырящихся следов. Стоны, стоны, проклятущие стоны…
Смутно помню, как я отшвырнула их и, кое-как одевшись, выбежала из этого смрада, а он клубился следом. Амалия дернула меня за руку и заставила обернуться. Похоть больше не затуманивала ее черты, когда я взглянула в ее прекрасное и отныне ненавистное мне лицо.
- Вы разбили мне губу, - сказала она просто, безо всяких эмоций, словно понимала все и не осуждала.
И правда. Кровь струилась с ее припухшей нижней губы, и, как ни странно, шла ей. Она стояла передо мной в разорванной блузе, простоволосая,  словно скорбная статуя маленького всепрощающего  ангела на могиле. Какое кощунство! Разве ангелы развратны?!
- А Ника больно ударилась об стену, - продолжила она. – Я хотела показать тебе изнанку жизни, ее дно.
- Ты опоила меня, - прошипела я. – В здравом уме на такое я бы не решилась.
Улыбка обнажила ее зубы, жалкая улыбка, чтобы не расплакаться.
- Стало быть, Вы не хотели знать, как я живу, моя королева?
Я пошатнулась и еле устояла. Помогла стена, на которую опёрлась.
- Так ты…одна из них! Шлюха! Продающаяся за деньги. И нравится тебе это, нравится, скажи? Как же я сразу не распознала в тебе скверны. Как не поняла, что ты слишком опытна и чересчур богата для простолюдинки?
Слёзы текли по ее щекам, прочерчивая пыльные, почти угольные дорожки.
- Вы можете снова ударить меня, - сказала она твёрдо.
И я размахнулась. Но моя рука замерла в воздухе.
- Убирайся, - выдавила я.
Она не двигалась с места.
- Ты что, не слышала, что я только что тебе сказала?
- Вы и правда хотите, чтобы я ушла?
Как хорошо, что почти все были под действием зелий, иначе нас глазела бы целая толпа, а не несколько ошарашенных бродяжек.
- Да.
- Я не могу оставить вас. Простите за то, что вы вытерпели. Я думала, вам нравится. И я никуда не уйду. Я буду сторожить у вашего дворца, даже если вы прикажете стражникам вышвырнуть меня или казнить.
Моя милая дурёха. Сердце невольно дрогнуло, обезоруженное.
Я шагнула к ней и приобняла. А потом слегка прикусила ее кровоточащую губу.
- Это будет тебе уроком.
Слизнутая кровь пьянила меня сильней лотосового сока.
- Одевайся. Нам пора идти, пока меня не хватились.
Она послушно стала выполнять это указание, но руки ее не повиновались от дрожи, и я застегивала ее блузку и заплетала косу так, как будто это было моё дитя.
Пару пьяниц  с гоготом окликнули нас в закоулке, но не подошли. Кроме их и приблудного пса никто нас не увидел. Незаметно мне удалось проскользнуть через черный вход и провести Амалию. Уже светало.
Сон застал нас вместе. Ее голова лежала на моих коленях; ее сморило гораздо раньше меня, я долго крепилась, но, наконец, усталость взяла свое.

АМАЛИЯ.
Вначале я  знала все ее думы наизусть – в конце концов, я же была ее порождением. Но потом она воплощала меня все явственней, воссоздавала изо дня в день, поминутно, и я обрастала прошлым и будущим.
Я не хотела Наргиде боли. Да, я вела ее по острым уступам, но ради просветления.
Мы погрузились в сон, и для нее это будет очередным затянувшимся странствованием по неизведанным землям, но я-то знаю, что мы никогда не проснемся.
Она дышала ровно, ровно; слезы уже совершенно высохли на ее глазах, и в своем сне я взяла ее за руку и повела показывать свой мир, ибо она это заслужила. Она была поистине королевой – бесстрашная, не побоявшаяся любить меня, нашедшая силу для фантазий.
И солнце трескалось в стеклах, а я говорила:
- Ничего не бойся, доверься мне.
Вся земля была устлана телами, целые штабели, вперемешку, они скрещивались и придавливали друг друга; неподвижная пляска, великая мозаика тел…
- Они умерли?, - спросила меня Наргида.
Я покачала головой.
- Нет. Легкие их вздымаются, но они в вечном забвении до тех пор, пока за ними кто-либо не придет. И тогда они очнутся, и станут вполне живыми.
- Это похоже на курильщиков опиума в том притоне, - медленно произнесла Наргида и облизала губы. Я чувствовала, как она пытается побороть свой страх. И, недоумённо: - Но кто они?
- Заготовки, шаблоны, детали. Это те образы, которые каждый создает в своем сознании. Недолепленные формы тех, кого любой человек стремится видеть рядом с собой и любить. Когда им придадут чёткости – они поднимутся и оживут. Вы вызвали меня отсюда. Вы так отчаянно пытались вырваться из кокона одиночества, что стучались ко мне, взывали, и, проснувшись, я пришла. Та сцена с женщинами была проверкой. Вы показали, что достойны узреть это.
- Почему мне кажется, что за ними никто никогда не явится?, - вдруг тихо спросила она.
- Так оно и есть. Мало кому нужна любовь. Она выродилась, атрофировалась. И у нас мало времени. Мне бы хотелось сказать вам, что наши руки навечно сплетены, но это не так.
Она вздрогнула и прижалась ко мне крепче; глаза ее блестели.
- Я пойду за тобой или останусь здесь, мне все равно.
- Ты не понимаешь. Комета настигнет нас, где бы ни были. Забытье не убережёт.
- Мне плевать, говорю же…
И мы остались стоять, странный парадокс – оживший плод воображения уставшей женщины, и она сама. Моя прекрасноликая, моя отважная. На горизонте что-то дрогнуло, гукнуло глухо, и большой огненный шар начал свое непрерывное движение, вытягиваясь на лету, увеличиваясь в своих размерах по мере приближения к нам. Я взглянула в глаза Наргиды и прочла там то, что хотела знать.
Мы не стали ничего говорить вслух. Мы стояли выпрямившись, сжав руки друг друга до хрусткого онемения, стояли, как зачарованные, пока эта штука летела к нам навстречу. А жар, становившийся нестерпимым, скоро сотрет с лица земли и подданных Ледяных земель, и всех существ, когда-либо здесь обитавших.
Наргида испытующе взглянула на меня.
- Так странно, я совершенно спокойна…
Я нетерпеливо улыбнулась.
- Так и должно быть, любовь моя.
Губы ее разошлись спелыми половинками плода и снова сомкнулись.
- Это ведь ты возродила меня, не я тебя.
- Сейчас не время…
- Нет, самое время. Тогда я дремала, а теперь, напротив, очнулась. Прежде  я была как они, - она указала на лежащие недвижно тела, на величественно дремлющую массу, которой не страшны были никакие катастрофы.  – Вот ирония, ничего не познав, эти бедолаги и канут в ничто. Спасибо…за то, что позволила быть живой.
Пламя стремительно приближалось. Казалось, оно разматывалось витками. И где-то на предпоследнем я коснулась ее губ, да так и замерла.
Агония. Вот что должно было быть. Нас должно было опалить мгновенно и отшвырнуть, и остались бы только сухие остовы в земельной вмятине.
Но боли не было. Лишь живительное, ласковое тепло. Оно имело голос и оно манило. Мы посмотрели друг на друга; глаза больше не слезились. Я кивнула в ответ на немой вопрос Наргиды. И мы шагнули туда, прямо в неизвестность.
- Ваши глаза уже привыкли? – Чёрт возьми, это говорила сфера! Та самая огненная сфера, которая должна была опалить, но не опаляла.
- Да, - хрипло ответила Наргида. – Но кто вы?
Приятный смех.
- Всего лишь иная сущность. Те глупцы так и прожили в страхе перед кометой. Они не заводили семей, не строили новых зданий, попросту опустили руки. Неведомое не просто страшило их, оно их парализовало. Вы же знаете, что есть и другие миры, миры, стирающие грань между грёзами и реальностью, между фатализмом и свободным выбором, между несбыточным и возможным. Пойдёмте.
- Что с остальными?
- Каждый получает то, во что верит. Этот мир прогнил до основания, его сердцевина черна, как врата преисподней. Погрязшие в косности, они так и будут бояться сделать шаг за порог, раздвинуть границы…Замурованные узники. Здесь больше нечего делать. Я дам вам гармонию и новизну.
- Нет,  - проронила Наргида. Она попятилась. – Ни за что. Все заслуживают прощения. Им просто не открыли глаза, и это не их вина.
- Так-так… - протянул голос. – Занятно. Крайне занятно.
Я дёрнула ее за рукав.
- Ты что? С ума сошла? Нам предлагают выбор. Неужели ты хочешь остаться и погибнуть?
- Если бы я тебя не встретила, то была бы здесь!, - выкрикнула она. – Мне просто повезло.
Я смотрела, как уходит Наргида. Моя единственная отрада, смысл моего бытия.
- Подожди, - я догнала ее. – Но что ты задумала?
- Когда я думала, что конец неизбежен, то не ставила себе цель их спасти. Сейчас – другое. Сейчас я в силах это сделать. Ты со мной?
Я вздохнула.
- Всегда.
А вот и штабеля. Наргида приблизилась к ним, встала на колени, сложила руки как для молитвы.
- Дитя, другого шанса не будет, - напомнила сфера голосом нудного старца.
- Да знаю я, - бросила моя возлюбленная, не оборачиваясь.
И воззвала к спящим:
- Проснитесь. Все недолюбленные, покинутые и никогда не познавшие любви. Проснитесь, молю вас. Откройте свои глаза и встаньте. Я отреклась от своего спасения, чтобы пробудить вас. И я люблю вас, вас всех, ибо все вы уникальны. Возможно, этого мало, но я прошу, - очнитесь, очнитесь от забытья. Иллюзии ничего вам не дадут. Отриньте мир выдуманный ради реального. Все боятся, но забросьте страх подальше, ведь вы более не одни.
«Не одни…», - пророкотало эхо. И это стало сигналом. Люди стали шевелиться, поворачиваться, привставать, потягиваясь и разминая мышцы. На их лицах было написано изумление перед открывшейся новой явью.
- Конец отсрочен ненадолго, - сказало нечто из золотого огня, но негромко, чтобы могли слышать лишь мы. – Отвага похвальна, но прозрение народа временно. Рано или поздно бельма вновь затянут их очи, ибо они не желают видеть. Довольно скоро все утонет в косности, и приход новой кометы неизбежен. Их будет еще много – катастроф, потрясений и катаклизмов. Народ нуждается во встряске, в прехорошей взбучке. А вы, дети мои, идите и наслаждайтесь друг другом.
И хотя я не могла видеть лика существа, но узнала, что оно улыбается.