Когда холодный ум не властен

Повесть о невыдуманной любви

Стояла третья декада июля, пора, когда лето расцветает во всей своей красе и величии, но в расплавленном неподвижном воздухе незримо висит среди ароматов цветущих и скошенных трав аромат увядания. Его невозможно увидеть, услышать или осязать, только почувствовать, почувствовать тому, кто знает, что за сегодняшним благоденствием неизбежно наступит осень. Работая свою вечную работу, суетятся муравьи на склонах воздвигнутой ими пирамиды, стремительно носятся над травяным ковром, а иногда замирают прямо в воздухе стрекозы, на открытой яркому солнцу поляне слышен стрёкот неумолчных цикад, неудачно приземлился на сросток травы кузнечик, перепрыгнувший через тропинку.

А по тропинке шагает, никуда не торопясь, Рудольф Алексеевич Акопов, высококлассный специалист в области построения электротехнических схем, ныне неработающий пенсионер, разменявший восьмой десяток. Подвижный, рослый, не обременённый избыточным весом, человек разумный, думающий, человек, которого встречают в полном соответствии с его вышедшей из моды непрезентабельной одеждой, а провожают с глубоким уважением и восхищением одновременно.

Рудольф, избегая городского транспорта, пешком ходил в офис сотовой связи, пополнил счёт своего мобильника – в офисе плата не облагается комиссионной надбавкой. Ходить пешком, уже лет десять, наверное, он стал много и с удовольствием, прочитав о японской программе долголетия «Десять тысяч шагов каждый день!» Вот и сейчас, обманывая свою лень, засевшую в нём, как и в любом другом смертном человеке, он шёл окраинной тропинкой, сознательно удлиняя путь к дому. На дорогу уйдёт пара часов, вокруг тишина, сосны да берёзы, даже птиц не слышно. Его мысли от сегодняшнего дня перенеслись к не столь отдалённому прекрасному профессиональному прошлому, когда единственной, по существу, заботой были производственные задачи и задачки. Память услужливо разматывала клубок событий его жизни и дальше к началу, вспомнились первые дни на большом производстве, первое свидание с Братском и первое впечатление о нём, потом – студенческие годы, потом – школьные, чудесные…

Свою «занозу в сердце» Рудольф увидел после уроков второй смены, учась в девятом классе. Он занимался в техническом кружке, она, семиклассница, тоже после уроков репетировала номера самодеятельности. Засмотрелся и… «влип». Медленно, неотвратимо, как накатывается очередная смена времени года, настигло Рудольфа сильное чувство. Писал записки, караулил после уроков, даже в кино пригласить решился, но всё тщетно. Один-единственный раз позволила проводить от школы до дома. В тот день Рудольф был счастлив. Единственный реальный факт, который имел место произойти в тот период – это провал в успеваемости Рудольфа, к счастью, кратковременный.

«Время ни на миг не остановишь», окончен девятый класс, десятый… она всё так же далека, как и в тот день, когда Рудольф её разглядел среди других. Простившись с родными, оставшимися в одной из квартир двухэтажки на Тургенева, с родной шестой школой, с родным Киренском, Рудольф уехал поступать в НЭТИ – Новосибирский электротехнический институт. Поступил куда и задумал, «Системы электроснабжения предприятий» факультета энергетики. С первых дней встал в колею, тяготы студенческой жизни крепкому парню провинциальной закалки были нипочём, да и тяготами он мелочи быта не считал. А вот в личном плане не складывалось. Что он мог? Писал письма, искренние, порой не совсем складные, но правдивые и жаркие от захлестнувшего чувства, писал каждую неделю. Ни одного ответа! Видел её, пытался разговаривать во время пребывания в Киренске на каникулах – ничего, лишь ссылка на занятость. На ходу, не останавливаясь и не замедляя шаг:

– Мне некогда.

Рудольф, пристраиваясь рядом, отчаянно:

– Может быть, выберешь время, хотя бы несколько минут, вся моя жизнь – только ты, понимаешь?

– Не иди за мной!

Рудольф перешёл на третий курс, снова принялся грызть гранит науки, снова готов был писать письма своей занозе. А занозе исполнилось восемнадцать, она успешно окончила школу и пребывала ли в Киренске, уехала ли учиться в другой город, он не знал. А потому не был уверен в том, что его письма дойдут до адресата, не стал писать. Только теперь впервые он посмотрел на свою жизнь трезвым взглядом, только теперь проявил характер: сколько безответных слов сказано, сколько безответных писем написано – пора заканчивать. И закончил, написал в своём дневнике одно слово: «Похороним». Когда писал, дыхание остановилось, глаза наполнились слезами, одна капнула на лист, расплылась, словно печать скрепила написанное. Навсегда. Вычеркнул из своей жизни. Но не забыл.

                …Та девушка давно ушла с другим,
                Забыть её ты сможешь, но едва ли.
                На то она и первая любовь,
                Чтоб мы её вовек не забывали!..

Тем более что по его видению жизни для создания прочной семьи чувства должны быть взаимными. При односторонних чувствах, может быть, можно уговорить неотзывчивую сторону создать семью, но это будет непрочно, в конце концов, развалится. Лишь вопрос времени. Это Рудольфу не надо.

Простившись с Первой Любовью, много недель, а ещё больше дней Рудольф не видел ни дня, ни ночи, ни звёзд, ни солнца, мрак кругом, одним лишь спасался от дикой хандры – с остервенением вгрызался в новые знания, понятия, формулы. Народная мудрость говорит о том, что худа без добра не бывает, подтвердилась она и в случае с Рудольфом. Именно в этот период настойчивые занятия дали такое, о чём Рудольф раньше и не задумывался: он по уровню успеваемости поднялся на самый верх. Почти. А держаться на этом высоком уровне оказалось совсем не трудно, интересно и привлекательно. Видимо, мозг решительно настроился на получение знаний, лекции и практические занятия проходили теперь без «белых пятен», воспринимались с интересом и неотрывным вниманием. Рудольф с нетерпением ждал очередную лекцию или практику, с удовольствием «схватывал» новый материал, без проблем успевал конспектировать.

Прошло время, «оттаял». Вспомнил, что некоторые из десятиклассников при выпуске говорили о Новосибирске, а Рудольф даже не знает, кто здесь учится. За два года не удосужился поинтересоваться своими одноклассниками, да что он, бирюк какой-нибудь, что ли? Ему удалось разыскать новосибирский адрес одной из одноклассниц, через неё связался с остальными своими, оказалось, что всего здесь учатся кроме него трое «наших». Навестил всех троих, и совсем не зря, как показали дальнейшие события.

Навестил Валерию Гоняеву, она училась в НЭИС – Новосибирском электротехническом институте связи на факультете радиосвязи и радиовещания. В школе Валерия была одной из лучших учениц, если не самой лучшей, гордая, строгая, всегда серьёзная, за косу её не дёрнешь, если кто-то дурно выражается, это её не смешит – просто её нет в этом месте. Обычные девчонки были не прочь похихикать с мальчишками, пофлиртовать, насколько позволял возраст и школьный уклад, перемыть косточки знакомым подросткам из соседней школы. Валерия в таких «мероприятиях» не участвовала, здесь чувствовалось в ней что-то отрешённое, возвышенное. Как примерная активная школьница она была секретарём комитета комсомола первичной комсомольской организации, именно её подпись до сих пор красуется на комсомольской путёвке, выданной Рудольфу Горкомом комсомола для поступления в институт. В дополнение к этим качествам Валерия была весьма недурна собой, смельчаки бросали на неё восторженные взгляды. В школе Рудольф подойти к ней не смел, а заговорить тем более.

Рудольф тоже был серьёзным хорошо успевающим учеником, тоже не стремился к «нетематическим» занятиям, но он был своим, простым. Вот и сейчас стоял перед Валерией в коридоре общежития возле двери комнаты, в которой она жила, рассказывал о том, как оказался в Новосибирске, какую специальность выбрал, как живут студенты в его комнате, а сам страшно стеснялся её, панически боялся сказать что-нибудь не то и… не хотел уходить. А Валерия разговаривала с ним свободно и просто:

– Как ты меня нашёл?

Рудольф не растерялся – смелость города берёт:

– Кто ищет, тот всегда найдёт!

Шутка шуткой, но Валерия смутилась, усмотрела в прозвучавших словах едва уловимый намёк. Пауза. Поговорили ещё немного. Валерия:

– Тебе пора идти.

– А ты откуда знаешь? Я своим временем распоряжаюсь как мне надо.

– Ну, поздно уже, тебя ждут в общежитии.

– Некоторые наши под утро приходят и то их никто не ждёт. Ладно, Лера, ты сегодня устала, наверное. Ухожу. До свидания.

– До свидания.

– Я приду ещё.

Рудольф хотел сказать: «Я приду ещё, можно?» Однако, памятуя о смелости, произносить «можно» не стал. По дороге в общежитие прокрутил в голове все три визита (другие двое тоже были девчонками), всё прошло хорошо. И с Леркой поговорил впервые в жизни, поговорил как надо! Вот такая, если подружиться с ней, избегать не будет, молчать не будет, и на письма не отвечать не будет. Не захочет общаться, так и скажет без обиняков: «Нет». А засмущалась, когда подумала, что я целенаправленно её искал! Ничто человеческое ей не чуждо, выходит. Хорошо, что врать не стал, убеждать, что именно её искал, глупо бы вышло. Всё-таки, не зря себе запрет на враньё установил, Человеком становлюсь.

А Валерия по сравнению со школьными годами заметно изменилась. Повзрослела, приобрела обаятельность, черты лица и формы стали женственными, косы с головы исчезли, а длинные волосы спрятались в высокую укладку, существенно прибавившую роста своей хозяйке и придавшую ей облик статной, привлекательной и серьёзной девушки.

Обладай Рудольф ершистым характером, вторая встреча легко могла стать последней. С килограммовым бумажным пакетом «Белочки» – были такие вкуснющие конфеты – он постучал в дверь комнаты Валерии и её одногруппниц. Приоткрыла незнакомая девчонка, на его приветствие ответила «Здрасьте!» и, повернувшись в комнату, сказала:

– Лера, это к тебе.

В ответ голос Валерии:

– Я не выйду, пусть уходит.

Собеседница повернулась к Рудольфу и ничего не говорит, понимая, что слова Валерии он слышал. Рудольф нашёлся быстро и разрядил обстановку:

– Я пришёл не к Валерии, а к вам ко всем, можно войти?

– Сейчас.

Шагнула в комнату, прикрыла за собой дверь. Через минуту дверь открылась уже широко и прозвучало: «Входите».

В комнате стояло шесть кроватей, две из них вторым этажом, в середине узкий стол без стульев, да и места для них не было, девчонки сидели за столом на кроватях. Валерия сидела в торце стола и писала что-то.

– Здравствуйте, девушки!

В ответ недружный хор:

– Здра-здр-здравствуйте.

– Девушки, меня зовут Рудольф, коротко – Руди, вы, наверное, уже знаете, я учился в одном классе с Лерой. А сейчас пришёл представиться вам, познакомиться с вами.

Рудольф высыпал конфеты из пакета на стол и продолжил, улыбаясь:

– Это для поддержания разговора, чтобы он получился сладким. Если не возражаете, назовите, пожалуйста, ваши имена. Вот Вы, рядом с Лерой, как Вас зовут?

– Тома.

Дальше продолжается автоматом:

– Люба. Фая. Света.

Девушки скромно берут по одной конфетке и больше ни-ни. Рудольф коротко рассказывает о себе, где учится, какую избрал специальность, в каком общежитии живёт, что кровати в два этажа есть и у них, что он спит на «первом» этаже, что в четвёртом общежитии есть шестой этаж, хотя и не полный. Вот «счастливчикам» повезло ступеньки считать!

Слово за слово, нашлось что сказать и девчонкам, получились, как это бывает у молодёжи, живые студенческие посиделки. Валерия тоже не держалась особняком, была как все, смеялась вместе со всеми, когда было смешно. Рудольф ничем себя не выдал, смотрел на неё так же и столько же, сколько и на любую другую девчонку из этой компании. Через полчаса стали закругляться, Рудольф встал, со сдержанной улыбкой:

– Спасибо, девушки, за тёплый приём и содержательный разговор, мне чертовски приятно познакомиться с вами. Но я не точно запомнил, у кого из вас какое имя, поэтому разрешите мне ещё разок заглянуть к вам?

– Приходите. Нам конфеты очень понравились.

– Скоро у меня не получится, неделя предстоит напряжённая. Но приду. С удовольствием. До свидания.

– До свидания.

Рудольф шёл в своё общежитие и мысленно ругал себя: «Как губы-то раскатал! Хотя и с конфетами, прилетел без крыльев, заигрывать! Настроил воздушных замков, фантазёр драный, его не ждали, а он припёрся!» Но где-то в глубине души или сознания сидело: не торопись, всё правильно, с чего бы вдруг должно быть по-другому? Внезапно осенило, впору хлопнуть себя ладонью по лбу: а откуда ты взял, что слова Валерии «Я не выйду, пусть уходит» сказаны в твой адрес? Ведь она не видела, что это ты пришёл, наверняка не слышала твоё негромкое «Здрасьте!» Ну, конечно же, они предназначены другому, часто приходящему, коли его вот так, не глядя, отбояривают! И Валерия ничем не проявила своё нежелание тебя видеть, определённо это сказано не тебе! Почувствовав спасительные мысли, он успокоился, но решил со следующим визитом не торопиться, а пока что впрячься в учёбу, заняться главным своим делом.

Время тянется невыносимо медленно, когда ждёшь. Существует и другая истина, противоположная: если занимаешься делом, в которое погрузился «с головой», если вынужденно и с неудовольствием отрываешься от него на выполнение естественных мелочей, поесть, поспать и подобных, то время летит молнией. Даже не летит, а мелькает, когда взгляд скользнёт очередной раз по циферблату часов или календарю. В студенческой жизни Рудольфа именно по последнему сценарию промелькнули десять дней, может быть, две недели, когда он ощутил потребность увидеться с Валерией. Пересиливая себя, отвлекаясь от главного дела, выкроил немного времени для визита и явился перед её дверью с пакетом разноцветного мармелада.

Открыла Валерия.

– Здравствуй, Лера!

– Здравствуй! А я ухожу.

Рудольф даже обрадовался такому повороту событий, благоприятному для скорого возврата к занятию главным делом:

– Ну и отлично! Вот этот пакет положи на стол, в нём мармелад для девчонок, а мы пойдём, провожу тебя, если не возражаешь.

Рудольф едва заметно споткнулся на слове «мы», ведь  он говорил так, как будто он и Валерия – одно целое!

– Не возражаю. Я иду в библиотеку, нигде задерживаться не буду.

Рудольф понимал, Валерия тоже студентка, от учёбы её никто не освобождал, зная свою одноклассницу как трудолюбивую и прилежную ученицу, он не удивился занятости – ведь только трудом неустанным приобретаются знания.

Они шли рядом вот уже двадцать минут. Рудольф был почти счастлив – он шёл вместе с Валерией! Рядом с ней! Всем своим существом чувствовал её близость, неудержимо хотел взять её за руку, заглянуть в глаза, сказать слова, которые не произносил никогда. Но, боясь разрушить столь хрупкое и почти случайное начало, сказал себе: «Нет!» Всю дорогу он говорил только на нейтральные темы – об учёбе, о библиотеке НЭТИ, в которой он занимался, о погоде, о прошедших каникулах. Ни полусловом не обмолвился ни о новом кино, ни о визите в Новосибирск пианиста Рудольфа Керера, что могло бы прозвучать как намёк на приглашение в кино или на концерт, то есть как приглашение на свидание. Никаких намёков! Только воистину просто знакомый, бывший одноклассник, не имеющий по отношению к Валерии никаких намерений даже в перспективе.

У массивных дверей библиотеки расстались, не замедляя шагов. Рудольф вслед исчезающей в дверях Валерии:

– Учись прилежно!

– Сам учись!

Эту короткую фразу смело можно толковать как «Отстань!», но Рудольф услышал в ней адресованное ему ответное (или взаимное?) пожелание Валерии учиться прилежно. За только что истекшие двадцать минут Рудольфу не в чем было себя упрекнуть, он всё сделал правильно. А если чуть-чуть с натяжкой, то и похвалить себя можно немного – он отныне для Валерии не пустое место, даже если она не выделяет его среди других, но он в её глазах есть, существует. С этой звенящей мажором нотой в душе Рудольф вернулся к своему главному делу, к учёбе, но, удивительное дело, долго не мог сосредоточиться над учебником.

Дни шли за днями, приближалась сессия, Рудольф приходил к Валерии примерно раз в неделю или реже, нерегулярно. Приходил ненадолго, они обменивались новостями, говорили о жизни, стоя у дверей её комнаты. Рудольф – человек рассудительный, уравновешенный, но, панически опасаясь получить отказ, взял себе за правило не приглашать Валерию на свидание, а приходить в общежитие и вызывать её из комнаты. Вызвать Валерию из комнаты и пригласить куда-либо в город он тоже опасался, и по той же причине, тем более, предсессионная пора у студентов – горячее время.

После успешной сдачи первого экзамена Рудольф с пакетом своих любимых конфет «Маска», удивительным образом имеющих вкус «Мишки на севере», но в два раза меньшую стоимость, предстал перед Валерией, как обычно, у её двери:

– Здравствуй, Лера! Сегодня у меня промежуточный праздник – сдал первый экзамен.

– Здравствуй! Что получил?

Рудольф протянул Лере пакет:

– Это мои любимые по поводу сдачи. Получил «Хор». А теперь вот выскочил из конспектов и учебников проветрить мозги.

– Ты прямо мои мысли читаешь, я тоже засиделась. Пойдём, погуляем? Немножко?

Рудольф онемел от неожиданности: то, чего душа измучилась ждать, от чего сердце замирает и ноет, свершается! Со скоростью света в голове мысли: «Оно свершается! И не надо больше опасаться, что Лера не примет его приглашение погулять! Чего же он молчит? Соглашайся, пока не передумала!»

– Гулять? В самом деле? Да я двумя руками «За»!

Когда выходили из подъезда общежития, Рудольф, шагнув со ступеньки на асфальт, как-то само собой, почти неосознанно, подал Валерии руку. Она приняла эту формальную опору, но, ступив на асфальт, сразу освободилась. А Рудольф? Он испытывал сладостное чувство от соприкосновения их рук, даже улыбнулся, когда осознал, что произошло. Улыбка не раз возвращалась на его лицо и во время часовой прогулки: ведь он гулял с Валерией! С Валерией, которая была лучшей из известных ему девчонок. Просто гулял, то есть шёл никуда, ни в библиотеку, ни на занятия, просто шёл с Валерией! Правильнее сказать – они шли, или мы шли, ведь они были рядом, он был здесь потому, что здесь была она, она была здесь потому, что здесь был он. Такой замкнутый круг.

Расстались возле её двери. Рудольф спускался по лестнице и думал: «Вот это оборот, так запросто "Пойдём, погуляем?" Интересно, а как же окружающие – девчонки из её комнаты, знакомые и незнакомые студенты в общежитии, дежурные на первом этаже, да и прохожие на улице – ведь все они видели их вместе? Ответ на этот вопрос был единственный: Валерия с её гордостью и неприступностью приняла его как друга, или, может быть, чуточку больше, чем друга». От этой мысли хотелось хлопать в ладоши, пройтись колесом, кричать с Эйфелевой башни: «У меня есть Валерия!»

Последний экзамен сессии они сдали в один и тот же день. Рудольф во второй половине дня забежал к Валерии и пригласил её на концерт фортепьянной музыки, который давал Григорий Коган вечером во Дворце культуры железнодорожников:

– Билеты у меня в кармане, я не зря надеюсь, что они не пропадут?

– Этот Дворец культуры далеко, наверное, я не была в нём ни разу.

– Лера, вот наш город Киренск действительно далеко, а Дворец культуры железнодорожников, считай, рядом, в Новосибирске, по улице Челюскинцев, дом одиннадцать. Добираться автобусом всего пятнадцать минут. А то, что не была в нём, так надо восполнить этот пробел, посмотреть снаружи и изнутри. Узнавать новое всегда полезно.

– Киренск для меня уже близко, послезавтра еду домой.

– Я тоже уезжаю послезавтра, но не домой, в колхоз работать, у нас бригада семь человек, строить будем. Но это всё будет послезавтра, а сегодня… Лера, мы идём на Когана?

– А если я не пойду?

– Я предложу билеты вашим девчонкам. Откажутся – выброшу.

– Во сколько ты придёшь?

– Начало в девятнадцать тридцать, длительность полтора часа, приду в восемнадцать пятьдесят. Ты умница, Лера!

– Оценил! Я и не соглашалась.

Рудольф, уходя, улыбаясь:

– И не надо, не соглашайся, мы и без соглашения на концерт попадём!

Это был первый музыкальный концерт в жизни Рудольфа. Выверил часы, ровно в восемнадцать пятьдесят постучал к Валерии. Она в то же мгновение вышла, будто ждала его у самой двери, красивая, он даже смутился – не будет ли неприятным для неё присутствовать на концерте рядом с Рудольфом, имеющим совсем не фотогеничный облик? – но, преодолев секундное замешательство, заметил с улыбкой:

– Лера, я сию секунду сделал для себя открытие, весьма приятное. Поделиться, или сама догадалась?

Валерия, видя, как сияют глаза Рудольфа, как он весь трепещет и светится, ответила:

– Можешь не озвучивать. Представляю, что ты можешь наговорить.

– Лера, я хотел только одно-единственное слово сказать. Но если у тебя есть дар провидицы, молчу.

– Одно слово скажи. Даже если оно будет лишним, концерт состоится.

Рудольф плохо подчиняющимся языком:

– Красивая.

– Я так не думаю, я – обычная. Когда я слышу, что меня называют красивой, считаю, врут, лишь бы сделать мне комплимент. С теми, кто искренность заменяет приятной ложью, я не общаюсь.

– Не буду тебя убеждать в другом. Но, Лера, поделюсь с тобой одним своим секретом: я не вру вот уже лет десять, может чуть меньше. Это результат работы над собой. О красоте человеческой мне известно, что эта категория относительная, что стандартов на неё не существует, поэтому для кого-то одна красивая, для другого – другая. Своё выпестованное мнение, которое вылилось в секундное открытие, не изменяю, готов отстаивать его где угодно и перед кем угодно с массой аргументов в руках.

– Ты говоришь так, что и возразить почти нечего. Оставайся при своём мнении, если тебе так нравится.

– Спасибо, Лера. Когда будет ещё всплеск, я снова тебя этим сладким эпитетом назову. И так каждый раз, будешь ты возражать или нет, не важно. И не забудь – я не вру никогда.

Эти слова Рудольф произносил уже по дороге от автобусной остановки к Дворцу культуры. Войдя в вестибюль, Рудольф слегка оттопырил правый локоть и попросил:

– Лера, пусть я не во фраке, но ты возьми меня под руку, пожалуйста, ненадолго, пока дойдём до своих мест.

Валерия, ничуть не смущаясь, решительно продёрнула свою руку за локоть Рудольфа, и они степенно пошли в зрительный зал. Рудольф уменьшил свои шаги, чтобы Валерии было комфортно шагать в ногу с ним, но всё его внимание при этом было сосредоточено в правом локте. Рудольф очень чутко воспринимал каждое вольное или невольное движение руки Валерии, чувствовал, как она время от времени прижимала своей рукой его руку к себе, к своему телу, как её тепло передавалось ему. Настолько новым и радостным было это чувство, что голова кружилась. Слегка.

Валерия освободила свою руку – пора занимать места.

На сцену вышла ведущая и в течение десяти минут рассказала, что чувствовал автор, и какие переживания он хотел выразить последовательно от самого начала до конца исполняемого произведения. Рудольф в музыке был абсолютным профаном и поэтому старался всё запомнить, чтобы хоть как-то понять музыку. Повернулся к Валерии:

– А это здорово, что она рассказывает, как надо понимать музыку, хоть что-то в голове останется, а то сидишь как из другого мира. Мне в раннем детстве медведь на ухо наступил, с тех пор ничего в музыке не смыслю. На музыкальном концерте я первый раз, попытаюсь настроиться на музыкальную волну.

Валерия, слегка повернув голову к нему, заговорщически поднесла палец к губам:

– Тихо. Давай помолчим. Будем слушать. Я тоже первый раз.

Коган своей виртуозной игрой задел-таки какие-то струны души Рудольфа, что-то внутри откликнулось, зазвучало негромко и мелодично. Было приятно от этого нового чувства. Но главная музыка Рудольфа сидела рядом с ним, хотя и безмолвствовала, но своим близким присутствием заставляла звучать в его душе куда более громкие струны.

По окончании концерта публика долго и восторженно аплодировала знаменитости, из глубины зала доносилось «Бис!», «Браво!» Когда они вышли из своего ряда, Валерия решительным жестом взяла его под руку без напоминания и они торжественно, как победители, вышли из зрительного зала, прошествовали к выходу из Дворца. Повернувшись к Валерии вполоборота, Рудольф придержал тяжёлую дверь, чтобы они могли пройти вместе. Хотя в дверях было некомфортно проходить, держась под руку, Валерия свою руку не отняла! И дальше, уже на улице, они шли по направлению к автобусной остановке дружной парой. Рудольф замер, хотя ноги и переставлял, он очень не хотел, чтобы Валерия спохватилась и убрала свою руку. А Валерия? Она и не собиралась спохватываться, наоборот, пока они шли, временами ощутимо сильно опиралась на руку Рудольфа, а иногда придерживалась за его руку и второй рукой!

Рудольф смотрел на Валерию счастливыми глазами, она была в ударе: выйдя из автобуса, она опять взяла его под руку! Так и пришли вместе к двери комнаты Валерии, прошествовали под руку и по улице, и по вестибюлю общежития, и по лестнице, и по коридору, до самой двери! Валерия освободилась:

– Погуляли, день закончился, сумерки уже. А концерт мне понравился. Спасибо.

– Да ладно. Тебе спасибо, без тебя у меня бы никакого концерта не было. Мне тоже понравился. А ещё знаешь, Лера, мне сегодня расставаться с тобой очень-очень не хочется, тоска зелёная сразу, тьма беспросветная и вообще ничего нет, пустота.

– Давай завтра увидимся?

– Я как на крыльях, с радостью. Во сколько?

– Приходи в четыре, до ужина погуляем. Вечером мне надо будет собираться домой.

– Я буду, Лера.

– До свидания.

– До свидания. Пока.

На следующий день ровно в четыре (точность – вежливость королей!) Рудольф с букетиком ландышей в руках постучал в дверь Валерии. Как и в прошлый раз, она мгновенно вышла из комнаты, будто ждала его визита у самой двери (уже поняла, что Рудольфу свойственна точность?), и они вышли из общежития. Пошли не спеша по тихой улице Никитской, рядом, Рудольф говорил о доме, попытался взять Валерию за руку, но она отстранилась, была задумчива и сосредоточена на чём-то. Рудольф подождал, предоставляя Валерии время вернуться к действительности, потом и он замолчал. Шли в тишине. Рудольф:

– Лера, ну, вот, наверное, ты всё обдумала. Можешь сказать всякие слова, горькие, сладкие, кислые, счастливые, неприятные, приветные и прощальные. Любые. Я готов.

– Рудольф – Валерия впервые назвала его по имени – ещё в школе я слышала, что у тебя есть девушка, что ты из-за неё ни на кого другого не смотришь. Получается, что у тебя в Киренске есть и в Новосибирске…

– Лера, мне трепетно и радостно узнать от тебя, что в Новосибирске у меня есть ты. Спасибо за признание, теперь и я так же буду считать. Что касается той, первой, из Киренска, можно сказать одним словом – похоронил.

– Она что, умерла?

– Умерла. Для меня. Восемь месяцев назад. Подробности интересуют?

– Нет. Главное я поняла.

– Лера, выброси сомнения из головы, я перед собой честен, перед тобой тоже. Постарайся забыть, если сможешь. Умершие не воскресают, да и говорить-то не о чем – я её даже за руку не держал. Были только мои чувства.

– Извини. Я примерно так и считала, но были сомнения, а я хочу, чтобы у нас с тобой было светло и чисто.

– Не нужно извиняться, Лера, это обычная жизненная ситуация, и хорошо, что ты спросила. А вот я выгляжу неважнецки – не догадался сам рассказать, заставил тебя мучиться. Наверное, потому, что в начале, сама понимаешь, просто однокласснице рассказать о своих чувствах к другой совсем необязательно. Постепенно, очень медленно, незаметно, всё произошло на твоих глазах и, мало того, с твоим участием, я «влип» повторно. На каком этапе надо было выложить свой рассказ, не ясно. Так и получилось, что тебе пришлось задавать вопросы.

Лера, казалось, уже не слушала, смотрела на солнце:

– Смотри, ореол вокруг солнца, видишь?

– Вижу. Говорят, это к перемене погоды, Лера.

– Я-то поеду в поезде, мне плохая погода нипочём, а вот как ты поедешь?

– Сначала тоже в поезде, потом на автобусе, потом нас повезут на колхозной подводе.

– Романтика!

– Сплошная, без единого просвета. В аудитории сидишь, в библиотеке сидишь, дома за конспектами и книгами  тоже сидишь, а тут – топор в руки и «Раззудись, плечо! Размахнись, рука!»

Валерия улыбнулась, задумчивость почти сошла с её лица:

– Ты в моих глазах – добрый молодец.

Рудольф, выпятив нарочито грудь:

– Да, конечно. С воробьиной грудью.

– А из колхоза ты когда приедешь?

– Точно не знаю, Лера. Договор у нас на двадцать шесть дней, но в колхозе рук не хватает, работа есть всегда. Как решит коллектив, скорее всего, ещё найдём что-нибудь.

– Ты приедешь сюда или в Киренск?

– У меня желание работать в колхозе до начала учёбы. Как сложатся обстоятельства, будет видно. Не увидимся с тобой месяца два или больше немного. Выдержим?

– Я же дома буду. Сюда приеду к началу занятий.

– Я найду тебя, Лера. На земле или над землёй.

Остановились у её двери, Валерия протянула правую руку:

– До свидания в августе, Руди. Я с тобой не прощаюсь.

Рудольф легонько и аккуратно сжал руку Леры:

– До свидания, Лера. У нас сегодня по партийному, как у Железного Феликса – горячее сердце, холодный ум и чистые руки.

– Много хочешь.

– Я сохраню твой образ в своей душе. До конца лета.

– Так мало?

– Мало. А дальше будет новый!

В предпоследний день августа Рудольф пришёл к знакомой двери, но его ждало разочарование: в этом общежитии расселялись студенты другого факультета, вчерашние абитуриенты. Никто не назвал ему, где будут жить студенты факультета радиосвязи и радиовещания, на котором училась Валерия.

Оценив сложившуюся ситуацию, Рудольф решил искать Валерию простым и надёжным путём, начать с института. В Приёмной комиссии ему сообщили, что не только третьекурсники, а все «связисты», с этого учебного года будут жить во втором общежитии на улице Восход, дом 9. Чтобы найти студента надо обратиться к заведующей общежитием, дали телефон.

Рудольф постучал в дверь, за которой должна быть Валерия. Вышла Фая, едва поздоровавшись:

– Лера здесь, в общежитии, она сейчас подойдёт.

Рудольф не хотел смущать девчонок своим присутствием:

– Вы, наверное, приехали недавно, порядок в комнате наводите, не буду вас смущать и мешать не буду, подожду её здесь, у окна. Девчонкам привет, вы прежним составом живёте?

– Одна новенькая, она наша, но не с нами жила. Ещё не все съехались, когда соберутся, тогда и определимся окончательно.

Рудольф прошёл к окну в конец коридора, выглянул на улицу, вид во двор не представлял ничего интересного и он, прислонившись бедром к подоконнику, принял выжидательную позу, стал смотреть неотрывно вдоль коридора.

Через несколько минут Рудольф увидел объект своего обожания – Валерию: она с кипой постельного белья в руках быстрыми шагами вошла в коридор из лестничной клетки спиной к Рудольфу, не оглядываясь, прошла по коридору до своей комнаты и вошла в неё без промедления. Рудольф не стал окликать Валерию, а прошёл вслед за ней к двери комнаты. Как он и ожидал, дверь резко распахнулась, из-за неё выскочила слегка возбуждённая Валерия и… попала прямо к нему в объятия! Рудольф не сильно, но ёмко, на всю длину своих рук обнял и прижал к себе Валерию:

– Лера, Лера! Как я соскучился!

Руки Валерии были согнуты в локтях и прижаты к груди, к ним же прижимался своей грудью Рудольф. Он чувствовал, что Валерия рада встрече с ним, что ей приятна такая реакция Рудольфа, что она не сжала пальцы в кулаки, а положила открытые ладони на его грудь и их тепло отчётливо чувствуется сквозь рубашку. Как он хотел, чтобы Валерия убрала свои руки, чтобы почувствовать её ещё ближе! А Валерия уткнулась лицом в его рубашку, постояли так молча, потом, глядя в пол:

– Я часто думала о тебе, Руди, как ты там, опасно, наверное, с высоты свалиться, под пилораму попасть, да и просто топором пораниться ничего хорошего.

– Так вот в чём дело, оказывается! Меня, когда я по стропилам ходил, как будто останавливал кто-то невидимый: сюда не наступай – свалишься, здесь две доски подложи вместо одной, здесь вообще надо работать с лестницы. А когда потребовался помощник на пилораму на один день, так я спрятался в густой куст. Спасибо тебе, Лера, ты спасла мне кучу здоровья, а, может быть, и самоё жизнь.

Валерия, не вырываясь из объятий, стучит кулаками в грудь Рудольфа:

– Какой ты, всё-таки, ядовитый! Я, правда, думала о тебе, а ты так…

– Лера, не теряй чувства юмора никогда, ведь шутка же, ясно, как Божий день.

Воспользовавшись тем, что, ударяя в грудь Рудольфа, Валерия подняла руки вверх, Рудольф попытался сильно прижать её к себе, но Валерия согнула колени и, присев на мгновение, освободилась от объятий Рудольфа. Потом взяла своими  руками его руки и вытянула их по швам:

– Стой так, прилично, здесь люди ходят.

– С удовольствием, Лера, только не убирай своих рук.

– Ещё чего захотел! Рассказывай, как ты узнал, что я здесь.

– Я всё знаю – спроси, что я не знаю. А найти тебя было просто настолько, что даже неинтересно рассказывать. Могу рассказать ещё, что ты приехала сегодня в середине дня – это я тоже знаю. А я приехал в пять утра – и это знаю.

– Ну, ещё бы!

– А что, пьяный или в бреду не знал бы.

– Скажешь тоже. Что попало. Не наговаривай на себя.

– Лера-Валерия, без конца и края повторял бы это имя, день и ночь. Как ты мне нужна! Ну почему так устроена жизнь, что всё какие-то обстоятельства, какие-то причины, почему мне нельзя быть рядом с тобой? Я не имею в виду что-то дурное или непозволительное, а просто быть рядом, говорить с тобой, смотреть на тебя, чувствовать твою близость всем своим существом.

– Руди, не надо так безысходно, ведь у тебя есть я, у меня есть ты – это совсем не мало. А пока нам надо учиться, заниматься главным делом на текущем этапе жизни. Как ты и сам говорил.

– Ты права, Лера. К чёрту сантименты и слюни! Одеваем фрак, делаем морду кирпичом и по-ленински: учимся, учимся и учимся. Только вот жизнь не пройдёт ли мимо?

– Не пройдёт. Мы оба её не пропустим.

– Лера, давай составим график, в котором распишем по годам, месяцам, неделям, дням, часам и минутам развитие и укрепление наших чувств. Будет очень даже удобно, иду к тебе и знаю, что сегодня мы можем гулять рядышком, завтра – держаться за руки, послезавтра – пройтись под ручку, на следующий день – обниматься пять минут и так дальше и больше.

– Мне такой график не нужен, если хочешь, составь, но я буду постоянно его нарушать. Несерьёзно это, на мой взгляд.

– Умница, Лера! Я сказал чушь.

– Заговорились мы с тобой после долгой разл… после долгих каникул. Надо обустраиваться, ты всё уже получил?

– «После долгой разлуки» ты хотела сказать? Правильно, для меня так и было.

Лера, закрыв лицо руками и уткнувшись в рубашку Рудольфа:

– Для меня тоже.

Рудольф погладил её по голове:

– Всё уже прошло Лера, наша сегодняшняя встреча тому подтверждение. Я будто заново родился. «Даже солнце светит по-особому с той минуты, как увидел я тебя».

– Ладно, Руди. Давай заниматься обустройством.

– Давай. Мне сегодня до семи надо с кастеляншей постельные дела утрясти. А остальное – пустяки, можно и в текущем порядке разобраться.

– До свидания, Руди.

– До свидания, Лера. Приобнять можно? Я столько дней тебя не видел!

Лера замерла на мгновение, затем молча шагнула к нему, прислонилась, прижав руки к груди. Рудольф крепко обнял её, долгожданную.

Их отношения ничем не омрачались, крепли. Встречи Рудольфа и Валерии происходили не каждый день, можно сказать, происходили нечасто, но они были приятны и радостны для них обоих. Рудольф, следуя своему правилу, не приглашал Валерию куда-нибудь «на свидание под часами», он приходил к ней в общежитие почти всегда без предупреждения, иногда не заставал её дома, тогда цветы или конфеты получали девчонки. Во время разговора и Рудольф, и Валерия чутко и своевременно избегали обострений, не выпячивали разногласий, отстаивая своё мнение «насмерть». Они легко и с улыбкой могли выработать совместный взгляд на обсуждаемые вопросы, а могли и остаться каждый при своём мнении без обид и недомолвок – ведь каждый человек имеет право быть самим собой, иметь свои взгляды на жизнь.

В конце ноября Рудольф застал Валерию в дурном настроении:

– Что случилось, моя малышка?

Валерия была ростом ниже Рудольфа на двадцать два сантиметра, потому и малышка.

– Да, ладно, пройдёт.

– Лера, ведь мы с тобой как одно целое, поделись своей неприятностью, легче будет. Мне просто необходимо видеть тебя с сияющими глазами всегда.

– Тебе это не надо.

– Надо, всё, что касается тебя, мне надо. Не знаю, смогу ли изменить твоё настроение в лучшую сторону, смогу ли помочь, но у нас не должно быть тайн, беда и радость должны быть общими. Или, может быть, ты опасаешься, что будешь плохо выглядеть в моих глазах? Хочешь казаться лучше, чем ты есть на самом деле? Если так, то не опасайся, у меня хватит холодного ума и воли, чтобы всё заслуженно расставить по своим местам.

– Хватит?

– Хватит.

– У нас в студенческом клубе прошёл День факультета. Был доклад декана, потом художественная самодеятельность, потом танцы. Я пела в хоре, потом танцевала. Один наш студент с четвёртого или пятого курса, статный, симпатичный пригласил меня на танец, станцевали, потом пригласил ещё раз. Танцевал он неплохо, но не совсем культурно, прижимался, когда этого совсем не требовалось, как бы нечаянно давал недозволенную свободу своим рукам, говорил мне незаслуженные комплименты, шептал на ухо признания, приглашал после танцев к себе. Я ничего не отвечала, я просто хотела танцевать. Когда он шёл пригласить меня на третий танец, мои девчонки загородили ему дорогу и сказали, чтобы он искал себе пару в другом месте. Я хотела их обойти – ведь я пришла танцевать, а не стоять в сторонке – но девчонки прямо заявили мне, что если я пойду ещё танцевать с ним, то с тобой мне придётся распрощаться. Что я буду встречаться с этим известным всему факультету и даже институту сердцеедом и донжуаном. Некоторое время, пока ему не надоем.

– Лера, на моё отношение к тебе эта история не повлияла, для меня существуешь только ты, других нет. У тебя передо мной нет никаких обязательств, ты мне ничего не должна, ты – совершенно свободный человек, выбрать, с кем встречаться – твоё право. Я не берусь судить, плох твой выбор или хорош, это твой выбор, тебе с ним жить, какое-то время, по крайней мере. Выбираешь меня, Лера – я на седьмом небе от счастья, выбираешь другого – мешать не буду, преследовать или переубеждать тебя не буду, никаких обид или притязаний у меня не будет, я уважаю твой выбор. Каким бы он не был.

– Я и не думала выбирать, я выбрала раньше.

– Наверное, не думала. Но девчонки расценили твои действия как новый выбор! Причём, недостойный тебя выбор. Немного зная жизнь, допускаю, что девчонки могли оказаться правы, а ты могла спохватиться только тогда, когда новый выбор де-факто свершился.

– Так что, теперь мне и на танцы нельзя сходить?

– Можно, а иногда и нужно. Лера, ты – свободный человек, я не налагаю на тебя никаких ограничений, да и не имею полномочий на это, поступай так, как тебе позволяет твоё воспитание, твоё Я, твоё видение жизни.

– Третий раз надо было танцевать?

– Лера, жизнь, к сожалению, суровая штука, порой может такой сюрприз преподнести, что отметина на весь век останется, и болеть будет. Жизнь не любит ленивых руками и ленивых умом, поэтому нельзя спать на ходу. Смотреть надо кто перед тобой, что сам творишь, смотреть широко открытыми глазами. И поступать так, как требуют твои убеждения, поступать, руководствуясь самыми высокими требованиями к себе и холодным умом.

– Понятно, о чём ты говоришь, Руди. Всё-таки, давай уточним, как бы поступил ты в аналогичной ситуации?

– Влезть в твою шкуру? Попробую. Итак, праздничное настроение, весёлый гвалт, звучит музыка, хочется танцевать, с удовольствием вышел «на круг» с незнакомкой. Прекрасно без изъянов одета, стройная, привлекательное лицо и фигура, макияж в меру, духи, производит впечатление вполне приличной и приятной девушки. Во время танца запускает пальцы своих рук между моих пальцев и сжимает их. Кладёт свои руки мне на шею не поверх пиджака, а под пиджак и массирует мои плечи сквозь рубашку, иногда заходя пальцами под воротник. Её блузка настолько свободна, что непозволительно оттопыривается во время танца и в вырез видна обнажённая грудь, мало того, приоткинув полы моего расстёгнутого пиджака, прижимается и трётся своей не обременённой лифчиком грудью о мою. Касаясь моего уха своими губами, шепчет «Ты такой милый», наигранно спотыкается – мне деваться некуда, подхватываю… Понятно, с кем танцую?

Валерия покраснела, но старается не подать виду:

– Понятно.

Рудольф не стал уточнять, ощущала ли она аналогичное во время танца с «донжуаном», понимала ли, с кем танцует – Валерия подтвердила это своим красным лицом. Рудольф продолжил:

– Сколько я танцую? Столько, чтобы понять, в какое, извини, дерьмо вляпался. Полтанца не прошло, прикрыл рот рукой, промычал «Извините», сгорбившись и кряхтя, быстрыми шагами ушёл с площадки. Не в сторонку отошёл, а ушёл домой. Чтобы избежать дальнейших прилипаний, приключений, приглашений на белый танец, осложнений – называй, как хочешь, но суть остаётся одна. Моё желание танцевать, как ветром сдуло.

– Ты меня сильно потряс, я тебя таким не знала.

– Лера, ты и сама такая сильная, способная на Поступок с большой буквы, я это знаю почти наверное. Это одно из твоих замечательных качеств, которое заставило меня остановить свой взгляд на тебе.

– Я слабая.

– Сильная. Сила женщины в её слабости.

– Вот думаю, не зря тебе всё рассказала. Куда-то делось тяжёлое чувство, которое не отвязывалось от меня со вчерашнего вечера, о тебе больше узнала, я вся как будто вернулась в свою колею и над головой голубое небо.

– Я рад за тебя, моя малышка. Пользуюсь твоим приподнявшимся настроением – целоваться будем?

– Будем. Потом. А сейчас пора к главному делу, пойдём по домам. До свидания.

Рудольф подаётся к Валерии с намерением обнять её, но Валерия отстраняется. Он понимает, Лера ещё не полностью пришла в себя от вчерашней истории. Не то настроение:

– До свидания, Лера. Я приду ещё, язык почесать.

Разговор Рудольфа и Валерии закончился без каких-либо недомолвок и обострений, они прекрасно поняли друг друга к обоюдному удовлетворению. У Валерии даже камень с души свалился. Но Рудольф по дороге в своё общежитие ощущал какую-то тревогу, какую-то обеспокоенность в мыслях. Стараясь понять, что же его тревожит, он вновь и вновь прокручивал в голове всё рассказанное Валерией, но никак не мог найти причину беспокойства. Рудольф не переставал искать. И вдруг, вот оно! Почему Валерия, девушка строгих правил, гордая и неприступная, пошла танцевать второй раз, хотела и третий, с известным прощелыгой и юбочником? По её рассказу можно понять, что не слишком приятно было кружиться с ним в паре. А пошла! Захотелось, тьфу-тьфу, пуститься во все тяжкие? Или, как деревенская простушка, не понимающая, что влечёт за собой этот танец, тем более, второй, третий? У неё что, смекалка отключилась, даже простое восприятие окружающей реальности угасло, глаза застлал туман?

Или настолько сильно хотела танцевать, что всё нипочём? Сознательно лезти к малокультурному бесцеремонному изощрённому любителю женского пола в лапы, закрывать глаза на действительность… как так можно? Неужели это её «Хочу танцевать» затмило всё остальное? Это что, проявление махрового эгоизма? Хочу, и всё! Хочу, а там хоть трава не расти! Как не прятался от себя самого Рудольф, а признать пришлось… да, скорее всего, именно так дело и обстоит, ведь Лера – не глупышка какая-нибудь.

Рудольф впервые, пусть не вслух, мысленно, использовал применительно к Валерии негативный термин. Он старался смотреть правде в глаза, честно, называя вещи своими именами. Если Валерия действительно склонна к таким эгоистичным выходкам, то рядом с ней идущему по жизни не позавидуешь. Досконально во всём разобравшись, Рудольф решил изменить свои поступки по отношению к Валерии. Совсем немного. С этой минуты он и намёком не будет форсировать сближение с Валерией, как с женщиной, будет изучать её характер – знать надо, что там ещё в этих потёмках имеется… а что подумает Валерия? Всё будет хорошо, ведь инициатором этого сближения всегда был он, а Валерия его инициативу принимала или нет, чаще противилась, чем соглашалась. Теперь будет так, как она хочет. А если захочет прогуляться под ручку – он только «За», захочет обняться – он с удовольствием поддержит её в этом хорошем деле, захочет  целоваться (когда-нибудь захочет же!) – он поддержит её и в этом хотении со счастьем на губах.

Ничего не изменилось в отношениях Рудольфа и Валерии, внешне, по крайней мере. Он так же с неизменно приподнятым настроением приходил к ней в общежитие, оба делились новостями студенческого бытия, в неярко освещённом коридоре дарили друг другу блеск своих глаз, осторожно пытались заглянуть в будущее. Рудольф неукоснительно следовал своей установке. Вопреки его ожиданиям, Валерия ничуть не насторожилась, даже наоборот, воспрянула духом и принимала «нового» Рудольфа радостным и звонким голосом. Может быть, её немного раскрепостил случай на танцах и последующий разговор с Рудольфом? Или, почувствовав, что Рудольф остепенился, вела себя свободнее и смелее? А может быть, её чувства к Рудольфу перешли в новую фазу, поднялись на следующий, более доверительный уровень? Какой бы не была причина, она не имеет ни малейшего значения, по всему было видно, и это главное, что Валерия сделала ещё один шаг навстречу Рудольфу, стала ближе к нему.

До Нового Года осталось несколько дней. Рудольф и Валерия разговаривали, стоя у двери Валерии в коридоре общежития, когда к ним подошла Тамара:

– Мог бы и поцеловать свою Леру, она это заслужила, получила «автоматом» и досрочно зачёт по электронике. Одна-единственная на всём факультете!

– В самом деле?

– Ну, я серьёзно.

– Вот здорово! Хорошая весть, за неё положено вознаграждение. Тома, можно за это я тебя поцелую? В губы. Они у тебя такие алые, рельефные, припухлые немножко, чмокнуть в такие – жизни не жалко!

Рудольф делает шаг к Тамаре, она, как бы защищаясь, выставляет вперёд ладони, обращённые к Рудольфу, но Рудольф берёт её ладони своими руками, разводит в стороны и сближается с Тамарой с явным намерением поцеловать её. Тамара чуть медлит, потом спохватывается, высвобождает свои руки и убегает в комнату, успев пискнуть:

– Мы так не договаривались!

Валерия не была безучастной свидетельницей, она поддержала шутку Рудольфа, улыбалась светлой улыбкой. Однако Рудольф предпочёл бы увидеть, чтобы Валерия подставила ему свою щёку, ткнула в неё пальцем и сказала:

– Сегодня я заслужила!

Но сдержанность Валерии взяла верх. Да и ладно, секундное желание Рудольфа не реализовалось, это не страшно, не первый раз, даже и хорошо, всё идёт в соответствии с его установкой.
А Валерия молодец! Прекрасно выдержала пусть малюсенькую, но проверку на ревность. Рудольф возвращался в своё общежитие со сладкими думами. Все они роились в его голове под девизом: «Всё-то у нас с тобой будет хорошо, моя малышка!»

Рудольф и Валерия понимали друг друга с полуслова, ходили вместе без всякой настороженности и неуверенности, она последнее время частенько брала его под руку, и они шли без оглядки на окружающих. Незаметно и само собой сформировалось между ними взаимное полное доверие, они уже не стеснялись один другого, переходя порой естественные нормы скромности. Их отношения окрепли настолько, что Рудольф не сомневался и на малую толику, пойдёт ли Валерия с ним в кино, например. Слово Валерии в жизни Рудольфа тоже обрело превалирующий вес, и он готов был пожертвовать любым мероприятием, если оно мешало встрече с его Валерией.

Отлично сдавший весеннюю сессию четвёртого курса пока ещё студент, но уже пятого, завершающего учебный процесс курса, пока ещё не энергетик Рудольф Акопов бодро шагал под первыми летними лучами разыгравшегося солнца, рисуя в воображении свою близкую будущность в профессиональном плане. Рудольф шёл на свидание к своей Валерии. От заслуженно наступивших каникул после напряжённого семестра, от приветливого солнца, от предвкушения предстоящего свидания его настроение было феерическим.

Однако праздник в его душе сошёл на нет, когда ему сказали, что Валерия на работе, домой приходит в девятом часу вечера. На какой такой работе, откуда она взялась эта работа, Рудольф не знал и решил в ближайший вечер всё выяснить. Он обязательно должен был увидеться с Валерией сегодня – завтра в середине дня ему на поезд.

Как на горячей сковородке дождавшись вечера, взбудораженный Рудольф прибежал к Валерии, застал её за ужином. Валерия оставила ужин, не доев, вышла за дверь, дожёвывая и прикрывая рот рукой:

– Вот видишь, чем занимаюсь.

– Здравствуй, моя малышка! Рассказывай, что за работа, откуда взялась?

– Сессия у нас закончилась два дня назад, так что ты разговариваешь с четвертокурсницей, с чем можешь её и поздравить. Сейчас у нас идёт двухнедельная обязательная практика, всех распределили по заводам. Мне предложили в зачёт практики поработать на кафедре, это очень почётно и престижно, так как предлагают не всем, а только перспективным. Имей в виду это обстоятельство, когда стоишь передо мной. Сегодня я отработала второй день, работа ужасно интересная, даже не замечаю, как день проходит. А день у меня с девяти утра до восьми вечера, на обед бегаю в столовку рядом.

– Лера, поздравляю тебя с успешной сдачей экзаменов и зачислением на четвёртый курс. К сему, с уважением и другими чувствами, твой иногда нескромный пятикурсник. А чем конкретно занимаешься, железками, проводами, полупроводниками?

– Тоже поздравляю. Ничего такого нет. Мы строим передатчик, пока на бумаге, по новой идеологии, нигде в мире такого ещё нет, по крайней мере, у нас на кафедре так говорят. Гора расчётов, мы даже в вычислительный центр сложные расчёты возим. Контуры уже прорисовываются, сильно отличаются от того, что мы учили по книжкам. Знаешь, Руди, я начинаю понимать полностью, что такое радиопередатчик. Когда изучала по книжкам, смотрела принципиальные и монтажные схемы, внешний вид, работу и взаимодействие отдельных деталей и узлов, я понимала всё это, но как-то абстрактно. А теперь я вижу, что за этим стоит, понимаю полностью, комплексно, изнутри.

– Лера, ты у меня умница, я всегда так считал. А тебе платить будут за работу?

– Обещали заплатить полставки лаборанта за практику.

– А другие девчонки, которые на заводе?

– Кто как попал. Кого приняли на должность, заплатят сколько-то, кого взяли практикантом, будет приобретать практику без оплаты.

– Ты после практики сразу в Киренск поедешь?

– Да, и вернусь к началу занятий. А ты определился со своей практикой?

– Определился. Вчера познакомили с разнарядкой, еду пока в Братск, а там – в тайгу, ЛЭП-220 тянуть будем.

– На месяц, как и говорил?

– Месяц – это, безусловно, это практика. Получится ли больше, не знаю. Я написал заявление, чтобы оставили работать до сентября, официального ответа нет, но устно мне сказали так, что примут решение после того, как отработаю практику. Представитель Братскгэсстроя заверил меня, что, если буду хорошо работать на практике, оставят до осени. Прямо так и заявил: «Сам понимаешь, разгильдяи нам не нужны».

– Завтра на поезд?

– Да. Грусть-тоска меня съедает…

– Не надо, Руди. Всё у нас будет хорошо. Ты ведь сам говорил.

– Ладно, Лера. Эмоции в сторону, волю в кулак и – за главное дело.

– Ну, вот, так-то лучше.

После этих слов Валерия как бы вернулась к действительности, отойдя от своего передатчика. Она осознала, что вот он, её Руди здесь, совсем близко, а сейчас уйдёт, уйдёт в тайгу, надолго, а что там, в тайге? И не будет его больше двух месяцев! Глаза её увлажнились, она прикрыла их ладонями и уткнулась в грудь Рудольфа. Он растерялся на мгновение от этого внезапного наплыва чувств Леры, потом нежно и аккуратно подержал её за плечи, не обнимая, погладил по голове:

– Ну что ты, Лера, малышка моя. Ну не надо, я вернусь, как и прошлой осенью, помнишь: «Чем дольше разлука, тем радостней будет свидание». Никуда я не денусь, на этой земле у меня один путь – тот, который ведёт к тебе.

Валерия глухо, не поднимая головы:

– В прошлом году было несильно. А сейчас всё замирает.

– Спасибо за признание, малышка моя, я от счастья готов впасть в эйфорию. Мы с тобой ведь продержимся? Наша встреча осенью будет вдвойне радостной!

Валерия, не отходя от Рудольфа, подняла лицо, оно было слегка розовым от волнения. Валерия медлила. А Рудольф? Не понимал, что Валерия ждёт поцелуя? Понимал, но следовал своей холодной установке:

– Всё хорошо, единственная моя? Вот и ладно. Ведь мы оба сильные? Нам нельзя по-другому сейчас, запаслись терпением, да и живём дальше, делаем главное дело. А в конце лета я опять найду тебя на земле.

Волнение Валерии постепенно улеглось, но она не отходила от Рудольфа, стояла близко-близко, касалась его:

– Конечно, найдёшь, чего ж тут не найти. Заведующая сказала, что теперь эта комната принадлежит нам «До скончания нашего студенческого веку», что у неё даже права нет заходить в комнату без нас, и ключей нет.

– Лера, это провидение нам с тобой помогает.

– Помогает. Ночь уже почти, пора по домам.

– Не прощаюсь, моя малышка. До свидания осенью.

– До свидания осенью. Ты мой, Руди. Иди, не оглядывайся.

– Всё будет так, как ты захочешь.

Валерия успешно и так же напряжённо, как и первые два дня, отработала свою практику, и даже немного больше установленного срока по просьбе руководителя. Основные расчёты передатчика их сводный коллектив выполнил, остался в них и вклад Валерии, в лаборатории начали монтаж несущих панелей нового детища. Руководитель практики написал блестящий отзыв о работе Валерии и рекомендовал её в научные сотрудники института.

Рудольф тоже старательно и творчески отработал свою практику, его приняли на временную работу до сентября. Всё лето он провёл в тайге, топтал и болота, и холмы, и скальные обнажения, отражал атаки паутов и слепней, кормил кровушкой комаров и вездесущего гнуса. Рудольф был непоседой, но вдумчивым и деятельным, вкладывал без остатка в трудоёмкое дело строительства ЛЭП свой молодой задор, смекалку и энергию. Оказался весьма полезным для коллектива ещё и тем, что не гнушался никакой работы, выполняя даже самые простые операции с величайшей ответственностью и наилучшим образом. Привёз в институт великолепный отзыв о своей практике и письмо руководства Братскгэсстроя. В письме содержалась просьба к руководству НЭТИ – при распределении молодых специалистов на работу в Братскгэсстрой предусмотреть в качестве первой кандидатуры Акопова Р. А.

В последний день августа Рудольф постучал в дверь Валерии. Приоткрыла Тамара, высунула голову.

– Здравствуй, Тома! Мой должок тебе помнишь?

Тамара шутку не поддержала:

– Здравствуй. Сейчас позову.

За дверью раздался грохот падающего табурета, потом девическое «Ой!», потом дверь открылась, из-за неё стремглав выскочила Валерия и повисла на шее Рудольфа без всякого стеснения. Рудольф опешил, он ожидал чего-нибудь подобного, но чтобы вот так сразу и явно сквозь свою тонкую рубашку и тонкую блузку Леры почувствовать прикосновение её упругой девичьей груди – это не снилось ему и в самом сладком сне! Валерия не торопилась разжимать свои руки – она долго, очень долго ждала своего Руди, каникулы тянулись бесконечно, она смертельно соскучилась и теперь не хотела его отпускать. Рудольф обнимал Валерию за плечи, за талию, за голову, гладил её волосы, спину, руки, которыми она продолжала держаться за его шею, губы его шептали:

– Здравствуй, моя хорошая, здравствуй, моя малышка, ну вот мы и снова вместе и всё у нас будет хорошо. Лера-Валерия – это как песня! Как хорошо с тобой! Не отпускай свои руки никогда!

Лера щекой прижалась к груди Рудольфа и повторяла:

– Мой Руди пришёл. Мой Руди. Здравствуй!

У Рудольфа хватило сил, чтобы сдержаться, не повернуть лицо Леры к себе и не расцеловать её в губы. Он неотступно продолжал следовать своей установке. Валерия с неохотой сняла свои руки, но не отстранилась от Рудольфа, посмотрела снизу вверх ему в глаза, перевела взгляд на губы. Подумала: «А эти ничуть не хуже, обветренные, крепкие, опалённые солнцем, омытые дождём, не фривольные как у… а всегда собранные и волевые». Вслух сказала только, перебирая пальцами рубашку на его груди:

– Пойдём, пройдёмся по улице, Руди.

– С тобой всегда с радостью, и по улице, и вообще, куда скажешь.

Валерия зашла в комнату, через минуту вышла и взяла Рудольфа под руку. Они прошли по коридору, спустились по лестнице, прошли вестибюль и, преодолев двери, попали в солнечное неистовство. Как будто предчувствуя скорую вынужденную спячку, солнце щедро одаривало прохожих своими ещё жаркими по-летнему лучами, нагревало стены домов и асфальт, очерчивало резкими границами тени строений. Пройдя по знойной улице до угла общежития, Валерия потянула Рудольфа во двор. Двор общежития можно было с натяжкой назвать маленькой запущенной рощицей – он зарос неухоженным кустарником, удачно сохранившимися в этом уголке берёзками и соснами, там и сям видны были неубранные прошлогодние опавшие листья, ветки, был безлюдным и наверняка очень редко видел посетителей.

По едва просматриваемой извилистой тропинке, где пригнувшись, где вприсядку они пришли к приличного вида ещё добротной небольшой четырёхугольной беседке. В середине её был укреплён тоже четырёхугольный стол, по трём сторонам его располагались сиденья-скамейки, четвёртая сторона беседки была открыта и служила входом. Валерия села на боковую скамью, положила руки на стол, Рудольф сел напротив неё на другую боковую скамью, и тоже положил руки на стол, не касаясь её рук. Валерия пересела, заняла место рядом с Рудольфом, он тотчас привстал, легонько улыбнулся и придвинулся к ней вплотную, их бёдра и плечи соприкоснулись. Валерия ответила благодарной улыбкой, взяла его руки в свои:

– Уютное местечко, правда, Руди?

– Восхитительное. В тенистом саду, не жарко. Помечтать располагает.

– Я бываю здесь иногда, мне оно нравится.

– Да, моя малышка, пожалуй, и не мешает никто.

Валерия посмотрела в глаза Рудольфа, потом на его губы, потом снова в глаза, на губы, ещё раз, ещё… повернулась к нему в пол-оборота:

– Руди, я очень хочу поцеловать тебя, так хочу, прямо жизни нет никакой!

Рудольф повернулся к Валерии всем корпусом, но она не ответила встречным движением.

– И я, Лера, хочу до умопомрачения! Это будет наш первый поцелуй!

– Умопомрачение не надо. Сначала выслушай меня, пожалуйста. Я люблю целоваться, меня целовали много, я целовала много, чуть замуж не выскочила…

Холодный проливной душ обрушился с крыши беседки, но Рудольф был сильным, и его не бросило в дрожь. Он лишь поперхнувшимся голосом спросил Валерию:

– Лера, ты говоришь искренне?

Валерия, не поднимая глаз от стола, едва слышно выдохнула:

– Да.

Рудольф выдержал длинную паузу, продолжил:

– Лера, ты ещё будешь говорить, что-то добавишь?

Валерия хотела что-то ответить, но слова застряли в горле, она приложила руки к лицу, низко опустила голову и лишь утвердительно тряхнула ею несколько раз. Рудольф продолжал:

– Лера, пожалуйста, не волнуйся так сильно, я говорил тебе не один раз, что всё у нас с тобой будет хорошо, говорю и сейчас, всё у нас с тобой, Лера, будет хорошо. Эти слова – самая настоящая формула нашей с тобой жизни, маленькая моя малышка, на-аа-а-шей, понимаешь? Твоей и моей. Давай сделаем так, я обойду вокруг беседки, а ты пока сосредоточься, потом скажешь коротко, что хотела. Если передумала, не говори, для меня твоё желание – закон. И имей в виду – всё будет хорошо!

Рудольф встал, но Валерия подняла к нему глаза и судорожно схватила его за руку:

– Не уходи. Ты хороший.

На её щеках были две мокрые дорожки – Валерия боялась, что встанет Руди, отойдёт, и всё, не будет его больше. А лучше его никого другого нет, и никогда не будет. Что-то огромное, заполняющее весь мир, светлое, желанное, то, что дал ей Руди, рухнет.

Рудольф присел снова на скамью:

– Лера, не время меня хвалить, да и не заслужил я этого, я самый обычный, такой же, как все. Одно отличает меня от других – я испытываю такие чувства к тебе, какие не испытывает никто другой, ты для меня как воздух, нет тебя рядом – дышать нечем. Я говорю совершенно искренне, но ты не задавайся и не корчи из себя кралю – если отправишь меня прочь, я первое время поживу без воздуха и во мраке, а дальше, всё равно, жизнь наладится. А сейчас, Лера, забудь всё, что ты мне хотела сказать, лучше, чем есть, нам всё равно от твоего рассказа не будет.

Хотя глаза Валерии были влажными, но слёзы уже не текли. Рудольф спохватился, достал из кармана платок, левую руку положил Валерии на затылок, а правой рукой, орудуя умело и энергично, вытер платком её глаза, щёки, нос, губы и подбородок, внятно прошептал:

– Красивая.

– Я должна. Сказать обязательно.

– Повторение слезотечения следует?

Валерия никак не отреагировала на реплику Рудольфа, продолжила:

– Это началось на первом курсе. В нашем студенческом клубе проходил туристический слёт. Я не туристка, туризмом интересуюсь не больше, чем другими вещами, но наши девчонки уговорили меня сходить с ними посмотреть живых альпинистов, которые должны были на слёте показать своё снаряжение и рассказать о горах. Выступал рыжий рослый с широкими плечами альпинист, рассказывал о погоде в горах, о взаимовыручке, о способах передвижения в опасных местах и всякое такое. Я из зала задала ему вопрос, покорил ли он Эверест. Ответил, что нет. У выхода из клуба он подошёл к нам, спросил, откуда мы, занимаемся ли альпинизмом, он инструктор в городской организации альпинистов, сопровождает малоопытных и ходит в горы сам.

Рудольф слушал и боялся того, что может сказать его Лера, но остановить её он не посмел. Валерия перевела дух и решительно продолжила:

– Девчонкам его рассказ показался неинтересным, и они пошли домой, а я слушала. Смотрела на его могучую фигуру, живо представляла, как он борется с непогодой, идёт по заснеженным скалам, из последних сил вытаскивает сваливающегося в пропасть друга. У меня сердце замирало. Смотрела на его загорелое лицо, выгоревшие на солнце брови и ресницы, потрескавшиеся от ветра, солнца и вьюги губы, крупные, ему под стать, упругие и… фривольные. Он мне понравился, мужественный, на такого можно положиться. Сказал, что я, как задала вопрос, ему понравилась сразу, предложил встретиться. Я ответила, что времени у меня мало, на первом курсе надо много учиться, тогда он сказал, что придёт в общежитие, ненадолго. Пришёл, и завертелось: пришёл, ещё пришёл, ещё… начали целоваться почти сразу. Он целовался профессионально, с чувством, в любой обстановке и без всякого стеснения. Я стеснялась, но мне нравились его поцелуи и заверения. Он старше меня на шесть лет, квартира здесь, в городе, постоянно звал меня в гости, но я боялась, хотя он и заверял, что ничего страшного там не произойдёт, потому что любит, потому что скромный. Говорил о женитьбе, последнее время каждый день, строил привлекательные планы, говорил, что замужество не помешает моей учёбе, и постоянно твердил: «Люблю, люблю».

Валерия опять сделала паузу. Рудольф глухим голосом:

– Лера, если тебе не хочется говорить дальше, то и не надо. Я чувствую, что у вас всё было хорошо, но произошёл какой-то взрыв. Тебе тяжело переживать это снова.

Валерия отрицательно покачала головой:

– Нет, Руди, я спокойна. Я должна договорить. Во время встреч с ним я с самого начала чувствовала, не знаю даже почему, что он не договаривает что-то, как будто у него есть какая-то часть жизни, знать про которую мне запрещается. Это чувство со временем крепло, я стала внимательней слушать его, анализировать услышанное и, представляешь, получила доказательства своих подозрений. Сейчас я понимаю, что свой развязный язык он недостаточно контролировал, поэтому и проговаривался, спохватывался, пытался завуалированно, а порой фантастически объяснить сказанное. Резко изменял ход мыслей после оговорки, поспешно переходя на новую тему. Короче, моё предчувствие превратилось в реальное подозрение, но целовались мы с ним по-прежнему длинно и страстно. Именно подозрение удерживало меня от поездки к нему на квартиру. Его постоянные многочисленные заверения в любви и женитьбе, приглашения в гости притупили мою бдительность, я ему почти поверила, была зомбирована, ещё немножко, и решилась бы. А он по-прежнему настойчиво звал и звал меня в гости, заверял в любви, обещал жениться.

Валерия глубоко и прерывисто вдохнула, надув щёки, медленно выпустила воздух через сжатые губы, не то с облегчением, не то в предчувствии близкого окончания рассказа, не то, готовясь к рассказу о своих незаурядных артистических способностях. Продолжила:

– Как ты выразился, Руди, взрыв произошёл в начале сентября, на втором курсе, незадолго до твоего появления, когда ты нашёл меня первый раз. Он пришёл спокойный, не такой напористый, как обычно, верхняя пуговица рубашки не застёгнута, обычное дело, целуемся, опять целуемся. Всё как обычно, но не совсем, у него вялость какая-то, разговаривали довольно долго, а он в гости ни разу не позвал. Не обращаю внимания, устал человек, бывает, встаю на цыпочки, целую его в шею, чтобы не мешал воротник рубашки, отгибаю его рукой. О боже, что это? Под воротником расположился матёрый багрово-синий засос! Я такой не делала. Вообще никаких синяков не делала. Не подаю вида, спокойно возвращаю воротник на место и поддёргиваю его повыше. Через некоторое время, выбрав подходящий момент, говорю: «Ты такой сильный, если все покорённые тобой вершины составить в ряд, большая гряда получится?» Он: «Точно не знаю, дневники надо смотреть, штук двадцать будет, наверное. Это километров на пятьдесят-сто растянется». Я положила руки ему на шею и продолжаю своё: «Знаешь, хочу быть одной из вершин, которые ты покорил, так хочу, что внутри печёт. Представляешь, каждая покорённая вершина – женщина, и я среди них. Есть высокие, есть не очень, есть доступные, есть труднодоступные, но все покорённые. Как это сладостно!». Целую его в шею несколько раз, с чувством, по-настоящему. Он: «Я тоже этого очень хочу. Я люблю тебя, когда же мы будем вместе?» Всё идёт по плану, продолжаю: «А какое место ты мне, как твоей женщине, отводишь в своей гряде?» Он: «Ты – самая главная моя женщина, хотя и непокорённая». Целую его под ухо в шею, продолжаю: «Это мы быстро исправим. Нам с тобой давно надо было это сделать, но до меня не доходило. А сегодня поняла и прямо сгораю от нетерпения, страстно хочу быть покорённой как другие, хочу быть точно такой, как все, испытавшие радость отдаться бывалому и мужественному возлюбленному!» Вот так. Я предложила ему себя, а он даже после этих слов не позвал меня в свою квартиру, значит, подтвердил мои подозрения. Передо мной стояла измотанная бурной ночью тварь! Кое-как сдерживаю свою злость и вкрадчиво продолжаю: «Скажи, а по пути к главным твоим женщинам, обычных покорять приходится?» Он: «Этих мимоходом». Целую его несколько раз подряд в губы, потом в шею, висну на шее и продолжаю: «А это очень приятно?» Он: «А почему нет? Они ведь тоже женщины».

Валерия сделала глубокий вдох, выдохнула:

– Я убрала руки, демонстративно очень тщательно вытерла платком свои губы, сказала: «Не приходи ко мне больше. Не хочу тебя видеть», отвернулась и пошла в свою комнату. Сразу он и не понял, схватил меня за локоть, пытался расспрашивать, в чём дело, почему, я резко отдёрнула руку, ответила, что он и сам знает, и ушла. Полмесяца или больше каждый день приходил, но я не вышла. Вот. Рассказала. Теперь ты знаешь, что про меня не скажешь: «Нецелованная». Хотела рассказать давно, да не решалась, сначала о себе самой говорить такое было страшно, потом этот страх прошёл, свыклась, но появился другой, боялась потерять тебя. Однажды собралась с духом и сказала себе: «Не расскажешь – не целуйся с ним. Не обманывай». Мне грезилось, что ты знаешь или догадываешься обо всём, но вида не подаёшь. Тянула, тянула, а на каникулах дома поняла, наконец, что дошла до края, и решила, что расскажу на первом свидании. Не знаю, что бы я делала, если бы не решилась сегодня.

– Лера, твой рассказ действительно требует смелости и решительности, я понимаю твои сомнения и переживания. Если есть ещё, что тяготит тебя, рассказывай. Заодно и пережуём.

– Нет ничего такого, Руди. Если ты уйдёшь, для меня это будет заслуженно, так мне и надо, безголовой.

– Лера, я счастлив тем, что ты мне доверяешь, такое откровение дорогого стоит. Я смотрю на события реально, то, что случилось с тобой – это жизнь, урок, ничего криминального или предосудительного здесь нет. Конечно, если провести казуистическое расследование, можно напридумывать всякое, но мы с тобой поступим по-другому – забудем эту историю. Согласна?

– Я высказалась, мне стало намного свободнее и легче.

– Я уже забыл, ничего не было.

– Я тоже забыла. Как хочешь ты. Со спокойной совестью.

– Ты, Лера, умница моя несравненная. Я своё будущее вижу только с тобой. Я заметил за собой некоторую особенность: чем больше я узнаю тебя, тем больше ты мне нравишься, становишься нужнее и нужнее, просто необходимой. Поэтому будь всегда, радость моя ненаглядная!

Лера молча повернула своими руками голову Руди к себе, как ей удобно, крепко поцеловала его в губы. Спросила:

– Тебе не противно? Я не слишком вульгарно себя веду?

Руди, когда смог дышать:

– «Противно» – это ты о чём?

– Ну, я же, это самое, прожжённая!

– Малышка моя, забыли, забыли, забыли. Нет, и не было ничего, не фантазируй, пожалуйста! Ты так неожиданно и очень коротко поцеловала меня, что мой первый во всей Вселенной поцелуй оказался скомканным. Давай лучше повторим, и не вульгарно, а по-хулигански! Мне понравилось, голова кружится, дух захватывает.

Двухлетнее томление по поцелуям Рудольфа и Валерии, наконец, нашло выход, оба целовались ненасытно, как в последний раз, в губы, в глаза, в щёки, в шею, целовали руки друг друга. Рудольф поцеловал Валерию в губы, чуть ниже в подбородок, запрокинул ей голову и поцеловал в подбородок снизу, ниже в шею, ещё ниже в шею, дошёл до края блузки, поцеловал тело Валерии у края блузки, прошёлся поцелуями вдоль края. Валерия была не против: она держала свои руки на его голове, ерошила ему волосы, приглаживала их. Неосознанно Рудольф взялся рукой за верхнюю пуговицу блузки… вдруг, острая и ослепительно яркая как молния, мысль сразила Рудольфа: «Что ты делаешь, дурак!? Ведь она доверяет тебе, включай мозги!» Он встал на ноги и протяжно поцеловал Валерию в приоткрытые губы сверху – её голова всё ещё была запрокинута назад. Валерия тоже встала на ноги, выпрямилась, обняла Рудольфа за шею, прижалась к нему своим телом, губы их соединились в обоюдострастном поцелуе. Рудольф захлебнулся счастьем, и рад был этому, дыхание его сбилось, лицо раскраснелось, волосы беспорядочно растрепались, по телу пробегала дрожь нетерпения.

День кончался. Рудольф и Валерия в наступающих сумерках нашли в себе силы остановиться от объятий и поцелуев и изрядно уставшие вернулись к действительности. Пресыщения ни у неё, ни у него не было, они с нескрываемым восхищением смотрели в глаза друг друга, оба радовались новому качеству в их отношениях, очередным всплеском подтвердилась их вера в прекрасное будущее. Когда, тесно прижавшись друг к другу, под руку они подошли к двери Валерии, навстречу вышла Люба. Обращаясь к Валерии:

– Обед пропустила, ужин остыл. Ты где потерялась?

Валерия посмотрела на Рудольфа, он обхватил руками её голову и игриво, со стоном поцеловал в губы. Спросил, обращаясь к Любе:

– Теперь понятно, где?

Люба прибавила глаза, удивлённо и одобрительно произнесла:

– Ну, вы, ребята, даёте. Руди, заходи, поужинаете вместе, голодный ведь.

– Спасибо, Люба, но я побегу, сегодня у нас тоже в общежитии ужин. С сухим вином.

Валерия поцеловала Рудольфа в щёку:

– Хватит, ночь уже скоро, беги. До свидания.

– До свидания, Лера-Валерия.

За четыре часа не нацеловавшийся досыта Рудольф не шёл, а летел на крыльях любви в своё общежитие. Сегодня он узнал точно, Валерия его любит! Узнал и то, что он Валерию любит, не той первой безрассудной любовью, а новой, вполне осознанной и понятной зрелой любовью. Как хорошо всё с ней складывается! И целоваться любит, оказывается, надо девиз такой сделать: «Ни одного свидания без тысячи поцелуев!»

Через несколько минут после Валерии в комнату вернулась Люба. Пристально посмотрела в лицо Валерии:

– Ты в зеркало давно смотрелась?

Валерия поспешно взяла зеркало, повертела перед ним головой, посмотрела на свои припухшие губы:

– А что, губы как губы, хорошенькие.

Люба в тон Валерии:

– Хорошенькие, хорошенькие, к утру, может, и будут. Первый раз за два года?

– Но не последний.

– Руди всё знает?

– Сегодня рассказала, думала, не смогу. Заставляла себя, даже слёзы потекли. А потом как-то отрешённо, как про чужую, взяла и рассказала – будь что будет!

– Правильно, Леруня, раньше надо было, да что теперь-то, лучше поздно, чем никогда. И как он?

– Боялась, что уйдёт. А он сказал, что это жизнь, урок, что у нас всё было хорошо, сегодня хорошо и завтра будет хорошо. А рассказ мой предложил забыть.

– И всё?

– Нет, не всё. Ещё целовались четыре часа. Он первый раз.

– Да-а, дела. Упорный, надёжный, мозги у него, похоже, правильно работают. Если завтра позовёт замуж, выходи, не сомневайся, с таким всё получится.

Смутное щемящее чувство Валерии, поселившееся в ней сегодня, обрело реальные черты после слов Любы. Как просто и точно она сформулировала – «Замуж»! Необычное и неожиданное оно может наступить и завтра! Не думала, не гадала и вот оно, совсем рядом, совершенно серьёзное это «Замуж». Хотя… все свидания, «прогулки под луной», цветы, что заставляют распахнуться сердце настежь, тысячи или десятки тысяч слов, сказанных наедине, доверительные и такие желанные поцелуи – что это, если не прелюдия к замужеству?

Рудольф дарил Валерии разные букеты, начиная от скромных подснежников, ландышей и жарков и заканчивая королевскими розами. В этот раз, в разгар осени, принёс одну-единственную, но шикарную махровую алую астру. Спрятал за спину, постучал в дверь, вышла Валерия:

– Здравствуй, Руди!

– Рудольф приобнял её одной рукой:

– Здравствуй, Валерия!

Поцеловались в губы. Рудольф жестом фокусника вывел руку с астрой из-за спины, Валерия хотела принять подарок, но Рудольф поднял руку с цветком вверх так высоко, что Валерии не дотянуться, и отрицательно покачал головой. Затем опустил руку с цветком, улыбнулся и прочитал Асадова:

                …Это волшебник. Цветок-талисман.
                Кто завладеет им,
                Легко разрушит любой обман
                И будет от бед храним.
                А главное, этот цветок таит
                Сладкий и жаркий плен:
                Тот, кто подруге его вручит,
                Сердце возьмёт взамен…

Сделав небольшую паузу, протянул цветок Валерии и продолжил:

– Валерия, я вручаю тебе этот волшебник, этот цветок-талисман. Что он в себе таит, ты знаешь. Ты вольна брать или отказаться, никаких обид или притязаний у меня к тебе не будет.

Потянувшаяся было к цветку рука Валерии застыла в воздухе, потом опустилась. Вместе с ней ухнуло в пропасть сердце Рудольфа. Откуда-то издалека он услышал голос Валерии:

– Руди, а просто так, без всяких условий ты можешь мне эту астру подарить? Она мне ужасно нравится, я в жизни такой не видела!

– Валерия, я многое могу для тебя сделать, мне для тебя и самой жизни не жалко, это не просто слова, поверь, но отобрать у волшебника дар волшебства не в моих силах. Хочешь ты этого или нет, но тебе самой придётся решить, как поступить, принять или не принять. Третьего здесь нет. Красота цветка может быть предательски обманчива, не придавай ей никакого значения, смотри в самую суть.

Валерия медлила, на её лице отразилось немалое напряжение. Какие мысли пронеслись в её голове? О действительности волшебства и что с этой минуты её сердце будет принадлежать только Рудольфу и навсегда? Что фактически Рудольф предлагает ей выйти за него замуж? Что после принятия подарка будет ограничена её свобода, которой она располагает сегодня? В любом случае было понятно, что Валерия отнеслась к этому выбору совершенно серьёзно. И она его сделала! Уверенно и решительно взяла цветок из рук Рудольфа:

– Принимаю. Такой мой выбор. Но имей в виду, я сильная и упрямая, своё сердце просто так не отдам.

– Лера моя, не надо размахивать кулаками после драки, тебе уже нечего отдавать, я взял твоё сердце в тот самый момент, когда ты взяла волшебника! Но не переживай, я буду беречь твоё сердце пуще своего. Спасибо, умница ты моя!

Рудольф нежно обнял Валерию, поцеловал её в висок, в щёку, в губы, ещё в губы, ещё в губы. Валерия поцелуем ответила на поцелуй.

Потом они гуляли под руку, просто так, по улицам. Говорили немного, просто шли никуда, наслаждаясь сплетением рук, близким дыханием, чувством взаимной опоры. Валерия была задумчива, ей не давала покоя мысль о замужестве: до окончания учёбы ещё два с половиной года, а Рудольф может сделать предложение в любой момент. Отказывать ему она не будет, но и доучиться тоже надо! Просить об отсрочке? Плохо. Он окончит пятый курс и фактически простится с Новосибирском. На лето, как всегда, уедет в какой-нибудь колхоз, с сентября до нового года будет на преддипломной практике в Братске, с нового года до апреля тоже будет в Братске писать и защищать дипломный проект, в Братске же начнётся и его работа как новоиспечённого инженера. Выходит, что Рудольф будет в одном городе с ней только восемь месяцев из оставшихся двух с половиной лет её учёбы. Он, конечно, согласится на отсрочку, но что преподнесут им их судьбы за полтора года жизни в разных городах за тысячи километров друг от друга? Рудольфу, наверное, такое испытание нипочём, он играючи всё выдержит… её размышления прервал голос Рудольфа:

– Лера, а ты сможешь убить своё Я?

– Убить себя?

– Нет, Лера. Убить в себе своё Я?

– Как это? Зачем?

– Лера, сейчас ты живёшь только для себя: Я хочу посмотреть кино – идёшь в кинотеатр, Я хочу мороженое – съедаешь эскимо, МНЕ понравился кошелёк – покупаешь кошелёк, МНЕ хочется полениться в выходной – лежишь в постели подольше, ну, и так дальше. Теперь представь себе: жила-была девушка, да вышла замуж. Годится новоиспечённой жене, продолжать жить точно так, как она жила до замужества? То есть поступать, исходя из своего Я?

– Не во всём, наверное, надо учесть, что есть муж.

– Думаю, это неправильно. То, что ты сказала, предполагает существование её Я, как и до замужества, но с какой-то поправкой. Правильно, по моему твёрдому убеждению, будет убить своё Я, а вместо него использовать МЫ, во всех мыслимых и немыслимых случаях. Только МЫ, и в большом, и в малом, мелочей в семейной жизни нет. Хочешь купить мебельный гарнитур – спроси сначала себя: «А НАМ это надо?», хочешь прокатиться на «Чёртовом» колесе – спроси сначала себя: «А НАМ это надо?», хочешь положить тени на веки – спроси сначала себя: «А НАМ это надо?» После того, как двое стали одной семьёй, у каждого из них должно исчезнуть его эгоистичное Я, а вместо него должно появиться МЫ, у каждого из двоих. Каждый совершает любой поступок только на благо семьи, исходя из интересов семьи, а не своих личных, каждый руководствуется этим правилом или законом всегда и во всём, без каких бы то не было исключений. Каждый с момента создания семьи становится лишь половинкой, половинкой одного большого и нового целого по названию «Семья». Я понятно рассказал, Лера?

– В общем-то, понятно, но над этим надо подумать.

– Лера, ты не готова ответить на мой вопрос?

– Какой вопрос?

– Насчёт убийства. Лера. Сможешь ли ты убить в себе своё Я?

– Тогда я стану никто?

– Лера, я тоже стану никто, если использовать твоё определение. Это твоё «Никто» означает лишь одно – если МНЕ надо сходить, например, на футбол, а НАМ не надо, то на футбол я не иду. И так поступаем во всём, в большом и в малом, и я, и ты, укрепляя и укрепляя наш союз.

– Сразу согласиться с твоими рассуждениями я не могу. Мне надо подумать.

– Лера, а ты никогда не мечтала о нашей совместной жизни?

– Мечтала, немного. Как-то абстрактно. А ты – прямо в лоб.

– Лера, малышка моя маленькая, думать надо сейчас. Если у нас обнаружатся категорические несовпадения, мы пойдём по разным дорогам, это тяжёлое решение, но оно гораздо легче, чем распад нашего непродуманного союза.

– Руди, ты хочешь, чтобы у нас всё было по-твоему?

– Я очень хочу, Лера, чтобы у нас всё было по-нашему. Всё-таки, Лера, ответь мне, пожалуйста, сможешь ли ты убить в себе своё Я? Можешь ответить позже, время у нас есть, если забудешь, напомню.

– А ты сможешь убить своё Я?

– Да, Лера, с улыбкой и благоговением. Ведь я его кладу на алтарь нашей семьи, а это нечто большее, чем моё малюсенькое Я. И я этим большим буду жить, и пользоваться, и руководствоваться, и хранить, и беречь его буду пуще глаза.

– Руди, ты меня распял, сил нет сопротивляться.

– Что ты такое выдумала, Лера?! Мы лишь разговариваем о нашем будущем. О нашем возможном будущем.

– Руди, ты мне очень, очень нужен, всегда.

Валерия шагнула чуть вперёд Рудольфа, мгновенно остановилась и повернулась к нему лицом, обняла за шею и стала целовать в губы. Рудольф с немалым удовольствием делал то же самое. Настала пауза, Рудольф:

– Спасибо за признание, Лера. Ты мне тоже очень и очень нужна, всегда. Где я не нахожусь, что я не делаю, ты всегда рядом, я уже и минуты прожить без тебя не мыслю, я есть на этой земле, пока ты со мной, я люблю тебя, Лера. Это искренне, но ответ на вопрос об убийстве, я очень надеюсь услышать.

– Руди, конечно же, я расстанусь со своим Я, легко и с улыбкой, как ты. Ты мой, Руди, мне ничего из моих сегодняшних ценностей не надо, только бы был ты. Пусть уходят подружки, пусть уходят передатчики, пусть уходит весь мир, только будь со мной. Мой Руди, мой.

Валерия снова принялась чувственно целовать Рудольфа в губы, в щёки, в шею. Рудольф с неменьшей чувственностью поддержал Валерию в этом хорошем деле целоваться. Однако между поцелуями проговорил:

– Лера, говорить мы можем всякое, но учёбу, главное своё дело, не забросим, доведём её до конца, так что передатчики пока никуда не отпускай, пусть живут с тобой.

– Конечно, Руди, они нам не будут мешать.

– Лера моя, нам с тобой никто и ничто не помешает, всё у нас будет хорошо, мы сами сделаем всё хорошо. Лера-Валерия, я открыл в себе неизвестное раньше свойство, оно звучит так: я люблю целоваться с тобой! Я готов злоупотреблять этим свойством, процеловаться с тобой весь свой обед или ужин… красивая. И моя! Как много значит это слово! Я счастлив тем, что всегда могу подойти к тебе, обнять, поцеловать, я счастлив тем, что ты меня целуешь.

Валерия снова целует Рудольфа в губы, ещё в губы:

– Руди, мне хорошо с тобой, ты мой, Руди.

Возле двери Валерии они с неохотой расстались. Так надо.

Вскоре после «Красного дня календаря» Рудольф пришёл к Валерии с пакетом «Мишки косолапого»:

– Это тебе с девчонками по поводу хорошего настроения от прошедшего праздника. Без потерь?

Валерия приняла конфеты, поцеловала Рудольфа в губы, он ответил тем же, сказала:

– Здравствуй! Без потерь.

– Здравствуй, моя малышка! На улице ветрено и холодно, давай поговорим здесь, присядем на тот подоконник – Рудольф кивнул на окно в конце коридора – а руки можешь освободить?

– Зачем?

– Держаться за них буду, мне это приятно, или вдруг надумаешь мне их на шею положить, это тоже приятно.

Валерия несильно ущипнула Рудольфа в щёку, отнесла пакет в комнату. Они присели на подоконник, Рудольф взял руки Валерии в свои:

– Валерия, мне бы хотелось услышать от тебя, до какой степени ты мне веришь?

– Если по десятибалльной системе, то на десять баллов, по крайней мере. Ни одному из твоих утверждений я не встретила опровержения, да ты и сам говорил, что не обманываешь никогда.

– Много чего я говорил, язык ведь без костей, говори да говори, а если другой человек скажет тебе, что я тебя в чём-то обманул, приведёт свои аргументы в качестве доказательства?

– Ну, не знаю, разобраться надо.

– Понятно, Валерия. Такая степень доверия годится для друга, однокашника, соратника, коллеги и им подобных. А для двух половинок одной семьи, по моему мнению, степень доверия должна быть высшей.

– Руди, а ты как поступишь, если тебе наговорят про меня невесть что?

– Выслушаю внимательно, не перебивая, уточню, всё ли сказали, а потом вежливо пошлю подальше, примерно так: «Я и Валерия знаем друг о друге всё, подмётные сплетни нас обоих, и меня, и её, не интересуют. Вам наверняка не нравится, если кто-то чужой суёт нос в вашу личную жизнь. Мне тоже не нравятся Ваши дурно пахнущие домыслы. Мне их больше никогда, слышите, никогда не предлагайте! Не хотите выбросить – жуйте их на здоровье со смачным причмокиванием и глотайте. Да, ещё берегите свой длинный нос!» После этого забуду рассказанное так, как будто его и не было вовсе.

– Ты так поступишь, Руди? Выходит, я об этом не узнаю?

– Именно так. Не моргнув глазом. Ты, Валерия, не узнаешь о таком случае по простой причине – я оберегаю твой покой, и не буду подталкивать тебя наступить в гнилое болото. Охранять наш с тобой союз от досужих посягательств я могу и матом, если потребуют обстоятельства, могу и другими, тоже эффективными средствами, пригодными для активных недоброжелателей. Сказать тебе, как я понимаю высшую степень доверия?

– Она означает, что мы должны доверять друг другу так, что всё остальное не имеет значения?

– Именно так. Например, такая фантастическая ситуация: ты застала меня с окровавленным ножом в руке возле лежащего в луже крови человека. Чему поверишь, моим словам или своим глазам?

– Трудно представить. Пусть будет своим глазам.

– А высшая степень доверия в такой ситуации – принять за истину то, что скажу я.

– А если ты меня застал с окровавленным топором?

– То же самое. Что произошло, я узнаю от тебя. Мои глаза в этом случае слепы. Порой проявить высшую степень доверия невероятно трудно, ведь видишь своими глазами, чего ещё? И так всё понятно! Фактически истина может оказаться не такой очевидной, как ты видишь, а завуалированной настолько, что сразу и не поймёшь. Поговорка «Моим глазам свидетелей не надо» здесь неприменима.

– Руди, по-твоему, высшая степень доверия – непременное условие для создания семьи?

– Валерия, ну зачем так категорично? Я высказал свой взгляд по поводу доверия между «половинками», намерен в будущем придерживаться его неукоснительно. Что касается «непременного условия», то здесь всё должно сложиться автоматически: ведь человек – существо разумное, значит, облекает свою вторую половинку высшей степенью доверия.

– А без этого нельзя?

– Можно, Валерия, но без полного доверия хуже, много хуже – кучи мусора будут сопровождать жизнь обеих половинок. Надеюсь, мы с тобой будем пользоваться взаимным доверием высшей степени. Ты поддержишь меня в этом?

– Руди, мне надо привыкнуть, я никогда над таким не задумывалась.

– Неправильно, Валерия. Привыкать к обывательскому семейному укладу не надо, надо нам самим строить свой уклад, надёжный, прочный, приносящий только радость и солнечный свет в нашу жизнь. С самого первого дня, даже раньше. Я для себя совершенно осознанно определился со словом МЫ, моё Я безостановочно клонится к закату. Высшей степенью доверия я облачил тебя в тот счастливый день, когда впервые увидел тебя здесь в Новосибирске, когда мы были просто одноклассниками. Так что здесь мне и менять ничего не нужно. И ещё. Я убил в себе ревность. В зачатке, пока не разрослась и не очернила каждую мою клеточку. Это не просто, Валерия, трудно, требует большого напряжения духовных сил, ощущение такое, как будто себе хребет ломаешь. Но сумел, выстоял, победил и сейчас чувствую себя легко и свободно, как птица в небе, а не как безумно приземлённый Отелло. Валерия, когда я ухожу, бывает и на несколько месяцев, то я нахожусь среди людей, в основном, среди студентов, где имеются и симпатичные, и красивые девушки. Тебя это не напрягает?

– Нет, Руди. Если бы ты смотрел по сторонам, я бы никогда не назвала тебя «Мой Руди».

– Валерия, ведь ты не видишь, чем я занимаюсь где-то там, вдалеке, представь, что гуляю под ручку со смазливой девчонкой…

– Даже и представлять не хочу, ты не такой.

– А ещё представь, что я с ней не только под ручку, но и страстно в губы целуюсь?

– Как только узнаю, сразу скажу, что не хочу тебя видеть, и пойду своей дорогой. Прощения не жди.

– Неправильный поступок, дорогая моя Лера-Валерия! Как ты узнаешь? Тебе расскажут? Истину? Я-то ведь не вру никогда! Или увидишь своими глазами? А как же быть с высшей степенью доверия? Разыгралась ревность? А почему она живёт в душе человека разумного? Давай посмотрим по-другому, зачеркнём все мои взгляды на жизнь, которые отличаются от принятых в обществе, пусть ты увидела своими глазами мои жаркие поцелуи с другой и выбросила меня прочь из своей жизни. Спустя некоторое время ты посмотрела фильм студенческой киностудии о красивой и гордой любви, о сильных и настоящих чувствах, в котором увидела уже на экране те самые мои жаркие поцелуи. К этому времени развилка нашей с тобой дороги позади, и мы топаем каждый своей дорогой… что скажешь?

– Руди, я опять чувствую себя распятой и сил нет сопротивляться.

– Лера моя, это лишь мимолётные эмоции, не придавай им значения. Я очень хочу видеть тебя такой, какая ты есть, такой, какой я тебя представляю в своём воображении и о которой я тебе рассказываю. Надеюсь, ты меня понимаешь, цель моя проста – чтобы у нас всё было хорошо. Но это «хорошо» само не придёт из ниоткуда, его мы с тобой должны построить на фундаменте, о котором говорим уже на нескольких наших свиданиях.

Руди поднёс руки Леры к своим губам, поцеловал их по очереди, прижал к своему лицу, проговорил:

– Ты лучше всех, Лера, самая, самая.

Валерия спрыгнула с подоконника, шагнула к Рудольфу вплотную, он тоже встал, Валерия обняла Рудольфа за шею, поцеловала в губы, он тоже обнял свою ненаглядную, с удовольствием ответил затяжным поцелуем. Спросил металлическим голосом, хитро прищурясь:

– Я правильно понимаю, что ты, Валерия Афросимовна Гоняева, готова шагать со мной рядом и поступать только так, чтобы нам обоим было хорошо и никогда плохо?

Валерия приняла игру, в тон ему ответила:

– Да, ты правильно понимаешь, Рудольф Алексеевич Акопов, я готова шагать с тобой рядом куда прикажешь и буду стараться поступать только так, чтобы нам обоим было хорошо и никогда плохо.

Рудольф обычным голосом:

– Валерия, ты только что произнесла магическое заклинание, оно не отпустит тебя до конца твоих дней, начиная с сегодняшнего. Валерия, я принёс тебе сегодня сакраментальное предложение, не спонтанное какое-нибудь, не шуточное, а выстраданное в тяжёлых переживаниях и сомнениях, проверенное и выпестованное в житейских передрягах, прочно устоявшееся и полностью созревшее.

Рудольф обратил внимание на застывший взгляд Валерии, ему показалось, что Валерия его не слушает, а «ушла в себя»:

– Ты слышишь меня, Валерия?

– Да, мой Руди, я тебя очень хорошо слышу.

– Валерия, давай объединим наши судьбы.

– Милый мой Руди, я рада быть с тобой неотрывно, и день и ночь, это правда, поверь мне, пожалуйста, но мне надо учиться ещё больше двух лет.

– Валерия, ты принимаешь моё предложение или нет?

Валерия крепче стиснула руки на шее Рудольфа, сильно прижалась к нему не только грудью, но и животом и бёдрами, как бы пытаясь слиться с ним воедино. Произнесла страстно и с горечью:

– Мой Руди, ты мой до последней косточки, понимаешь? Я тоже твоя, вся твоя, без остатка, но мне надо учиться!

Рудольфу кровь ударила в голову от близости Валерии, но холодный ум взял верх:

– Валерия моя, лучшая моя девчонка во всей Вселенной! От твоих речей и от твоих объятий я на седьмом небе! Всех слов, которые есть у человечества, мне не хватит, чтобы выразить моё восхищение тобой, Валерия моя! Я очень сильный духом, я легко и мгновенно обращу в пыль все твои опасения и сомнения, но прежде давай решим главное: принимаешь ты моё предложение или нет?

Валерия понимала, какой ответ ждёт от неё Рудольф, да и она сама хотела того же, сильно хотела, но обывательский страх от расставания с привычным образом жизни, от новизны отношений с мужчиной сковал её язык. Долго думала, долго боролась, пауза затянулась. Наконец, решилась. Очертя голову:

– Да.

– Что «Да»?

– Да, я согласна объединить наши судьбы.

Рудольф подхватил Валерию одной рукой под колени, другой за спину, поднял на руках и закружился с ней, повторяя:

– Ты лучшая в мире! Ты лучшая в мире!

Валерия, ухватившись двумя руками за шею Рудольфа:

– Ого, я не ожидала, что ты такой сильный!

Рудольф опустил Валерию на пол:

– Это ты придаёшь мне силы, радость моя ненаглядная! Теперь подходи ко мне с опаской – однажды схвачу тебя в охапку и утащу в семейную жизнь! Пикнуть не успеешь!

– Вот и хорошо, я буду только рада, своими ногами не надо идти.

– Лера моя, ты ведь моя, правда? Теперь, когда мы рядом, я всегда буду держать тебя, не на руках, а просто так, за что-нибудь. За ухо, например, за мизинчик, за рукав, за талию или за что интереснее, на что рука ляжет. Теперь серьёзно, главное дело мы с тобой решили прекрасно, лучше и быть не может, пора разобраться с мелочью. Выкладывай свои пожелания, сомнения, претензии, если есть.

– Мне надо доучиться.

– Лера моя, ты не зря доверилась мне и согласилась стать моей женой. Спасибо тебе за отзывчивость и внимание ко мне. Сыграть свадьбу, зарегистрироваться я готов хоть сегодня, хоть через два года, в том и другом случае ты будешь учиться, как учишься сейчас, без всяких потрясений и коллизий. Супружеские обязанности? В этой сфере я, как предполагаемый твой муж, вручаю в настоящую минуту бразды правления тебе, на два года безусловно, а если хорошо будешь править, можешь получить эту привилегию пожизненно. Такое решение нам подойдёт?

– Для учёбы подойдёт. А вот как нам быть, когда ты уедешь в Братск, ведь мы не будем вместе до окончания моей учёбы? Я думала об этом, но ничего путного в голову не приходит. Полтора года врозь, чем такое может закончиться?

– О том, что я могу предать, забыть, обмануть тебя, Лера, не помышляй, не пускай негативные мысли в свою голову. Я не буду брать никаких обязательств, не буду давать никаких клятв, ты меня достаточно хорошо знаешь и понимаешь, что я сделал для себя определённые жизненные установки, по которым живу. Это моё жизненное кредо, мой характер, мой образ жизни, я так живу. Вот такие: не ври никому и никогда, доверяй своей Валерии безгранично, не ревнуй свою Валерию даже в страшном сне, береги свою единственную пуще глаза, ревностно храни семейный очаг, всегда и везде поступай только так, как надо НАМ с Валерией и другие подобные. Я стараюсь стать завтра лучше, чем сегодня, стараюсь уже сейчас поступать так, чтобы нам с тобой было хорошо. Что касается меня, маленькая моя малышка, эти установки будут сопровождать меня не полтора года, а всю жизнь. Ты принимаешь такое, Лера?

– У тебя действительно сильный дух, Руди. Я потрясена, за тебя я и без этого была спокойна, а теперь вдвойне.

– Что касается тебя, будущая моя жена. Здесь я намерен выпятить своё Эго, а именно, предлагаю сыграть свадьбу, не откладывая, в любом случае, не позднее конца лета будущего года, то есть до моего отъезда в Братск. Для чего? Для того, чтобы какой-нибудь колоритный абрек на белом жеребце не положил на тебя, незамужнюю девчонку, глаз, не выкрал тебя и не увёз тёмной ночью к себе в аул. Что скажешь насчёт свадьбы?

– Руди мой, я готова хоть сейчас с тобой и в ЗАГС, и под венец, и на свадебный пир! Мне ничего не страшно, а наоборот, всё понятно и просто, ведь я с тобой, я даже сама регулирую выполнение супружеских обязанностей. Но в девках походить ещё ой как хочется!

– Хорошо, Лера моя будущая жена, ходи в девках до конца лета. Будь в Киренске в середине августа, приеду, отгуляем свадьбу и будем мы с тобой одним целым. После свадьбы, начиная с окончания свадебного пира, живём по нашим сегодняшним решениям.

Счастливый Рудольф обнимал, гладил и целовал свою будущую жену нежно, чувственно, страстно, долго, не замечая ничего и никого вокруг. Не менее счастливая Валерия, обняв за шею своего будущего мужа, ни за что на свете не хотела убирать свои руки, прилипла своим телом к Рудольфу, столь же восторженно предавалась поцелуям, также, не замечая ничего и никого вокруг.

Когда Валерия вернулась в свою комнату, наблюдательная Люба проговорила:

– Давай, выкладывай, делись своей радостью, светишься вся как ясно солнышко.

– Поговорили. Никаких страхов и неопределённостей у меня нет, все мои опасения развеялись как дым. Он только что организовал нашу семейную жизнь по самому лучшему для меня варианту…

Люба перебила:

– Семейную жизнь? Вы что, уже расписались? Когда успели?

– Полчаса назад он предложил объединить наши судьбы.

– А ты, Леруня?

– Согласилась. Уже два месяца прошло, как я поняла, что мы с Рудольфом должны быть вместе. На всю жизнь. Предложил бы два месяца назад, тоже согласилась бы.

– Когда пропивать тебя будем, Леруня?

– Свадьба у нас будет в Киренске в конце лета.

Люба вытаращила глаза:

– Ну, вы и даёте! Всё не как у людей. Сейчас ноябрь, а свадьба в августе, да за эти десять месяцев столько воды утечёт! Есть же у нас в общежитии женатики, живут вместе, оба учатся. Любят друг друга и днём, и ночью! Посмотри на них!

– Он предложил не откладывать, но я сказала, что хочу походить в девках…

– Зачем тебе это надо, Леруня?

– Страшно вот так сразу.

– Всем нам страшно, но всё равно это происходит, сколько не убегай.

– Он передал мне в руки бразды правления супружескими обязанностями. Я не просила, он сам предложил, даже не предложил, а так и сказал: «Передаю». Когда свыкнусь, наберусь смелости, тогда и у нас всё будет.

– Так и есть, не как у людей! Какие-то вы неземные оба. А твой Руди всё видит, и трусость твою, и нерешительность, внимательный, бережёт тебя. А ведь он мужик, ему известно чего хочется, но наступил на себя, весь для тебя. Другого такого нет, Леруня, любит тебя пуще себя, это точно.

– У нас так сложилось, Люба. Мы решили.

Тем временем Рудольф шёл к себе в общежитие, шёл сбивчиво, спотыкаясь и смещаясь то вправо, то влево. В голове у него царил торжественный хаос: вот так, она лучшая и она моя! Любил ли он Валерию? Даже посторонний, посвящённый в их отношения, однозначно ответит – «Да», и Рудольф признавался себе в этом, любил. Он после той «занозы», оставшейся в шестой школе Киренска, отвергнувшей его Первую Любовь, решил выбрать лучшую девчонку! Назло. Доказать, что его чувства достойны не простой взбалмошной девчонки, а гораздо, гораздо большего! То, что его Валерия лучшая – это общеизвестная истина, не требующая никакого подтверждения, лучшей её назовёт любой ученик или преподаватель шестой школы.

Рудольф не избегал слова «любовь», но Валерии он его произносил нечасто. Избегал повторять, подсознательно опасаясь, что его легко отвергнуть, на что у него имелся горький опыт. Избегал повторять, может быть, потому, что Первая Любовь его была наполнена всеми цветами радуги, юношескими романтическими, порой, фантастическими мечтами и надеждами, которые суровая жизнь не приняла, а чувства к Валерии сформировались вполне осознанно в реальной действительности. Сегодняшние события показали, что все поступки и слова Рудольфа по завоеванию сердца гордой и неприступной, лучшей во всей Вселенной девушки Валерии, были абсолютно правильными, были ею заслуженно восприняты как настоящая любовь и разбудили в ней ответное высокое чувство. Избегал часто употреблять это изрядно потёртое слово, ибо есть много других не менее значимых чувственных слов, но гораздо более свежих.

Эпохальный день, в который Валерия приняла предложение Рудольфа об объединении их судеб, медленно и верно уходил в историю, столь же неукоснительно приближался день их свадьбы. Отношения Рудольфа и Валерии не были пламенными, как в тот знаменательный день, но были очень и очень тёплыми, своими, близкими, родными. Они ждали каждую встречу с бережно хранимой радостью, когда она наступала, целовались, испытывая восторг от слияния их губ, заглядывали в бездонные и такие близкие глаза друг друга, дарили друг другу открытые счастливые улыбки. Рудольф, следуя своему правилу, всё так же приходил к двери Валерии в общежитие и встречал её объятиями, когда она выходила на стук. Объятия и поцелуи стали непременным атрибутом их встреч, они оба любили обниматься и целоваться и делали это с удовольствием. В один из морозных дней, когда даже в комнате было прохладно, Валерия, выйдя на стук, по-свойски расстегнула пуговицы пальто Рудольфа, пуговицы пиджака и засунула свои руки под пиджак, обняла Рудольфа, прижалась к нему:

– Чувствуешь, какая я холодная? Сегодня ветер к нам в окно дует, в комнате сидим все в тёплых кофтах.

– Маленькая моя малышка, бери тепла, сколько хочешь, я ведь теплокровный. А когда твои ладошки согреются, не убирай их, я передам тебе часть своей энергии, ведь я энергетик, и у меня её в достатке.

Валерия остановила свой взгляд на ухе Рудольфа:

– Руди, энергетик ты мой, мне ужасно нравятся твои маленькие ушки, вот прямо взяла и покусала бы их!

Рудольф наклонил голову:

– Покусай, только оставь сколько-нибудь, чтобы я тебя мог слышать.

Валерия несколько раз мягко поцеловала ухо Рудольфа, он обнял её и чувственно поцеловал в губы:

– В ухо приятно. Но в губы слаще.

Валерия не заставила себя ждать с ответным поцелуем.

– Лера моя, не знаю, как у нас будет с культурными вылазками в семейной жизни, а пока что я приглашаю тебя в оперный, там дают «Аиду». В пятницу, в девятнадцать ровно, я приду в восемнадцать тридцать, до театра два километра, за полчаса хоть пешком, хоть на автобусе доберёмся.

– Спасибо, мой Руди, я в оперном не была, послушаю и посмотрю с удовольствием.

– А сейчас, будущая моя жена, я иду к себе домой, мне кое-что подготовить надо к завтрашней практике.

Они расстались после длительных и многократных поцелуев.

Оперу древних египтян Рудольф и Валерия прослушали. Рудольфу против его настороженного ожидания опера очень понравилась, он сидел в театре как заворожённый и, находясь под её сильным и длительным впечатлением, сказал Валерии, когда они остановились у её двери:

– Ты – моя Аида.
Валерия, по всей видимости, тоже находилась под впечатлением оперы, прижалась к Рудольфу, стала целовать его в губы, в щёки, в глаза, говоря:

– Руди мой, я люблю тебя, люблю тебя, я влюбилась по уши и даже больше, я люблю тебя, мой будущий муж, люблю.

Рудольф едва успевал отвечать на её поцелуи, сумел сказать только, что их чувства взаимны, как Валерия спохватилась от своего неожиданно вырвавшегося признания и стремительно убежала в свою комнату.

Несколько дней Рудольфа не отпускала мысль: Валерия призналась ему в любви! Значит, у неё очень сильные чувства, значит, у них будет крепчайший союз, которому не страшны никакие шторма, никакие бури и ураганы, они с ней гордо выстоят во всех потрясениях и пронесут по жизни свои чувства незапятнанными. Да, конечно, они будут только счастливыми, ведь они сами строят свой дом.

Зимнюю и весеннюю сессии Рудольф и Валерия сдали уверенно, в установленный срок и с очень хорошими оценками. Они не злоупотребляли взаимным расположением, их свидания порой длились всего несколько минут, они обменивались главной информацией, объятиями и поцелуями. Их чувства не остыли, окрепли, проявлялись, словно праздничный фейерверк в каждой встрече. В первый день лета они разговаривали в уже почти безлюдном коридоре у двери Валерии, разговаривали перед расставанием на каникулы, перед расставанием до свадьбы. Рудольф, как всегда, был спокоен, Валерия была грустна и немного взволнована:

– Руди, долго меня не держи сегодня – разревусь.

– Хочешь стать плаксой? Не вздумай, моя чувственная малышка – ты рискуешь не попасть ко мне в жёны.

– Валерия толчком положила свои сжатые кулачки на грудь Рудольфа:

– Ну, правда, Руди ты мой!

– Правда, так пореви, хотя, подожди, у меня есть противоядие от слёз. Вот, возьми, наверняка поможет.

Рудольф с этими словами достал из кармана и предложил Валерии носовой платок. Она отстранила его руку с платком:

– Пока не надо, может, удержусь.

– Лера моя, ты меня любишь? Ещё не угасло это заветное щемящее чувство?

– Ты к чему это, Руди?

– А просто сказать «Люблю» язык не поворачивается? В один из счастливых для меня дней ты произнесла это слово пять раз подряд. Тогда оно случайно попало тебе на язык, и ты повторила его, не задумываясь? А я-то, дурачок, принял его за правду…

– Я люблю тебя, Руди, на всю жизнь люблю, всегда люблю.

– Если это действительно так, мои поцелуи окажут на твои глаза целительное действие, послужат профилактическим противоядием.

Рудольф нежно целует Валерию в один глаз, потом в другой, ещё раз и ещё раз:

– Легче стало? Горечь исчезла?

– Реветь не буду.

– Валерия, всю оставшуюся жизнь я буду сто раз в каждый день спрашивать себя: «А НАМ это надо?» Я уже достаточно хорошо натренировался это делать, иногда спохвачусь, когда не спросил мысленно, вслух догоняю. Забавно, представляешь, со стороны понаблюдать?

– Руди мой, мы не увидимся больше двух месяцев, тебе это говорит о чём-нибудь?

– Говорит. Но тоску зелёную я и близко не подпускаю, закалился в двух предыдущих отъездах. Знаю метод, могу поделиться.

– Он чисто мужской, или мне можно позаимствовать?

– Он для любящих человеков. Состоит в том, что думать надо только о работе и делать её как следует, не отвлекаться на бесполезные пустые эмоции. Можно, конечно, помечтать под звёздами о нашей скорой супружеской жизни, но без слёз, а со счастливой улыбкой. Можно и планы нарисовать какие-нибудь, по-деловому, с холодным умом.

После этих слов напускное спокойствие Рудольфа беззвучно лопнуло, словно мыльный пузырь. Он обнял Валерию за талию, поцеловал в волосы, в висок, она подняла лицо вверх, обняла Рудольфа за шею, их губы соединились в желанном и доверительном поцелуе. Они долго целовались, шептали главные слова перед предстоящим расставанием и оба сходили с ума от осознания того, насколько сильно нужны друг другу.

Метод Рудольфа работал безупречно, удлинённый рабочий день очень хорошо ему способствовал. Вся бригада вставала в половине седьмого утра, в половине девятого уже правили топоры и приступали к работе. В середине дня обедали, потом сразу, без перекура продолжали работу до восьми вечера, а если оставался неиспользованный материал, срабатывали его после восьми. В первые дни вечерами, улёгшись спать, травили анекдоты, в последующие дни стала сказываться усталость, засыпали сразу. В этой напряжённой круговерти некогда было предаваться ни сладким, ни горьким размышлениям, некогда было отсчитывать ни дни, ни недели, время пролетело стрелой.

В середине августа Рудольф в Киренске предстал перед Валерией. Энергичный, мускулистый, загорелый, в модной чёрной рубашке с закатанными по локоть рукавами, в отутюженных светлых летних брюках, чуть ломающихся на начищенных до блеска чёрных туфлях. На его голове красовалась свежая короткая стрижка, а лицо обрамляли аккуратно постриженные окладистая трёхцветная борода и сросшиеся с ней пшеничные усы. Бороду и усы Рудольф носить не планировал, оставил на несколько дней, чтобы Валерия поглядела на него и представила, как этот бородатый мужик работал в колхозе на стройке.

На звонок дверь открыла Валерия. В первый момент, увидя незнакомца, опешила, спросила:

– Вам кого?

– Тебя, мою скорую жену, и твоих родителей.

Валерия, всё ещё не веря своим глазам:

– Руди, это ты?

– Да, моя Лера-Валерия, это я. Здравствуй! Ты какая-то чужая, свадьбе быть?

Валерия, стоя в распахнутых дверях, подшагнула к Рудольфу, обняла за шею:

– Руди мой, здравствуй! Я тебя жду, жду, а ты с бородой и усами, целовать можно?

– Нужно, обязательно нужно, и страстно, и много!

Рудольф, целуя Валерию в губы, обнял её за талию, крепко прижал к себе, Валерия освободилась от оцепенения первых минут и тоже весьма чувствительно сжала свои руки на шее Рудольфа, прильнув к нему всем телом. Они так и не закрывали дверь, стояли и целовались, и не хотели ничего больше знать и видеть.

Какая-то тень закрыла свет, падающий от окна на Рудольфа, и в то же мгновение раздался негодующий женский голос:

– Ах ты, дрянь такая, у тебя жених вот-вот приедет, а ты с каким-то бородатым мужиком целоваться вздумала! Успеваешь, негодница ты этакая, вот я тебе сейчас покажу! Отделаю тебя скалкой и закрою под замок! Дочь называется, выросла, посмотрите на неё, да я в твои годы работала, как папа Карло, а не крутила шашни с незнакомыми мужиками!

Рудольф поднял глаза – к ним приближалась его будущая тёща со скалкой в руках. Он быстро, рывком спрятал Валерию за свою спину, готовясь лицом к лицу встретить надвигающуюся грозу. Сказал:

– Здравствуйте, Ирма Станиславовна! Я к Вам пришёл, а Ваша дочь меня не пускает, правильно Вы хотите, скалкой надо её, скалкой.

Ирма Станиславовна грозит скалкой с ещё большим негодованием:

– А тебе чего здесь надо? Выведал, как меня зовут, ну, и что? А я знать тебя не хочу! Не тронь мою дочь, кобель бородатый! Не посмотрю, что ты мужик, я и тебя так отделаю, что о-го-го! Уходи, пока цел, глаза мои чтоб тебя не видели!

Рудольф понимает, что надо представиться, чтобы будущая тёща его узнала (лет шесть не виделись, да ещё борода с усами), но хочется подыграть ей:

– Ирма Станиславовна, если Вы не хотите меня знать – это Ваше право, это Ваша добрая воля. Что касается Вашей дочери, то она мне очень нравится, и от неё Вы меня даже ружьём, не то, что скалкой, не отгоните. Если меня прогонят из этого дома, я уйду с миром. И с Валерией. Мы уйдём оба, никто и ничто не сможет разлучить нас. Сомневаетесь? Спросите свою дочь!

Валерия стучит кулаком в спину Рудольфа, он сзади держит её за руку и сжимает её. Ирма Станиславовна, обращаясь к Валерии:

– А ты что молчишь, спряталась за этого бородатого? Он, слышишь, что мелет? Пришёл в мой дом со смелыми речами, распоряжается тут. А ну, выходи, отвечай, дочь, уйдёшь с ним?

Валерия, выглянув из-за Рудольфа и подыгрывая ему, согласно и совершенно серьёзно кивнула:

– Ага, уйду.

Ирма Станиславовна выпустила весь пар, руки у неё опустились, скалка брякнулась на пол и покатилась прочь, гневное и боевое выражение лица сменилось растерянным:

– Это что ж такое творится-то? Мир сдурел, что ли? Приходит неизвестный мужик, несёт тут всякое, а родная дочь говорит: «Уйду с ним». Что за жизнь такая пошла?

Рудольф заканчивает игру:

– Ирма Станиславовна, хотя Вам это и кажется лишним, но, всё-таки, спросите, как меня зовут.

– Ну, и как?

– Рудольф Алексеевич Акопов.

На удивление, Ирма Станиславовна среагировала сразу:

– Рудик, это ты, что ли? Я тебя только в школе и видела, а так, что знаю, Лерка рассказывала, у неё язык кроме твоего имени ничего не выговаривает, только по-импортному: «Руди» да «Руди». А ты подрос немного, но тебе и этого хватит, и так высокий, а вот окреп заметно, возмужал, и бороду с усами отрастил, некрасиво. Не узнала, старая.

– Бороду с усами я сбрею, Ирма Станиславовна, только похвастаться оставил. А за то, что не представился сразу, простите меня, пожалуйста – мне очень интересно было, как это Вы смотрите мне в глаза и не узнаёте.

Ирма Станиславовна напрочь забыла свой недавний гнев:

– Что же мы стоим в дверях-то? Проходи, Рудик, проходи, садись на диван.

Ирма Станиславовна легонько подталкивает Рудольфа в комнату, за ним кивком головы отправляет Валерию, закрывает входную дверь. Рудольф поднимает с пола скалку, относит её на кухню, а сам вместе с Валерией присаживается на диван в гостиной. Ирма Станиславовна поставила чайник на плиту, вышла из кухни, остановилась напротив Рудольфа:

– Ты тоже ещё учишься, Рудик?

– Да, Ирма Станиславовна, учусь в электротехническом институте, с сентября – на шестом курсе. Программа учёбы такая, что теоретическое обучение, то есть лекции, у меня закончилось, с сентября буду проходить преддипломную практику в Братскгэсстрое, с нового года пишу дипломную работу, в апреле, там же, в Братске, защищаю диплом. Дальше – работа в качестве инженера-электрика тоже в Братске, вот такое начало трудовой биографии.

Рудольф берёт стул и предлагает его Ирме Станиславовне:

– Ирма Станиславовна, присядьте, пожалуйста, чтобы не упасть от моих слов.

Ирма Станиславовна сделала гримасу удивления, округлила глаза, буркнула что-то вроде: «Поди ж ты», но на стул присела. Рудольф сел на своё место на диване:

– Ирма Станиславовна, по русскому обычаю жених должен у родителей невесты попросить руки их дочери. Вот по этому обычаю я прошу у Вас руки Вашей дочери Валерии.

Ирма Станиславовна выдержала паузу и, обращаясь к Валерии:

– А ты что молчишь?

– Мама, у тебя же просят, ты и отвечай.

– Ну, как же, ты-то хоть согласна за него замуж?

– Мама, я же слышу, о чём вы говорите. Спрашивают тебя, согласна ли ты отдать меня замуж вот за этого человека. Ответь, пожалуйста.

– Рудик, и когда вы хотите пожениться?

– Ирма Станиславовна, сейчас я получу Ваше согласие на руку Валерии, вечером получу согласие Яросвета Михмановича, завтра мы подаём заявление в ЗАГС, дня через три-четыре распишемся.

– Ах, какой быстрый! Распишитесь через два месяца после заявления! А учиться кто будет? Ей вон полтора года ещё в институт бегать. А жить, ты в Братске, она в Новосибирске? Какая это семья?

Рудольф вздохнул, ох уж эти родители, всегда больше своих детей знают, даже взрослых:

– Ирма Станиславовна, я надеюсь, что проверочный срок два месяца мы сократим до нескольких дней. Семью мы создаём крепкую, не распадётся, не беспокойтесь. Учёба Валерии не пострадает ничуть, мы люди взрослые, ответственные и очень хорошо понимаем и знаем, что делаем. Вам трудно согласиться с этим, но поверьте, хотя бы.

Ирма Станиславовна, похоже, из уважения к Рудольфу, сменила недоверие на милость:

– Всё вы делаете не как родители, и живёте потом тоже по-своему. Поженитесь, а жить на что будете?

– Ирма Станиславовна, я с сентября начинаю работать и получать зарплату рабочего плюс стипендию – это всё до апреля следующего года, с апреля пойдёт зарплата инженера. Не забудьте стипендию Валерии, это тоже вклад в наш семейный бюджет. Помощь нам не нужна, проживём. Ирма Станиславовна, я прошу у Вас руки Вашей дочери Валерии.

Ирма Станиславовна встала со стула, обошла его кругом, опёрлась одной рукой о спинку, другой выразительно жестикулирует:

– Ишь, какой молодой, а настырный. Основательный.

Как-то сразу обмякла, машущая её рука безвольно упала и повисла вдоль туловища, проговорила обречённо:

– Бери, чего уж.

Ирма Станиславовна посмотрела в глаза Рудольфу, в глаза Валерии, подвигала стул взад-вперёд и понесла его на место, к столу. По её лицу текли слёзы в два ручья, она их не стеснялась, не вытирала. Она только что осознала, что её дочь стала взрослой, что её дочь ушла от матери к этому бородатому человеку, что она отдала ему дочь своими руками.

Валерия позвала всех пить чай. За чаем выяснилось, что Рудольф будет первым зятьком, что ему нельзя обижать Валерию, иначе он будет иметь дело с Ирмой Станиславовной. Валерия получила наказ во всём слушаться Рудольфа, никогда ему не перечить, на что возразила: «Ага, прямо сейчас!» Ирма Станиславовна погрозила ей кулаком: «Знаю я тебя! Смотри у меня!»

Рудольф и Валерия гуляли по «городку» из нескольких двухэтажных домов, в одном из которых жили родители Валерии. Домам было  лет пятнадцать-двадцать, кое-где на них появились признаки обветшания, прилегающая территория заросла густыми и неухоженными кустами и деревцами дикой яблони, берёзы, клёна, ольхи, сирени и акации. Эта неухоженность и отсутствие других признаков окультуривания парковой зоны придавали «городку» неповторимый колорит и располагали к душевному спокойствию.

Рудольф и Валерия шли непринуждённо один за другим или рядом, если позволяли кусты, часто останавливались, обнимались и жарко целовались, оба не могли насытиться радостными событиями предыдущих нескольких часов и такими желанными, одобренными мамой Валерии поцелуями. Рудольф светился негаснущим факелом, и вокруг него тоже всё сверкало и пело, в душе торжествующе и напевно звучал марш Мендельсона. Рудольф чувствовал, что Валерия целовалась по-новому, раскрепощённо, самозабвенно и жертвенно, чувствовал, что его поцелуи доставляют ей неописуемый восторг, и с огромной радостью и удовольствием творил их череду. Восторженные поцелуи Валерии вкупе с её граничащими с нескромностью объятиями означали только одно: Валерия пуще жизни хочет принадлежать Рудольфу. Вся. Без остатка.

Они присели на вросшую в куст скамью, перед которой находилась небольшая открытая площадка, Рудольф не желал расставаться со своим счастьем, держал Валерию за руки. Смотрели в глаза друг друга, молодые, счастливые, время от времени сближали лица и аккуратно, проявляя взаимную нежность, целовались. За кустами послышался детский голосок:

– Раз, два, три, четыре, пять.

Пауза. Потом опять и ближе:

– Раз, два, три, четыре, пять.

Пауза. На площадку выбежала незнакомая девчушка лет восьми, со скакалочкой. Запрыгала и посчитала:

– Раз, два, три, четыре, пять.
Девчушка посмотрела на Рудольфа и Валерию, загадочно глянула поверх их голов и запрыгала, приговаривая:

– Жених и невеста брякнулись в тесто!

Рудольф хотел спросить девчушку: «Жених – я, невеста – она, а где же тесто?» Но не успел, его опередила, привстав со скамьи и топнув ногой, Валерия:

– Ах ты, негодница маленькая, пошла вон отсюдова, дрянь несносная! Сопли не высохли, а уже обзываешься!

Маленькая попрыгунья ринулась прочь с площадки. Рудольф тоже встал, поймал взгляд Валерии, с недоумением, непонимающе посмотрел ей в глаза, вздохнул, развёл руками. Валерия смутилась самую малость, оправдала себя:

– А чего она…

Рудольф покрутил головой из стороны в сторону. Они продолжили прогулку, но праздник в душе Рудольфа был испорчен, в его объятиях и поцелуях уже не было той скрытой от обывательского глаза эфирной энергии, которая словно стальным обручем скрепляет две любящие души. Когда подошли к подъезду, за кустами послышалось:

– Раз, два, три, четыре, пять.

Эта считалочка прозвучала для Рудольфа как Гимн Победы! Он подумал: «Слава Богу, обошлось. Всё хорошо, что хорошо кончается!» Рудольф в приподнявшемся настроении чувственно и длинно поцеловал Валерию, она не замедлила ответить:

– Лера, жёнушка моя ненаглядная завтрашняя, приду вечером просить твоей руки у незнакомого мне твоего отца.

– Не бойся, Руди, папка у меня хороший, хотя и не родной, понимающий, серьёзный, иногда строгий.

– Лера моя, даже если бы он был плохим, даже если бы он кусался, я бы всё равно попросил у него твоей руки. Торопиться не буду, пусть они с Ирмой Станиславовной обсудят то, что мы с тобой ей сказали. А что с твоим родным отцом, Лера?

– Он был военным, погиб на службе в 1952 году.

– Жаль, хотя и давно это случилось. Я приду в двадцать тридцать, примерно. До вечера, малышка моя.

Рудольф поцеловал Валерию в губы. Или она его?

По дороге к старшему брату – родительской семьи у Рудольфа уже не было, он остановился у брата – Рудольфа одолевали невесёлые думы. Его очень насторожил злой выпад Валерии по отношению к девчушке-попрыгунье. Этот выпад, перебрав в голове все возможные варианты, он смог объяснить только одним – опять проявило себя крепко сидящее в Валерии Эго! У них с Валерией было прекрасное расположение духа, великолепное настроение, состояние полного душевного комфорта и вдруг угроза шоколадному бытию: «…Брякнулись в тесто!» Эго Валерии мгновенно взбунтовалось: «Кто ни с того, ни с сего посмел нарушить МОИ сладкие грёзы? Кто мешает МНЕ идти по дороге счастья? А, это ты, маленький клоп, раздавлю тебя!»

Холодным умом Рудольф готов был к любому решению, вплоть до отказа от Валерии, он сделает это без колебаний, но тот же ум требовал разобраться досконально и принять взвешенное решение. Да, совершенно очевидно, что Валерия эгоистка, причём проявляется её эгоизм без всяких раздумий и оглядок. «Хочу, и всё!» – вот кредо её эгоизма. Это очень неприятная, страшная и опасная для совместной жизни штука, и потому с ней несовместимая. Что же будешь делать, Рудольф? Думай!

Ушёл от Валерии. Кто займёт её место? Какая она, какие у неё личные качества? У Валерии известен один недостаток. У той их сколько, она ведь тоже не идеальная? Валерия умная, способна принимать здравые решения, не ленивая, любит тебя. А та, неизвестная другая? С эгоизмом Валерии можно разобраться, да и сама она, вступив во взрослую жизнь, набравшись мудрости, поймёт, что к чему. Опять же установка «А НАМ это надо?» против эгоизма работает. Прокрутив с вариантами эту схему рассуждений, Рудольф окончательно решил: завтра идёт с Валерией в ЗАГС.

Ровно в половине девятого вечера Рудольф позвонил в дверь Гоняевых, открыла Валерия. Сразу обнялись, стали целоваться, Валерия между поцелуями:

– Как хорошо, что ты пришёл, Руди мой! Я боялась.

– Боялась, что не приду просить твоей руки у отца? Что настал конец? Откуда такие сомнения, жёнушка моя скорая?

– Что ты попадёшь под машину или ещё что страшное.

– Фантазёрка ты у меня. Да я сейчас живее всех живых, меня бережёт твоя любовь, твои думы обо мне, пока ты у меня есть, я неуязвим.

Рудольф и Валерия, стоя в распахнутых дверях, бесстыдно продолжали целоваться. Мужской голос за спиной Рудольфа:

– А он выше тебя на целую голову, закрыл всё, не видно, чем занимаетесь.

Рудольф повернулся назад, Валерия сообщила отцу:

– Целуемся, можно бы и догадаться.

Яросвет Михманович, стоя с банкой солёных огурцов, которые он нёс из кладовки под лестницей, разглядывая усатобородатое лицо Рудольфа, миролюбиво ворчит:

– Выросла, выросла.

Рудольф, протягивая руку для приветствия:

– Здравствуйте, Яросвет Михманович! Меня зовут Рудольф.

Яросвет Михманович левой рукой обхватывает банку под дно, прижимает её к своему туловищу, правую руку подаёт Рудольфу:

– Здравствуй!

Рудольф «берёт быка за рога»:

– Яросвет Михманович, я пришёл к Вам…

Яросвет Михманович перебивает:

– Пойдём в дом, там и поговорим, не на лестнице же.

Все трое сели за обеденный стол в гостиной, но Яросвет Михманович отправил Валерию:

– Ты, иди, там чай вскипяти, чашки приготовь, конфеты, пряники, а у нас тут мужской разговор будет.

Рудольфу:

– Знаю, зачем ты здесь и говорю, что Валерии по возрасту пора замуж. Но она очень упрямая, любит настоять на своём, тебе с ней трудно будет или вообще не смиритесь. Это я тебе, как мужик мужику, говорю.

– Принимаю Ваши слова к сведению, Яросвет Михманович. Как мужик мужику, я Вам сообщаю, что знаком с упрямством Валерии не понаслышке, точнее, был знаком, потому что сейчас от этого глупого упрямства и следа не осталось. Валерия стыдится его очень, не напоминайте ей о нём, пожалуйста. Припомните, Яросвет Михманович, проявила Валерия необъяснимое упрямство вот в эти каникулы, с начала июня до сегодняшнего дня?

Яросвет Михманович надолго задумался. После раздумий:

– Выходит, нет.

– Ещё, Яросвет Михманович, как мужик мужику, я Вам сообщаю, что Валерия эгоистка, хотя, порой и сама не рада этому качеству.

– И это знаешь?

– Яросвет Михманович, я тогда выбирал спутницу жизни, когда научился разбираться в людях. Это я Вам, как мужик мужику. Я приглядывался ко многим девчонкам, оценивал их качества, примеряя их достоинства и недостатки для себя. Ваша дочь оказалась лучше всех, её я и выбрал. К нашему счастью, она выбрала среди других меня. С её эгоизмом, надеюсь, мы справимся, в четыре руки.

– Как зовут-то тебя?

– Рудольф Алексеевич Акопов. Называйте меня одним словом, пожалуйста – Рудольф, или Руди, как Вам удобнее.

– А ты не так прост, Рудольф, как можно подумать.

– Я, всего-навсего, обычный человек, Яросвет Михманович. Бороду и усы сбрею завтра, помолодею.

– Сбрей, Рудольф, сбрей, не нравятся мне бородатые.

Яросвет Михманович кричит, повернувшись в сторону кухни:

– Лера! Пойди сюда.

Валерия вошла, и по жесту отца присела к столу. Яросвет Михманович покраснел от натуги – не каждый день отдаёшь родное дитя в чужие руки:

– Дочка, Валерия, ты по своей воле хочешь выйти замуж за Рудольфа? Никто и ничто тебя не заставляет, не принуждает?

– Папка, конечно, я сама хочу! Попробуй, заставь меня, хоть кто!

Яросвет Михманович сделал глубокий вдох, выдохнул:

– Забирай её, Рудольф. Доча, поцелуйтесь!

Валерия встала со стула, наклонилась к отцу:

– Сначала тебя!

Поцеловала отца в щёку. Рудольф тоже поднялся со стула, протянул руку Яросвету Михмановичу:

– Спасибо за прекрасную дочь, я буду беречь её пуще себя. Спасибо за понимание, Яросвет Михманович.

Яросвет Михманович своей дрогнувшей рукой не с первого раза поймал руку Рудольфа, продолжительно пожал её, тряхнув несколько раз. Валерия уже положила свои руки на шею Рудольфа и целовала его в губы, он отвечал тем же.

От позднего чаепития Рудольф вежливо отказался, ушёл, пообещал прийти завтра в половине десятого утра, попросил Валерию быть готовой к этому времени. Гоняевы за чаем почти молчали, Яросвет Михманович, сосредоточенно подумав, произнёс, глядя на дочь:

– А тебе с ним плохо не будет, одно за другое цепляет, как ковёр ткёт.

Валерия подхватила:

– Он тоже говорит, что всё у нас будет хорошо. И ничего не боится, как скажет, так и делает. Не врёт вообще никогда.

– Ты уже взрослая, доча, так понимай, ему одному жизнь за двоих не построить, надорвётся, а не сделает. Будь добра, помогай ему, держите свою семью четырьмя руками.

– Я понимаю.

На следующий день, ровно в половине десятого гладко выбритый Рудольф позвонил в дверь Гоняевых. Валерия вышла, Рудольф кивнул Ирме Станиславовне, мелькнувшей в прихожей – она подняла вверх большой палец, одобряя отсутствие бороды и усов – обнял и поцеловал Валерию:

– Паспорт с собой?

– С собой. Ну-ка, давай ещё раз, теперь борода с усами не мешают!

Они поцеловались ещё не один раз, Валерия погладила рукой одну щёку Рудольфа, потом другую, потом поцеловала их по очереди:

– Гладенький.

– Для тебя постарался, чтоб не передумала замуж выходить.

В бюро ЗАГС было свободно, они заполнили стандартный бланк заявления и внимательно проверили его по требованию администратора. Администратор сделала запись в журнале и:

– На четырнадцатое октября вас устроит?

Рудольф почти в один голос с Валерией:

– Нет.

– Тогда день раньше, день позже, выбирайте.

Рудольф начал объяснять ситуацию, но администратор перебила его:

– Только два месяца, таковы наши правила. Я не имею полномочий уменьшать этот срок. Кроме того, у нас плотная загрузка, регистрация каждые полтора часа, всё расписано заранее. Попробуйте поговорить с заведующей.

– Пожалуйста, пригласите её.

Администратор ушла вглубь коридорчика, спустя несколько минут пригласила пройти с ней:

– Молодые, пройдите, пожалуйста, со мной, заведующая ждёт вас. За несколько шагов Рудольф выяснил, что заведующую зовут Вера Тимофеевна.

Вера Тимофеевна, пожилая, но всё ещё привлекательная и стройная не по годам женщина, спросила кратко:

– Что у вас за причина?

Рудольф тезисно изложил основания для их срочной регистрации. Вера Тимофеевна внимательно выслушала, задала по ходу рассказа несколько уточняющих вопросов, задумалась. Ещё вопрос:

– Вы сколько времени знакомы?

Отвечал Рудольф, Валерия согласно кивала и поддерживала его коротким «Да»:

– Знакомы семь с половиной лет, со школьной скамьи. Два года назад разглядели друг друга в пёстрой студенческой толпе и к сегодняшнему дню созрели для того, чтобы объединить наши судьбы. Примерно, как и у всех взрослых порядочных людей, Вера Тимофеевна.

Вера Тимофеевна вскинула глаза на Рудольфа, едва заметно улыбнулась, продолжила серьёзным тоном:

– А как обстоит дело с вашим материальным обеспечением?

Рудольф повторил то, что рассказывал Ирме Станиславовне, добавил:

– Как видите, Вера Тимофеевна, мы люди взрослые, серьёзные и очень ответственные. Оба заканчиваем ВУЗы, через пять минут инженеры, в материальной помощи не нуждаемся, стоим на пороге самостоятельной жизни, тщательно продумали, как её строить и уже приступили к этому. Разве Вы, Вера Тимофеевна, против создания ещё одной счастливой семьи?

– Нет, не против. Но…

Рудольф перебил:

– Вот это – самое главное, Вера Тимофеевна. Нам очень приятно и важно Ваше понимание, Вы, Вера Тимофеевна, смотрите в самую суть вещей, Вы, Вера Тимофеевна, так внимательны, мы восхищаемся Вами. Спасибо Вам, Вера Тимофеевна.

Лицо Веры Тимофеевны зарделось, по нему гуляла блуждающая улыбка:

– Ну, вы, молодые, хвалите меня, а я ничего, достойного похвалы, не сделала. Заговорили меня совсем.

– Вера Тимофеевна, разве помешает Вам услышать в этом месяце в Вашем судьбоносном заведении ещё один марш Мендельсона?

– Не помешает, марш Мендельсона всегда берёт за душу.

– Мы готовы на сокращённую церемонию, вплоть до пяти минут! Вера Тимофеевна, у нас с Вами одинаковое восприятие такого важного события в жизни, как регистрация брака. Мы с Валерией очень хотим, чтобы это торжественное и жизненно важное событие настигло нас именно под Вашим руководством! Нам надо-то всего ничего – маленький бледненький штампик в паспорте. Помогите нам, пожалуйста, дорогая Вера Тимофеевна!

Вера Тимофеевна, всё ещё с розовым лицом, извинившись, вышла из кабинета, вернулась с администратором, которая несла журнал. Они обе просмотрели записи на оставшиеся дни августа, Вера Тимофеевна помедлила, задумалась, уперев указательный палец в щёку, припомнила что-то, порылась в своих разложенных на столе бумагах, взяла одну из них. Сказала администратору: «Иди, вычёркивай смело, вот их заявление». Администратор вышла, а Вера Тимофеевна обратилась к молодым хорошо поставленным чётким официальным голосом:

– Рудольф и Валерия! Я приглашаю вас прибыть в наше бюро ЗАГС на регистрацию вашего бракосочетания девятнадцатого августа одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года в шестнадцать часов тридцать минут.

Без паузы, обычным голосом добавила:

– Официальное письменное приглашение возьмите у администратора.

Рудольф не задержался с ответом:

– Спасибо Вам от всей души, от двух душ, дорогая Вера Тимофеевна! Вы настоящий профессионал своего важного дела дарить людям подлинное счастье. Спасибо, Вера Тимофеевна, Вас мы запомнили на всю жизнь. Здоровья и счастья Вам, Вера Тимофеевна.

Когда администратор принесла заведующей на подпись приглашение для Рудольфа и Валерии, Вера Тимофеевна поделилась трогательно и восхищённо:

– Крепкая семья получится, самостоятельные, серьёзные. Себя вспомнила, снова помолодела.

Администратор поддержала:

– Мне они тоже понравились, хотя и напористые.

На ступеньках бюро ЗАГС, разглядывая приглашение на регистрацию, Рудольф сказал Валерии:

– Эпохальный момент неотвратимо приближается, маленькая моя Лера-малышка, твоя девичья жизнь заканчивается через пять неполных дней. Если чувствуешь непреодолимый страх или передумаешь, можно легко поправить дело, так, как это сделали наши предшественники в журнале.

Валерия категорически:

– Ни за какие конфеты! Я сама этого жду не дождусь. Ты – мой, Руди.

– А ты – моя, Лера. И не забудь, пожалуйста, в шестнадцать тридцать девятнадцатого августа умирает твоё Я, умирает моё Я и рождается наше МЫ. Сможешь?

– Да, мой Руди, смогу.

Это событие они отметили любовными объятиями и точно такими же очень удобными поцелуями, потому что Валерия стояла на ступеньку выше Рудольфа.

Гостям за свадебным столом понравился запечённый поросёнок на огромном блюде – произведение кулинарного искусства Яросвета Михмановича, очень понравилось слово «Горько», и они озорно кричали его снова и снова. Рудольф и Валерия, поначалу испытывавшие смущение от шумного и многочисленного наплыва по их вине родственников и знакомых, постепенно свыклись, к завершению свадебного пира целовались не только по требованиям гостей, но и в промежутках между ними.

Ирма Станиславовна постелила молодожёнам в отдельной маленькой комнате, в гостиной спали остальные трое, Яросвет Михманович, Ирма Станиславовна и младшая сестра Валерии.

Рудольф при свете лампочки под потолком, целуя Валерию, снял с неё фату, снял туфли, хотел снять чулки, но Валерия не позволила, убрала его руки, Рудольф расстегнул пуговицы на её первозданном платье невесты, Валерия молча показала на лампочку, но Рудольф озорно улыбнулся и отрицательно покачал головой, тогда она выключила свет сама. Рудольф продолжил раздевать Валерию, снял платье, Валерия помогла ему в этом, снял нижнюю рубашку тоже с помощью Валерии. Дрожащими руками впервые в жизни с трудом расстегнул крючки лифчика и снял его, поцеловал упругую девичью грудь, одну, другую, втянул губами соски по очереди и поиграл с ними языком, в темноте без препятствий снял с Валерии чулки, она не возражала, гладила его лицо, волосы, голову, плечи.

Рудольф легко и в мгновение ока освободился от своей одежды, так как она висела на нём как на вешалке – пуговицы были расстёгнуты все до единой, это сделала Валерия, пока Рудольф её раздевал. Он обнял свою молодую и почти голенькую жену, нежно стал ласкать её руками и целовать везде, в том числе в ранее недоступные места, наслаждаясь новизной ощущений. Почувствовал, что Валерия не проявляет активности, ведёт себя сдержанно, но не придал этому значения, объяснив такое поведение Валерии её стеснительностью. Рудольф запустил свои пальцы под резинку трусиков Валерии, но Валерия остановила его руку, обняла Рудольфа, прижалась к нему, поцеловала в губы, в ухо и шепнула:

– Я вся твоя, Руди мой, полностью, от макушки до кончиков пальцев на ногах, вся-вся. Но у меня критические дни. Сегодня у нас с тобой ничего не будет.

– Лера, ты – вся моя жизнь, я буду беречь тебя, сегодня и всегда, не огорчайся, мы с тобой всё успеем. Всё будет так, как ты захочешь. Не забывай, руль наших супружеских обязанностей у тебя в руках, даже если дни благоприятные, куда повернёшь, туда и поедем. Давай будем спать, вместе, на супружеской постели.

Они успокоились, притихли, Валерия быстро уснула в объятиях Рудольфа, поджав под себя колени. Он долго не спал. Да и как уснуть, если в первую брачную ночь всего лишь обнимаешь молодую жену, хотя и спящую? Его физиологические надобности неудержимо рвались наружу, пытаясь взять верх над холодным умом. Но Рудольф был очень сильный духом – ведь недаром он всю свою сознательную жизнь работал над собой, кое-чего достиг. Управлял собой, сознательно меняя свои привычки и взгляды на жизнь, всегда стремился стать лучше, сделал себе определённые позитивные установки, которым неуклонно следовал и которые стали частью его характера, легко мог посмотреть на себя «со стороны» взглядом постороннего, и скорректировать свои действия. Сейчас, когда сон не шёл к нему, Рудольф сказал себе: «Вот и покажи, как ты можешь собой управлять. Сегодня так надо, спи».

Тоже уснул. Беспокойным сном. Веки его подрагивали, тело устало находиться в неподвижном положении, но Рудольф даже во сне запретил себе шевелиться, опасаясь разбудить спящее рядом счастье. Видел чёрно-белые сны, в которых нечто огромное сдавливало его неотвратимо и многократно, но не до смерти. А по его лицу, словно лёгкая призрачная тень, пробегала блаженная улыбка.

На следующий день Валерия уехала в Новосибирск, в намеченный ранее срок её, студентку, великодушно пригласили принять участие в пуске экспериментального радиопередатчика.

Рудольф, хорошо зная Валерию, понимал, что сейчас и до окончания учёбы она всячески будет уклоняться от физической близости с ним. Он не настаивал, не ущемлял самолюбие Валерии, спокойно принимал это её условие, холодным умом своим надеялся, что когда она «созреет», то при их обоюдном стремлении обладать друг другом, их супружеские отношения будут и феерическими, и гармоничными. Чтобы не ставить её в неловкое положение, решил не «мозолить ей глаза» своим присутствием в Новосибирске, приехал туда в предпоследний день августа с целью получить направление в институте и на следующий день вылететь в Братск.

Прежде всего, с чемоданчиком в руках Руди решил навестить Валерию. За десять дней накопилось что сказать, да и обнять-поцеловать не терпится. На стук в дверь вышла Люба:

– Привет, Руди! Правда, что ты и Лера расписались?

– Здравствуй, Люба! Правда. Сегодня уже одиннадцатый день нашего семейного стажа. Могу показать штамп в паспорте. А почему ты сомневаешься? Наша женитьба такое невероятное событие?

– Я всё никак свыкнуться с вашими странными делами не могу. Десять месяцев назад всё решили, терпели, терпели, наконец, поженились. Почему не сразуто, все, обычно, как только решили, так сразу и свадьба. А жить теперь, ты – в Братске, она – здесь, где семья-то? Хоть бы этих десять месяцев вместе пожили.

– Люба, мы строим наш корабль, нашу семью по своему укладу, не оглядываемся на кого-то другого или вообще на всех. Всё, что мы создаём, делаем только по нашему совместному решению, решение личное, моё или Леры отдельно мы не принимаем. Только общее!

Люба, не то восхищённо, не то неодобрительно, качает головой:

– Руди, вы оба как будто лунатики или марсиане какие-то. Но, молодцы! Как задумали, так и сделали.

– Да ладно, Люба, какими словами не называй, а суть одна.

– Скромный ты, однако, Руди.

Люба улыбнулась, чуть покраснела, выпалила:

– Мне бы такой попался – на рельсы легла, а не отпустила!

Руди знал, что Люба тоже скоро выходит замуж, и подыграл ей, улыбаясь:

– Где ж ты раньше была, Люба? Мы бы с тобой такую кашу сварили! А сейчас поезд уже ушёл. Жена моя молодая где, не скажешь?

– Скажу. Была бы дома, разве мы бы с тобой разговаривали? В институте со своим передатчиком нянькается, домой только ночевать приходит.

– Она у меня технарь, и с мужским характером.

– Руди, не говори ерунду. Женщина она у тебя, молодая и красивая, с высокими идеалами и истинными духовными ценностями. Береги её.

– Придётся, жена ведь. Появляется во сколько?

– Часов в семь или немного позже, к восьми точно придёт.

– Спасибо, Люба. Мне очень приятно с тобой язык чесать, но ухожу. До вечера. Привет девчонкам.

– До вечера, Руди. Если Лера не придёт, мне придётся заменить её.

– Старайся. Буду рад.

На этой несерьёзной юмористической ноте Рудольф поднял чемоданчик и пошёл улаживать свои дела. В восемь вечера он обнимал и целовал свою молодую жену точно там и точно так, как делал это, будучи женихом. Валерия счастливо улыбалась, она была радостна и смешлива, она целых десять дней ждала своего Руди, и вот её ожидания вознаграждены. Руди перед ней, как сладко обнимать и целовать его! Муж! Между поцелуями Валерия коротко рассмеялась и сказала:

– А знаешь, никто не верит, что я замуж вышла.

– А ты и не разубеждай никого, пусть думают что хотят. Живи как незамужняя, веселее будет.

– Как незамужняя? И целоваться можно?

– Можно.

– И в койку? Я ведь вышла замуж и знаю, как приятно находиться с мужчиной в постели.

– Можно и в койку.

– Руди, что ты говоришь?

– Истинную правду, от чистого сердца. Сама подумай, если тебе надо что-то, и ты это можешь сделать, как я могу быть против? Мне для тебя и самой жизни не жалко, а тут такие пустяки, у меня ничего не убудет.

– Ну, Руди, я же несерьёзно.

– А я, дорогая моя Валерия лучшая в мире жена, говорю совершенно серьёзно.

– Руди, скажи, что всё не так!

– Всё так, именно так и только так! Правда, я не договорил немного. Перед тем, как сделать что-то, не забудь спросить себя: «А НАМ с мужем это надо?» То есть, и тебе, и мне одновременно. Если ответишь положительно – делай задуманное смело, и хорошо делай! Для случая твоих поцелуев и «В койку» с посторонними мужиками у тебя положительного ответа на этот вопрос не будет, так как мне это не надо и не будет надо до тех пор, пока мы вместе. Запрещать тебе, я ничего не запрещаю, решай в каждом случае сама.

– Я оправдаю все твои надежды, мой Руди, я готова отказаться от себя самой, только бы быть с тобой! Ты мне так сильно нужен, что побей меня, растопчи, я всё равно буду тянуться к тебе и любить тебя! Ты – мой, Руди! Я буду хранить наш с тобой очаг до последнего вздоха.

– Малышка моя маленькая, не надо заниматься самоуничижением и самопожертвованием, просто делай своё главное дело и неси свою голову гордо и высоко, не забывай ни на секунду, что ты – Человек. Всё у нас с тобой будет хорошо. Кончится мораторий на совместную жизнь, и заживём мы с тобой припеваючи, мы ведь своими руками строим своё прекрасное «Завтра».

– Руди, как я проживу без тебя полтора года, не представляю. Мне ужасно понравилось спать в твоих объятиях, ты такой хороший, горячий.

– Лера, я очень хорошо представляю, как ты проживёшь предстоящие полтора года – они ничем не будут отличаться от того, как ты жила предыдущее время, как ты живёшь сегодня. Такой период идёт в нашей семейной жизни, пока так надо. А спать с тобой я готов на каких угодно условиях, и буквально спать, как мы спали в нашу брачную ночь, и спать по полной программе с взаимным исполнением супружеских обязанностей.

– Я тоже готова, мой Руди. И очень хочу этого, по полной программе.

– Лера, а если я сгребу тебя сейчас в охапку и утащу в укромный уголок, ты куда повернёшь руль наших супружеских обязанностей, вперёд или назад?

– А ты сам как думаешь?

– Уверен на сто процентов, назад.

– Не спрашивай меня об этом, Руди. Даже если молча я поверну вперёд, ты увидишь сразу, уверяю тебя, а пока что я могу только хотеть.

– Умница ты моя! Мы с тобой выдержим и это. А пока пойдём по домам, поздно уже.

– Руди, ты когда уезжаешь?

– Улетаю, на комфортабельном лайнере ТУ-104. Завтра, направление и билет в кармане.

– Я еду с тобой в Толмачёво.

– Твоё желание для меня закон. Я приду к тебе в десять ровно.

Рудольф и Валерия жадно целовались во взаимных объятиях, они никак не могли насытиться поцелуями.

Сидя в зале ожидания аэропорта, Валерия наклонилась к Рудольфу:

– У меня плохие предчувствия, Руди.

– Это от того, Лера, что ты не хочешь, чтобы я улетал от тебя, не хочешь расставаться. Пройдёт через день-другой, встанешь на свои рельсы и помчишь к заветной цели. Немного уже осталось. Я посмотрю по обстановке, может быть, удастся выкроить денёкдругой для непланового свидания.

– Я тоже посмотрю, в зимние каникулы.

– Спишемся, родная моя. Не удивляйся новому слову, жена как может быть не родной?

– Жена без мужа…

– Как у тебя, не знаю, а я всегда с женой, где бы ни был, что бы ни делал, ты всегда как будто рядом стоишь. Вот и сейчас, ты на самом деле остаёшься здесь, а я будто забираю тебя с собой. После защиты обычно дают недели две на переезд и обустройство, в апреле точно приеду дней на десять.

– Руди, ты летишь до Иркутска, а дальше?

– Поеду поездом, примерно через сутки буду на месте.

По громкоговорящей связи объявили посадку в самолёт, Рудольф и Валерия спустились на первый этаж, обнялись и поцеловались несколько раз среди многочисленных пассажиров у самого выхода из здания аэровокзала.

Они писали друг другу письма раз в неделю, длинные, нежные и ласковые, считали дни до апрельской встречи, грустили, делились текущими событиями, планами и мечтами. В письмах была весна и весеннее солнце их отношений, несмотря на то, что за окном то стояла золотая осень, то моросил нескончаемый холодный осенний дождь, то завывала вьюга, то стоял трескучий мороз. Вечного на земле ничего нет, всё когда-нибудь кончается, так и долгие месяцы разлуки подходили к своему концу.

Валерия в ожидании мужа преобразилась: придирчиво и часто смотрелась в зеркало, выкроив время для посещения парикмахерской, освежила причёску, сделала сама розовый маникюр, взяла себе за правило каждое утро посвящать пять минут макияжу. Эти приготовления не прошли незамеченными для подружек, Люба, как всегда, смотрит в корень: 

– Приезжает, Леруня?

– Ага, на десять дней послезавтра. Защитился, инженер!

Люба ворчливым добродушным тоном:

– Смотрю на вас, всё делаете не как нормальные люди, а получается по вашим планам хорошо, и даже очень. Молодцы! Где остановится?

– В своём общежитии. За ним до вручения диплома сохраняется место официально, а после вручения можно ещё месяц жить, администрация разрешает.

– А ты где будешь?

Валерия удивлённо показывает на свою кровать:

– Вот здесь.

– Леруня, ты в своём уме? Ведь вы – МУЖ и ЖЕНА!

– Ну и что? Нам так надо!

– Леруня, ты, точно, чокнутая! МУЖ, МУЖ, понимаешь?

– Понимаю, не хуже тебя, незамужняя Люба. А ты понимаешь, что мне защищаться в конце февраля! Посчитай, сколько это? Посчитала? Что прикажешь делать, ведь ребёнок в животе одиннадцать месяцев сидеть не будет, а вылезет через девять?

– Ну, есть же средства, Леруня, живут женатики вместе, пользуются.

– Люба, живут, пользуются, а гарантии где? Представь, что не сработало твоё средство, всё моё образование полетело в тартарары! Я этого не хочу, и Руди не хочет, мы с ним подождём с лёгкостью, он и сам так считает, тем более, осталось всего ничего.

– Леруня, а ты, часом, не изо льда сделана? Тебя не тянет под собственного мужа лечь?

Валерия покраснела, но собралась с духом и честно призналась:

– Не знаю.

– Чтобы узнать, надо сделать это, Леруня. Сколько тебе не хватает, два месяца? Защищайся досрочно, в декабре, так можно, тем более, с твоими отличными знаниями и (Люба выразительно показывает округлость живота) тебе разрешат. Так что иди в общежитие к своему мужу на десять дней.

– Он не один в комнате, у них так же, как у нас.

– Тогда вот что, Леруня, поедем сегодня к тёте Клаве и, если у неё коттедж свободный, поживёте там свои десять дней.

– Люба, ну, ты меня удивляешь, коттедж! Это же тысяча, не меньше, я не согласна. А тётя Клава кто такая?

– Нормальная тётка, у неё свой дом, а во дворе коттедж, который она сдаёт. Вам он обойдётся не тысячу, а в сто раз меньше. Я жила в нём, когда сдавала вступительные, тогда абитуриентам общежитий не хватало. Так едем, Леруня?

Валерия, словно зомбированная, ответила не свои голосом:

– Уговорила, едем.

Валерия согласилась, но её по-прежнему страшила неизвестность близости с мужчиной, которая подсознательно представлялась ей неотвратимой раздавливающей катастрофой. Валерия пыталась переломить себя, настроиться на любовный лад, но её Эго противилось этому, оно упрямо твердило ей: «Тебе это не надо!». Потому Валерия готова была призвать в помощь себе любых духов, только чтобы они воспрепятствовали предполагаемому переезду в коттедж.

Тётя Клава оказалась дородной, но подвижной хозяйкой, приветливой, словоохотливой, но не назойливой приятной пожилой женщиной. Коттедж был свободен и, к великому удовлетворению Любы, охотно предоставлен Валерии в полное распоряжение. Тётя Клава сразу принялась за уборку в нём, сообщила, что вселиться можно хоть через два часа, дала Валерии ключ.

Громкое название «Коттедж» соответствовало постройке во дворе лишь в одном – она была обособлена. Не то бывшая банька, не то бывшая летняя кухня, вмещающая единственное помещение размером примерно три на четыре метра. В помещении стояла небольшая кирпичная печурка с уходящей в потолок трубой, за печуркой в углу стоял умывальник, точно такой, как в «Мойдодыре», аккуратно застеленная двуспальная лакированного дерева основательная кровать, небольшой накрытый свежей кремовой скатертью столик в углу, один с мягким сиденьем стул. На столике стояла старинного вида начищенная до блеска керосиновая лампа, лежал коробок спичек, свидетельствовавший, что лампа работоспособна. В боковой стене на высоте человеческого роста сверкало вымытыми стёклами окно размером в сложенную вдвое газету. Взгляд, пройдя сквозь окно, упирался в густой куст, пока ещё голый. Снаружи строение изрядно обветшало, видимо, к нему давно не касалась мужская хозяйская рука, но, в целом, было ещё добротным, с ровной тесовой крышей, не покосилось.

После поездки Валерия выглядела измученной, может, подавленной или обречённой на что-то неприятное. Люба наоборот, была весела и с чувством исполненного долга утешала Валерию:

– Леруня, природа создала тебя женщиной, так будь ей! Выкинь все интеллектуальные мысли из головы и стань просто бабой, хотя бы ненадолго, ублажи мужика, он тебя на руках носить будет! А там, глядишь, и самой понравится. Я вон со своим дату свадьбы назначила, так мы с ним откладывать не собираемся, оформим всё сразу, и бумаги, и тело.

– Твой здесь живёт, Люба, да и дату выбрали, наверное, после окончания учёбы.

– За два месяца до защиты, Леруня, как раз под самый Новый год. Поженимся, я с января стану замужней дамой, получу диплом, и уедем. Его, как хорошего специалиста, пригласили на гигант отечественной индустрии, квартиру сразу дают, подъёмные, зарплату приличную.

– Хорошая у вас семья получится, ты вон как по-хозяйски рассуждаешь, не то, что я.

– У вас с Руди ничуть не хуже, Леруня, может и лучше. Вы оба в облаках витаете, в высоких материях, а земные дела у вас прекрасно идут. Ну, ладно, давай спать. Ключ не потеряй!

Встречать Рудольфа в аэропорту Валерия не поехала – после окончания занятий она не успевала к прибытию рейса, а пропускать лекции не хотела категорически. Не хотела потому, что твёрдо решила держать курс на досрочную защиту своего дипломного проекта, независимо от того, как сложатся обстоятельства их семейной жизни. В любом случае прочные знания не помешают, а в случае беременности очень и очень пригодятся.

Рудольф в конце дня вышел из автобуса на ближайшей к общежитию Валерии остановке, дорожная сумка на плече не отягощала молодое тело, прошёлся пешком, собираясь с мыслями, припомнил все слова, которые хотел сказать своей ненаглядной молодой жене. Валерию он застал дома, после долгожданных объятий и поцелуев пригласил погулять, а когда вышли на улицу, объявил, что они идут в пельменную, потому что он, молодой инженер, проголодался как удав.

Рудольф утолил голод, Валерия из «чувства солидарности» тоже съела порцию пельменей, потом они посмотрели кино по предложению Валерии. Вернулись в общежитие в одиннадцатом часу, затемно. Валерия вынесла дорожную сумку Рудольфа:

– Вот твои вещи, Руди.

Помедлила, словно бы решившись на что-то, немало смущаясь, показала на раскрытой ладони ключ:

– А это ключ от нашего с тобой коттеджа на десять дней. Поехали.

Рудольф опешил, чуть не выронил свою сумку, потом опустил её на пол, сгрёб Валерию в объятия, оторвал от пола, сильно прижал к себе, поцеловал в лицо несколько раз подряд, прошептал вопросительно:

– Вперёд?

Валерия освободилась от объятий, встала на ноги, поцеловала Рудольфа в губы:

– Руди, нам надо торопиться, автобусы после одиннадцати не ходят.

Автобусная остановка располагалась у входа в большой кондитерский магазин с ярко освещёнными витринами, Рудольф заскочил в него и вышел с огромной четырёхсотграммовой плиткой шоколада в руках. Поцеловал Валерию:

– Родная моя, цветов не найдёшь сейчас, угощаю тебя скромной шоколадкой.

– Это за счёт нашего семейного бюджета, Руди?

– За счёт непланового поступления денежных средств, они ещё не зачислены в бюджет.

Валерия рассмеялась, Руди тоже улыбнулся. Они довольно поцеловались, сели в подошедший автобус.

Во дворе тёти Клавы горела лампочка, закреплённая на стене её дома, свет от лампочки слабо освещал двор, но идти по нему можно было без опаски. Взойдя на две ступеньки, Валерия открыла замок, прошла внутрь «Коттеджа», засветила керосиновую лампу. Повернулась к двери, Рудольф стоял у ступенек и манил её руками, спустилась к нему. Рудольф подхватил Валерию на руки: «Так надо правильно входить в наш дом, хотя и временный». И пронёс её внутрь «Коттеджа». Ощутил, что в комнате тепло – тётя Клава позаботилась. Валерия начала разбирать постель, Рудольф отметил, что в этой комнате ему нравится, чисто, уютно, кровать цивилизованная, простыни чистые. Валерия согласилась: «Они даже ветром пахнут». Притушив лампу до минимума, Рудольф с замиранием сердца помогал Валерии раздеваться, она принимала его помощь и облегчала его труды, перемещая своё тело в нужное положение. Голенькая нырнула под одеяло, отвернулась к стене, свернулась калачиком.

Рудольф разделся тоже, лёг под одеяло. Поцеловал Валерию в обращённую к нему спину, ещё поцеловал, ещё. Погладил её волосы, поцеловал в ухо, очень, очень легонько попытался повернуть Валерию за плечо лицом к себе. Валерия не реагировала. Рудольф понял, предстоит брачная ночь-2. Противиться желанию молодой жены не стал, памятуя, что руль их супружеских обязанностей находится в её руках. Встал, задул лампу, сказал себе: «Спать!» и осуществил сказанное.

Утром Валерия была бодра, быстро оделась, умылась, прибрала постель, повисела на шее мужа, горячо поцеловалась с ним:

– Руди, ты такой, ну, самый лучший! Я безумно люблю тебя! Не переживай, всё у нас с тобой будет хорошо.

– Я не переживаю, ласковая моя, нет повода. У нас действительно всё идёт великолепно, и дальше будет только лучше.

Рудольф обнял свою малышку, поцеловал в сладкие губы. Валерия уехала учиться, а Рудольф остался для встречи с тётей Клавой. Он её вскоре увидел, познакомились, Рудольф сказал, что ему «Коттедж» понравился, что тепло очень кстати, рассчитался авансом за все дни. Тётя Клава ответила, что за чистотой будет следить и печурку топить будет, чтобы они в человеческих условиях жили. Закончив разговор, Рудольф поехал в институт получать диплом.

Перед началом лекции Люба подсела к Валерии:

– Привет, Леруня! Ну, как «Коттедж»?

– Здравствуй, Люба! Приятный, понравился, чисто, уютно.

– Это я знаю. Ты мне про себя расскажи.

– Ночь, темно, ничего не видно, не выспалась, сижу, зеваю.

Валерия деланно прикрыла рот рукой. Люба не отставала:

– Больно было?

– В начале. Коротко совсем, чувствительно, но терпимо. Закомплексовала. Не зажималась бы, дура, всё было бы как по маслу.

– Чувствовала?

– Чувствовала, необычно как-то, понимаешь, Люба. Вторгается неудержимо, деться некуда, но не страшно, внутри истома, как будто ждёт этого, приятно так, идёт, идёт.

– А потом, Леруня?

– Потом был во мне, я ощущала все его движения, они были приятны и радостны, что ли. Сладкие, в общем. Как будто трогает певчую струну, вот она, вот она и струна звенит. А я даже не обнималась, всё боялась неизвестно чего, отвечала на поцелуи и всё, мозгами где-то далеко была. Когда ночь прошла, поняла, что не только зажиматься не надо, но самой тоже стараться надо, помогать соитию, чтобы вдвоём получалось. Вот он, муж твой, на тебе, в тебе, люби его своим телом без оглядки, не жалей себя! Если лежишь как кукла, а муж один старается – это порнография. Дошло к утру, когда дело было сделано. Не один раз и всё боком.

– Сегодня не оплошай.

– Теперь понимаю. Спасибо тебе, Люба, за науку и поддержку в любовных делах, за «Коттедж». Ты настоящая подруга.

Вошёл лектор, занятия начались.

Валерия вновь проявила свои артистические способности, не удержавшись от соблазна подразнить свою любопытную подружку. Сыграла она хорошо – Люба ни на миг не усомнилась в правдивости её фантастических излияний.

Фантастика фантастикой, но то, что Валерия выдумала и произнесла вслух своим языком, оставило отпечаток в её мозгу примерно так, как следы ног на сыром песке. Во время лекций она то и дело мысленно возвращалась к ловко придуманным ею ощущениям, они ей нравились, волновали своей новизной, были неотразимо привлекательными, притягивали, словно магнит, манили так, что невозможно было отделаться от них никакими способами. Размышляя, Валерия поневоле закрепляла их в своём сознании. Эти мысли не потерялись в учёбе и дневной суете, сопровождали Валерию весь день.  К концу дня Валерия совершенно отчётливо чувствовала, что хочет, во что бы то ни стало, хочет получить эти ощущения. Пройти через боль, чтобы почувствовать неудержимость вторжения, чтобы почувствовать своего мужа в себе, в своём теле, испытать полное, без остатка, слияние с ним. Как это должно быть приятно!

Теперь Валерия очень хорошо знала, что будет делать сегодня вечером – она получит эти любовные ощущения!

Рудольф встретил Валерию в восьмом часу вечера у выхода из библиотеки, они обнялись, поцеловались. Дружно, под руку пошли в городскую столовую, поужинали, Валерия объявила:

– Сегодня наш день. Едем домой.

Рудольф открыл ключом дверь «Коттеджа», традиционно внёс в тёплый дом Валерию на руках (второй раз – традиция!). Валерия была возбуждена немного, вся такая близкая и родная, желанная до умопомрачения, она ласково обнимала Рудольфа, ласково и нежно, лишь чуть касаясь губами, целовала его лицо, уши, шею.

Целуясь и лаская друг друга, они сбросили обувь, присели на кровать, продолжали наслаждаться обаянием и упругостью молодых тел. Рудольф поцеловал Валерию в шею под ухом, потом ниже в плечо у самого края блузки, прошёлся поцелуями по телу Валерии вдоль края блузки до другого уха, взялся рукой за верхнюю пуговицу. Вспомнил, как держал своими пальцами пуговицу, когда они с Валерией целовались первый раз в беседке маленькой запущенной рощицы, и как он запретил себе дальнейшие действия. Сейчас запрета не требовалось, даже наоборот, требовалось пуговицу расстегнуть, и он это сделал, расстегнул и вторую, и третью, и четвёртую. Поднял руки Валерии вверх, вытянул низ блузки из-под пояса юбки и снял блузку.

Валерия не была безучастна к раздеванию, хотя и не помогала Рудольфу. Она позволяла ему всё делать самому, ей были приятны его прикосновения, она то и дело целовала его, ласкала руками. Рудольф встал с кровати, протянул руки к Валерии, она приняла их, Рудольф руками пригласил её встать на ноги, Валерия поднялась. Он расстегнул «Молнию» и крючки на поясе юбки, поднял руки Валерии вверх и снял юбку через её голову, следующим движением Рудольф так же, через голову, снял с неё нижнюю рубашку. Обнимая и целуя Валерию, наощупь расстегнул лифчик и снял его. Встал опять на колени, спустил один чулок и снял его, затем спустил другой и тоже снял. Валерия, удерживая равновесие, опёрлась на плечо Рудольфа рукой и одним бедром, потом другим. Рудольф, памятуя, как она при раздевании перед первой брачной ночью показала ему на лампочку, с немым вопросом в глазах, взялся за её трусики и посмотрел на Валерию.

Хотя день постепенно угасал, но сумерки ещё не спустились, в их комнате было светло, и Рудольф опасался, что Валерия запретит ему дальнейшее раздевание, потребует занавесить окно. Но Валерия одобрительно улыбалась! Он не совсем уверенными руками снял с неё трусики и впервые вот так явно и близко увидел свою мечту, свою молодую жену в её естестве и нагой красоте. Валерия не была распущенной и бесстыдной девчонкой, скромность и стеснительность были присущи ей с раннего детства, но сейчас для них не было места – она ЛЮБИЛА, любила своего Руди, её любовь была всепоглощающей и не терпела никаких придуманных человечеством ограничений.

Рудольф встал на колени, припал лицом к животу Валерии, с полупомутневшим от счастья сознанием стал целовать её везде, постепенно поднимаясь с коленей. Поднялся до уровня груди, поцеловал упругую торчащую вперёд грудь снизу, сверху, с обеих сторон, поцеловал сосочек, втянул его, сладкий, губами, поиграл с ним языком, почувствовал, как сосочек откликается на его ласки, твердеет. Не обделил Рудольф лаской и вторую грудь, она также откликнулась. Рудольф покрыл поцелуями плечи Валерии, шею, уши, лицо, впился губами в её губы. А Валерия? Валерия блаженствовала, она получала именно то, что хотела, вот он, здесь, её Руди, её мужчина, она ласкает его руками и целует, ей нравится в нём всё, и волосы, и уши, и глаза, и губы. Сегодня их день!

Рудольф повлёк Валерию на кровать, но она отстранилась, вытянула его руки «по швам», сказала:

– Стой так.

Рудольф без восторга предполагал, что сегодня последует брачная ночь-3, раздеваться не торопился. Голенькая Валерия, совершенно не смущаясь, как будто она была в одежде, завернула кромку одеяла, потом поддёрнула её и старательно сложила одеяло вдвое прямо на кровати, далее сложила его ещё раз, вчетверо, далее ещё и ещё раз, и положила на стул. Сняла с кровати верхнюю простыню, так же аккуратно сложила её и тоже положила на стул. Взбила обе подушки, положила их рядышком в изголовье. Рудольф с интересом наблюдал за Валерией, стараясь понять, что происходит, понял только одно – появилось что-то новенькое, другие мысли в голову не шли.

Валерия подошла к Рудольфу, обняла его и крепко поцеловала в губы, он ответил ей. Расстегнула пуговицы на рубашке от ворота до подола, вытянула подол из-под брюк, Рудольф хотел помочь ей, но Валерия  поцеловала его потянувшуюся помогать руку и отвела её в сторону. Расстегнула пуговицы на рукавах рубашки Рудольфа, сдвинула за его спину воротник рубашки и за рукава стянула её с Рудольфа. Ничуть не смущаясь, словно делала это каждый день, расстегнула пряжку на ремне брюк Рудольфа, расстегнула пуговицу, крючок, «молнию» и спустила его брюки до пола. Когда брюки скользнули вниз, Рудольф дёрнулся от стыда и смущения, Валерия приостановилась, снизу посмотрела на него непонимающим взглядом. Рудольф быстро взял себя в руки, погладил присевшую на корточки Валерию по голове. Валерия взялась за ногу Рудольфа, будто стараясь поднять её, Рудольф это понял и поднял ногу, Валерия сняла с ноги брюки, сняла носок. То же самое они проделали со второй ногой. Без всякой паузы и без тени смущения Валерия зацепила пальцами рук резинку трусов Рудольфа и спустила их до пола, подняв по очереди ноги, Рудольф позволил Валерии освободить себя от них полностью.

Рудольф и Валерия, не обременённые одеждой, продолжили взаимные ласки и поцелуи. Они оба испытывали необычайный восторг от того, что запретов между ними не было, Валерии было доступно всё в Рудольфе, Рудольфу было доступно всё в Валерии. Каждое прикосновение приносило приятное удивление, хотелось прикоснуться снова и снова, хотелось целовать и целовать, упиваться поцелуями. Немало разгорячённый Рудольф взял Валерию на руки и положил на кровать, Валерия не сняла своих рук с шеи Рудольфа, она ничего другого не желала, и знать не хотела, только прикасаться, только ласкать, только гладить своего Рудольфа. Рудольф и сам продолжал изучать тело Валерии, руками, губами, поощрял все её самые необычные, но искренние действия, не понуждая её и малейшим намёком отойти от её игры. Он прекрасно понимал, что главную скрипку в их сегодняшних любовных занятиях играет Валерия. Холодный ум подсказывал Рудольфу: «Не торопи, ты можешь подождать, воздержись, не неволь её, она даст тебе знать. Ласкай её всю, ласкай, целуй, гладь, ей надо это».

Рудольф напрочь забыл о первой брачной ночи, о брачной ночи-2, он сегодня, как зрелый мужчина и любимый муж, занимался со своей женой любовными играми. Обнимая Валерию, Рудольф почувствовал, как она легла на спину, подняла руки за голову, в истоме вытянулась в струну, притихла. Он медленно и осторожно освободил свою руку из-под её головы, приподнялся на локте, поцеловал Валерию в живот, потом выше, Рудольф поцеловал по очереди долгими поцелуями затвердевшие соски Валерии, изрядно втягивая их губами и играя языком, поцеловал заветную ямочку между грудей, стал целовать выше.

Поцеловал в шею, в подбородок, в губы, Валерия медленно, как во сне, обвила его шею руками, впилась в его губы, напрягла руки и сильно потянула Рудольфа на себя. Она подсунула свою ногу под ноги Рудольфа и оказалась под ним, раскинула свои ноги в стороны, согнула и подняла колени, пошевелила тазом, как будто укладывалась удобнее, и Рудольф почувствовал, что начал проникать во влажную и горячую среду. Он осторожно двинулся дальше, однако, продлившись немного, движение застопорилось, стало нарастать напряжение давления. Рудольф понимал, что надо действовать энергичнее, но опасался причинить вред Валерии – вдруг ЭТО идёт не так? Он понимал, что если ЭТО идёт правильно, Валерия даст ему знать, и тогда он преодолеет преграду.

Валерия хорошо чувствовала и понимала, что происходило в её чреве, происходило именно так, как она представляла в своих фантазиях, мало того, она была в более выгодном положении, чем Рудольф: прекрасно знала, что всё идёт правильно! Валерия не была пассивной участницей исполнения супружеских обязанностей, она их самоотверженно выполняла, и временное препятствие преодолела по-своему. Почувствовав напряжение, Валерия поняла, что момент настал, сцепила свои руки на спине Рудольфа, сильно прижала его к себе, сосредоточилась, как дикая кошка перед прыжком на добычу, резким и сильным толчком подала своё чрево навстречу Рудольфу, оттолкнувшись лопатками и подошвами ног от упругого ложа. Острая мгновенная боль, как молния прошла сквозь тело Валерии, она не удержалась:

– Ай!

Но боли уже не было, а Валерия, точно, как в своих фантазиях, чувствовала, как неудержимо глубже и глубже вторгается Рудольф в её тело, как невозможно от этого уклониться. Да и не надо, тело Валерии приятно ныло, а сама она, испытывая радость от свершённого, сильнее прижимала Рудольфа и повторяла: «Руди мой! Руди мой! Руди мой!»

Рудольф после толчка Валерии и её короткого вскрика тоже испытал боль, словно от укола иглой, почувствовал, что путь свободен, хотя и тесен, осторожно, медленно, но настойчиво двинулся вперёд. Валерия не ослабляла своих объятий, впивалась в его губы так сильно, что, кажется, покусала их, её тело трепетно напрягалось и расслаблялось под ним. Когда ресурсы Рудольфа для дальнейшего продвижения вперёд были исчерпаны, он отступил и снова прошёл вперёд, потом ещё раз, стал двигаться вперёд и назад, получая в этом великое наслаждение. Рудольф восторженно ласкал Валерию руками, гладил её волосы, плечи, руки, грудь, массировал соски, гладил талию.

Валерия с удовлетворением и благодарностью приняла в себе Рудольфа и радовалась каждому его движению внутри её тела, понимала его, подыгрывала ему. Рудольф двигался, удовлетворял её истому, Валерии было очень приятно и нравилось это, она чувствовала, как к ней ближе и ближе подступает великая радость. Валерия жадно соединялась в одно целое с Рудольфом, хотела остаться вкупе с ним навсегда, пыталась удержать его в себе, напрягалась, старалась сдавить и не выпустить его.

От несметного числа поцелуев, от неистовства любовных чувств, от сладостного многократного ощущения Рудольфа в своём теле Валерию накрыла волна бурной радости. Она неистово многократно расцеловала Рудольфа, прижимая к себе накрепко с намерением не отпускать его никуда и никогда.

В этом апогее любви утонул и Рудольф, он не менее чувственно, но ярче выражено испытал высшее наслаждение от так давно желанной физической близости с Валерией. Подумать только, полтора года минуло с той счастливой минуты, в которую Валерия согласилась объединить их судьбы! Было многое за это время, и томительное ожидание, и разлуки, и счастливые встречи после них, была свадьба, было великое воздержание. И вот оно, единение, прекрасная гармония, феерическое счастье!

Рудольф не хотел причинять неудобства Валерии и попытался лечь рядом, но задремавшая было Валерия сильнее сцепила руки на его спине, в полусне прошептала: «Мой Руди, я так долго хотела тебя, полежи ещё немножко. Мой Руди, мой Руди». Через короткое время умиротворённая Валерия снова задремала, Рудольф осторожно и медленно-медленно, стараясь не разбудить жену, лёг рядом, быстро уснул. Во сне летал вместе с Валерией и, хотя их тела не касались одно другого, Рудольф отчётливо чувствовал её упругую грудь, твёрдые соски и податливое тело, видел её искрящиеся от счастья глаза и восторженно улыбающееся лицо.

Вся ночь была ещё впереди, но выспаться Рудольфу и Валерии этой ночью суждено не было: они, вздремнув очередной раз, снова взбирались на вершину блаженства.

Утром, с трудом расцепив глаза по зову будильника, первым проснулся Рудольф, открыла глаза и Валерия. Совершенно не стесняясь друг друга в разгорающемся дне, они без одежды, не укрытые ни простынёй, ни одеялом, прощались с остатками сна. Вместе, в обнимку, с томными поцелуями. У Валерии мелькнула шальная мысль пропустить первую лекцию, но, вспомнив о своём решении о досрочной защите, она прогнала её прочь. Валерия мягко отстранилась от Рудольфа, слезла с кровати, умылась и оделась. Умылся и оделся Рудольф.

Они позавтракали в блинной. Поцеловались в губы и расстались до вечера.

Люба поджидала Валерию в первых рядах аудитории, приветливо махнула ей рукой, Валерия присела рядом. Сдерживая самопроизвольно открывающийся в зевке рот и прикрывая его рукой, Валерия с наигранным недовольством сказала:

– Опять спать хочу.

Люба, продолжая вчерашнюю тему:

– Не оплошала?

– Видишь, спать хочу. Вчера сразу после ужина поехали домой, в «Коттедже», сама знаешь, Люба, заняться нечем, кроме супружеских танцев. Вот и танцевали, такой разбег набрали, что на первую лекцию хотела не ездить.

– И не надо было.

– Надо, Люба. Я решила защищаться досрочно, знания должны быть полными.

– Леруня, ты меня удивляешь, откуда тебе известно, что ты уже понесла?

– Неизвестно, Люба. Но я буду защищаться досрочно и без этого.

– Леруня, зачем тебе это надо? Добиваться разрешения, день и ночь корпеть над книжками, напрягаться лишний раз без надобности?

– Без надобности? Пойми, незамужняя моя подруга, быть вместе со своим мужем – это пригоршнями черпать счастье. Между вами нет никаких условностей, вы понимаете один другого без слов, вы оба так сильно нужны друг другу, что, слившись в одно целое, у вас нет сил разъединиться. Когда вы оба испытываете эйфорию от счастья, а вокруг вас торжественный и победный звездопад – это настоящая сбывшаяся сказка со счастливым концом. Приблизить такое на два месяца – полжизни не жалко, не то, что покорпеть над книжками!

– Ну, ты наговорила, Леруня! Да разве такое в самом деле бывает? Только в романах выдумывают.

– Бывает, Люба, бывает и в обычной жизни. Любить надо, по-настоящему, самоотверженно, без оглядки, до полного самоотречения. Любить, понимаешь? Не себя, а друг друга!

– Да-а, Леруня, не оплошала. Завидую тебе, но не бойся, у меня глаз не дурной.

– У тебя всё впереди, Люба, сколько тебе осталось, апрель… январь, всего-то девять месяцев!

Эту фразу Валерия договаривала шёпотом – вошёл лектор. Она, поняв, что именно произнесла, примерила на себя это неожиданно вылетевшее словосочетание «девять месяцев», с замиранием сердца и мгновенно возникшим ожиданием неизвестности подумала: «А нас тогда, возможно, будет трое».

Рудольф до вечера коротал время в библиотеке, читал техническую литературу по электротехнической тематике, читал художественную литературу, читал популярные журналы, газеты. Вечером встретил Валерию возле института, обнял, поцеловал в губы:

– Я ждал тебя целый день, молодая моя жена, извёлся весь, переживаю, всё ли хорошо?

– Не просто хорошо, а великолепно! Я сегодня на всех смотрю со скрытой гордостью за своего мужа, который у меня самый, самый!

Валерия, потянулась к уху Рудольфа, вполголоса добавила:

– Ты превратил меня в распутную женщину, я хочу тебя прямо сейчас! Раньше такого за собой не замечала.

Рудольф демонстративно широко раскинул руки, обнял и крепко поцеловал Валерию в губы:

– Вот такая хулиганка ты мне больше всего нравишься. Пойдём быстренько в… столовую!

– Ага, сначала, а то на голодный желудок сил не будет.

Рудольф и Валерия рассмеялись. Им хорошо было вместе, они друг в друге души не чаяли.

Долго тянется разлука, да быстро пролетают дни свиданий. Рудольф назвал минувшие десять дней в начале апреля «Днями счастья», они действительно таковыми и были, эти медовые дни Рудольфа и Валерии. Время непослушно, оно не задерживается на минутах, которые мы хотим продлить, оно неумолимо в своём движении. К огорчению Рудольфа и Валерии время их апрельского счастья закончилось, суровая действительность призвала Рудольфа заняться своим главным делом – работой, призвала Валерию направить все свои силы на учёбу. Метод Рудольфа по преодолению разлуки хорошо работал: вникая в тонкости новой работы, он с головой ушёл в дело, каждый рабочий день подкидывал ему новые и новые задачи, игнорировать которые было недопустимо. Голова Рудольфа была занята производственными вопросами и днём и ночью, вопросы громоздились один на другой, порой накатывая как снежный ком. В такой кутерьме у него физически не было времени предаваться тоске и печали от расставания с Валерией.

У Валерии тоже возросло напряжение в учёбе, она с первых дней после отъезда Рудольфа стала систематически засиживаться за учёбой до позднего вечера, черпала знания и в выходные дни, и в праздничные. Ей тоже некогда было предаваться пустым размышлениям о горечи разлуки. Постепенно Валерия встала на свои новые рельсы, у неё появилась реальная уверенность в досрочной защите своего дипломного проекта. Грянули каникулы, это было Валерии на руку – она лишь ненадолго съездила домой в Киренск, и снова с завидным усердием принялась за учёбу.

С началом учебного семестра Валерия без каких-либо препятствий получила разрешение на досрочную защиту дипломного проекта, тем более, к этому времени выяснилось, что она ждёт ребёнка. Валерия вместе с руководителем дипломного проекта приняла программу ускоренного дипломирования, предусматривающую окончание работы в декабре. Хотя программа называлась ускоренной, изложенный в ней объём работ был равен объёму в обычной программе, то есть эта ускоренная программа лишь сжимала сроки. Валерия проявляла высшую степень ответственности, ей было привычно работать с большой отдачей, и Валерия делала это с негаснущим интересом и увлечённостью. Её труды были вознаграждены: в назначенный срок Валерия защитила дипломный проект, получила диплом установленного образца и стала инженером.

С переездом Валерии в Братск закончились её романтические разлуки и встречи с Рудольфом, семья объединилась. Рудольф с восторгом и радостью встретил свою молодую жену, с волнением и трепетом ждал скорого прибавления семейства, оберегал Валерию как мог и умел. В конце декабря у них родился сын, их первенец, дитя их любви. Рудольф, спортивной направленности молодой человек, в порыве радости прошёлся по верхней кромке бетонного забора под окнами палаты родильного дома. Валерия из окна наблюдала за его дурачеством, она улыбалась, любила Рудольфа, знала и видела, что он испытывает к ней такие же чувства.

Через год с небольшим у Рудольфа и Валерии родился второй желанный сын, они снова были счастливы. Рудольф видел, как расцветает и обретает истинно женские черты его Валерия, постоянно восхищался ей, своей красавицей, целовал, дарил цветы, хотя и не часто, помогал ей во всём, не гнушался никакой работы по дому. После рождения второго сына Рудольф озвучил программу численности их семьи:

– Лера, жёнушка моя молодая, знаешь мудрость: «Один ребёнок – не ребёнок, два ребёнка – полребёнка, три ребёнка – один ребёнок»? Давай не будем останавливаться на половине дороги, где двое, почти незаметно вырастет и третий?

Валерия не приняла предложение Рудольфа категорически:

– Тебе надо – ты и рожай! А я пойду на работу, насиделась, хватит.

Вот так, прямо и по существу. Валерия впервые так безапелляционно ответила Рудольфу, похоже, ответ был ею продуман, выстрадан и созрел. Может быть, в этот ответ внёс свой вклад эгоизм Валерии, её Эго требовало, чтобы Валерия не сидела «Взаперти», а была «На людях»? Несмотря на отказ, Рудольф был готов и к долгосрочной программе, он надеялся, что Валерия поработает, декретные думы потеряют остроту, и она согласится на третьего ребёнка.

Проводить анализ своих поступков Рудольфу помогал его старинный и верный друг дневник, который служил ему верой и правдой вот уже второй десяток лет. Дневнику Рудольф доверял всё, были в нём откровенные взгляды на окружающих, отношение к конкретным людям, были планы, мечты. Было самое сокровенное, о чём никому не скажешь. Рудольф неуклонно следовал своим установкам, ведь они были его жизненным кредо, его характером! Он сделал себя сам, сделал сознательно, работая над своим совершенствованием во всех направлениях. Безжалостно расстался с плохими привычками, не говоря даже о «любительском» пристрастии к курению и алкоголю. Исключил из своего повседневного лексикона бранные слова, однако, в критической ситуации иногда употреблял их совершенно осознанно. Не распускал и не поддерживал слухи и сплетни, наговоры и прочие «новости» злых языков. Работал на производстве самозабвенно, полностью абстрагируясь от бытовых и прочих дел, не имеющих отношения к работе. Строил вместе с Валерией крепкую и дружную семью, всё свободное время посвящал жене и детям.

Сыновья подрастали, ходили в детский сад, Валерия работала по своей специальности на Братской радиотелевизионной станции «Орбита», Рудольф, как и прежде, в Братскгэсстрое. Их быт сформировался, устоялся и стал обыденным и привычным делом, в котором каждый член семьи имел круг своих обязанностей, исполняемых им неуклонно. Работая на первых порах своей трудовой деятельности посменно, Рудольф и Валерия определили своих сыновей в круглосуточный детский сад, но не злоупотребляли этим, брали сыновей домой, если были не на работе.

Технический прогресс шагает, не останавливаясь. В продаже появились цветные телевизоры. Рудольф и Валерия поговаривали и ранее о приобретении телевизора, чёрно-белого, но откладывали это хорошее дело, считали, что дети, если в семье есть телевизор, растут обделёнными вниманием родителей. И сейчас они решились не сразу, однако, заранее уговорили себя включать телевизор как можно реже и купили уже цветной телевизор. Цветной телевизор в доме – это праздник! Восторг было нечем измерить, разговоры о телевизоре – не унять, улыбки заполнили весь дом до краёв.

Валерия хорошо вписалась в новый коллектив, быстро стала лучшей по профессии, что не вызвало у Рудольфа удивления, он считал это поощрение заслуженным, логически вытекающим из знаний и работоспособности своей жены. Коллектив цеха, в котором работала Валерия, был немногочисленным и дружным, проявлялось это не только в работе, но и в систематическом проведении в объектовой столовой торжественных вечеров по случаю календарных праздников, юбилеев и профессионального Дня Радио. Валерия, чтобы ближе познакомиться с новым коллективом, собралась на свой первый торжественный вечер, позвала с собой Рудольфа – они никогда не ходили в кино, на концерты и подобные мероприятия поодиночке, праздник для них всегда был один на двоих.

Программа торжественного вечера состояла, как принято, из трёх частей: официальная часть, банкет и танцы, в каждой из которых для Валерии находилось занятие, а Рудольф оказывался в стороне среди незнакомых людей. Даже разговор не клеился, поскольку тематика неизменно скатывалась к радио, терминологией которого он не владел и, тем более, не понимал специфики работы радио. Банкет Рудольфа не притягивал никогда, не любил он застолий, считал их пустым времяпрепровождением. Обладая «Медвежьим слухом» к музыке, он плохо танцевал и не любил танцы. Кое-как скоротав время до первого поданного автобуса, он предложил Валерии ехать домой, на что она согласилась с большой неохотой. Валерия на вечере чувствовала себя вполне комфортно, была весела, возбуждена немного, предлагала тосты за банкетным столом, танцевала много и с удовольствием.

Рудольф понимал Валерию, конечно, ей, молодой и привлекательной женщине, негоже замыкаться только на семью и работу, нужно и отдохнуть, расслабиться, развлечься. Они не пропускали концерты заезжих артистов, просматривали все или почти все новые кинофильмы, участвовали в городских празднествах, но этого Валерии было мало. Дома Рудольф сказал Валерии:

– Лера моя, ты видела, как мне «весело» было на вечере, поэтому больше я на такие вечера не ходок. Если тебе надо быть там обязательно, иди одна, будешь представлять нас обоих.

– Как хочешь, Руди.
Валерия сама для себя решила, что на всех торжественных вечерах ей надо присутствовать обязательно. Решение своё выполняла неуклонно, присутствовала. Одна.

В один из дней Валерия радостно сообщила Рудольфу:

– Руди, послезавтра мы идём на день рождения!

Рудольф не столь радостно спросил:

– К кому, Лера?

Лера без остановки длинной скороговоркой выпалила:

– У нас один инженер работает, Володя, очень грамотный, его начальство ценит, без него ни одну наладку не делают, соображучий, старше меня немного, женатик. Высокий, повыше тебя будет, чёрные волосы, брови богатые, аккуратные, нос большой, прямой, черты лица крупные, губы полные, рельефные. Танцует здорово, я танцевала с ним, понравилось. Сегодня подошёл, меня пригласил, вот адрес я записала.

С какой стороны ни глянь, странный это был день рождения. Гостей было двое: Рудольф и Валерия. Жена Володи оказалась рачительной и добродушной хозяйкой, приготовила неимоверное количество яств и накрыла красивый стол, весь вечер ухаживала за гостями, стараясь им угодить и не оставить без внимания. Насытившись вкусной едой со скромным количеством спиртного, хозяева и гости затеяли разговор, Рудольф с женой Володи, сидя за столом один напротив другого, Володя с Валерией, разместившись на диване. Володя Рудольфу не понравился сразу, он производил впечатление неискреннего человека, с весомым значением высказывал простецкие постулаты, не выдерживал взгляд, излишне и слишком широко жестикулировал.

Рудольф невольно наблюдал за Володей и Валерией, поскольку сидел лицом к ним, видел, как Володя прямотаки ощупывал и пожирал глазами Валерию, снимал с её платья несуществующие пылинки, в том числе и с запретных для чужих рук мест. Рудольф видел, как Володя, нарочито широко жестикулируя, «нечаянно» касался неприкрытых платьем коленей Валерии, её обтянутой платьем груди, брал её ладони в свои руки и «строил» что-то в воздухе. Рудольф смотрел на Валерию и не понимал её, она вела себя очень необычно, совсем на неё не похоже. Не возмущалась и не пресекала развязные жесты Володи, мало того, реагировала на них ужимками и хихиканьем. «Смотревшие» в середину комнаты колени развернула в сторону Володи и положила ногу на ногу, время от времени меняя их местами и излишне высоко поднимая ногу, поправляла платье на коленях так, что они оказывались более открытыми. Время от времени поворачивалась всем торсом к окну, прогибая спину и поднимая руку, будто поправить волосы, показывала Володе в профиль свою обтянутую платьем привлекательную грудь.

Рудольф, поддерживая разговор с женой Володи, размышлял о поведении Валерии. Что это с ней такое? Володя очаровал, и она приняла его манеры и вторит ему? Или Валерия подыгрывает Володе, не задумываясь, что вершит? Или дразнит его? Каким бы не был ответ, Рудольф, зная характер Валерии, отчётливо понимал, что она может легко войти в роль зазывающей Володю женщины и долго не выйти из неё, вплоть до момента, пока её призыв не будет удовлетворён. Рудольф встал, горячо поблагодарил хозяйку, позвал Валерию домой. Валерия запротестовала, её активно поддержал Володя.

Валерия с оговорками и явным сожалением согласилась уйти с семейного торжества только на третий зов Рудольфа. Вышли на улицу, Рудольф:

– Лера моя, тебе понравилось?

– Руди, Володя такой мужчина, такой мужчина, а ты мне с ним поговорить не дал. Теперь надо их к нам пригласить, а то мы с тобой друзьями никогда не обзаведёмся!

– Я против, Лера. Мне такой друг, если можно использовать применительно к нему это слово, не нужен. Ты видела, как он тебя раздевал глазами? Ему вот это и надо, только руками. Ты видела и понимала, кто перед тобой?

– Руди, ты всё это выдумал. Володя просто обаятельный собеседник, за словом в карман не лезет, много знает, хорошо умеет убеждать.

– Человека целенаправленно в друга не обратишь, милая моя жёнушка Лера. Вот если с человеком пуд соли съешь, только тогда сможешь сказать, друг он тебе, или нет. Лера, будь благоразумна, смотри на окружение без розовых очков, трезво. Ты ведь умница у меня?

– Это ты пил водку, а я и сейчас трезвая!

Нет, Рудольф, не переубедить тебе жену. Вскоре Валерия, рассказывая об очередном вечере, увлеклась и с необъяснимой откровенностью сказала:

– Вечер шёл как обычно, торжественная, банкет, танцы. Сегодня только один танец пропустила, ноги гудят. Ни один мужчина не танцует как Володя! Раза три или четыре станцевали, позвал меня «покурить», а сам не курит, сидели на лавочке за столовой, целовались.

Рудольф опешил. Вот тебе, раз! Лера моя, что с тобой? Как возможно с гордою душой? Сказал только:

– Лера, ты сначала задала себе вопрос: «А НАМ это надо?»

Лера, прикусив губу:

– Я понимаю, не надо.

Помедлила, торопливо добавила:

– Да и мне не надо. Он первый начал. Ты не думай, мы недолго там были, снова пошли танцевать. У меня репутация строгой и недоступной женщины, я её берегу.

Оправдалась, как в детском саду, когда воспитатель пытается угомонить обзывающихся детей. Рудольф отчётливо понял, что Валерия легко и не раздумывая переходит дозволенные границы, идя на поводу у своего Эго. Понял Рудольф и то, что он уже не значит для Валерии так много как прежде, она даже по имени не назвала его ни разу! Прошла любовь? Что будет дальше? Рудольф понимал, что запреты, внушения и упрашивания в этом случае бесполезны, если женщина захочет, ничто её не удержит. Рудольф решил, надо попытаться пробудить в Валерии чувства её ранней молодости, когда она и в мыслях не допускала двойственность отношений. Если Валерия ещё не потеряла способность слушать.

Несколько раз Рудольф заговаривал с Валерией об их первой встрече, об их разговорах «под луной», о первом прикосновении их рук, об их понимании семьи… в ответ слышал всегда одно и то же:

– О чём ты говоришь, это было давно и неправда. Я была молоденькой мечтательной и глупенькой девчонкой, верила в романтику, которой в реальной жизни нет, наивная была. А сейчас я взрослая опытная женщина, у меня двое детей, кое-что в жизни понимаю. Не надо мне рассказывать сказки. Я выросла.

Валерия действительно выросла и кое-что в жизни понимала и доказывала это своими поступками. В её категоричных высказываниях стали проскальзывать с негативным оттенком слова и отдельные фразы, заимствованные из дневника Рудольфа! Стремясь держать Рудольфа под плотным контролем, Валерия систематически проверяла содержимое его карманов и легко могла пустяк превратить в обвинительное заключение. Теперь дошло до дневника, грань элементарной порядочности пройдена, мышление Валерии устойчиво движется к упрощению и примитиву.

Рудольф попытался восстановить статус-кво, но получил жёсткий отказ Валерии:

– Я должна про тебя знать всё! У тебя не должно быть никаких тайн от меня!

Единственно надёжный способ отлучить Валерию от прочтения сугубо личных записей – прекратить их. Рудольф так и сделал, принёс очередную жертву на семейный алтарь.

Постепенно Валерия познакомилась с близкими ей по возрасту женщинами соседками по подъезду, соседками по дому и другими, приходящими поболтать на скамеечках детского городка в сосновом дворовом парке. В свободную минуту она с удовольствием подсаживалась к новым подружкам, обменивалась новостями, и, конечно, слушала порой не совсем пристойные обывательские полуправдивые рассказы из серии «Кто? Где? Когда? С кем?» Эти посиделки делали своё неблагодарное дело – Валерия всё больше утрачивала интерес к возвышенному восприятию отношений между мужчиной и женщиной, всё больше упрощала их, вплоть до нагой сути, в суждениях высказывалась по-простецки.

Постриглась, вместо своих длинных волос и высокой причёски стала носить на голове «химию». Какие только аргументы не приводил Рудольф, чтобы уберечь жену от этого кощунственного поступка! Он очень хорошо помнил Валерию такой, какой увидел её первый раз в общежитии НЭИС, когда она произвела на него неизгладимое впечатление, выросшее в любовь. Бережно хранил этот образ в душе и очень хотел, чтобы Валерия оставалась сама собой всю жизнь. В пользу этого привёл многочисленные доводы, но не был услышан, в конце концов, объяснил прямым текстом – всё равно не помогло. С новой причёской Валерия внешне стала другой. Точнее сказать – её новый облик ярко светился её внутренним содержанием.

Валерия ни за что не признала бы, что этот поступок является очередной каплей в чашу охлаждения их отношений с Рудольфом. «Какое охлаждение? Что за выдумки? Просто у меня нет времени ухаживать за длинными волосами, а сейчас можно даже не причёсываться утром!»

Нет, Рудольф, тебе не пробить брешь к возвышенному в сегодняшнем мышлении твоей жены.

Рудольф и Валерия смотрели передачу по телевизору, сидели на диване рядышком. Валерия пристально посмотрела на лицо Рудольфа, потрогала его уши, посмотрела на его руки, взяв их в свои, сказала:

– Правду Танька говорит, что все мужики разные. К своему привыкаешь, а ведь, если близко посмотреть, у другого всё не такое, нос, глаза, губы, руки – всё-всё не такое, к какому привыкла. Интересно так.

Рудольф сначала не понял цель высказывания Валерии, поддержал её:

– Конечно, каждый человек индивидуален.

– Ну, интересно же, все разные. Танька вон так и говорит: «Живу один раз, надо успеть всех перепробовать».

– У неё моральные качества не в почёте?

– Какая мораль! Когда вот он, новенький живой мужик рядом и готов с тобой хоть куда, только намекни! Она говорит, что с каждым новым, как будто первый раз вообще, потому и меняет.

– Лера, эта Танька, наверное, одна такая?

– Ага, одна, среди таких же. Алёна завела себе любовника первый раз, попробовать, сейчас с мужем разводится.

– Выходит за любовника?

– Куда там! Ему это не надо. Она, глупышка, холостого присмотрела, а он болтуном оказался, до мужа дошло, вот и развод. Танька, так та правильно делает, сколько перебрала – все женатики, молчат, как рыбы.

– Лера! Танька и Алёна – не пример для подражания!

– А я и не беру пример с них, просто говорю, какие все люди.

– Не все, Лера, далеко не все!

– А я знаю, все! Умеют хорошо скрывать, вот и кажется, что они белые и пушистые. У Иришки пыль до потолка из-за скандала, муж узнал, что она к его дружку соседу по подъезду бегает. Ей ума хватило с соседом связаться, понравился, видите ли, и опыт на стороне есть, так нет, подайте соседа! Танька даже в очереди на почте нашла, но не соседа же! Правильно делает, ушлая.

Не такие губы, руки… Рудольф отчётливо осознал свои до сей поры смутные опасения: Валерия неуклонно движется по пути возрастающего интереса к другим мужчинам. Между ними не стало тех задушевных бесед, когда они понимали друг друга с полуслова, когда мыслили одинаково, строили стратегические планы своей совместной жизни. Рудольф по-прежнему любил Валерию, но она воспринимала проявления его любви спокойно и хладнокровно, как само собой разумеющееся дело, не восторгалась, не всегда целовала его, а в некоторых случаях считала лишними. Валерия была поглощена собой, хотя и детей вниманием не обделяла, с предложениями Рудольфа соглашалась только тогда, когда они не мешали её личным планам. В один из дней Валерия шла после ночной смены, у подъезда поздоровалась с бабушками, неустанно несущими свою скамеечную вахту. Услышала в свой адрес:

– Ты в ночь и твой тоже в ночь, вчера ушёл в девять, пришёл ночью, все уже спали. Смотри, Валерия, мужа потеряешь.

Вечером Рудольф попал на допрос:

– Ты ночью где шатался, у кого был? Выкладывай!

– Ты о чём, Лера? Ночью я спал дома.

– Спал дома? Ушёл в девять, ночь шатался, занимался неизвестно чем, спал дома, называется?

– Вечером ходил работать в гараж, там работы непочатый край, ты знаешь, Лера, поработал и пришёл домой. Немного после двенадцати.

Валерия знала и видела своими глазами, что в их недостроенном ещё гараже действительно много работы, но всё равно «держала марку»:

– Знаю я тебя, не первый раз по ночам ходишь.

– Лера, эту «новость» тебе бабушки у подъезда сообщили?

Валерия не может признаться, ещё помнит, как надо относиться к таким «новостям»:

– Я без твоих бабушек всё про тебя знаю!

Рудольф и в самом деле прихватывал для бытовых и общественных дел позднее вечернее время. Достраивал свой гараж, помогал соседу по гаражу смонтировать освещение, отстаивал честь цеха в двух затянувшихся до ночи турах шахматного турнира, три длинных вечера подключал деревообрабатывающие станки в небольшой мастерской, которую он и два его товарища соорудили для собственных нужд.

На одной из трансформаторных подстанций цеха, где работал Рудольф, произошла тяжёлая авария со взрывом мощного трансформатора и пожаром. Потребителей в аварийном порядке запитали по временной схеме, для восстановления постоянной схемы создали аварийные бригады рабочих и организовали их непрерывную работу под руководством опытных инженеров. Рудольф по окончании рабочего дня поужинал и продолжил работу, понимая срочность ликвидации последствий аварии. Отработал сутки без малого, домой пришёл под утро, чтобы вздремнуть часика два и снова взяться за срочную и так необходимую работу.

Дома его ждала Валерия, которая должна работать в ночной смене. Сидела за столом на кухне, одетая, руки на столе, на лице деланное спокойствие, как у майора НКВД:

– Значит, ты по ночам не таскаешься? Ну, а сейчас откуда явился?

– Лера, пожалуйста, не торопись с выводами. Я был на работе, у нас очень срочное и ответственное дело. Я ещё не спал сегодня, мне надо прикорнуть часа два, хотя бы.

– Вот так ты и делаешь всегда, разве тебя переговоришь! Не пойман – не вор, а поймала с поличным – был на работе!

– Лера, я честен перед собой, честен перед тобой, я действительно был на работе. Сомневаешься – поинтересуйся у моего начальства.

– Я что, совсем дура? Твоему начальству самой принести сор из своей избы?

– Лера, запомни, пожалуйста, что я тебе сейчас скажу, повторять не буду никогда. Поддерживать твои сомнительные разговоры о подозрениях тоже не буду. Лера моя, я тебя люблю, других женщин в моей жизни не было, сейчас нет, и не будет, пока мы с тобой вместе. Это не просто слова, Лера, это мои непоколебимые убеждения, мой характер. Пошёл спать. Всё.

Валерия замолчала, её лицо стало неравномерным по цвету, от почти белого до розового. Здравый смысл говорил Валерии, что Рудольф именно такой, как сказал, что другим он никогда и не был. Её Эго неустанно и нудно твердило: «Он только кажется таким, он пришёл от любовницы!» Избавиться от навязчивого Эго Валерия не смогла, она уже очень глубоко увязла в простецких обывательских представлениях об отношениях между мужчиной и женщиной. Аналитический ум Валерии подсказал ей ещё один ход – проверь его супружеские функции!

Рудольф уснул, едва коснулся головой подушки. Валерия, несмотря на свою прозаическую цель, голенькая и аппетитная забралась к нему под одеяло, поцеловала спящего Рудольфа один раз, другой, погладила его, ещё поцеловала, постепенно распалилась и забыла о своей цели. С великим трудом Рудольф проснулся от ласк Валерии, несмотря на тяжёлую сонливость, обрадовался такой ставшей забываться искренности жены, обнял её и жарко поцеловал в губы. Он увидел возле себя прежнюю Леру, любил её, его Леру из «Коттеджа», когда одна на двоих любовь осеняла их своими крылами. Валерия ответила не менее чувственно. Они медленно стали взбираться на вершину блаженства, Рудольф не торопил Валерию, бережно и умело вёл её по дороге любви.

Проверку Рудольф выдержал блестяще.

Валерия раздвоилась. Её здравый смысл торжествовал победу: Рудольф чист! Её Эго, уже по-хозяйски разместившееся в ней и сросшееся с ней тысячами невидимых нитей, невзирая на очевидность событий, упрямо и монотонно твердило: это не доказательство, он просто-напросто молод и силён, может исполнять супружеские обязанности сутки напролёт, он пришёл от любовницы. Недолго Валерия испытывала двойственность, она до приземлённости просто смотрела на жизнь, ей ближе и понятнее оказалось её Эго…

Так Рудольф стал «неверным» мужем.

Рудольфу и Валерии удалось совместить две недели их летних отпусков, и они решили съездить в Киренск, навестить родственников. Семьсот километров на автомобиле они проехали за полтора суток, заночевали в пути в опрятном лесочке у дороги. В Киренске остановились у родителей Валерии, Ирма Станиславовна и Яросвет Михманович о другом варианте и слышать не хотели, только у них!

Рудольф с сыновьями, мужики Акоповы, как называл себя и сыновей Рудольф, а сыновья поддакивали ему, так как им очень нравилось быть «мужиками», гуляли по улицам Малой Родины Рудольфа, осматривали дома и улицы, сходили на Киренгу и бросали камешки с берега. Долго наблюдали за работой экскаватора, который ловко и быстро выхватывал грунт снизу и складывал его наверх, а траншея росла прямо на глазах. Валерия с Ирмой Станиславовной занимались домашними бытовыми делами, готовили ужин. Ирма Станиславовна из рассказов дочери уже довольно много знала о жизни Валерии, но мать – она всегда мать, ей хочется знать всё. Спросила:

– Лера, а цветы Рудик тебе носит?

– На свидания всегда приходил с цветами, а зимой с конфетами. Сейчас деньги у меня, так что, если получка совпадает с каким торжеством, домой приходит с цветами, подарит, и слов красивых наговорит. А если не совпадает, обходимся без цветов, у него денег нет.

– Лера, у мужика в кармане должны быть деньги. Мало ли, купить чего попадёт, да и по дороге в дом продуктов купить.

– Мама, у нас так заведено, если надо продуктов, я ему всегда отсчитаю, и он идёт в магазин. А больше незачем.

– Лера, ты совсем его ограничила, у мужика свобода хоть какая-то должна быть.

– Ага, ограничишь его. Свобода? Да он и так мне изменяет! Я в ночь была, отпросилась, приехала, а дома его нет! Пришёл под утро, сказал, что на работе был.

– А ты проверила?

– А как проверишь, мама? К начальству не пойдёшь себя дурой выставлять, его друзей спросить – не выдадут, сами такие. Я точно знаю, что он был у женщины, и раньше по ночам гулял, соседки видели.

– Лера, твой Рудик не врёт никогда!

– Слушай больше, мама. Выходит, врёт. У меня только факты, я ничего не придумала.

– Тогда и ты изменяй ему, доча! Раз он кобелём оказался, удовольствие на стороне ищет, ты-то не человек, что ли? Не хуже его, тоже получай своё удовольствие!

– Мама!

Валерия хотела возразить матери, но её остановило собственное Эго, которое обрадованно откликнулось на предложение Ирмы Станиславовны: «Вот это справедливо, тогда будем на равных». Валерия, которую тяготили не признаваемая ею неуверенность её суждений и понимание истины, которым она противилась вместе со своим эгоизмом, испытала огромное облегчение, получив благословение матери на свои нарастающие скрытые желания. Валерия, хотя у неё в начальный момент мелькнуло сомнение в порядочности избранного ею пути, ни за что на свете не призналась бы в том, что материнское поощрение на измену Рудольфу получила ценой введения матери в заблуждение.

Ирма Станиславовна обычно называла Рудольфа не иначе, как «Любимый зятёк», «Ой, да ты мой хороший», «Самый лучший зятёк» и поглаживала его по плечу. Но сегодня вечером тёща вела себя сдержанно, не была щедра на похвалы. Когда Рудольф зашёл на кухню за перцем и оказался с ней наедине, покачав сочувственно головой, не то с сожалением о том, что Рудольф попал в оговор, не то с сожалением о том, что он предал семью, произнесла:

– Эх, зятёк ты, зятёк…

Рудольф подумал, что Ирма Станиславовна недомогает и не хочет ему пожаловаться, с улыбкой приобнял тёщу за плечи:

– Не грустите, мама, всё будет хорошо!

Глаза Ирмы Станиславовны наполнились слезами, она отвернулась. Ирма Станиславовна верила Рудольфу с самого начала, чувствовала своим сердцем, что Рудольф честный, порядочный и никогда не позволит себе ничего дурного, но её сумасбродная дочь заслонила истину.

Торжественные вечера на «Орбите» организовывались с частотой примерно один раз в месяц, этот день в семье Акоповых означал, что Валерия придёт поздно, после окончания вечера. После рассказа о поцелуях с Володей Валерия стала вести себя сдержаннее, рассказывала о прошедших торжествах немногословно, заканчивала почти всегда фразой: «Ничего интересного». Однако не пропустила ни одного вечера! Неинтересного? Приезжала с торжества первым автобусом, примерно в половине одиннадцатого вечера.

Дети подрастали. Рудольф работал с полной отдачей, самозабвенно, прихватывая неурочное время, утром поднимался рано, до шести, ложился спать в одиннадцать, если не брал «Домашнюю работу». Валерия тоже трудилась и грамотно, и творчески, накапливая производственный опыт и поощрительные записи в трудовой книжке.

В один из вечеров Валерия в половине одиннадцатого дома не появилась. Рудольф не волновался – приедет вторым автобусом, будет в двенадцать. Но Валерии не было и в двенадцать, в половине первого ночи, в час, пошёл второй… Рудольф не мог ничего предпринять, лишь без конца вышагивал из тёмной кухни на балкон, с балкона на кухню. Дождался. С балкона в свете ночного фонаря увидел, как у его подъезда остановился бежевый «Москвич», постоял некоторое время, с места переднего пассажира из него вышла Валерия. Она обошла машину, открылась водительская дверь, Валерия просунула голову в проём двери и ей на затылок легла чужая рука! Затем Валерия распрямилась и пошла к подъезду, она и водитель держались за руки, по мере отдаления Валерии их руки вытягивались, вытягивались, расцепились. Валерия вошла в подъезд.

Утрата Валерией возвышенных идеалов и чувств, скатывание её духовности до обывательского уровня, наветы бабушек у подъезда, общение с гулящими подружками, культивирование своего эгоистичного Я и благословение родной матери на распутную жизнь сделали своё чёрное дело. Рудольф был потрясён вероломством Валерии, хотя внутренне к такому ходу событий был готов, в его груди поселилась боль, тупая давящая, непроходящая. Он скинул пижаму, лёг и «уснул». Валерия тихо, как мышь, прошелестела входной дверью, одеждой и забралась под одеяло на свою кровать. Во время завтрака, не дожидаясь вопросов Рудольфа, солгала деланно извиняющимся тоном:

– Вчера не было ничего интересного, как обычно, я почти не танцевала, с девчонками заболтались, пропустили первый автобус. Пришлось ехать вторым, пришла около двенадцати, а ты спишь уже.

Как не прячь шило в мешок, всё равно не утаишь. По «Орбите» поползли слухи о вольготном поведении Валерии, как им и полагается, с дополнениями и цветными раскрасками. Валерия и сама волею случая стала свидетелем разговора, в котором её называли «Замужняя холостячка», вкладывая в эти слова всепроникающий развратный смысл. Услышанное ярко свидетельствовало, что репутация Валерии, как строгой и недоступной женщины, сильно пошатнулась или, хуже того, утрачена полностью. С таким положением Валерия мириться не могла категорически, её Эго лезло из кожи, но не позволяло это признать: «Я женщина хорошая, правильная, умная, всегда строгая и только недоступная. А что касается чужих мужских рук, губ и прочего, так ничего плохого в этом нет, подумаешь, побаловалась маленько, кому от этого хуже? У всех и каждого есть свои причуды». Однако что-то надо делать, и Валерия придумала.

Накануне очередного торжественного вечера по поводу юбилея старейшего работника станции Валерия попросила Рудольфа, впервые за несколько лет, назвала его по имени:

– Руди, у нас на станции состоится чествование старейшего работника, ты не мог бы поехать со мной и сделать несколько фотоснимков?

Рудольф, зная неискренность Валерии, понял, что его присутствие на вечере может быть обусловлено и другой причиной. Убить три часа впустую его не устраивало:

– Лера, я для тебя готов сделать всё, что ни попросишь, давай сделаем так: я подъеду к вам на машине, сфотографирую и сразу уеду. Мне там делать нечего, ты ведь помнишь, мой первый визит к вам?

– Нет, Руди, мне надо, чтобы ты был со мной весь вечер.

– С чего это вдруг, Лера? Ты прекрасно вписалась в коллектив, у вас очень тесные связи и с коллективом в целом, и с отдельными его членами, я-то не ваш!

– Руди, а тебя не волнует, что у меня появилась кличка «Замужняя холостячка»? Меня все видят, а тебя – нет.

– Лера моя, холостячками неуважительно называют тех женщин, которые не замужем и ведут до крайности свободный образ жизни. Меня очень огорчает, что ты своим поведением заслужила эту кличку.

– Её злые языки придумали, Руди. Мне в отместку, за то, что я строгая и неприступная.

– Это существует только в твоём воображении, Лера. На самом деле всё обстоит наоборот.

Лера потеряла терпение:

– Это что, грязный намёк? Едешь со мной или нет?

– Это не грязный и не намёк, Лера. Это факт, и ты лучше меня знаешь истину. С тобой еду.

Когда подходили к группе сослуживцев Валерии на автобусной остановке, Валерия объявила: «Сегодня я не одна!». Эту же фразу она произнесла на входе в «банкетный» зал, а в третий раз, усаживаясь за банкетный стол. Рудольф не удивился назойливому и нарочито громкому повторению Валерией этой фразы, он понимал, что Валерия хочет примитивным приёмом – словесно и присутствием с ней мужа – поднять свою пошатнувшуюся репутацию. Наивная, детский сад будто!

Фотокамера работала исправно, Рудольф сделал несколько групповых снимков и с десяток индивидуальных. Как мог, коротал вечер, Валерия не отходила от него ни на шаг, ухаживала за столом, весело щебетала о пустяках, вместо танцев стояла с ним в сторонке, положив руки на плечи Рудольфу. По окончании вечера все участники дружной и разогретой компанией на улице ждали автобус, Валерия держала Рудольфа под руку. От административного корпуса медленно отъехала легковая машина, Рудольф напряг внимание – бежевый «Москвич»! Машина медленно проехала среди рассредоточенных по дороге и по площадке людей, мимо Рудольфа и Валерии, но лицо водителя разглядеть в бликах стекла не удалось. Боковым зрением Рудольф видел, как Валерия только ладонью свободной руки, опущенной вдоль тела, помахала водителю «Москвича». Не открыто, не всей рукой, а скрытно, только ладонью. Не хочет показывать своё расположение к человеку за рулём? В эту минуту Рудольф понял, что поведение Валерии на вечере – лишь игра, воспрянувшие было в нём надежды на возврат почти забытых счастливых семейных отношений рухнули.

По заведённому цивилизованному порядку Акоповы просматривали телевизионную программу, размещённую в местной многотиражке, выбирали интересные передачи и только потом в нужное время включали телевизор. Восхищаясь яркими и реальными красками цветного изображения на экране их огромного телевизора, смотрели футбол, хоккей, кино, эстраду, развлекательные передачи. Играя и развлекаясь, условно выбирали полюбившихся артистов и исполнителей. Рудольфу нравились многие: Нику-лин, Лановой, Юматов, Ульянов, Сенчина, Мирошниченко, Светличная, Зыкина, Пьеха… Валерии тоже нравился не один артист, но её буквально покорил молдавский эстрадный певец Ион Суручану. Валерия слушала его песни, самая известная из них – "Незабудка", с замиранием сердца, с обожанием, потихоньку подпевала. В минуты, когда Суручану был на экране, Валерия ничего не видела и не слышала, она вся была в песне. Валерия была влюблена в своего кумира настолько, что положи весь остальной мир на другую чашу весов – едва ли она перетянет.

«Соображучий» инженер Володя за пролетевшие годы возмужал, превратился в крепкого и респектабельного мужчину. Благодаря своим знаниям и высокой работоспособности быстро продвинулся по служебной лестнице, был переведён в Иркутск и стал одним из администраторов радиотелевизионного центра, в структуру которого входила станция «Орбита» и ряд ей подобных станций области. Володя жил в Иркутске, но квартиру в Братске оставил за собой, пользовался ею наездами. Валерия видела его редко, после одного из больших перерывов она не смогла оторвать от него глаз: вылитый Суручану! Осанка, прямой большой нос, широкие брови, карие глаза, губы, агрессивно-сексуальная причёска, форма лица, манера держаться – всё, всё точно как у Суручану! Надо ли говорить, что Валерия все свои чувства, питаемые к кумиру Иону Суручану, автоматически перенесла на его физического двойника, который был ближе к ней в тысячу раз! С этим «Суручану» можно было здороваться за руку, разговаривать, смотреть ему в глаза, беспрепятственно разглядывать губы и другие милые черты. Учитывая их сохранившиеся тёплые отношения и обращение на «ты», можно надеяться и на большее.

На дворе грянула перестройка, которая гулким эхом прокатилась по Великой стране, по регионам, городам и предприятиям. В результате «работы» разного уровня менеджеров, эффективных менеджеров и топ менеджеров не стало Великой страны, регионы потеряли практически полностью финансово-экономическую самостоятельность, города захирели, деревни умерли, большинство предприятий развалилось.

Хаос непосредственно коснулся семьи Акоповых – в новых условиях работы прекрасный технический специалист и грамотный организатор производства оказался не нужен. Для Рудольфа начались чёрные дни: работы нет нигде, не только по профилю его образования, но и вообще никакой, везде, куда он обращался, шло сокращение персонала. В семье Рудольфа и Валерии, хотя их осталось только двое – дети выросли и как птенцы из гнезда вылетели в свою жизнь – царил беспросветный мрак: Рудольф не работал, Валерии выплачивали мизерную зарплату и с большими задержками. Рудольф не сидел, сложа руки, он «крутился» как мог, но это были случайные небольшие заработки, которые лишь временно позволяли «поддержать штаны».

В этот тяжелейший для Рудольфа период Валерия проявила себя не лучшим образом. Она постоянно требовала с него деньги, он только и слышал «Иди, работай!», «Кормить не буду!», «Не заработал, домой не появляйся!», как будто Рудольф не понимал ситуацию и не предпринимал никаких шагов к её улучшению.

Неизвестно к чему привело бы дальнейшее нарастание напряжённости, если бы не Его Величество Случай. Как ничто в мире не вечно, так кончилась и чёрная полоса у Рудольфа – его хороший знакомый Валерий Семёнович Фомин спросил однажды:

– Не засиделся, Рудольф Алексеевич, поработать хочешь?

Рудольф не принял вопрос всерьёз, он знал, что предприятия города лихорадит, персонал сокращают, но, чем чёрт не шутит, а вдруг, в самом деле, работа:

– Как застоявшийся конь, до дрожи в коленках Валерий Семёнович. Размялся бы на любой работе с удовольствием.

– Позвони мне завтра вечером.

В назначенное время с твёрдым решением соглашаться на любую работу Рудольф с замиранием сердца набрал ставший со вчерашнего дня заветным номер:

– Здравствуй, Валерий Семёнович! Твоё заманчивое предложение имеет продолжение или нет?

– Здравствуй, Рудольф Алексеевич! Имеет. Тебе знаком Павел Владимирович Кузьмин? Он сказал, что знает тебя как хорошего человека.

– Знаком, Валерий Семёнович. Я его тоже знаю только с хорошей стороны.

– Вот его телефон, сейчас он должен быть дома, звони. Удачи!

На следующий день Павел представил Рудольфа директору, как полноценную замену уволившегося по старости работника. Директор был предельно краток. Поинтересовался образованием Рудольфа, предыдущей работой, причиной увольнения, здоровьем, два слова сказал о предстоящей работе. В заключение дал Рудольфу три небольшого формата руководящих документа общим объёмом семьсот страниц со словами:

– Посмотрите эти нормативы. Сегодня пятница, я жду Вас в этом кабинете в ближайший понедельник, то есть через два дня в семь утра. Рабочий день начинается в восемь, часик поговорим. Вы свободны.

Рудольфу раньше не приходилось осваивать такой объём информации за столь короткое время. Понимая, что в любом случае хоть что-то да останется в голове после прочтения этих материалов, он, вставая, и, как бы взвешивая на руке полученные документы, сказал:

– Хорошо, Дмитрий Петрович. Я внимательно прочитаю это. В семь утра в ближайший понедельник буду здесь. До свидания.

Секретарь Людмила Ивановна прочувствовала обстановку, вышедшему из кабинета директора в приёмную Рудольфу сказала:

– Наш директор любит точность, Вас записали на шесть минут, ровно через шесть минут Вы вышли.

– Я тоже, Людмила Ивановна. До свидания.

Просматривая полученные Правила и Регламент, Рудольф понял, что конкретные цифры он за отпущенный срок не осилит, да и, это, скорее всего, не требуется. А вот методику, системный подход и принципы обеспечения требований надо постичь. Он не позволил себе расслабиться или отвлечься и на минуту, закрылся в своей комнате и вгрызался в новое дело до самого истечения срока. В третью ночь хорошо и полностью выспался, пришёл на беседу-экзамен за пять минут до назначенного времени.

Ровно в семь пришёл директор, с удовлетворением посмотрел на ожидающего встречи Рудольфа, поздоровался с ним крепким мужским рукопожатием, пригласил в кабинет. Разговор длился не больше пятнадцати минут, протекал по такой схеме: директор задавал вопрос, Рудольф начинал отвечать с самой сути, директор после трёх-четырёх фраз останавливал Рудольфа следующим вопросом. Закончил собеседование словами:

– Я Вас беру. Можете приступить к работе прямо сейчас, с приказом Вас ознакомит кадровая служба. Оклад вашего предшественника я Вам сохраняю, это максимум вилки, надеюсь, Вы его оправдаете.

Рудольф получил у секретаря ключ от кабинета, от своего кабинета! Жизнь улыбнулась Рудольфу после долгих и казавшихся нескончаемыми восьми месяцев безработицы. Как и прежде – он не умел по-другому – Рудольф не жалел себя, вставал рано, приходил домой поздно, всё, что не имело отношения к работе, ушло на второй план. Рудольф быстро освоился и установил добрые деловые отношения с сослуживцами, хотя некоторые поговаривали в начале, что его взяли по блату, но быстро поняли, что в работе с него можно и пример брать, разговоры утихли.

Казалось бы, отношения Рудольфа и Валерии с устройством Рудольфа на работу, должны улучшиться, поскольку основная проблема, материальная, исчезла – Рудольф своевременно и в приличном количестве приносил дензнаки. Но нет! Валерия постоянно была недовольна то одним пустяком, то другим, то вообще по надуманной причине, придавая им гипертрофированную значимость. Искала «крючки», чтобы зацепиться и раздуть из искры пламя. Рудольф с огорчением видел, как Валерия отдалилась от него, как она во всём видит, прежде всего, своё Я, как в угоду этому Я легко жертвует устоями их семьи. Рудольфа удерживало рядом с ней одно – глядя на неё, он видел перед собой ту, давнишнюю его малышку Леру, лучшую из всех девчонок Вселенной. Постепенно Рудольф стал меньше и меньше обращаться к Валерии, что ему требовалось, делал или решал сам, так в доме было спокойнее: пришивал пуговицы, стирал и гладил рубашки, с успехом, при необходимости, пользовался швейной машиной, мыл пол в своей комнате, каждый день готовил завтрак для двоих. Обед и ужин готовила Валерия.

Было, было время, когда Рудольф был молод, горяч, уверен в себе, любил своих детей, любил до самозабвения свою жену, и очень часто думал о ней в минуты разлуки. Вспоминал и «прокручивал» в голове снова и снова часы, проведённые вместе, взгляды, произнесённые слова, жесты, прикосновения. Это всё было так дорого для него, что Рудольф чувствовал свою маленькую Леру, как частицу себя самого.

Находясь вдали, Рудольф живо представлял Валерию: вот она в халатике идёт по комнате, вот она идёт среди сосен с их мальчишками, вот она на остановке ждёт автобус, вот она сидит за столом. Такие мысли были ему приятны, приносили умиротворение и покой в душу Рудольфа. Дома он старался каждое своё действие делать так, чтобы не навредить своей единственной, чтобы ей всегда было только хорошо.

Жизнь непростая штука, были размолвки и у Рудольфа с Валерией. Но, до какого бы накала не доходили страсти, он не переставал любить свою Леру-Валерию, любить беззаветно, любить так же горячо, как в пору, когда предложил ей объединить их судьбы. Эта реальная любовь навсегда стала жизненной установкой Рудольфа, его святым и незыблемым правилом, его характером. С той поры не стало Я Рудольфа, стали МЫ, стала будущая семья Рудольфа и Валерии.

Однажды, когда Рудольф был далеко от Валерии, но предаваться мыслям о ней было некогда – работа требовала внимания – произошло удивительное и странное явление: он занимался делом и в то же время видел её, свою Валерию. Вот она прошла рядом и Рудольф прямо-таки физически ощутил, как повеяло теплом её тела. Вот она опять прошла мимо, её одежда коснулась его локтя и Рудольф явно почувствовал это прикосновение. Вот Валерия повернулась к нему и Рудольф явно почувствовал её дыхание в виде лёгкого дуновения ветерка на своей щеке. Странность этого явления была ещё и в том, что Рудольф в это же самое время находился вверху, как бы у потолка, откуда наблюдал за Валерией, себя рядом с ней никогда не видел.

Картинки в видении плавно и непрерывно перетекали одна в другую, хотя их смысловое содержание объединить трудно – уж больно они разные. Но все они обладали замечательным свойством – в каждой из них Рудольф чувствовал и прикосновения Валерии, и её дыхание, и тепло её тела. Мозг Рудольфа в такие мгновения работал в двух направлениях одновременно: контролировал работу, которую Рудольф выполнял, и просматривал картинки видения. Наверное, поэтому видения не мешали мирским занятиям Рудольфа.

Видения приходили к Рудольфу и заканчивались независимо от его желания видеть их. Он много раз пытался вызвать видения, долго и настойчиво искал причины их возникновения и способы хоть как-то приобщиться к ним поближе, но Рудольфу ничего не удалось. Все видения были связаны только с Валерией, картинки были только радостные и приятные. Может быть, их возникновение связано с сильным и глубоким чувством Рудольфа к Валерии? Или с укреплением связи души Рудольфа с душой Валерии и взаимопроникновением их душ? Или с образованием чего-то неведомого нашему уму и это что-то позволяло Рудольфу «видеть» Валерию?

Какими бы не были причины возникновения видений, они в жизни Рудольфа играли огромную положительную роль, укрепляя его связь с женой. Под их влиянием у Рудольфа родилось ощущение, что у них с Валерией существует Душа Семьи, то есть третья, их общая душа. Видения всегда были позитивными, доставляли Рудольфу только спокойствие, тихое счастье и мирный праздник души, приходили не часто, картинки пробегали быстро. Но впечатления были очень острыми и сказочно приятными, каждый раз возникало чувство, будто Рудольф наяву пообщался с Валерией.

Никого в свои видения Рудольф не посвящал, ведь они были о самом сокровенном, были тайным уголком его души.

Подошёл срок, и Рудольфа отправили в Москву на сорокадневные плановые курсы повышения квалификации. Видений не было года два. Седьмого марта занятия в институте закончились около семнадцати часов, Рудольф вместе со своим сослуживцем пошли в гостиницу кружным путём, чтобы погулять по Москве. Купили по большому 200-граммовому Ленинградскому пломбиру, жевали с удовольствием, наслаждались тёплой погодой.

У Рудольфа возникло видение, его душа запела в предвкушении свидания с его далёкой в эту минуту женой. Он увидел свою Валерию и впервые себя рядом с ней. Она стояла близко-близко, касалась Рудольфа своей грудью, и их легко покачивала не то палуба, не то качели, ощущение было такое, будто они плавно двигаются. Но чего-то не хватало! Рудольфа осенило – он не чувствовал ни прикосновения, ни тепла тела, ни дыхания своей Валерии! Потом увидел, как они шли куда-то, и Валерия прямо-таки прильнула к нему. А Рудольф опять ничего не чувствовал!

В следующий момент Рудольф с ужасом начал понимать, что Валерия не с ним вовсе, а с кем-то другим! Картинка сменилась: Валерия обнимала того, другого, а на её спине были чужие руки. Картинка снова сменилась: Рудольф увидел Валерию и её спутника лежащими, увидел полностью обнажённую ногу Валерии. Картинки шли не так, как обычно, а как-то лихорадочно, тяжело, с большим перерывом одна от другой, слегка искажённые, дрожащие, отрывистые, волнистые какието, как будто агонизировали. Увидев последние картинки, Рудольф громко и страшно кричал: «Не может быть! Никогда! Нет! Нет! Ни за что! Никогда! Нет! Нет! Нет!» Кричал до хрипоты, кричал, пока не сорвал голос, кричал беззвучно одними губами.

Во время видения изменился Рудольф и внешне, его спутник спросил, всё ли с ним в порядке. Настроения гулять у Рудольфа уже не было, он пошёл в гостиницу с убийственно тяжёлыми мыслями. Видение через короткое время повторилось, Рудольф снова истошно кричал до срыва голоса. Через какое-то время всё повторилось ещё раз, потом ещё.

К концу следующего дня, восьмого марта, Рудольф был настолько измучен этим повторяющимся видением, что едва воспринимал реальность окружающей обстановки. Когда видение возникло очередной раз, он понял, что ничего с этим поделать не может, изменить ничего не может. Тогда, проглотив комок в горле, Рудольф сказал себе: «Раз моя Лера так сделала, значит ей это надо очень, значит это для неё хорошо. Я ведь всегда хотел, чтобы моей малышке Лере было хорошо. Зачем тогда говорить ей “Нет”? Пусть будет так, как хочет моя Лера, так, как ей хорошо. А я вынесу всё, я сильный». После этого прощения Валерии видение больше не повторялось. В груди Рудольфа напомнила о себе боль, тупая, давящая, непроходящая.

Седьмого марта Братск утопал в ярком свете весеннего игривого солнца, он был оживлён, в предпраздничный день шумел суетой и восклицаниями снующих туда и сюда жителей. Рудольф прилетит двенадцатого, заканчивался период его пребывания в Москве. Валерия, в соответствии с установленным ею самой порядком, не хотела пропустить торжественный вечер своего коллектива, посвящённый в этот раз Международному Женскому Дню 8 Марта. Была у неё и скрытая цель – на вечере должен был присутствовать «Суручану».

Валерия очень тщательно и придирчиво подготовилась к вечеру. Приняла душ, подкрасила свои чёрные волосы недавно купленной импортной краской с рыжеватым оттенком. Сходила в парикмахерскую и сделала градуированную стрижку каре с боковым пробором и слегка приподнятым затылком, сделала малиновый с блёстками маникюр. Валерия знала толк в стрижках и выбрала ту, которая идеально подошла к ней, женщине постбальзаковского возраста, привлекательно омолодила её лицо и выгодно подчеркнула достоинства её внешности.

Ближе к концу дня Валерия просмотрела свой гардероб, выбрала самые маленькие с узкой полоской кружев трусики нательного цвета, плотно облегающие тело и едва прикрывающие интимные места, столь же аккуратный лифчик, дорогущий и очень хорошо поддерживающий грудь с боков и снизу, а сверху открытый, едва прикрывающий её соски. Выбрала ослепительно белую с самым большим вырезом и вызывающе подчёркивающую красивую форму её груди блузку на пуговицах, выбрала чёрную до коленей юбку свободного покроя, под которой легко угадывались её стройные женские бёдра, и которая очень удачно скрывала её выступающий животик. Выбрала чёрные лакированные не очень удобные и носимые лишь по большим торжествам туфли на высоких шпильках. Колготки или чулки и нижнюю рубашку решила не надевать – лишнее.

Присела за столик с зеркалом, поправила форму бровей и едва заметно освежила их цвет, положила на веки лёгкие тени, так же слегка подкрасила ресницы и немного «удлинила» разрез глаз, растёрла в ладонях маленькую капельку румян и натёрла ладонями щёки, нанесла узкую полоску губной помады по самому краю губ. Спрыснула аэрозольным дезодорантом известные участки тела. Оделась, перед зеркалом долго решала, сколько расстегнуть пуговиц на блузке, нагнувшись вперёд, как бы сверху заглянула в вырез блузки своего отображения в зеркале – и с одной расстёгнутой пуговицей в большой вырез видно не только начало ямочки, но и её соблазнительное продолжение, видна большая часть её приподнятой лифчиком груди. Остановилась на одной, две будет перебор, не только вульгарно, но и безнравственно. Пометила духами пятачки кожи на шее под ушными раковинами.

Торжественная часть и награждение передовиков производства проходили по традиции в празднично украшенном обеденном зале столовой, тянулись долго. Валерия с нетерпением ждала банкета и начала танцев – «Суручану» был здесь! Наконец, танцы. Помедлив за столом, Валерия присоединилась к окружению танцующих, нашла его глазами и понаблюдала за ним. «Суручану», как и полагается работнику администрации центра, сдержанно стоял у стены, разговаривал с руководством цехов и станции. Посматривал на танцующих. С началом очередного танца прошёл через зал и с поклоном пригласил одну из женщин на танец. Танцевал он завораживающе легко, элегантно и предупредительно, не позволяя себе ничего лишнего, по окончанию танца отвёл свою даму на место, с поклоном поблагодарил её.

Постепенно танцы набрали силу, благодаря выпитому публикой спиртному стали менее сдержанными, сопровождались повышенным шумовым фоном, громкими восклицаниями и смехом. Валерия приняла приглашения на два или три танца, среди пригласивших «Суручану» не было. Когда до окончания вечера оставалось полчаса, Валерия, поняла, что он не подойдёт к ней, но от своего намерения отказываться не собиралась – впереди был белый танец!

Снова зазвучала музыка и вдруг: «Разрешите?» Перед ней в поклоне, приветливо улыбаясь, стоял живой «Суручану» и протягивал к ней руку, предупредительно отведя другую за спину! Валерия немедленно и с трепетом согласилась, торопясь ощутить на себе прикосновение его больших и сильных рук. Танец протекал так, как она себе и представляла: он искусно вёл, не сбивался с ритма, аккуратно поддерживал её при вращении и, вообще, был само совершенство.

А Валерия? Валерия «поплыла». Она неотрывно и с нескрываемым восхищением смотрела на его чёрные с благородной сединой волосы, аккуратно уложенные на возвышающейся над публикой голове, на его с крупными чертами и прямым волевым носом лицо, на его рельефные и такие влекущие полнокровные губы. Часто непроизвольно сжимала его ладонь, пальцы другой своей руки порывисто вдавливала в его плечо и спину, без стеснения и несколько излишне прижималась к нему своей грудью. Имеющий большой опыт совращения женщин, разведённый по этому основанию с собственной женой, искушённый в любовных интригах «Суручану» быстро понял, чего хочет танцующая с ним женщина и в каком состоянии она находится. А Валерия с упоением и сладкими мыслями  кружилась и кружилась с ним, пока они не оказалась у входной двери, и пока он не предложил ей «подышать».

В тамбуре столовой, в сумраке пробивающегося через окно уличного освещения, «Суручану» крепко взял Валерию за голову, поднял её лицо вверх, смачно поцеловал в губы. Валерия ответила быстрым и жарким поцелуем. Он сказал почти утвердительно, со слабой едва уловимой вопросительной интонацией:

– Пойдём?

Валерия хотела ответить: «Пойдём!», но поперхнулась, у неё вырвался из горла только хрип, она не смогла выговорить слово, а лишь прижалась к «Суручану» своим лицом и грудью, крепко обняла его за талию. Они вышли из здания, перешли через дорогу и вошли в административный корпус станции, в котором было включено тусклое дежурное освещение. Когда они находились в тамбуре и шли по улице, Валерия неотрывно обнимала своего временного избранника, можно сказать, «прилипла» к нему, а «Суручану» украдкой озирался по сторонам, высматривая что-то. Однако не высмотрел: за ними скрытно, без огласки неотрывно следили Вездесущие Любопытные Глаза и Уши, укрывшиеся в затенённом углу между шторой и краем окна тамбура.

На втором этаже административного корпуса располагались комнаты, оснащённые телефонами и переоборудованные под гостиничные номера для командированных, «Суручану» ключом открыл один из них. Свет не включали, уличное освещение создавало сквозь окно в номере мягкий полумрак. Он ещё раз смачно поцеловал Валерию в губы, также удерживая её голову руками, она ответила быстрым поцелуем. «Суручану» обнял Валерию одной рукой за талию, другую руку сверху запустил ей в вырез блузки, дальше под лифчик, пощупал грудь, нашёл сосок и помял его пальцами. Потом просто и буднично сказал:

– Раздевайся, ложись.

И отошёл к окну. Валерия раздевалась, а в голове стучало: «А как же Руди? Одумайся, ещё не поздно, беги отсюда! Ведь это НАМ не надо!» И мгновенно другое, продиктованное сросшимся с каждой её клеточкой Эго: «Руди сам хорош, изменяет мне, мы достойны друг друга! Это надо МНЕ! Хочу, и всё! Хочу, хочу, хочу!» Она разделась, легла в кровать на бок, с головой укрылась одеялом и поджала под себя ноги. Ждала, как «Суручану» приляжет рядом, будет нежно ласкать её всю своими большими и сильными руками, будет целовать горячими губами в запретные в обычной обстановке места, будет шептать ей слова любви, которые она готова слушать и не хочет понимать, что они не настоящие. Она обнимет его за шею крепко-крепко, будет ерошить и гладить его жёсткие с проседью волосы и будет целовать его так, как не целовала никого и никогда.

«Суручану» разделся, встал коленями на кровать, не церемонясь, сдёрнул с Валерии одеяло. Привычно, с ледяным спокойствием и умелой деловитостью разложил её тело в удобную для себя позу. Взгромоздился на неё между ног, своими руками приподнял её колени, а своими бёдрами быстро и мощно раздвинул её бёдра в стороны так широко, что Валерия почувствовала ошеломляющую боль в тазобедренных суставах и едва удержалась от крика. Вошёл в неё сразу и полностью. Придавил своей стокилограммовой массой её всю. Валерия хотела обнять его за шею, но он вытянул её руки на подушку за её голову. Его волосатая грудь упёрлась в её лицо, волосы в ту же секунду набились в глаза, в нос и в рот Валерии, она стала задыхаться от этих волос, от сдавливания грудной клетки и живота, с трудом повернула голову вбок, задышалось свободнее.

«Суручану» стал двигать тазом и бёдрами так сильно и резко, словно прыжками лёжа хотел раздавить Валерию: прыг, прыг, прыг, прыг..…. прыг…… прыг….………. прыг, прыг. Каждый из этих «прыг» отдавался новой едва переносимой болью в тазобедренных суставах Валерии. К её облегчению мучительные «прыг» быстро закончились, «Суручану» извергнул. Часто задышал где-то над её головой, потом затих, уронил голову лицом на подушку, и расслабился на Валерии, окончательно впечатывая её в казённую постель. Он взмок от «тяжёлой работы». Валерия чувствовала, как по его предплечьям струится пот и стекает на её руки, как неприятно и колко намокли волосы на его груди, сдавливающей в ухо её голову. Чувствовала, как скользким и липким стал его живот и с него течёт пот на её тело, как «омылились» его бёдра и скользят по её ногам. «Суручану» распрямил и вытянул свои ноги вдоль кровати. С большим трудом и Валерия смогла выпрямить свои плохо слушающиеся распятые ноги.

От испарения горячего пота пространство вокруг двух тел стало наполняться резко неприятным смрадным кислым запахом, таким, которым заполнены нечищеные конюшни. Валерия почувствовала внезапное накатывание тошноты, усиленное сдавливанием желудка. Наконец, «Суручану» освободил её и ушёл в комнату гигиены. Валерия села на постели, с возможной тщательностью вытерла простынями своё истерзанное и испачканное тело, снова легла в ожидании повторения сексуальной «утехи». «Суручану» вышел остывший, аккуратно одетый и причёсанный. Прошёл к окну, на ходу требовательно произнёс:

– Чего разлеглась? Вставай и одевайся быстро, автобус вон стоит уже, ждать не будет. Опоздаешь – пойдёшь пешком.

Он отвернулся, стал смотреть в окно. Валерия молча начала одеваться. Снова требовательно:

– Не вздумай что-нибудь из своей одежды оставить, если не хочешь неприятностей.

В последнюю очередь Валерия надела свои изящные туфли, подошла к «Суручану» поцеловать его, но он уже потерял к ней всякий интерес. Холодно сказал тоном, не допускающим возражений:

– Иди одна, нежелательно, чтобы нас видели вместе. И торопись, автобус уходит.

Валерия на «деревянных» ногах, как на ходулях – болели наломанные тазобедренные суставы – прошла к двери, прошла полутёмный коридор, спустилась по лестнице, едва не ойкая на каждой ступеньке, вышла на улицу и, не смотря никому в лицо, села в автобус.

«Суручану» по телефону вызвал дежурку и тоже уехал в город.

Дома Валерия сняла с себя и бросила в корзину для грязного белья всю одежду, приняла тёплый душ, промокнула махровым полотенцем капли воды на своём теле, почистила зубы. Она ничуть не переживала и нисколько не сожалела о содеянном, хотя поначалу в ней боролись противоречивые чувства.

В физическом взаимодействии сегодняшняя интимная близость Валерии с её давнишним кумиром, мягко говоря, оставляла желать лучшего. А если быть точным, то была омерзительной, он Валерию просто использовал как вещь, как дармовую безропотную шлюху из подворотни. Заломил ей ноги почти до крика от боли, грубо и вероломно вторгся в её тело, сдавил её всю так бесцеремонно и варварски, будто растоптал, а потом ещё и буквально выспался на ней. Однако Валерия, несмотря на то, что даже по дому передвигалась как на ходулях, не придала этому негативу абсолютно никакого значения.

В эмоциональном плане эта интимная близость была не менее омерзительной. Сегодняшний любовник Валерии не произнёс ни одного ласкового слова, в постели ни разу не поцеловал Валерию, у него не было ни малейшего проявления любовных чувств. Он полностью игнорировал любовную игру по названию прелюдия, обошёлся с Валерией как с резиновой куклой, как с неодушевлённой подстилкой, просто распластал её и отправил свои сексуальные надобности. Вдобавок облил её с ног до головы своими потовыми испражнениями. Валерия и этим обстоятельствам, вопящим во всё горло о неслыханном унижении партнёрши и женщины, не придала абсолютно никакого значения!

Понимала ли она, что натворила? Понимала ли, что её, гордую, строгую, неприступную – где сейчас эти качества? – по её же собственной прихоти опустили «ниже плинтуса»? Ответы на эти вопросы до обидного просты. Валерия давно другая, давно освободила свои эгоистичные инстинкты, давно потеряла интерес к возвышенному, давно живёт по обычным мирским, порой не вполне пристойным, понятиям. Она не хотела ничего понимать! Я такая, и всё! Принимайте меня такой, какая я есть, и не надо меня переделывать! Дух Валерии торжествовал. Свершившимся прелюбодеянием она несказанно услужила своему неубиваемому Эго. Хочу, и всё! Она захотела, она добилась, она всё предусмотрела, её замысел удался, она победила!

Двенадцатого марта Рудольф прилетел домой, обнял и расцеловал свою долгожданную малышку, Валерия сдержанно ответила на поцелуи. Соскучился он сильно, несмотря на это незаметно и внимательно присматривался к Валерии. Разглядел в ней какую-то напряжённость, чуть заметное отчуждение и настороженность, как будто она ожидает чего-то неизвестного, плохо скрываемую суетливость в движениях. Рудольф понимал, что необычность поведения Валерии можно объяснить и тем, что она испытывает волнующую радость от встречи, но не спешит показать свои чувства.

В первую ночь близости с женой после разлуки Рудольф получил букет ярких признаков, подтверждающих реальность его московского видения. Во время прелюдии и на вершине блаженства всё было не так, руки, губы, тело Рудольфа испытывало дискомфорт, подобный тому, когда ложишься не в свой глиняный отпечаток.

Будучи мальчишкой, Рудольф со сверстниками на берегу Киренги делал глиняные отпечатки тела, ложась на кучу пастообразного ила. Отпечатки твердели, высыхали на солнце и после этого можно было лежать в своём отпечатке хоть целый день без каких-либо неудобств. Но только в своём! В чужом долго не лежалось – он был неподходящ ни по размеру, ни по форме.

Подспудно Рудольф давно ожидал предательства жены, но такая реальная, близкая, коварная и вероломная измена потрясла его до самой глубины души, до самых её сокровенных уголков. Надежда Рудольфа на то, что московское видение окажется пустым, которая теплилась в нём как спасительная соломинка, угасла. Рудольф лежал, уткнувшись лицом в подушку, его холодный ум настаивал: «Беги от неё!» Душа плакала, сердце твердило: «Ты любишь её такой, какая она есть, люби, люби!» Боль в груди нарастала, тупая, давящая, непроходящая. Рудольф промолчал, промолчал потому, что уже простил свою незабвенную единственную и лучшую во всей Вселенной Леру-Валерию, простил ещё в Москве.

А Валерия уверовала в то, что муж ничего не заметил, не понял и ничего не узнает. Это придало ей смелости и решительности на дальнейшее, почувствовать себя в безопасности и спокойствии. В следующую ночь близости Рудольфа с Валерией признаки измены были менее заметны. Так Рудольф начал жить по-новому, с тупой, давящей и непроходящей болью в груди.

До поездки в Москву Рудольф во время близости с Валерией чувствовал не только физическое единение, но и слияние их душ, наверное, в такой момент у них и родилась Душа Семьи. Душа Семьи – это как бы часть Рудольфа, которая находится в Валерии и, может быть, часть Валерии, которая находится в нём. Это она помогала Рудольфу чувствовать его и Валерию как одно целое. Это не без её участия к Рудольфу приходили видения с картинками их быта. Она показывала позитивные картинки, которые её укрепляли. Но то, что ей пришлось показать Рудольфу седьмого марта, обессилило её, вызвало агонию и, скорее всего, смерть. Наверное, поэтому теперь во время близости с Валерией Рудольф перестал чувствовать единение их душ. Теперь существовала отдельно Валерия и отдельно Рудольф, они отделены друг от друга, хотя интимно физически близки.

Вскоре после возвращения из Москвы Рудольф обнаружил в почтовом ящике записку, напечатанную на пишущей машинке с мелким шрифтом. Вездесущие Любопытные Глаза и Уши, похоже, знали много, свою подпись не поставили.

«– Привет!

– Привет! Как жизнь?

– Идёт без остановок. А ты как отпраздновал?

– Как всегда, с приложением.

– Опять трахнул кого-нибудь?

– Как всегда.

– Кого в этот раз?

– Есть одна высоконравственная, на "Орбите" работает. Передатчики эксплуатирует. Очень квалифицированный специалист, между прочим.

– Недоступная А?

– Вот именно, недоступная. Может, называлась такой когда-то, для простаков, а сейчас – мартовская кошка, сама на шее повисла!

– Ну, ты скажешь, тоже. Про неё все говорят, что она женщина строгих правил. С тех пор, как я с ней познакомился, такое же впечатление и у меня сложилось. А ты не заливаешь?

– Говорю, было! В очередной раз, так сказать, если ты не знал.

– Да… время идёт, всё меняется, и все меняются. Ну, и как секс?

– Не секс, а пародия. Совсем не то, что двадцать лет назад. Много воды утекло за это время, а с ней и вся отзывчивость, темперамент и чувственность. Бабе стукнуло 50, а молодой женщиной быть очень-очень хочется! Вот и плывёт умом.

– Как ты можешь говорить такое о женщине, к которой забрался под одеяло?

– Нет, не я забрался, а она ко мне под одеяло нырнула. А то, что она женщина – слишком громко звучит. Говорю тебе, что в сексе она – старая разношенная калоша. Я не получил никакого сексуального удовольствия. Но разрядку получил.

– Всё равно свеженькая, кроме мужа ни с кем. От тебя тоже многое зависит, если по-хамски, так ничего и не почувствуешь.

– Зависит, но подумай сам, что означает такой факт, когда замужняя баба, ни секунды не колеблясь, прыгает к чужому мужику в постель?

– Опыт?

– Вот именно. Наверняка она занималась такими утехами не только со мной.

– На вечере, наверное, без мужа была?

– Она всегда на вечерах без мужа. Ей даже кличку дали "Замужняя холостячка". В этот раз он вообще в Москве был. Да мне безразлично, что Москва, что Братск».

Через два дня после записки в квартире Акоповых раздался телефонный звонок. Рудольф поднял трубку:

– Слушаю.

Женский голос спросил:

– Хочешь имя узнать?

Рудольф, принимая, что произошла ошибка номером:

– Чьё имя? Куда Вы звоните?

Голос ответил:

– Своего заместителя!

Раздались короткие гудки. Рудольф догадался, что это подшучивают сослуживицы, разбитные бабёнки с его работы. Дело в том, что незадолго до этого звонка на оперативном совещании в своём докладе Рудольф обосновал необходимость введения в штатное расписание заместителя себе, чтобы разделить обязанности по функциям и в связи с вновь введёнными требованиями и резко возросшим объёмом работы толково её выполнять.

Сопоставив измену жены, содержание анонимной записки и странный телефонный разговор, Рудольф понял, что ошибся в своей догадке. В телефонном разговоре, скорее всего, речь шла о другом заместителе. О заместителе из записки, о заместителе из его московского видения, о том самом, который замещал Рудольфа в постели Валерии седьмого марта. И всё-таки, сомнения терзали Рудольфа: однозначных и неопровержимых фактов измены Валерии у него нет, анонимная записка может быть сфабрикована злопыхателями Валерии, позвонить по телефону действительно могли сослуживицы. Что можно предпринять для приближения к истине? Свидетелей не отыщешь. Допросить с пристрастием участников? Лживая Валерия будет запираться, отрицая даже очевидное. А её партнёр кто? На этот вопрос Рудольфу был известен единственный вероятный ответ – Володя. Из рассказов Валерии Рудольф знал, что на торжественном вечере, посвящённом 8 Марта, «Суручану» присутствовал, Валерия танцевала несколько танцев, в том числе и с ним.

Рудольф оформил два дня отгулов, Валерии сказал, что едет на выяснение обстоятельств отклонения напряжения от нормы, такое и раньше бывало, собрал дорожный чемоданчик, экипировался для встречи с «Суручану», залил полный бак топлива. Вылетел на своей любимой «Ласточке» в шесть утра, преодолел шестьсот сорок километров менее чем за десять часов, на въезде в Иркутск снова залил полный бак топлива, подъехал к офису радиотелевизионного центра. Припарковал машину недалеко, в сторонке, не на виду, поставил, так, чтобы отъехать быстро и не маневрировать. Достал из кармана газету, устроился на невысоком ограждении автостоянки для машин служащих центра, сделал вид, что читает, стал неотрывно следить за выходом из офиса.

Только часа через два Рудольф увидел, как из офиса вышел в безукоризненном чёрном распахнутом демисезонном пальто, без головного убора, гладко причёсанный, весь лощёный и вальяжный «Суручану». Рудольф планировал поговорить с ним в укромном местечке, на безлюдной аллее, в подворотне, в подъезде жилого дома, в зависимости от конкретных обстоятельств. Но удача улыбнулась ему: «Суручану» прошёл на автостоянку, открыл дверь Toyota Camry и сел на место водителя. Рудольф словно вихрь сорвался с места, в два прыжка очутился возле Camry, ещё быстрее занял пассажирское место рядом с «Суручану». Со скоростью ковбоя выхватил из внутреннего кармана длинный пистолет, воткнул глушитель в рёбра «Суручану» между распахнутыми полами пальто, левой рукой передёрнул клацнувший металлом затвор:

– Говори!

«Суручану» обомлел, обмяк, глаза вылезли из орбит, посмотрел на гостя, дрожа всем телом, едва выговаривая, спросил:

– Что?

Рудольф по глазам «Суручану» понял, что тот узнал его, увидел, как по лицу «Суручану» разлилась мертвенная бледность, как затряслись хвалёные Валерией губы, приоткрылся рот, судорожно хватая воздух. Рудольф пояснил:

– Какая будет погода. Взойдёт завтра солнце или нет.

«Суручану» произносил отдельные нечленораздельные звуки, мычал. Рудольф сильно вдавил глушитель в рёбра «Суручану», похоже, рёбра начали раздвигаться, грозно потребовал:

– Ну?!

До «Суручану» дошло, что если он выполнит требование Рудольфа, то может остаться в живых. Собравшись с остатками покинувших его сил, сказал тихо, но внятно:

– Было. Седьмого. Она сама повисла. Я только поддался.

Рудольф убрал пистолет во внутренний карман, открыл дверь машины:

– Живи, пока, мразь.

Он сел в свою «Ласточку», пустил двигатель, взял в руки пистолет, вернул патрон из патронника в магазин, спустил боевую пружину, поставил пистолет на предохранитель и убрал в карман. В четыре часа утра Рудольф был уже в собственном гараже, подремал в машине и с началом рабочего дня приступил к работе, не использовав второй отгул.

Вот тебе и момент истины, Рудольф Алексеевич! Вряд ли кто позавидует твоей личной жизни.

Рудольф уловил в себе неприятное изменение, в нём появилось нечто собачье, может, звериное, жестокое и озлобленное, направленное только на удовлетворение собственных потребностей без какого-либо даже маломальского интереса к Валерии. Это нечто настойчиво выпирало из него при любом взаимодействии с Валерией, и во время повседневного общения, и во время близости. Рудольф в силу своей человечности боролся с этим, но оно с течением времени не уменьшалось, и Рудольф каждый раз подавлял его в себе усилием воли. Может быть, это жестокое нечто Валерия получила от своего стороннего сексуального партнёра и передала Рудольфу?

Рудольф был оптимистом всегда, даже в свои чёрные дни не потерял надежды на лучшее завтра, незыблемо верил в «праздник на своей улице». Верил он и в Валерию, очень надеялся, что благоразумие возьмёт в ней верх, и Валерия станет пусть не совсем такой, как прежде, но достойной женщиной и женой. Выбрав подходящий для откровенного разговора момент, Рудольф открыто, прямо, без иносказаний и обиняков сказал Валерии, что знает о её «художествах», фактически, исповедался перед ней.

«Мне не важно, со сколькими, с кем конкретно и сколько раз ты, моя Лера, вступила в интимную связь. Для меня жизненно важно то, что ты, моя Лера-Валерия, совершила это не спонтанно под влиянием минутного настроения и выпитой рюмки вина, совершила это не в поиске удовлетворения жгучего и нестерпимого сексуального желания.

Для меня жизненно важно то, что ты, моя милая жёнушка, совершила это, будучи в ясном уме и добром здравии, рассчитала заранее, спланировала и хладнокровно осуществила задуманное. Понимаю, захотелось вкусить запретный плод, наставить мужу рога, как это делают другие недалёкие умом "приземлённые дамы", "сгульнуть", выражаясь твоим языком. У тебя это хорошо получилось, поздравляю! Думаю, что удалось тебе это легко – паскудный пакостник в интеллигентном обличии, который поможет женщине свалиться на дно, найдётся всегда, ни один, так другой, ни другой, так третий… Особенно, если у женщины незапятнанная репутация.

Рога у меня появились великолепные – богатые, махровые, ветвистые. Теперь я совершенно справедливо могу слышать в свой адрес: "Рогоносец!" А ты, моя дорогая жёнушка, идёшь по жизни рядом со мной, и каково тебе вышагивать рядом с рогоносцем? Весело, наверное? А о твоей репутации что можно сказать, если посмотреть со стороны? Понимаю, если бы ты вымазала мужа золотом, тогда все бы восторгались: "Золотой муж бывает только у хорошей жены!" Но ты, радость моя ненаглядная, единственная моя Лера-Валерия, окунулась с головой в говно, испачкала говном мужа и теперь что? "По бульварам дружной парой мы по городу пойдём"?

Супружеская интимная близость – это святыня для двоих, что и как там происходит – бережно хранимая тайна за семью печатями даже для чужих ушей и глаз, не говоря уж о чужих руках, губах или других органах. Не понимаю, как можно впустить чужого в эту святыню, в эту бережно хранимую тайну для двоих. Не понимаю.

Сейчас мне очень горько сознавать то, что я выбрал в спутницы жизни лучшую, выбрал королеву с высочайшим чувством женской гордости, достоинства и чести, а моя королева, само совершенство, моя Лера-Валерия оказалась своенравной себялюбивой бабёнкой "без царя в голове", с низменными похотливыми хотелками. Оказалась гулящей, погрязла в тягучем болоте лжи, интриг и измен, сделала эти "радости" нормой жизни.

Я оптимист по натуре, и ты знаешь это, моя Лера, я верю в тебя, в твоё доброе начало, я уверен, оно должно победить! Ну, прозрей же ты, в конце концов, Лера!»

Валерия слушала Рудольфа, не перебивая, лицо её отражало внутренние переживания. Выслушав до конца, долго молчала, потом, словно собравшись с духом:

– Ты живёшь в своём мире, я – в своём, у тебя свои интересы, у меня – свои, у тебя свои взгляды на жизнь, у меня – свои. Живи, как тебе нравится, а меня переделывать не надо, я уже взрослая, и даже больше. А свои выдумки оставь себе, мне о них рассказывать не надо. Не было ничего такого! Не бы-ло!

Рудольфу стало ясно – Валерия идёт в глухой отказ, его надежды на лучшую жизнь не оправдались. Валерия ни на секунду не раскаялась в содеянном, а продолжила жить во лжи, как ни в чём не бывало. Атмосфера в семье Акоповых была далеко не радужной. Желая предоставить Валерии ещё один шанс, Рудольф высказался окончательно:

– Валерия, ты меня не слышишь, я понимаю почему. Продолжать разговор нет никакого смысла, я заканчиваю. Валерия, как буду жить дальше, пока не знаю. В течение месяца я сообщу тебе о своём решении.

Валерия не ответила. До конца дня старалась не попадаться на глаза Рудольфу, была подавлена, «ушла в себя».

С утра следующего дня солнце взошло над семейным союзом Рудольфа и Валерии – Валерия скинула с плечей двадцать пять лет! Она преобразилась до неузнаваемости: занимаясь домашними делами, часто напевала, прекратила находиться дома в неопрятном халате, всегда была в хорошем настроении, Рудольфу даже замечаний не делала! Возобновила поцелуи при проводах Рудольфа на работу и при встрече после работы, если они шли вместе, Валерия неизменно держалась под руку, тысячи раз в день называла Рудольфа «Руди» и «Мой Руди». В доме исчезла пыль из всех углов, повисли опрятные шторы, волшебным образом прекратила своё существование вечная гора немытой посуды в мойке на кухне. Голос Валерии звенел и переливался сотнями оттенков, посетить такой дом – прийти на праздник. Зачастила Валерия по вечерам и в комнату к Рудольфу, дождавшись, когда он выключал свет. Тихонечко входила голенькая, словно гибкая мягкая кошка пробиралась под одеяло к Рудольфу, сначала осторожно, потом всё жарче целовала и ласкала его, и неизменно взбиралась с ним на вершину блаженства.

Рудольф не знал, какими словами, какими поступками выразить прилетевшее в их семью счастье, он поддерживал любое начинание и желание Валерии, всячески старался облегчить и улучшить их совместный быт. Рудольф готов был носить свою жену на руках и даже делал это, признавался ей в любви, обнимал, целовал по каждому, даже маломальскому поводу. Он воспрянул духом, безоглядно поверил в свою Валерию, в свою ставшую на верные рельсы жизнь. Рудольф считал, что так поступать, как стала поступать Валерия, может только любящая женщина, серьёзно, по-настоящему. За месяц Рудольф не увидел ни одного поступка Валерии, достойного нарекания, не услышал ни одного слова недовольной интонации. По возможности, ходил встречать Валерию с работы, сумел два раза, в дни выплаты зарплаты, подарить Валерии шикарные цветы без всякого на то повода, просто так, за то, что она есть на земле.

Наступил день отпущенного Рудольфом самому себе срока, он с трепетной уверенностью в наступившем благоденствии объявил о своём решении:

– Лера моя, ты не будешь возражать, если мы с тобой продолжим наш лебединый полёт?

Валерия всё помнила и прекрасно поняла, что имеет в виду Рудольф:

– Конечно, мой Руди, мы будем вместе.

Рудольф и Валерия обнялись и долго целовались. Рудольф – жаркими рассветными поцелуями надежды, Валерия – прощальными поцелуями холодного заката. Вместе с «испытательным сроком» закончилось и счастье Рудольфа, не сразу, постепенно и неотступно жизнь возвращала уклад на круги своя. Валерия быстро становилась другой, это было видно по всему. С нетерпением дождалась мужа, припозднившегося с работы и голодного, вместо участливого вопроса «Как там у вас?», вместо ужина:

– Знаю, кому сумки таскаешь, пока я на работе! А потом любезничаешь прямо у подъезда на глазах у всех! Завёл пассию? Да на ней клеймо негде ставить, а ты – сумки!

Рудольф лихорадочно вспоминал, что он подобное сделал. Точно, было! Дня три назад, на подходе к дому обогнал молодую женщину, увидел её мучения, взял две её тяжёлые сумки и донёс до соседнего подъезда. У подъезда она сказала: «Хватит. Спасибо большое», Рудольф ответил: «Попутный груз. Не стоит благодарности» и без промедления пошёл домой. Так и рассказал Валерии, ещё спросил:

– Что же здесь предосудительного, Лера?

В ответ почти крик:

– Пойми ты, наконец, она всех мужиков перебрала!

– Лера, это неправда, не бывает такого. Сама подумай, ни в Братске, ни в России, ни в целом мире нет женщины, которая бы «перебрала» всех мужиков.

– Ты прекрасно понял, что я имею в виду.

– Лера, я слышу, что ты говоришь, а что ты имеешь в виду под своими словами – могу только догадываться. Но догадки могут не соответствовать ни тому, что ты имеешь в виду, ни истине. Поэтому догадками в утвердительном смысле я не пользуюсь.

– Я имела в виду, что она – распутная.

– Лера, мне до её образа жизни нет никакого дела, я ей помог как сильный мужчина слабой женщине.

– Я тебе про это и говорю, ты – мужик, она – гулящая баба, а ты с ней любезничаешь! Я вон все руки вытянула сумками, хоть бы раз помог!

Последняя фраза – явный оговор. Рудольф носит и тяжёлые, и лёгкие сумки, всегда, и один, и с Валерией. Конечно, иногда приходится Валерии и самой нести сумку, не без этого. Рудольф старался понять, чего хочет Валерия:

– Лера, как, по-твоему, я должен был поступить?

– Как знаешь. Чужих баб не завлекай!

Рудольф понимает, оправдываться бесполезно, Валерия бросится во все тяжкие. Он понимает также, откуда такая тяжёлая претензия – это домыслы вездесущих бабушек у подъезда. Рудольф попытался подвинуть Валерию к здравому смыслу:

– Лера, эти бредни тебе наговорили бабушки у подъезда?

Валерия с апломбом:

– Никто мне ничего не говорил, сама знаю!

Рудольф прекратил пустой и неприятный разговор, понимая, что Валерия судит о нём по собственным меркам.

С течением времени, постепенно взаимоотношения Рудольфа и Валерии приобрели некоторую стабильность, скорее всего, в силу возраста Валерия стала более терпимо относиться к Рудольфу, их совместное бытиё протекало без катаклизмов. Трезво глядя на жизнь и понимая, что обращение к Валерии «моя Лера» или «моя малышка» утратили былое значение и являются для неё пустыми звуками, Рудольф справедливо решил называть Валерию по имени-отчеству. Именно так называли её на производстве, и Валерии это нравилось, нравилось настолько, что легко перерастало из официальных не только в доверительные, но и в очень тёплые и даже близкие до безобразия отношения. Справедливости ради надо отметить, что последнее имело место только с избранными сослуживцами.

Валерия после первого обращения Рудольфа к ней по-новому:

– Ты почему меня так официально называешь?

Рудольф смотрит в самую суть:

– Потому, что «Моя Лера» ты не слышишь, на «Мою малышку» возражаешь, дескать, ты
давно не малышка, а взрослая и даже больше. Потому и Валерия Афросимовна, тебя ведь именно так зовут?

– Мог бы и по-другому.

– Это лучшее из всех обращений, что я нашёл.

Прошли годы. Рудольф и Валерия Акоповы стали пенсионерами, долгим и самоотверженным трудом заслужили звания Ветеранов труда. Записи обо всех присвоенных званиях, полученных благодарностях и других поощрениях разместились в их трудовых книжках лишь со специальными вкладышами. Прекратили трудовую деятельность, вышли на заслуженный отдых, но сидеть или лежать на диване не стали – нашли своё дело и в осени жизни.

Рудольф занялся выполнением большого списка дел, которые откладывал в течение многих лет на этот благородный период. Он не отлынивал от текущих дел по вспашке земельного участка на даче сына, от родительской помощи сыновьям, от повседневных и разовых бытовых забот и других дел, продиктованных их пенсионной жизнью.

Валерия не систематически, но много стала заниматься с внуками, трудилась на дачной ниве, была активна в общественной неформальной жизни, встречалась с подругами на их, либо на своей территории, где они обсуждали насущные вопросы.

Жизнь людская не устроена так, чтобы не было в ней взлётов и падений, светлых и чёрных полос, радости и огорчений. Рудольф и Валерия не были ни отверженными, ни обласканными жизнью, они являли собой обычных российских людей, но каждого со своим характером, убеждениями и отношением к мирскому бытию. Теперь из их жизни исчезли атрибуты, так или иначе связанные с производством, канули в лету и танцевальные вечера, круг активных друзей и знакомых сузился. Валерия стала больше уделять внимания бытовым заботам, стала чаще общаться с Рудольфом, на его просьбы или предложения реагировала рассудительно и мирно, иногда позволяла себя убедить в чём-либо, считая доводы Рудольфа вескими. Казалось, остепенилась…

Василиса и Гений – близкая Рудольфу и Валерии по возрасту супружеская пара, соседи в подъезде, живут вдвоём, приятные люди, Валерия и Василиса дружат, частенько забегают одна к другой «языки почесать». Рудольф, когда не застаёт жену дома, знает, скорее всего, она у Василисы. Гений тоже на хорошем счету у Валерии, «внимательный, предупредительный, обходительный, и на почётное место за столом посадит, и стул вовремя подвинет, и поддержит, и руку предложит… настоящий мужчина». Рудольф имеет о нём более скромное мнение, считает его «тепличным каким-то», а его мелкие суетливые услуги женщинам – обыкновенным дамским угодничеством.

Тематика посиделок Валерии и Василисы самая разная, от концертирующих в городе заезжих групп и эстрадных звёзд до дороговизны услуг ЖКХ и модных женских брюк. Василиса – очень интересный и своеобразный собеседник, она запросто перескакивает с темы на тему, никак между собой не связанные, легко и без обиняков может высказать самое откровенное и даже самое сокровенное.

В одни из посиделок за рюмкой чая Василиса выглядела озабоченной, даже приболевшей, увлёкшись рассказом о разных обстоятельствах, которые мешают спокойно жить, сообщила, как надоел ей Гений со своими визитами в её спальню. «Ходит и ходит, удержу нет никакого, а мне ничего такого не надо, да ты знаешь, Лера. Я пыталась отказаться, так уговаривает, не соглашаюсь, до утра будет настаивать и добьётся, жена, всё-таки. Я уж притворялась, что сплю крепко, так он всё равно сделает своё дело и только потом уходит. А если я не сплю, то обними, говорит, поцелуй и здесь, и здесь, пошевелись, говорит, живая ведь».

Валерия внешне никак не отреагировала на услышанное, пропустила мимо ушей, однако этот рассказ накрепко засел в укромном уголке её озорного Эго.

Недавно Рудольф, придя с улицы, оставил свои зимние ботинки в прихожей на полу. Это «нарушение» не осталось незамеченным Валерией:

– Опять кинул свои ботинки где попало, культурный человек, называется. Вот Геник у Васюшки, когда приходит домой, обувь снимает, сразу чистит и складывает в обувной шкафчик. Говорит, что культурный человек должен сам за собой следить. Я у них в прихожей ни разу его ботинок не видела.

Рудольфа поразило, что Валерия, обычно называвшая Гения по имени-отчеству, назвала его уменьшительно-ласкательным именем:

– Геник?

– Геник, Геник. А что?

– В общем-то, ничего, но ты его до сих пор так не называла.

– А теперь буду. У него есть чему поучиться и, кроме этого, он свой, сто лет живём рядом. Тебя Васюшка называет Рудик, и что из этого?

– Тоже ничего. Меня хоть как назови, лишь бы у человека язык не спотыкался.

Валерия преисполнена своей значимости:

– Вот и мне удобно выговаривать это имя, тем более, что Геник заслуживает такое обращение. Всегда опрятный, одежда отутюжена, руки сильные, чистые, ногти аккуратно пострижены, вежливый, образец настоящего мужчины.

– Все мы настоящие для стороннего взгляда.

На этой примирительной реплике Рудольф и Валерия тему закрыли.

В семье Акоповых оживление – приближается день рождения Валерии. Для неё это событие носит двоякий характер. С одной стороны, это праздник, который непременно сопровождается приятными моментами: цветы, музыка, поздравления и другие сладкие речи, самодельные стихи и песни, транспаранты на стенах, подарки, беззаботное застолье с песнями под караоке. В довершение ко всему, по окончании празднования посуду традиционно моет Рудольф, моет так, что у посуды тоже наступает праздник.

С другой стороны, это суматошная беготня по магазинам, от которой голова кругом и терзает неотступная мысль «Как бы чего не упустить». Спасибо Рудольфу, он возит Валерию, куда она пожелает, таскает сумки, позволяя ей лишь нести самоё себя и кошелёк. За день до торжества это сплошной чад и смрад: приготовление теста, выпечки, овощей, фарша и изделий из него, разнообразных мыслимых и не совсем блюд, варка, жарка, томление, тушение и много всего такого, от чего наваливается не только физическая, но и моральная усталость.

Всё, что Рудольфу под силу, он делает, делает легко и непринуждённо, с улыбкой и весёлым голосом, поддерживая Валерию в высоком тонусе и бодром расположении духа. Однако большую часть работы по подготовке праздничного стола, всё-таки, выполняет Валерия. Иногда у неё появляется крамольная мысль не отмечать свой день рождения, но Валерия, надо отдать ей должное, ни разу эту мысль не реализовала.

Вот и сегодня, канун позади, праздничный день наступил. Рудольф после завтрака моет посуду, а Валерия, оживлённая, с мечтательными искорками в глазах и вся, прямо-таки, светящаяся от своих мыслей, начала накрывать праздничный стол. Позвонила Василиса, поздравила именинницу, высказала много реальных и нереальных добрых пожеланий. Этот звонок сорвал путы с дремавшего Эго Валерии - освободившись, оно мёртвой хваткой вцепилось в свою хозяйку:

– Успевай, не теряй времени, другого случая не будет!

– Что ты, нельзя! Такая обстановка, праздник, гости будут.

– Обстановка самая подходящая, никто тебя не сторожит, в суматохе твоё кратенькое отсутствие Рудольф не заметит.

– Нельзя, пока стол накрою, и гости придут.

– Стол накрыть – один час, гости придут в пять. У тебя не меньше семи часов в распоряжении. Зачем ты себя неволишь? Держишь взаперти? Вдохни полной грудью, ты ведь давно думаешь о нём. Другого такого мужчины нет, а ты, в конце концов, женщина или нет? Или жизнь позади? Решайся!

Валерия пытается возражать:

– Я приду, а Он поздравит меня и отправит домой. И пойду, как оплёванная.

– Отбрось сомнения, Он тоже о тебе мечтает, мужик ведь, тебя не заметить – слепым быть. Вы давно идёте навстречу друг другу, не сдерживайся, не упускай свою удачу, которая почти в руках. А если боишься быть «оплёванной», то сначала обстановку проверь, найди повод. Дай понять попрозрачнее, что согласна, тогда и увидишь, хочет ли Он иметь с тобой дело.

– Сама себе я не раз признавалась, что с ним готова встретиться без лишних разговоров, но всё обстоятельства, обстоятельства. Да и Он молчит, другие вон смелее, говорят, что желают.

– Раз понимаешь, что скромный, помоги ему, действуй, Он будет рад.

– Да, наверное, надо действовать, иначе можно так и не решиться никогда, откладывать и откладывать до бесконечности.

Заговорщический план созрел и принят.

Валерия и Рудольф накрывали стол, он подавал посуду и кушанья, она расставляла это в определённом порядке. Сказала между делом:

– Васюшка поздравила по телефону, это уже шестой звонок сегодня.

– А Гений поздравил?

– Нет, и не позвонит, и не придёт поздравить – ему такт не позволит, стеснительный.

Через две минуты оживлённая, с загадочным блеском в глазах, с плохо скрытым внутренним ликованием восторженным голосом добавила:

– А волосы у него все чёрные, седых нет, и гладко побритый всегда, щёки синевой отливают, и брови красиво подправлены, и из носа волосы не торчат, и вообще, всё в нём, можно сказать, идеальное. Вокруг него такая аура висит настоящего, самого лучшего из мужчин. А с женщиной говорит так, будто она принцесса или королева, высшее создание, словом.

Рудольфу интересно, кто такой этот м;лодец, что привлёк внимание жены:

– Ты о ком?

Валерия смутилась, но быстро вернулась к действительности:

– Это всё о нём.

– Он – это кто? Гений? Геник?

Валерия с потухшим взглядом, но вызывающим видом:

– Геник, Геник.

Рудольф не стал продолжать разговор, который мог легко перейти на неприязненные рельсы.

Через пару часов всё было готово к вечеринке. Стол накрыт, Валерия в чёрных брюках и кардигане чуть ниже талии, приятного телесного цвета с чёрной кружевной отделкой заправляет салаты, одни маслом, другие майонезом, третьи сметаной. Взяла одну из салатниц, подошла к входной двери, улыбчивая, с лучезарным открытым взглядом сказала Рудольфу:

– Я к Васюшке, салатом угостить, такого ещё не делала. У неё нога разболелась.

– Надеюсь, недолго?

– Только салат съедим. А говорить долго не о чем.

Валерия вернулась быстро, заглянула в комнату к Рудольфу:

– Я пришла. Потом ещё сбегаю, салатницу заберу.

Рудольф точил ножи, поднял голову, сказал:

– Да, да, конечно, зачем им твоя салатница.

До назначенного срока прибытия гостей была уйма времени – больше четырёх часов. Валерия достала из шкафа и расставила на скатерти восемь столовых приборов, по числу ожидаемых участников торжества, поставила три стойки с салфетками. Ещё раз окинула оценивающим взглядом свои творения, оценила их на «отлично».

Не торопясь, прошла в ванную комнату, разделась, стала принимать душ. В голове Валерии ещё проблёскивали обрывки сомнений, но под упругими струями воды её тело уже готовилось к предстоящей столь долго ожидаемой близости: своей кожей Валерия почти физически ощущала Его прикосновения, поглаживания, объятия, поцелуи, от макушки до пят прокатывались волны любовного жара, увеличились в размерах и отвердели соски, пришло ощущение, будто приподнялась грудь, втянулся животик, фигура, в целом, стала более стройной. Внизу животика со сладостным томлением и предчувствием разлилась приятная ломота. Нанося на тело шампунь, растираясь и смывая его водой, Валерия непроизвольно ласкала себя, вторя движениями рук своим крамольным, но сладким надуманным ощущениям.

Всецело погрузившись в мысли о предстоящем тайном и трепетном действе, она едва не утратила чувство восприятия реальной обстановки, но смогла совладать с собой. Вытерлась насухо, накинула на голое тело коротенький, примерно до середины бедра, свежий «леопардовый» халатик, перехватила по талии пояском. Сразу завязать одинарный узелок не получилось – дрожали руки от нетерпеливого ожидания скорой многообещающей встречи. Другой одеждой обременять себя не стала по очевидной практической причине – чтобы ТАМ не терять время на раздевание-одевание и быстренько вернуться домой.

Негласно заглянула к Рудольфу – он увлечённо переналаживал компьютерный стол в более удобную компоновку.

Валерия ничего не могла с собой поделать! Да и зачем? Легко нашла себе оправдание: «Разве чувствовать себя молодой аморально? Или противоестественно? Или это моё личное чувство подрывает устои общества? Нет, конечно, это только моё личное дело, это надо только мне, так я устроена. Я молодая и хочу быть молодой, никто мне не указ». Положила в полиэтиленовый пакет два яблока из вазы, подошла к бару и в тот же пакет положила бутылку красного испанского вина. Проходя мимо зеркальной подвижной двери стенного шкафа, взглянула на себя в полный рост, с удовлетворением отметила соски, отчётливо обозначившиеся под тонкой материей халатика, призрачной тенью выскользнула на лестничную площадку, неслышно притворив за собой дверь.

Там Валерию ждали с нетерпением: не успел её пухленький пальчик вспорхнуть с кнопки звонка, как дверь широко распахнулась. В проёме стоял Он. Мгновенно сделал шаг в сторону и широчайшим реверансом пригласил войти. Взял у неё из рук пакет и положил на тумбочку в прихожей, взял её ладони в свои и со словами «Я перенёс столик в другую комнату, там уютнее» повёл Валерию в спальню.

Валерия оставила домашние тапочки в прихожей, шла по мягкому ворсистому ковру босиком, испытывая от этого тёплое приятное чувство. Сервировочный столик с двумя бокалами и горкой конфет стоял возле низкой кровати, покрывала на кровати не было, большой угол простыни был откинут, как бы приглашая прилечь. Не выпуская рук Валерии, Он сказал:

– Садись на кровать, Лерочка, на ней сидеть мягче и приятнее, чем на кожаном диване в гостиной.

Валерия села, высвободила свои руки, огляделась. Окна занавешены плотными шторами, и уличный свет почти не проникает сквозь них, в углу комнаты, в двух шагах от Валерии горит торшер, который едва освещает комнату – абажур пропускает лишь небольшую часть света лампы, столик, бокалы, конфеты. Если принять во внимание расправленную кровать, обстановка – полный интим! Валерия незримо усмехнулась: «А я, голенькая – главная часть этой обстановки!»

Он метнулся в прихожую, принёс пакет, разрезал яблоки на четыре дольки каждое, сел напротив Валерии на пуф с высокой и твёрдой подушкой, наполнил бокалы:

– Первый тост предлагаю за тебя, Лерочка. Будь всегда красивой, молодой, притягательной и желанной, весёлой, беззаботной, неувядающей женщиной! И чтобы окружающие дарили тебе восторженные и восхищённые взгляды. За тебя, желанная!

Валерия поддержала с великодушным дополнением:

– За меня! Но и мужчин забывать нельзя, какие мы, женщины, без них?

Пригубили, похрустели яблоками. Потёк неторопливый разговор ни о чём. Он стремился заговорить о тонкостях чувств, о прелестях женского тела, о нежности, о вулкане чувств к желанной женщине, о неописуемом счастье обладания друг другом и ещё о многом на подобные темы, что пришло в голову. Валерия вела разговор так, будто не слышала и не понимала, что Он хочет выразить своими словами, она развивала свои, холодные, далеко не чувственные темы.

Он пытался приблизиться к ней, сел рядом на кровать, но Валерия попросила его вернуться на пуф: «Мне вбок смотреть неудобно». Он пытался взять её за руку, но Валерия отстранилась, так как ей потребовалось этой рукой взять дольку яблока. Он, привстав, коснулся рукой её волос: «У тебя красивые волосы», Валерия отвела его руку: «Я знаю это». Он придвинул пуф к кровати по другую сторону столика, Валерия напомнила: «Мне вбок смотреть и в эту сторону неудобно».

Он, сидя выше Валерии, то и дело поглядывал в призывно распахнутые отвороты её халатика. От внимания Валерии не ускользнули эти любопытствующие взгляды – она, поддразнивая и разогревая своего собеседника, частенько наклонялась вперёд к горке конфет, перебирая их и разглядывая обёртки.

Колени Валерии, вначале спрятавшиеся под столиком в неудобной скрюченной позе, стали нет-нет, да и выныривать из-под столика для разминки. В такие моменты Он, лаская глазами не только приятные мягкие формы обнажённых женских коленей, но и доступную взору часть бёдер, чувствовал, как вскипает кровь в его жилах, едва сдерживался, чтобы не схватить Валерию в охапку.

Он пребывал в растерянности настолько, что готов был сойти с ума. Ведь сама пришла! Сначала с салатом, нарядная, с блестящими многообещающими глазами, в разговоре недвусмысленно дала понять, что хочет близости, что хочет продолжить эту тему, с вином, для смелости. Теперь пришла с вином, в тоненьком, коротком, едва до середины бёдер соблазнительном халатике, под которым топорщатся возбуждённые соски, и другой одежды под ним нет. Вот она, рядом, только руку протяни, такая доступная и… недосягаемая! Искушённый в любовных играх, Он терялся в догадках, стараясь понять, что же, что же ей не хватает? А может, Валерия хочет подразнить Его и уйти? Оставить размечтавшегося воздыхателя наедине с самим собой? Ну, что же, красавица, дерзай, посмотрим, как это у тебя получится. Он умеет быть «горячим» и «чувственным», как айсберг.

А Валерия наслаждалась своей игрой. Она очень хорошо понимала, что ищет и чего хочет Он, очень хорошо понимала, чего хочет сама, почему и для чего они встретились в такой обстановке.

Рандеву продолжалось, Он наполнил бокалы и предложил очередной тост:

– Лерочка, а давай выпьем за дружбу!

– Давай. За нерушимую дружбу!

– За чуткую дружбу!

– За взаимную дружбу!

– За верную дружбу!

– За преданную дружбу!

– За близкую дружбу!

– За бескорыстную дружбу!

– За необыкновенную дружбу!

– За нежную дружбу!

Валерия не выдержала состязания и рассмеялась, выказывая приподнятое игривое настроение. Её настроение резко подскочило вверх от спонтанного и непонятного собеседнику проявления артистических способностей. Между тем она видела, что Он погрустнел, немного растерян, принимает её игру за «чистую монету».

А что же Он? Он подхватил смех Валерии, коротко рассмеялся, оживился, поёрзал на пуфе.

Пригубили, продолжили разговор.

Под влиянием выпитого вина и сладкого чувства победительницы Желание Валерии возросло так сильно, что она ничего не хотела видеть и слышать, хотела только одного – сейчас же оказаться в Его объятиях. Пресытившись игрой, она взяла ситуацию в свои руки:

– Я вот подумала, столько лет мы знаем друг друга, прекрасно общаемся, друг к другу давно на «Ты», а ведь на брудершафт не пили. Предлагаю на брудершафт тост «За светлое будущее!»

Он, наполняя бокалы:

– Прекрасный тост из прекрасных уст прекрасной женщины!

Встали, Он поднял бокал правой рукой, шагнул к Валерии и оттопырил правый локоть. Валерия, шагнув вдоль кровати, вышла из-за столика, подняла бокал правой рукой и ловко завела свою руку с бокалом за Его руку.

Он:

– До дна!

Валерия:

– На брудершафт до дна!

Осторожно, не подталкивая друг друга, выпили. Левой рукой Он взял пустой бокал из руки Валерии и вместе со своим бокалом поставил на столик. Зная, что после тоста на брудершафт принято целоваться, Он очень сильно хотел предложить это Валерии, но ещё сильнее опасался получить очередной отказ, который мог завершить их встречу, и потому медлил. В Его мучительные сомнения громом ворвался голос Валерии:

– А целоваться?

Боясь неосторожным словом или движением разрушить хрупкое начало  благоприятного развития ситуации, Он молча спрятал руки за спину, чуть наклонился вперёд в ожидании губ Валерии. Вот их губы сблизились, соприкоснулись, слились в поцелуе.

Его губы понравились Валерии сразу, энергичные, упругие, властные. Разгорячённая, она в сладкой истоме затянула поцелуй, подняла руки вверх, положила их Ему на шею, не позволяя поцелую прерваться. Прижалась грудью к Его плотному торсу, подшагнула к Нему вплотную, прильнула всем телом. Отчётливо почувствовала неукротимую мощь Его Желания, убедилась, что Он готов исполнить то, что она хочет, сильнее прижалась, поиграла бёдрами.

Он тотчас осознал, что Валерия решительно сократила дистанцию между ними, удерживает Его за шею, наслаждается долгим, очень долгим поцелуем, влекущими касаниями совершенно отчётливо говорит о своём Желании. Он осторожно погладил ладонями гладкую мягкую спину Валерии, не перетянутую атрибутами лифчика, осмелел, скользнул ладонью по её телу кпереди, положил ладонь ей на грудь. Валерия отреагировала, как он и хотел – сильнее сжала свои руки, сильнее прижалась к Нему своим телом и страстно впилась своими губами в Его губы.

Вот теперь ситуация прояснилась полностью, вот теперь неопределённость Его мыслей исчезла как июньский снег. Он безошибочно понял, что нужно его желанной гостье, понял, что их Желания совпадают.

Он великолепно знал, как и что делать в каждое следующее мгновение, и мастерски это делал. Едва ощутимыми прикосновениями развязал слабый одинарный узелок на пояске её халатика, распахнул полы халатика и стал снимать его, стягивая с плечей по рукам Валерии вверх. Она понимающе опустила руки вниз и немного за спину, халатик беспрепятственно скользнул на ворсистый ковёр. В то же мгновение Он крепко обхватил Валерию за талию и увлёк на кровать. Она с притворным тихим стоном, чуть-чуть сопротивляясь – демонстрируя внутреннюю борьбу «Нельзя, но нет сил сдержаться!» – со сладостным замиранием сердца приняла Его рукотворное приглашение, послушно опустилась на мягкое ложе. Преисполненная истомы и неги Валерия восторженно распахнула врата Прелюдии…

Медленно шагая по лестнице с салатницей в руках, розовощёкая умиротворённая Валерия торжествовала в душе. Он, конечно, не гигант, не выдающийся, а обыкновенный мужик, как и другие, пожилой, но ещё крепок! Сама же она, хотя и наигранно, забралась сегодня на подвластную ей и ранее высоту, показала Ему, кто такая настоящая женщина! Он её целовал, целовал, отпускать не хотел, сожалел, что не встретил раньше, говорил, что теперь он знает, какое оно, неописуемое счастье, упрашивал встретиться ещё. Валерия молчала, упивалась своими артистическими способностями, которые не подвели её и в этот раз.

В сознании Валерии вдруг мелькнул страх, ведь она нарушила первую любовную заповедь «Не заводи любовника, где живёшь!» Не зря эта мудрость зовётся народной, нарушишь её – и твои «художества» станут достоянием общественности и, самое плохое, станут известны твоему мужу и жене любовника. Непременно, лишь вопрос времени. Однако страх мелькнул и пропал, у Валерии свои неопровержимые аргументы: «Не было ничего! Не бы-ло!»

Так же, как и при выходе, она медленно-медленно и неслышно открыла дверь в свою квартиру, прошла на кухню, вымыла салатницу. В комнату к Рудольфу не заглядывала, чтобы не фиксировать время своего возвращения.

Валерия принялась наводить порядок на кухне, которая и без того выглядела прилично, окончательно пришла в себя, успокоилась, озорные мечтательные искорки из её глаз исчезли, сладостная дрожь в руках, да и во всём теле, унялась, разрумянившиеся полчаса назад щёки приняли естественный цвет.

Семейный праздник с застольем прошёл по традиционной программе, словно по нотам. Гости распрощались уже затемно, благодарили, приглашали к себе. Валерия перевернула очередной календарный листок своей жизни.

На следующий день с утра Рудольф пошёл в ближний магазин за электрической лампочкой. Шагая вдоль дома по узкой пешеходной дорожке, он издали увидел идущего навстречу Гения. Когда расстояние между ними сократилось метров до тридцати, Гений резко свернул с дорожки, торопливыми шагами в поперечном направлении вприпрыжку преодолел полосу снежной целины и быстро-быстро пошёл внутрь квартала по накатанной автомобилями дороге.

В этот же день, немного времени спустя, Рудольф снова встретил Гения, и снова его поведение выглядело странным. Они столкнулись «лоб в лоб», когда Рудольф выходил из подъезда, а Гений в этот момент подошёл к двери снаружи и открывал ключом кодовый замок. Внезапно увидев в проёме открывшейся двери Рудольфа, вместо обычного улыбчивого приветствия Гений резко повернулся спиной и стремительным шагом – споткнулся даже от спешки – ссутулившись, стал удаляться опять внутрь квартала.

За обедом Рудольф поведал Валерии о странностях в поведении Гения, спросил, не знает ли она, что случилось у соседей. Не намного, на долю секунды, но заметно Валерия смешалась, тут же спохватилась, торопливо ответила:

– Ничего не случилось, всё у них нормально.

Этот ответ ничего Рудольфу не прояснил, он добавил рассудительно:

– Складывается впечатление, что Гений меня избегает. Ума не приложу, что может быть причиной, дорогу я ему не перебегал, не ссорились, ничего дурного о нём никому не говорил, и не думал даже, кляуз не писал… может, навет какой? Может, скрывает что-то, глаз подбитый или что поинтересней?

Догадки Рудольфа Валерии неприятны и совсем не нужны, поскольку могут коснуться запретной темы:

– Иди, да спроси у него, а твои фантазии могут быть очень далеки от истины. Ты сам так говоришь.

Права Валерия, это не тема для разговора за обеденным столом. Да и заговорил-то Рудольф не столько из собственного любопытства, сколько для того, чтобы поговорить с женой. Не важно, о чём.

В конце дня, возвратившись из почтового отделения, Рудольф застал дома гостью. Василиса расположилась на диване, перед ней стоял журнальный столик с вазой, наполненной конфетами, сбоку столика стоял стул, на котором сидела Валерия и шуршала обёртками от конфет. Разговаривали о чём-то.

Рудольф поздоровался и спросил:

– А почему рюмки в шкафу?

Валерия хотела что-то сказать, но Василиса опередила её:

– Хозяйка такая. Строгая.

Рудольф принёс стул для себя, поставил на столик три бокала и, открыв бутылку вина, начал их наполнять со словами:

– Сейчас мы эту строгость размочим, чтобы не возникала там, где не просят.

Василиса прикрыла свой бокал ладонью, посмотрела на Рудольфа, просительно произнесла:

– Рудик, мне бы покрепче чего-нибудь. Не найдётся?

– «Эталон», сорок градусов, подойдёт?

– У-у-у, подойдёт, конечно! Это как раз по мне.

Вернулась из кухни Валерия с блюдом на скорую руку приготовленной закуски. Рудольф заменил Василисе бокал на рюмку, наполнил её, предложил тост:

– За хорошую погоду! Чтобы больше солнца и меньше мороза.

Василиса воспротивилась:

– Рудик, ну, какая погода, когда в доме именинница! Давайте за неё, за нашу неувядающую и красивую Лерочку! Чтобы она и дальше оставалась такой же цветущей и молодой!

Рудольф:

– Виноват, не подумал. А за свою Леру я готов поднимать тосты и днём, и ночью.

Слушая речь Василисы, Рудольф надеялся услышать что-нибудь такое, которое смогло бы пролить свет на странное поведение Гения. Но, похоже, надежда не оправдается, разговор касался разных тем, и ни одну из них невозможно было связать с интересом Рудольфа.

Валерия вышла на кухню пополнить блюдо сыром, копчёностями и другими закусками, разговор смолк. Василиса, пытаясь заполнить возникшую паузу:

– Вот так, Рудик, я и угодила в хирургию, не думала, не гадала.

– Что-нибудь серьёзное?

– Да как тебе сказать, нога, но болела так, что ни идти, ни стоять, сидеть и лежать – всё равно болит.

– А почему она разболелась?

– В прошлом году, может, ты помнишь, у меня был перелом в коленном суставе. А тут иду, а ты знаешь, скользко, наступила как-то неловко, подвернула эту самую ногу и всё! Хорошо, что недалеко, позвонила Генику, он помог мне доковылять до дома, практически нёс меня. Сбегал за машиной и – в приёмный покой. Так и попала. Да на десять дней хотели уторкать после рентгена, сразу обезболивающий укол, потом второй, эластичный бинт. И ты знаешь, Рудик, врачи у нас, всё-таки, молодцы! Видимо, сделали то, что надо, коленка перестала болеть вообще. Первый день не болит, второй не болит, третий… ну, я и зауросила, домой, да домой. Зачем я здоровая буду лежать в больнице? Выписывайте! Врачи – ни в какую, тогда, говорю, сбегу, и позвонила Генику, чтоб отвёз меня.

Рудольф удивлённо:

– Так и сбежала?

– Почти сбежала. Дали подписать какую-то бумагу, мигом подмахнула и вот дома. Что мне какая-то бумага, тьфу! Главное – я дома, дома хорошо, даже стены родные, не то, что в больнице. Сегодня в обед и приехала.

У Рудольфа в голове: в обед сегодня, сегодня… а с кем вчера Валерия ела новый салат? И к кому полтора часа ходила за салатницей? В халатике на голое тело? Хитроумные коварные действия Валерии стали видны как на ладони. Да и поведение её об этом же говорит: до того, как Валерия сбежала за салатницей, она «порхала» по квартире, голос её звенел, глаза искрились счастьем, а когда вернулась, была сосредоточенна и спокойна. Скорее из желания продолжить разговор, чем получить дополнительную информацию, Рудольф расставляет теперь уже необязательные точки над i, подхватывает мысль Василисы:

– Да, дома всегда хорошо, и обстановка родная, и холодильник ждёт, пока его откроют, разносолы всякие, кушанья самодельные. Да, кстати, Вася, а как тебе понравился новый салат Валерии?

Брови Василисы удивлённо взлетели вверх:

– Какой салат?

– Новый, с оливками и орехами, котор…

Резкий недовольный и громкий голос Валерии из-за спины Рудольфа перебил его:

– А ты вперёд меня не суйся! Всегда лезешь, куда не просят, то в тряпки, то в салаты. Сидишь за столом – ешь и пей, а со своими салатами я прекрасно и сама разберусь, вчера оливки были зелёные мелко порезанные, а сегодня чёрные половинки, всё остальное то же самое.

Обращаясь к Василисе, продолжила спокойно:

– Я новый салат на день рождения приготовила, хотела тебе сюрприз сделать, да некоторые (кивнула на Рудольфа) испортили всё, если знают что-то, удержаться не могут, чтоб не высказать. Сейчас… вот, угощайся.

Василиса была обескуражена такой дерзостью Валерии по отношению к Рудольфу в присутствии постороннего человека. Она сникла, вяло отведала новый салат, сочла его вкусным, похвалила хозяйку. Вскоре заспешила домой, ушла.

Рудольфу не привыкать к подобным выпадам жены, он выработал в себе свойство пропускать её запальчивые речи мимо ушей. Но этот выкрик с неуклюжим смещением акцентов Рудольф услышал – ведь Валерия подтвердила им своё очередное «выступление»! Понимая, что его уточнения обстоятельств первой пробы нового салата неизбежно приведут к посвящению Василисы в тайну Валерии и Гения, Рудольф не стал их будоражить. Зачем сеять зло ещё в одной семье пенсионеров? Зачем сеять зло между двумя соседями? Он делать этого не будет, он не сеятель зла.

Дерзкий выкрик Валерии сыграл и положительную роль, благодаря ему Василиса так и не узнала о визите к своему мужу коварной подруги-соседки, хотя находилась в полушаге от этих сведений.

Естественно, в свете последних событий стало понятным и странное поведение Гения. Рудольф, саркастически усмехнувшись, подумал, что «тактичный и скромный» очень удачно примерил на себя пословицу: «Пакостливый, как лиса, а труслив, как заяц».

Исходя из лучших чувств к Валерии, Рудольф считал скабрёзный этап её жизни безвозвратно пройдённым, но опять ошибся! Валерия в очередной раз с изощрённым вероломством растоптала то хорошее, что начало – в который раз! – складываться к ней у Рудольфа.

Какие бы сцены и коллизии не преподносила жизнь, ход времени они не замедляют, неуклонно тикают часы, день сменяет ночь, случившееся сегодня становится вчерашним, постепенно уходит в историю. Вот и зима пошла на убыль, прилетели из забвения февральские ветры, принесли на своих крыльях реденький уже ненастоящий снег, подняли позёмку.

Валерия вышла в ближний магазин за продуктами. Едва захлопнулась за ней дверь подъезда, как нежданно-негаданно, словно материализовался из воздуха, дорогу перегородил Гений:

– Здравствуй, Лерочка!

– Геник? Ты откуда взялся? Здравствуй!

– Мы на дачу уехали, снег погрести, дорожки расчистить, да решили пообедать там на свежем воздухе. Моя печь топит, а меня за продуктами отправила, вот в сумке, в нашем магазине набрал, ещё из дома кое-что прихвачу. А ты куда торопишься?

– Никуда не тороплюсь, просто иду в магазин тоже за продуктами, как обычно.

– Лерочка, ты выглядишь как принцесса, такая гордая осанка, неприступный вид, надменный взгляд. Я соскучился страшно. Как увидел тебя, меня аж озноб заколотил – так захотелось обнять, целовать. Давай в подъезд вернёмся на минуточку, поцелуемся разок?

– Нет, Геник, сладкие мгновения прошли, только воспоминания остались. Да магазин.

– Лерочка, я сойду с ума, не лишай меня рассудка. Пожалуйста. Вот видишь, как руки дрожат? Вылечи меня от этой дрожи, помоги, только один холодный поцелуй! Тебе же ничего не убудет, а для меня это – жизнь!

– Всё прошло зимой холодной, не уговаривай!

– Лерочка, если не позволишь поцеловать, я умру. Когда думаю о тебе, сердце в ожидании встречи замирает, а сейчас оно трепещет как пойманная птица, откажешь – разорвётся!

– Ну, ты и настойчивый! Из магазина, может, загляну на десять секунд, если обстановка позволит. Не больше!

– Я на крыльях лечу дверь открывать! Лерочка, ты – солнце в моей жизни!

Разошлись. Он – с нетерпеливым ожиданием близкой горячо желанной неожиданной встречи, она – преисполненная гордости от того, что такой великолепный мужчина готов упасть перед ней на колени.

Рудольф читал. Мелькнула мысль о погоде, подошёл к окну, посмотрел температуру на наружном термометре, перевёл взгляд вдаль и увидел возвращающуюся из магазина жену. Подождал, пока она зашла в подъезд. Зная, насколько неудобно с сумкой в руках открывать замок входной двери квартиры, да и самоё дверь, открыл замок, чуть приоткрыл дверь. Услышал, как включился лифт и прошёл в свою комнату, снова углубился в чтение.

Минут через десять Рудольф спохватился – Валерии дома нет, почему же она не заходит? Вышел на лестничную площадку – никого, тишина, закрыл дверь, продолжил читать. Битый час прошёл. Открывается входная дверь, появляется Валерия, разгорячённая, розовощёкая, в расстёгнутом пальто, шарфик небрежно болтается на шее, отведя глаза, быстро проходит на кухню, достаёт пакет гороха:

– Вот, обежала четыре магазина, кое-как нашла целый горох, везде половинки. Суп гороховый варить буду, тебя кормить, а его надо варить из целого гороха, вкуснее.

– Спасибо, заботливая ты моя Валерия Афросимовна. Вместе вкусноту есть будем.

Почувствовав неискренность в словах Валерии, Рудольф почти наверняка понял, что это может означать. Он негласно, сразу после прихода Валерии, прислонил её шапку к своей щеке – тёплая, прислонился щекой к внешней поверхности её пальто – тёплое, осмотрел и ощупал руками сапожки Валерии – никаких следов снега или влаги нет, и тоже тёплые! Явно пришла не с улицы.

Не откладывая, решил проверить ближний продовольственный магазин, тот самый, из которого возвращалась Валерия, когда Рудольф смотрел в окно. Выйдя на улицу, он увидел, как с придомовой автостоянки отъехал автомобиль Гения – теперь этот простой факт Рудольф не мог не заметить. В магазине на стеллаже на видном месте в таких пакетах, что показывала десять минут назад Валерия, продавался цельный горох по цене сорок восемь рублей пятьдесят копеек.

Голову «сверлит» мысль: «Факты-фактики-подозрения, но гладко всё не складывается – Василиса-то где?»

На следующий день Рудольф и Валерия под ручку шли в офис жилищно-эксплуатационной организации, встретили Василису, один за другим:

– Здравствуй, Васюшка!

– Здравствуй, Вася!

– Здравствуйте, голубки! Я вчера на даче весь день, считай, пробыла, дорожки чистили, печку топили, обедали там, Геник продукты привёз, я приготовила, тепло, воздух чистый. А сейчас вот иду – ну, совсем не то, да вы не хуже меня знаете.

Вот так, Рудольф, всё и встало на место: Василиса с дачи никак не могла помешать любовникам в их тайной встрече.

Не надо быть Шерлоком Холмсом, можно и самому совместить обстоятельства возвращения Валерии «из магазина», её возбуждённое состояние, её ложь и понять, что скрывают слова «…обежала четыре магазина». За истекшие со дня рождения два неполных месяца у Рудольфа едва начало формироваться приязненное чувство к жене, а тут снова такое подновление…

Уже в спокойном состоянии Рудольф припомнил из своих студенческих лет сокурсника Батю. Виктор Модестович Разорёнов, которого одногруппники с теплотой в голосе и уважительно называли «Батя», на четырнадцать лет старше Рудольфа, в жизни своей повидал немало. До поступления в институт успел поработать на производстве, успел обзавестись семьёй, успел «оттрубить» десять лет от звонка до звонка в местах, не столь отдалённых.

Учась на последнем курсе, Рудольф «со товарищи» сидели, по случаю, в ресторане. Сидевший рядом Батя, узнав, что Рудольф находится на финишной прямой к созданию семьи, сказал ему:

– Если жена склонна к измене, она сделает это, вероятнее всего, в свой день рождения. Не обижайся, Рудольф, я твою будущую жену не знаю, и говорю не про неё лично. Я говорю про жену, склонную к измене.

Как же он был прав, этот старый чертяка! И как далеко видел! Понимает кое-что в психологии женщины. Теперь уже и Рудольф обогатил свои знания кое-какими наблюдениями жизни. Он эту фразу Бати уверенно может дополнить: «… А склонность к измене умирает вместе с женой».

Запасник Рудольфа, в котором он хранит позитивные интеллектуальные атрибуты Валерии, снова пуст.

Недавно, во второй половине июня, Рудольф ездил к своей тётке в Киренск, навестить её. Тётка Анна, соседи её называют Нюрой, как считает Рудольф, молодая, на целый год младше его – Рудольфу 71 год – живёт одна в частном своём доме на улице Никольской, держит корову, кур, хозяйство у неё добротное, ухоженное, в какой угол не глянешь, всюду видно – руки дошли. Если придираться, конечно, можно зацепиться за что-нибудь, калитка, например, перекошена и, чтобы закрыть засов, её надо приподнять, половица в доме скрипит. Так это ж от нехватки мужских рук!

Рудольф любил бывать у тётки, там тихо, чистый здоровый воздух, рано утром петухи кричат, да и отношения людские просты и понятны, без второго тайного смысла, без камня за пазухой. Поживёшь неделю, здоровье прибывает не по дням, а по часам, наше, сибирское, не чета какому-нибудь черноморскому, турецкому или таиландскому. В Киренск к Анне Рудольф ездит раз в год, один, Валерия тяжёлая на подъём, губы кривит, для неё Киренск – большая деревня, экая невидаль, да и дворовое сооружение для отправления естественных надобностей её не устраивает, хотя сама родилась и выросла в Киренске. Сыновья живут своими семьями, работа, да и вообще интереса к «пережиткам» не проявляют. Другие они.

Вот и в этот раз Рудольф приехал, всё как обычно, в лучшем виде, Анна рада с ним повидаться, про родню расспросить, про себя рассказать, да и скромной помощи племянника тоже рада, его руки в её хозяйстве всегда дело находят. Рудольф с удовольствием взялся за починку забора, заменил два сгнивших столба, заменил несколько обветшавших донельзя прожилин и десяток штакетин. Подровнял под «шнурок» штакетник по всему забору. Анна ему не мешала, похваливала только да показывала, где годный материал взять. Два дня работы лопатой, ломиком, выдергой (гвоздодёром), ножовкой, топором и молотком пролетели как мгновение, а на третий день Анна сказала:

– Сегодня у нас будут гости.

– Какие?

– Соседи. Увидишь.

Рудольф не унимался:

– А по какому поводу?

– Акулина-Гречишница сегодня, гречневую кашу есть будем. Нашу и соседскую.

В этот день по всей православной Руси варили «мирскую кашу», кормили нищих и странников. Соседи хвалились друг перед другом, у кого каша вкуснее. По указанию Анны Рудольф вытащил из дома и установил во дворе обеденный стол, а она накрыла его хранившейся в сундуке расписной скатертью. На середину стола поставила накрытое салфеткой «плетёное» фарфоровое блюдо с хлебом,  соль, маслёнку с домашним коровьим маслом, колотый сахар, конфеты, припасённые специально для этого события, графин с самодельным клюквенным напитком. По краям – тарелки, ложки, чайные чашки:

– А каша пусть в чугунке на плите стоит, потомится, да и не остынет, горячая-то вкуснее, небось. И чай тоже пусть там стоит.

– А какой чай у тебя сегодня, Анна?

– Копорский. Самый лучший.

Анна не признаёт магазинные чаи, говорит: «Я их не понимаю». Собирает травы и заваривает их.

Копорский чай, он же Иван-чай, он же Кипрей, он же Плакун – травянистое многолетнее растение, используется для традиционного русского напитка, считающегося укрепляющим и целебным. В царской России сухой Копорский чай производили в городе Копорье Ингерманландской губернии (ныне Ленинградская область), даже в Европу экспортировали.

До обеда никаких гостей Анна с Рудольфом не дождались, ни странников, ни нищих, ни соседей. Чтобы не терять время даром, Рудольф поправил калитку, она стала прямоугольной, стала хорошо закрываться, и запор стал работать, как ему и положено.

Обедали Рудольф с Анной в доме, свежесть и чистоту стола во дворе берегли для гостей. По мудрому совету Анны обед у них был совсем не плотным, «оставили место для соседской каши» – принято съедать приличную порцию, чтобы кашу распробовать и не обидеть соседей.

Стол стоял во дворе не зря. На кашу бабы Нюры сначала пришли дед Андрей и баба Галя со своей кашей и с проживающим у них летом девятилетним внуком Никитой, а после них пришла тётка Аграфена, и тоже со своей кашей. Каши Рудольф наелся в тот день досыта, если не больше, все три каши по вкусу отличались неуловимо и все были одинаково вкусные!

День медленно и неохотно угасал, обеденный стол Рудольф водворил на своё место в доме, и занялся осмотром дворового хозяйства, планируя работу на завтра. Незаметно пролетело время, Анна позвала ужинать. Рудольф зашёл в дом и увидел там гостью, моложавую, лет под пятьдесят. Шатенка, без седины, на лице едва различимые следы макияжа, стрижка «шапочка», в маленьких аккуратных туфлях на изящных ногах без чулков или колготок, в белой блузке, в юбке. Последнее обстоятельство Рудольфа даже обрадовало – в Братске, куда ни глянь, все бабушки, женщины и девушки, даже девчонки в детском садике в брюках, а тут его взгляду предстала женщина, не утратившая своего женского начала. Впечатление от первого взгляда на незнакомку сложилось у Рудольфа самое благоприятное, если не сказать большего.

Его мысли прервала Анна:

– Вот, познакомься, Вика, это мой племянник Рудольф, в Братске живёт. Не смотри, что у него имя заморское, он свойский, весь наш, русский. Знакомься, Рудольф, это Виктория, моя давняя и очень дорогая для меня подруга, даром, что мы с ней редко видимся.

Виктория, с момента, как вошёл Рудольф, не отводила от него глаз, она узнала его! Её сердце сначала замерло, потом с удвоенной частотой забилось в груди, словно птица в клетке. Это он! Волосы, осанка, спокойная основательность, лицо – всё его! Рудольф, Киренск, Братск – всё совпадает! Виктория пятьдесят четыре года несла в душе этот дорогой её сердцу образ, несла бережно, не растратила и не разменяла его на соблазнительные ценности многоликой жизни, она не могла не узнать его! Вот он, перед ней, живой, настоящий, спасибо, тебе, судьба!

После речи Анны Виктория встала из-за стола и вышла на середину комнаты. Рудольф едва доверял своим глазам – перед ним стояла пятидесятилетняя женщина с фигурой молоденькой цветущей девушки. Тонкая с гладкой кожей и двумя, словно ниточки, морщинками шея, в кокетливо расстёгнутый невысокий стоячий ворот блузки видна чистая светлая кожа с началом известной прелестной ямочки. Блузка плохо скрывала точёную форму небольшой высокой, чуть-чуть опустившейся под собственной тяжестью налитой груди, незнакомка имела не осиную, но ярко выраженную талию, подчёркнутую приталенной блузкой. Полное, именно полное отсутствие выступающего животика, так свойственного женщинам мира и встречающегося даже у спортсменок, изумительным образом стройнило гостью, её женственность завершали истинно женские в самую меру широкие бёдра и стройные без изъянов ноги, скрытые юбкой чуть выше коленей.

Виктория протянула руку:

– Виктория, назовёте Викой, мне тоже будет приятно.

Рудольф тоже протянул руку и взял её тёплую и небольшую ладонь в свою, не пожал по-мужски, а подставил свою ладонь снизу и слегка обхватил ладонь Виктории пальцами:

– Рудольф, можно Руди.

В голове Рудольфа вихрем пронеслись виденные в кино сцены знакомств галантных кавалеров и дам изящного общества, он мгновенно сообразил, что не хватает главного атрибута, восполнил: наклонился и пересохшими губами поцеловал тыльную сторону хрупкой маленькой ладони Виктории, лежащей в его большой мужской руке. Впервые в жизни Рудольф поцеловал руку женщины, но не сплоховал, не просто и формально коснулся губами, а по-настоящему поцеловал, с чувством, при этом не дал ни малейшего повода, ни даже намёка, что готов волочиться за новой знакомой. Да и возраст Рудольфа неусыпно твердил о том, что он для женщин, считается, безопасен. Рука Виктории не дрогнула, скорее, наоборот, с неохотой вышла из ладони Рудольфа и, подчиняясь воле хозяйки, легла на стол, когда Виктория вернулась на своё место.

Анна закончила накрывать стол, расставив нехитрую снедь. Рудольф ел с удовольствием, ему нравилась простая, считай, деревенская экологически чистая еда, ел всегда в охотку, с неизменно хорошим аппетитом. Во время ужина обменивались редкими фразами о погоде и видах на урожай в собственном огороде, о ценах на рынке, о житье-бытье пенсионеров в настоящее время и в СССР. Виктория неожиданно отступила от темы и спросила Рудольфа:

– Руди, можно к Вам обращаться на «Ты»? Пусть мы не пили на брудершафт, как того требует расхожее мнение, но, всё же, Вы мне позволите? Так человечнее, мне кажется, «Вы» отдаёт официозом и формализмом.

Рудольф и сам хотел предложить «Ты», обдумывал, как сформулировать тактичнее, не задеть самолюбие Виктории, долго думал, выходит. Конечно, он оказался великодушным:

– Конечно, Вика, конечно, я и сам хотел попросить тебя об этом. Мне в моём возрасте великосветские игры не нужны совершенно, к земле бы поближе, а обращаться – «Хоть горшком назови, только в печь не ставь!»

– Спасибо, Руди, мне так понятнее, «Вы» мне претит.

– Тебе тоже спасибо, Вика.

Ужин закончился чаепитием, после которого все трое так и остались за столом и продолжили неспешный разговор. Виктория родилась и окончила среднюю школу здесь, в Киренске, окончила лечебный факультет Иркутского медицинского института, работала и жила в Иркутске, вышла замуж за профессионального военного. Последние двадцать шесть лет они живут в Киренске, оба давно пенсионеры, детей нет. Рудольф в свою очередь тоже рассказал о его жизни, без лишних подробностей, сказал, что женат, но ни звуком не обмолвился об отношениях с Валерией, ограничился перечислением общеизвестных фактов. Анна, как выяснилось совершенно неожиданно для Рудольфа, чуть не стала жертвой мошенников и чуть не потеряла дом, в котором сейчас живёт, спасибо Виктории, у неё доброе сердце.

В одиннадцать Виктория засобиралась домой, солнце уже скрылось, но на дворе было довольно светло. Она встала из-за стола и прошла по узкому проходу между стеной и сидящим на табурете Рудольфом, увлечённо рассказывающим Анне, как он однажды чуть не провалился под лёд. Рудольф замер, боясь спугнуть Викторию, когда почувствовал сквозь рубашку, как по его лопаткам «проехала» одна её упругая грудь, потом другая, и с твёрдыми сосками! Анна, несмотря на хорошую видимость в белой ночи, попросила Рудольфа:

– Руди, пойди, проводи Вику, она недалеко живёт на нашей же улице. Ты мужчина, как-никак, мало ли что.

Рудольф украдкой глянул на грудь Виктории – точно, под её блузкой топорщились две прелестные пуговички! Желая заручиться согласием Виктории:

– Вика, с твоего позволения?

– И желания тоже, вдвоём веселее.

Едва они вышли за калитку, Виктория попросила:

– Руди, называй меня Тори, пожалуйста.

– Пожалуйста, Тори, мой язык легко выговаривает это имя. А могу я узнать, почему?

– В этом нет от тебя секрета, Руди. Хочу, чтобы моё имя было созвучно с твоим: тоже четыре буквы, окончание «и», ударение на первом слоге. Сегодня такой день для меня необычный, никогда раньше это имя не произносил никто, ни я сама, ни кто-либо другой.

– Тори, а что это за история с домом Анны, можешь поделиться?

– Могу. Мы с мужем Николаем решили переехать из Иркутска в Киренск на постоянное место жительства, купить здесь дом, заниматься огородом, вдыхать таёжный воздух. Я искала подходящий вариант на Никольской улице – она мне с детства нравилась, речка в двух шагах, пригорок, деревья, тихо – увидела Аню во дворе и спросила, не знает ли она, кто продаст дом на её улице. Аня посмотрела на меня отсутствующим взглядом и из её глаз потекли слёзы. Вот так познакомились. Я врач, не могла молча уйти, подождала немного, в двух словах рассказала о себе, осторожно начала расспрашивать Аню о причине слёз. Ты, Руди, знаешь, наверное, что второй муж Ани умер в самом начале «лихих девяностых», он тоже был второй раз женат, но от первого брака у него детей не было.

Виктория поёжилась от ночной прохлады, просунула свою руку под локоть Рудольфа, он одобрил этот жест, погладив пальцы Виктории, разместившиеся на его локте. Продолжила:

– Спустя несколько месяцев после смерти мужа Ани к ней приехали неизвестные люди на джипе, по-хозяйски осмотрели дом, огород, дворовые постройки и сообщили ей, что в этом доме хочет поселиться сын от первого брака её умершего мужа. Аню и слушать не стали, предложили убираться, куда знает. Сказали, что по закону её доля составит процентов десять-пятнадцать от стоимости усадьбы, в рублях не больше десяти тысяч. Сказали, что можно обойтись без суда, если она продаст усадьбу этому объявившемуся родственнику за десять тысяч. Аня отказалась. Через некоторое время Аня по повестке встречалась со следователем, который подтвердил всё сказанное нежданными визитёрами и отправил её ждать суда. Вот в этот момент я и разговаривала с ней. Меня эта история сильно возмутила, мне очень хотелось помочь Ане, но как?

Виктория оступилась, сильнее прижала к себе руку Рудольфа и, о, боже, он явно почувствовал, как не просто коснулась, а плотно прижалась к его локтю упругая грудь Виктории! Она же без какого-либо замешательства продолжала:

– В одной из школ мы проводили диспансерное обследование второклашек и у одного из мальчишек я обнаружила подозрительные признаки тяжёлой болезни. Настояла на углублённом обследовании, подозрения подтвердились, но, благодаря раннему вмешательству, мальчишку вытащили, хотя год лечили, он здоров и сейчас. Я уж стала забывать об этом случае среди сотен других, как вдруг меня вызывает прокурор области штатной повесткой для дачи показаний. Я вся сжалась в комок, не знаю, что такое могла натворить, за что отвечать придётся. Пришла, он пригласил присесть, вышел из-за своего стола, сел рядом: «Виктория, позвольте мне Вас так называть, я в огромном долгу перед Вами за моего внука. Благодаря Вам он жив, родители в нём души не чают, надеюсь, скоро будет полностью здоров. Я не рискну предлагать Вам деньги, здоровье мерзкими бумажками не измеришь, но буду искренне рад, если Вы позволите мне выразить благодарность за него другим способом. Жизнь штука интересная, преподносит не только радости. Если у Вас, Виктория, возникнет критическая ситуация, звоните мне, что в моих силах, помогу. На более долгий разговор у меня нет времени. Извините».

Рудольф понял, к чему клонила Виктория:

– И ты поехала в Иркутск?

– Да. Я так решительно была настроена, что готова была ехать в Москву! Представляешь, Руди, помогло – инициированная прокурором области проверка материалов дела выявила, что свидетельство о рождении «сына» и другие документы оказались поддельными! Местная прокуратура извинилась перед Аней за ошибку следователя, дело закрыто.

– Тори, ты проявила редкостное неравнодушие и участие в судьбе моей тётки, спасибо тебе огромное! Теперь мне понятно, какие чувства Анна испытывает к тебе, не всякая лучшая подруга так поступит.

– Не преувеличивай, Руди, так поступить должен обычный человек. Двадцать шесть лет прошло, события давно минувших дней, «лихие девяностые» ушли в историю.

– Тори, ты хорошая рассказчица, мне интересно и приятно тебя слушать. Ты начала рассказывать о том, чем сегодняшний день знаменателен, но я тебя перебил из-за истории с домом Анны, извини. Продолжишь?

– Да, Руди. Мне отрадно сознавать, что ты меня слышишь, что ты внимателен. То, что я буду говорить, Руди, не слышал и не знает никто, почему я рассказываю именно тебе, поймёшь с первых слов. Можешь принять мой рассказ за выдумку или небылицу, как позволит твоё воспитание, твоё понимание женщины. Надоест, можешь остановить меня или молча уйти. Ты чувствуешь мою грудь, Руди?

Рудольф опешил, но он хорошо владел собой, справился с секундным замешательством:

– Чувствую, Тори, очень приятное ощущение, не отстраняйся, пожалуйста. Можно и вторую добавить.

– Это пятьдесят четыре года любви, тоски и ожидания. Я люблю тебя, Руди. Пятьдесят четыре года люблю.

– Тори, если тебе пятьдесят четыре, то любовь прямо с пелёнок?

– Не совсем так, Руди. Первые свои восемнадцать лет я жила с родителями и младшим братом в двухэтажке на Тургенева в третьем подъезде, училась в шестой школе. Ты жил в первом подъезде, и я видела тебя очень часто. Руди, помнишь случай, когда во дворе нашего дома собака сильно покусала мальчишку?

– Помню, Тори. Я в магазин бегал, по телефону «скорую» вызывал.

– Этот мальчишка – мой брат, а я была рядом с ним, перевязывала ему покусанные ноги и потом вместе с ним на «скорой» уехала. В то время я училась в восьмом, а ты в девятом.

Разум Руди отказывался воспринимать то, что слышали уши. Ей семьдесят? Не может быть! Как ей удалось? Потрясённо:

– Но, как, Тори?

– Как сохранилась, Руди? Для этого больших усилий и особых средств не требуется. Ещё когда училась в институте, поняла, что только здоровый врач имеет право лечить и свято следовала этому принципу всю жизнь. Кроме того, поняла, что культура должна быть присуща человеку не только в словах, но и в манерах, в поступках, в мыслях, в теле. Человек культурный – он во всём и всегда культурный. Над собой работала, не без этого.

Рудольф сделал для себя открытие: «Вот так, чем ты гордишься, другие тоже умеют, и делают это не хуже. А мы с ней похожи в стремлении стать лучше, в требовательности к себе, в умении ”делать себя”!» С восхищением вслух:

– Тори, ты редкая женщина, встретить такую – большая удача, я чувствую, как моя душа разворачивается к тебе в анфас.

– Не удивительно, Руди.  Ты тоже не прост, это само не приходит, это работа над собой. Моя сознательная жизнь началась с того случая с собакой, именно тогда я приняла решение стать врачом и, самое главное, поняла, что кроме тебя мне никто другой не нужен. Подсознательно я выделяла тебя среди других года два и раньше, а в тот день ты был очень близко, я посмотрела в твои глаза, почувствовала тебя всем своим существом, остро и явственно осознала: это ты! Только с тобой буду шагать по жизни, только с тобой готова терпеть любые лишения, только с тобой делить беды и радости.

Виктория смолкла, плотнее прижалась грудью к плечу Рудольфа, они подошли к её дому. После непродолжительной паузы, неуверенно:

– Руди, тебя, наверное, ждёт Аня, знает, что минут через сорок должен вернуться.

– Едва ли, Тори, она ложится спать в одиннадцать, пожалуй, спит уже. Если позволишь, Тори, я буду слушать тебя дальше, и давай будем считать, что Анна крепко спит до самого утра.

Виктория молча потянула Рудольфа вдоль забора до разросшегося куста калины, который загораживал узкий проход в заборе, вприсядку протиснулась под кустом и увлекла за собой Рудольфа. Они оказались на территории усадьбы Виктории перед небольшим домиком, встроенным в периметр ограждения. Пояснила:

– Это наш летний домик, летом я редко сплю дома, больше здесь, дышится легче, цикады стрекочут…

Виктория открыла дверь домика:

– Входи, Руди, здесь мы одни, никто мешать не будет.

Она пропустила Рудольфа внутрь, закрыла дверь на засов. В свете белой ночи, вливающемся в два приподнятых над полом окна, Рудольф увидел, что в домике перегородок не было, внутреннее помещение выглядело просторным. Возле одной стены стояла широкая, похоже, двуспальная заводского изготовления кровать под светлого тона покрывалом и с двумя подушками, возле другой стены стоял стол, похожий на письменный, и скамеечка рядом с ним. В углу Рудольф разглядел высокий под потолок двустворчатый шкаф, над кроватью разместилась картина в золотистой раме. Рудольф скромно сел на скамеечку, но Виктория сняла, свернула и положила в шкаф покрывало с кровати, сбросила туфли, взяла Рудольфа за обе руки, увлекла за собой, села на кровать:

– Садись на кровать, Руди, здесь сидеть комфортнее, чем на скамеечке, туфли можешь снять, если хочешь, пусть ноги отдыхают.

Рудольф послушно выполнил все пожелания Виктории. Она продолжила:

– Не стесняйся, Руди, садись ближе, если твои убеждения позволяют и если во мне тебя ничего не отталкивает. Мне любые твои прикосновения дороги и приятны, я очень долго тебя ждала! Мы с тобой зрелые и много в жизни повидавшие люди, для тебя нет тайн в женщине, для меня – в мужчине. Давай, Руди, забудем об условностях, будем естественными, будем сами собой?

– Да, Тори, будем сами собой. Я тебя слушаю, как дальше сложилась твоя судьба?

– Руди, разреши мне прикасаться к тебе? Я люблю тебя всю жизнь, пятьдесят четыре года люблю, мне физически необходимо осязать тебя, когда ты вот так рядом.

– Да, Тори, у нас уже нет тайн и условностей.

Виктория вплотную придвинулась к Рудольфу, их бёдра и плечи прижались друг к другу, Виктория обняла Рудольфа двумя руками за шею, в его плечо упёрлась торчащая грудь Виктории. Дальше Виктория произнесла:

– Руди, я целовалась совсем не много и холодно, не было никакого желания, но сейчас я вся горю, схожу с ума от жажды поцелуя. Можно?

Прежде чем согласиться или не согласиться с предложением  Виктории, Рудольф спросил себя: «А НАМ с Валерией Афросимовной это надо?» Но ответа не нашёл! Не было ответа на этот простой и так необходимый вопрос! Холодный ум Рудольфа молчал. Рудольф стал искать некорректные слова в этом вопросе. Одно только слово МЫ представляло интерес, другие слова не были значащими. Выходит, МЫ – некорректное слово? То есть, оно не существует? В симбиозе «Рудольф – Валерия Афросимовна» МЫ нет? Да, наверное, признал с горечью Рудольф. И не удивительно – ведь Валерия давно изъяла своё Я из их семейного МЫ. Рудольф остался ответственным лишь за своё Я. Он принял любовь Виктории, обнял её за талию:

– Можно, Тори, можно и нужно!

Их губы слились в жарком и страстном поцелуе, Виктория стонала, стиснула до боли шею Рудольфа, трепетала телом и никак не хотела закончить поцелуй. Так по-настоящему, страстно, самозабвенно и жарко Виктория целовалась впервые, она была воплощением всепоглощающей Первой Любви. Рудольф поневоле сравнил этот поцелуй с поцелуями Валерии в «Коттедже», они были каждый посвоему прекрасны: тогда, в «Коттедже» были поцелуи любящей молодой женщины вчерашней девушки, сегодня – поцелуй зрелой любящей женщины. Рудольф, успокаивая и поглаживая Викторию по спине, второй раз напомнил:

– Тори, успокойся, ну, вот так. Рассказать о себе не передумала?

– Не передумала, Руди. Мне говорить трудно, как и сидеть со своим единственным рядом и не целовать его. Я буду говорить, и целовать тебя время от времени. Я неумело скрывала свою увлечённость, девчонки быстро меня раскусили и «обрадовали», что у тебя есть девушка, кроме которой ты видеть никого не желаешь. Мне не довелось её увидеть, да и девчонки толком о ней ничего не знали, только по слухам, тебя никто и нигде вдвоём с ней не видел. И вообще, ты всегда был один, но я была нерешительной и застенчивой, подойти к тебе не смогла, стеснялась. После окончания института стала работать в Иркутске, в личной жизни никого кроме тебя не хотела видеть, с головой ушла в работу. Пока были живы родители, отпуска я проводила здесь, в Киренске, время от времени мне удавалось узнать что-то о тебе. Говорили, что стал инженером, перебрался в Братск, двое детей и жена, бывшая твоя одноклассница. Как видишь, Руди, у меня шансов устроить личную жизнь не осталось, только призрачные надежды. Я только тебя всегда любила, желала, чтобы ты был счастлив, пусть даже не со мной.

Виктория обняла Рудольфа, поцеловала продолжительно в губы несколько раз, упиваясь долгожданной любовью, он ей ответил столь же трепетными поцелуями, сказала:

– Руди, я всегда считала тебя моим, ты не против?

– Да, Тори, я не против, и сегодня, и всегда я твой.

Виктория погладила щёки Рудольфа, нежно и аккуратно поцеловала его в губы, Рудольф ответил с такой же нежностью, положила голову на его грудь, повторила:

– Мой Руди, мой Руди, мой Руди.

Выпрямилась, прижалась плотнее плечом к плечу Рудольфа, взяла своими руками его руку, продолжила:

– Во время выездного медицинского обследования состояния здоровья детей военнослужащих я познакомилась с профессиональным военным, с Николаем. У него погибла жена несколько лет назад, детей не было. Николай стал приходить к поликлинике встречать меня, дарил цветы, приглашал на концерты, много говорил, был предупредителен и аккуратен. За пять лет ухаживаний ни разу не сорвался, во всём проявлял себя как настоящий мужчина. Я посчитала его надёжным, уверовала, что он меня любит, и согласилась выйти замуж. Расписались, мне было сорок один, ему – сорок два. Вопрос, рожать или нет, передо мной не стоял – я могла родить только от любимого мужчины, от тебя. Я Николая не любила, пошла ему навстречу, может быть, пожалела женской жалостью. Он отслужил «по полной» и в сорок пять лет шёл в отставку. Во время поездки за пенсионными документами в штаб дивизии попал в жуткую аварию, потерял обе ноги до середины голени. Это событие оформили как несчастный случай во время несения боевой службы, назначили доплату к пенсии. Сейчас он получает достойную выплату по нескольким статьям, передвигается на коляске или, редко, на протезах. С хозяйством в доме управляется сам, в помощи не нуждается. Но беда не приходит одна, Руди, Коля в результате перенесённого стресса потерял свои мужские качества, лечился, только деньги потратил. Я консультировалась у психолога, психиатра и невролога, сказали, что если у него ко мне были гипертрофированные чувства, то на их фоне потеря ног и невозможность стать обычным нормальным человеком могли вызвать перенапряжение и возникновение патологии в нервной системе. Этот недуг не лечится. Вот в таком составе и состоянии мы приехали в мой родной Киренск. Коля меня любит преданно и бескорыстно, поначалу часто, а сейчас изредка предлагает мне всерьёз найти нормального мужа, но я его не брошу, хотя и не люблю. Сам понимаешь, менять одного нелюбимого на другого нелюбимого, зачем? Коля согласен и на то, чтобы я без обязательств встречалась с другим, то есть завела себе любовника. Однако этот вариант не для меня, характер не позволяет. Себя, Руди, в число любовников не зачисляй, ты мне не любовник, ты мой любимый, люблю тебя и принадлежу тебе пятьдесят четыре года.

Рудольф как будто прозрел: к нему вернулась Первая Любовь! Он обнял Викторию и стал целовать:

– Тори, моя Тори, только с тобой я прочувствовал, что такое истинная любовь! Настоящая, идущая из самого сердца, без всякого ума и расчёта, без оглядки. Моя Тори!

Виктория с блаженной улыбкой и тихой радостью целовала и целовала Рудольфа, гладила его плечи, спину, волосы, шептала:

– Мой Руди, мой Руди, как долго я ждала! Мой Руди.

Рудольф взял руки Виктории в свои, поцеловал их по очереди, приложил к своим щекам, потом поцеловал Викторию в губы, наклонился ниже и поцеловал в шею возле воротника блузки, расстегнул на блузке пуговицы и поцеловал заветную ямочку. Виктория была рада каждому прикосновению рук и губ Рудольфа, гладила его своими руками, целовала всё, что было ближе к её губам. Рудольф вытянул блузку Виктории из-под юбки, поднял вверх её руки, снял блузку. И чуть не сошёл с ума: его взгляду предстал обнажённый, без лифчика, торс Виктории, нагие призывно торчащие вперёд груди с набрякшими и вытянувшимися навстречу ему крупными сосками. Рудольф припал к груди Виктории лицом, целовал в неописуемом восторге одну, другую, одну, другую, целовал твёрдые соски, втягивал их губами, играл с ними языком. Виктория была в не меньшем восторге, она порывисто гладила Рудольфа по спине, целовала его волосы, повторяла:

– Руди, как хорошо! Руди, мой Руди.

Рудольф вторил Виктории:

– Тори, кто тебя выдумал? Кто послал мне такое счастье?

Рудольф встал с кровати, протянул к Виктории руки, она приняла их и тоже встала на ноги. Рудольф встал перед Викторией на колени, стал целовать её в такой опрятный и сладкий живот, нащупал и расстегнул молнию, пуговицы и крючки на юбке, поднялся с коленей, поднял руки Виктории вверх и снял с неё юбку через её голову. Виктория так и застыла с поднятыми руками, ждала. Рудольф не подвёл, он слегка неуверенными движениями запустил пальцы рук под резинку трусиков Виктории и спустил трусики до пола, Виктория сама освободилась от них полностью. Рудольф, целуя Викторию, разделся сам. Обнял её, продолжал целовать плечи, шею, уши, виски, глаза, губы, хотел опуститься на колени и целовать ниже, но Виктория ув¬лекла его на кровать. Рудольф послушно лёг с ней рядом, не переставал ласкать её удивительно аккуратный живот, удивительно упругую и волнующую грудь, сводящие с ума соски, сахарные губы. Рудольф и Виктория руками и губами обследовали друг друга полностью, неизведанных мест не осталось, они любили, любили без всяких условностей, возвышенной любовью.

Рудольф не спешил, понимал, что Виктории приятна и радостна прелюдия и дарил ей это. Понимание и воздержанность Рудольфа были вознаграждены стократно. Виктория порывисто обняла Рудольфа за шею, страстно поцеловала в губы несколько раз подряд, Рудольф ответил ей столь же страстными поцелуями, прошептала:

– Руди, Руди, ну же, Руди мой!

Рудольф осторожно положил свою ногу между ног Виктории, так же осторожно перенёс туда вторую ногу, Виктория одобряла его действия, ласкала его руками, губами, приподняла колени, развела бёдра в стороны. Рудольф медленно стал опускаться к чреву Виктории, под её ласками почувствовал, что начал погружаться в сказочную страну:

– Тори, Тори, То-о-ри…

– Да, мой Руди, да, да. Я твоя, Руди, вся твоя, и ты мой, Руди.

Рудольф и Виктория с взаимными влекущими чувствами уверенно шли дорогой любви к вершине блаженства, дружно, поддерживая и оберегая друг друга, радуя друг друга обильными ласками. Они достигли вершины вместе, как и шли к ней. Виктория в своём апогее сладостно стонала от счастья, улыбалась, её глаза радостно светились и были полны благодарности Рудольфу, её губы не уставали целовать своего любимого. Рудольф молчал, он впервые в жизни был счастлив всепоглощающей любовью, той самой, которая настигла его в далёкой юности, задержалась на много лет и вот, восторжествовала. Слов не существовало, чтобы выразить ураган чувств, бушевавший в смятенной душе Рудольфа.

Постепенно спускаясь на землю, Рудольф и Виктория долго не могли расстаться: у него было предчувствие, что без Виктории мир рухнет, у неё было предчувствие, что  без Рудольфа мир рухнет. Им определённо не существовать друг без друга!

                …Не всякий, может быть, поймёт,
                Что есть на свете однолюбы.
                Но кто поймёт – тому весь век
                Весна и юность будут сниться…

О встрече завтра не договаривались, им обоим понятно было без слов, её просто не может не быть! Она состоялась и была полна радужных красок, восторгов, искренних любовных ласк и поцелуев, они снова любили друг друга, беззаветно, бескорыстно, истинной, настоящей Первой Любовью одной на двоих.

Десять райских ночей Рудольфа и Виктории сверкнули на мрачном фоне, словно десять молний одна за другой, в воздухе повис запах озона, постепенно рассеялся. Рудольф должен был приступить к договорной работе, небольшой, недели на две, но срок бессердечно и неумолимо наступал. Надо возвращаться в Братск.

Анна делала вид, что ничего не происходит, ни взглядом, ни жестом, ни словом не сделала никакого даже намёка на ночные гуляния Рудольфа. Жарким днём конца июня, видя, как Рудольф страдает от недосыпания, сказала:

– Руди, я пошла скотину да курочек обихаживать, а ты ложись, отдохни, пока жара, окна отвори, чтоб продувало. После обеда на всех курортах тихий час, а мы чем хуже?

Рудольф потому и любил свою тётку, что она такая понятливая и догадливая. Анна соответствовала эпитетам Рудольфа на сто процентов. Из скромных немногословных рассказов Рудольфа о его жизни она своим женским чутьём осознала, что Рудольф и Валерия, по существу, стали чужими, лишь живут вместе, что их семья не распалась благодаря стоической приверженности Рудольфа к идеалам его молодости. Хорошо зная характер Рудольфа, его покладистость и безграничное терпение, Анна безошибочно понимала, что причиной разлада является Валерия.

Рудольф и краем уха не ведал, что Анна из рассказа Виктории минувшей зимой тоже знает о случае с собакой, что Анна, видела, с каким замиранием голоса Виктория произносила имя Рудольф во время рассказа. Зная личную жизнь Виктории, Анна поняла её как женщина женщину, поняла, что Рудольф – единственный в целом свете мужчина для Виктории, что он один сопровождает Викторию всю жизнь, что сердце Виктории безраздельно принадлежит Рудольфу. Понимая Викторию, сопереживая ей, Анна из добрых человеческих чувств не могла не подарить Виктории счастье, хоть немного. Не догадывался Рудольф, что Анна, перекрестившись на икону в переднем углу под потолком: «Прости, Господи, меня грешную», презрев первый раз в своей праведной жизни фундаментальные устои семейного уклада и консерватизм мышления, принесла Виктории известие с приглашением:

– Рудольф приехал, племянник. Познакомиться с тобой хочет, видел, как ты мимо шла. Не бойся его, спокойный, интеллигентный, говорит приятно, женат, за чужими юбками не бегает. Приходи, Вика, вечерком скуку развеять, поужинаем, чаю попьём, поболтаем.

– Спасибо, Аня, срочных дел нет, я и сама не против, видела его мельком у тебя года два назад, только имени не знала, племянник, да и племянник. Прибегу, мы и с тобой давно не сидели, сёмгой угощу.

Договорную двухнедельную работу Рудольф выполнил точно в соответствии с пожеланием заказчика и на одни сутки раньше предусмотренного срока. Заказчик остался доволен объёмом работы без всяких «хвостов», качество работы назвал «блестящим», выплатил Рудольфу неожиданную премию в размере половины стоимости договора. Домашний казначей Валерия с удовольствием оприходовала поступившие средства в соответствии со сложившимся порядком – положила их в свой кошелёк.

Потекла «сплошным текстом» размеренная и просматриваемая на месяцы вперёд бесхитростная жизнь, в которой Рудольф и Валерия Акоповы шагали по одной дороге, в одном направлении, но каждый своей колеёй, каждый своим путём. Рудольф выглядел молодцом, он жил второй молодостью, был энергичен, инициативен, много шутил, смеялся, любую работу выполнял с «огоньком», в любой ситуации всегда находил положительные стороны и расширял их, из затруднений у него находилось несколько выходов. Он жил Первой Любовью – это она распахнула ему ворота во вторую молодость, вдохнула в него бескрайний запас жизненных сил и энергии, пришла к Рудольфу навечно. Конечно же, следующим летом Рудольф отблагодарит её новой вспышкой своих ярких чувств.

Окраинная тропинка обогнула раскидистый куст ольхи, упёрлась в асфальтовый тротуар, до дома Рудольфа осталось двести метров. Рудольф подошёл к своему подъезду, кодовым ключом открыл замок домофона, игнорируя, как всегда, лифт, стал подниматься по лестнице. Старая знакомая, которая всё чаще и острее напоминала о себе, тупая, давящая, непроходящая боль сковала стальным панцирем грудь Рудольфа, тело перестало слушаться. С полузакрытыми глазами он постоял на лестничной площадке, привалился к стене, сполз по ней на пол, закрыл глаза, голова Рудольфа безвольно упала на грудь. Сколько времени прошло, не знал, очнулся от того, что незнакомый мальчишка лет десяти толкал его в плечо и тоненьким голоском спрашивал: «Дяденька, ты живой? Дяденька, ты живой?» Рудольф шёпотом ответил: «Живой, живой, спасибо тебе, малыш». Медленно встал, медленно поднялся на свой этаж, открыл замок на двери. Открыл дверь и ватными ногами шагнул в свой дом. В ад.

                22.01.2016, 2018 г.