Глава3. Лохматое сердце. Роман Рыжий Гром

  Лето манило теплым солнцем, протягивая свои нежные лучи и румяня щеки и нос. Лужайки зеленели травой, а клумбы города нарядились в разноцветные платья и сарафаны. В городе было жарко и душно, а хотелось свежести и покоя и много пространства и воздуха.
  Гром весело бегал по комнатам и лаял:
- Ура! Ура! Мы едем в деревню!
- Гром уйди! Видишь, мы вещи выносим? Не мешайся, - Вероника складывала в сумки самое необходимое, а Гром весело крутился под ногами и тоже пытался помочь, принося в зубах, на его взгляд, нужные вещи.
- Нет. Этого игрушечного медведя мы не возьмем, и столько мячей нам тоже не надо. Возьмем два: один большой нам и маленький тебе. Гром! Зачем ты притащил Пашину куртку? Она ведь зимняя. Да успокоишься ты, наконец? Место! Я сказала, на место! – он обиженно ушел на подстилку, лег и отвернул морду к дверям:
- Ну и собирайтесь сами. Я хотел, как лучше. Эх, хе-хе, хе-хе. Ой! Слышу, слышу! Паша идет! – он встал на задние лапы и уперся в двери, дотягиваясь до глазка и прислушиваясь. В замке зазвенели ключи:
- Вероника!
- Да. – Она вышла из зала с теннисной ракеткой в руках.
- Ты всё уложила?
- Почти. Вынося пока вот эту сумку, а я запас продуктов ещё раз просмотрю.

  Тойота, тихо урча, плавно плыла по проселочной дороге. Грому приоткрыли заднее стекло и он, высунув свою рыжую морду, наблюдал за проплывающими полями, перелесками и маленькими озерцами. Новосибирская область была представителем дикой и живой природы. Божественная и девственная красота манила своим желанным великолепием стройных сосен и березок, в белоснежных подвенечных нарядах. В воздухе парили стрижи и монотонно взмахивали цветастыми крыльями бабочки махаоны. В поле, среди оливково-зеленой травы, умиротворенно щипала траву пятнистая корова.
- Гром, смотри! Корова. – Гром попытался выскочить и облаять это чудное, большое и рогатое животное, но окошко было слишком узкое:
- Я тебе! Я тебя! Ух, рогастая ты наша!
- Паша, посмотри! Сколько у Грома восторга. – Вероника обернулась на заднее сидение и засмеялась, видя позу собаки. Он стоял на сидении, растопырив ноги, выпятив зад и шаловливо высунув голову в щель окна.

  Вероникина бабушка, после рождения внучки и переезда в город, отказывалась продавать свой дом, и Клим деревенскую усадьбу переоборудовал под дачу. Он поставил большую баню и пристроил к ней открытую веранду. Вскоре веранду затянул душистый хмель, и она стала напоминать тёмно-зелёную пещеру. Дорожки он выложил камнем, а всё свободное от построек пространство засеял клевером. Коротко подстриженный, он напоминал мягкий и бархатистый персидский ковер. Вдоль дорожек, по весне, Емельяна сеяла забавные анютины глазки и мохнатые оранжево-желтые бархатцы.
  Павел носил сумки, а Вероника вошла в дом. В доме витал дух Емельяны. На окнах, выбитые вручную, кружевные занавески, на полу самотканые, еще матерью Емельяны, полосатые дорожки. В углу образ Господа с, подернутой паутиной, лампадкой. Большие и крепкие старые табуреты, застеленные вязаными кружками. Пахло старостью и затхлостью.
   Вероника открыла настежь все окна, впустила свежий игривый ветерок и взялась за уборку. Вскоре комната преобразилась. Запахло ароматным порошком, смешанным с запахами трав. Она обтерла икону тряпкой, смахнула паутину с лампадки и, глядя на образ Господа, присела на табурет:
- Милая моя бабушка. Как мне тебя не хватает. Прости меня за все. Прости, что оставила тебя одну.
Закипел чайник, Вероника очнулась т раздумий и стала накрывать на стол. Комната наполнилась восхитительным ароматом смородины и малины.
   Гром по-хозяйски обходил по периметру свои владения, с обратной стороны забора, прогоняя прочь назойливых котов и распугивая бестолково бродящих кур:
- Кыш, кыш! Хозяин приехал. Я вот вам! Гав! Гав! – «хозяином» он, конечно, ощущал именно себя. Обнюхивая, он намечал свою территорию, заглядывая во все закутки и щели. Услышав лай Грома, прибежала соседская дворняга – Жулька. Жулька была в охоте и за ней бежали два облезлых деревенских кобеля.
- Привет, Гром!
- Привет, Жуля! – он обнюхал её со всех сторон, вспоминая прошлогодний фейерверк её запахов. Она пахла деревенскими сараями, вкусными куриными косточками и сногсшибательным ароматом любовной страсти. Едва уловив этот, ранящий пылкое лохматое сердце, аромат, Гром начал наступления на деревенских кобелей:
- Вон! Пошли вон, облезлые чайники. Моя Жуля! Моя! Не отдам. – Отогнав назойливых ухажеров он стал шаловливо с ней играть:
- Мадам! Вы так похорошели! Какая грация, какое туловище и хвост.
- А твой хвост! Твой… - они романтично резвились на лужайке, хватая друг друга за хвосты и распугивая прозрачных стрекоз.
- Паша, смотри. Гром опять с соседской собакой.
- Пусть себе резвятся, – Павел был занят ремонтом покосившегося забора.
- Блох нахватает.
- Видишь, у них любовь.
- Если он и впредь будет так себя вести, посадим на цепь, - она подошла к будке и подняла цепь, осматривая её сохранность. Услышав звон звеньев цепи, Гром опомнился и, забыв о своей подружке, кинулся в ноги Вероники. Он ластился к ней и томно заглядывал в глаза, вставая на задние лапы:
- Не губи, принцесса! Не лишай меня воли вольной, - он пытался лизнуть её щеку. Вероника, для Грома, была самой бесценной и дорогой и никакая соседская сучка не могла затмить его чувства к его обожаемой принцессе.
 Вечером в гости пришли два соседских мужика:
- Хозяева! К вам можно?
- Заходите. Мы как раз собрались чай пить на веранде. Баньку стопили.
- Мы, Вероника, пришли с твоим мужем познакомиться. Ты замуж вышла или как?
- Замуж, замуж! Тимоха, ты с какой целью интересуешься? – Вероника поставила на стол вазу с вареньем и подошла к Тимофею.
- Мы тут на охоту с товарищем собираемся… - из сеней вышел Павел. Мужчина направился к нему:
- Привет! Меня зовут Тимофей, а моего друга – Григорий, – он протянул обветренную крепкую мускулистую руку. Павел пожал её:
- Меня зовут - Павел! Проходите на веранду. Попьем чая и поговорим.
- У тебя собака охотничья, а мы завтра на охоту хотим съездить на озеро. Утка пошла. Её там видимо, невидимо. А из воды доставать без собаки, сам понимаешь, трудоемко. А у меня собака бестолковая, как пробка. То вместо утки палку принесет, то вообще в воду идти отказывается. Ну что? Составишь компанию со своей собакой?
  При слове «утка», Гром насторожился и подошел ближе, бросив теребить старый, найденный за сараем, ботинок:
- Утка! Охота! – в нем стали просыпаться потерянные охотничьи инстинкты.
 
  На озере стелился туман. Солнце только начало озарять край зеркального озера. Ближайшие кустарники и деревья, близ воды, окутывала сиреневая дымка туманного облака. Утки дремали кучками на берегу, уткнув головы под свои крылья. Парни поставили машину на пригорке и сами осторожно подошли ближе к берегу:
- Как много, - Павел на охоте был впервые.
- Да разве это много. - Тимофей стал доставать из футляра ружьё:
- Ты, Гриш, подними утку, а я с воздуха брать буду.
- Может и на берегу какую утку стрельнуть удастся? – Григорий тоже достал ружьё. В морду Грома пахнул совсем не знакомый запах пороха. Но он его не испугал, а только раззадорил. Григорий прицелился в спящую утку. Раздался громкий хлопок. Перепуганные сонные утки стали торопливо взлетать. Их настигали пули Григория и Тимофея. Гром оглох. В его голове запорхали бабочки, запели птицы.
- Гром иди. Птица. Взять. – Гром сидел на траве и мотал оглохшими ушами:
- Кто? Что взять?
- Гром! Утка! Взять! – Гром наконец-то очухался и увидел, плавающих в озере и дергающих ранеными крыльями, уток. Он бросился в воду и поплыл. Принеся первую утку, он отряхнул воду с мокрой шубки и, подойдя к Павлу, положил её у него в ногах:
- Молодец, Гром! Умница. Неси ещё. Утка! Взять!
 
  Возвратились с охоты к вечеру. Грязные и усталые стали топить баню. Они настреляли двенадцать уток. Вероника взялась щипать утку, вспомнив, как делал это бабушка, обдав предварительно тушку птицы кипятком. После бани Вероника накрыла стол и принесла шурпу с первой ощипанной утки. Парни ели и хохотали, вспоминая яркие эпизоды с охоты, а Гром ходил между ними и принимал поздравления:
- Молодчага, Гром. Умница, - гром позволял себя гладить даже незнакомым парням, с которыми познакомился только на охоте:
- Да. Я такой. Я смелый и отважный! – Теперь Гром знал, что такое охота, и она ему очень понравилась. Забавная и веселая. И вода в этот день была не очень холодная. Гром с апппетитом разгрызал, брошенные ему, ароматные утиные косточке:
- М-м-м, наслаждение, непередаваемое наслаждение. Дикая уточка. М-м-м. – Гром тщательно обгладывал и разгрызал мелкие кости утиного крыла.

  Ночью Гром не мог уснуть. Перед глазами летали утки и потом падали и падали к его ногам, издавая ароматный запах дичи. Он по-хозяйски обошел свои владения, и опять лег на крыльце. Звезды в небе собирались в игривые хороводы. Месяц игриво выставлял напоказ свои острые рога. Настилался туман. С первыми лучиками солнца раздались громкоголосые призывы петухов. Куры начали просыпаться и выходили на улицу, выискивая, вылезших на ночной туман, червяков. Гром не любил, когда возле его владений появлялись эти копошащиеся птицы:
- Кыш! Кыш, я говорю! – он изредка прикусывал им хвосты, и они испуганно разбегались во все стороны. Потом неторопливо пошло стадо разноцветных и разномастных коров. Восторгу пса не было предела. Он встречал громким лаем каждую, проходящую мимо его двора, корову. Проезжавший на коне мимо двора пастух засмеялся:
- Ишь ты, городской, раздурачился, – с его легкой руки Грому дали еще одну кличку – Городской. Теперь все местные жители его так и называли – Городской. Гром не обижался на неотесанных деревенских баб и мужиков. Они и представления не имели что Гром – носитель масти английского кокер спаниеля, он неоднократно награждался наградами на региональных выставках собак. Гром очень этим гордился.
  Из дома вышла заспанная Вероника. Гром подскочил к ней, пытаясь подарить ей утренний поцелуй:
- Принцесса моя проснулась.
- Гром. Уйди. Ты что разлаялся с утра пораньше? – она вышла за калитку и увидела удалявшееся стадо коров:
- Ну вот. Можно и за молочком идти, - она умылась и отправилась к соседке за молоком. Увидев свою подругу Жулю, Гром потерял голову. Его лохматое сердце взрывалось в радостном возбуждении. Он ликовал и танцевал вокруг Жульки танец преданности и любви.
- Не нравится мне всё это, - Вероника поставила на веранде банку с молоком и стала накрывать стол, - он уже два дня сходит с ума по этой беспородной сучке.
- Перестань, Вероничка, - Павел обнял её и поцеловал в губы.
- Гром забыл о своих обязанностях по охране двора. Соседские куры вчера все цветы истоптали, а он в это время где-то с этой сучкой любовью занимался. Посади его на цепь.
  После завтрака Павел посадил Грома на цепь. Вся эта история глубоко ранила его лохматое сердце. Он рвался и скулил, пытаясь сбросить с себя ненавистный ошейник. Завидев свою обожаемую Жульку Гром начал рваться и громко кричать:
-  Жуля! Жуля!
- Ты смотри, Вероника! Он даже имя её выговаривает - «Жуля». Давай его отпустим. Ну, мы же здесь на отдыхе, а не на вражеской территории. Никто нас не украдет – он подошел к Грому и стал его успокаивать, поглаживая по спине.
- Пусть посидит до вечера на цепи и подумает над своими поступками, - Вероника была неуклонна. Но вскоре она пожалела об этом. Гром целый час выл и скулил, пытаясь порвать цепь:
- Свободу! Свободу-у-у…
- Иди уж, отвяжи его, всю деревню с ног на голову поставил, - Павел расстегнул ошейник и получил от Грома приз в виде поцелуя в щеку. Гром лег на крыльцо и стал нежиться на солнце. Оно искрилось и играло в голубой выси, жарко припекая шубку собаки. Гром не выдержал, и пошел под навес.
  Вероника и Павел собрали вещи и стали укладывать их в багажник. Отдых закончился, и пора было возвращаться домой. Возле калитки появилась Жуля, весело виляя хвостом, пытаясь пролезть сквозь щели изгороди. Гром бросился к ней, бегал вдоль забора и нежно выплескивал свои чувства к Жуле, но Вероника пристрожилась на него и он обиженно ушел и лег на ступени порога. Машина, мелодично урча, выехала со двора. Жуля тоскливо лаяла, и бежала рядом с машинной, пытаясь запрыгнуть в окошко машины, а Гром грустно смотрел сквозь приоткрытое стекло. Его шея вытянулась на всю длину, застряв в оконном проеме. Он рвался и нервничал на заднем сидении автомобиля, а его лохматое сердце кричало:
- Жуля! Жуля!