Короли... Глава 8

        – …Хуже всего то, что я не без оснований боялся Зинкиных пакостей. У меня неоднократно случались вещи, которые могли быть только делом её рук.

        Андрей отложил тампон с краской и вытер руки:

        – Представь себе, я серьёзно опасался оставлять надолго свою мастерскую без присмотра. Были такие случаи, когда я приходил и видел, что всё перевёрнуто, ну, то есть, не перевёрнуто, а переворошено. Некоторые вещи пропадали, в основном из инструментов. Я точно знал, кто лазит ко мне в мастерскую, да сказать об этом было невозможно. Ёе драгоценный сыночек, не иначе, пакостил там у меня, больше некому было.

        – А как он мог это сделать? Что, у тебя замка в двери не было?

        – Да был у меня замок, – ответил с досадой Андрей. – Только не в этом было дело. Когда я сооружал мастерскую, над дверью у меня остался проем до потолка. Хотя и высоко было, но пролезть можно. Знаешь, как бывает, думаешь, мелочи – потом доделаю. К тому же в подвале никого не бывало из тех, кто мог совершить такой акробатический этюд. Я больше чем уверен, что этот стручок морковный лазил ко мне по наущению своей мамашки.

        – А зачем? – Владимир пыхнул сигаретой. – Какой смысл? Ты ведь сам говорил, что она могла зайти к тебе в любой момент и обсмотреть всё, что у тебя там находилось?

        – Понятия не имею! Может быть, она искала следы моей нелегальной деятельности, вроде сварки, деревообработки, ну и прочего, с её точки зрения, криминала. Она без конца долбила Трухнову по поводу пожарной безопасности, и этим же она до печёнок достала нашего надзиралу-полковника.

        – Ну и что ты предпринял?

        – А что тут можно предпринять?! Знаешь, сложилась прямо-таки безвыходная ситуация. Я устраивался в поликлинику на эту мизерную зарплату исключительно ради двух вещей: первое – это пристроить свое имущество и второе, не менее для меня важное, – иметь возможность отладить оборудование, и кое-что начать делать, для того, чтобы реализовать эти изделия!

        Андрей скривился, как от зубной боли, досадливо крякнул и пояснил:

        – Я хотел набрать кое-какой капитал для аренды небольшого помещения. По моим подсчётам, для этого нужна была смехотворная сумма. Работая в поликлинике это можно было сделать запросто. Но все мои планы навернулись с высокой полки из-за этой вздрюченной сучки. Честно признаюсь, я был в трансе. Что делать – я не знал. Но правильно говорят – нет худа без добра. В таком подвешенном состоянии я пробыл недолго. Где-то спустя полгода, после начала Зинкиных психических атак вызывает меня как-то Трухнова и имеет со мной беседу, после которой у меня как завеса с глаз спала. Как ты думаешь, о чем мы с ней беседовали, или нет, скорее, базар имели, выражаясь ближе к теме.

        – Что, неужто ручку просила позолотить?

        – Попал в самую точку!

        – Ну и как же протекал сей приятный разговор? – полюбопытствовал Владимир.

        – Да как и у всех, на высшем дипломатическом уровне.

        – А конкретнее? Что-то я с трудом себе представляю форму вашей дипломатии.

        – Интересно? А вот мне потом стало совсем наоборот. Я сначала не врубился, о чем Трухнова мне поёт, а когда до меня дошло, чего от меня хотят, у меня чуть не отпало заднее место!

        – Представляю, – рассмеялся Князев, – этакий бабский рэкет, – забавно!

        – Да уж… – мрачно протянул Андрей. – Я что-то там провякал в ответ маловразумительное, но она намекнула мне весьма прозрачно о моих перспективах пребывания «во вверенном ей учреждении». Представляешь? Если я не смогу подкрепить своё право на пребывание в нём более существенным, чем пустыми разговорами о наладке станков, она пообещала пересмотреть некоторые пункты нашей договоренности. Сам понимаешь, пришлось наобещать кое-какие суммы на развитие родной поликлиники.

        – Это как так?

        – Очень просто. Это уж потом до меня дошло, откуда сквознячком дует, да с такой силой, что того и гляди выдует напрочь из поликлиники.

        – Любопытно. Давай по порядку, что и как было. Подробности можешь не опускать…




        Доподлинно известно с древних времен, что всё многообразие человеческих страстей в основе своей круто замешано на одном единственном и всеобъемлющем стремлении, которое можно выразить всего тремя короткими словами: «Хочу жить лучше…». Само по себе это стремление сугубо нейтрально и не несёт в основе своей никаких отклонений в сторону Добра или Зла, а полностью определяется самим человеком в выборе путей для достижения этой единственной цели своего бытия. Кое-то возразит, что основной инстинкт, по утверждению великого Фрейда, заключается совсем не в этом. Другие найдут более веские аргументы в пользу иных теорий жизненных приоритетов, но автор смеет утверждать со всей ответственностью, что все те аргументы и теории лишь многочисленные вариации на тему обустройства своей бренной плоти в этом жестоком, бездушном и безразличном мире косной материи. Кучи философских концепций, объясняющих все и вся на коротком пути земного существования человека, так или иначе, есть плод игры разума. Кто может дать гарантии того, что нам, пока не грянут трубы Страшного суда, изначально не уготована судьба краткого мгновения вспыхнувшей и тут же погасшей искры, исчезнувшей навсегда во мраке забвения. Никто не может, положа руку на сердце, поручиться за будущее воскрешение и некоторые примеры обратного доказывают, что такое пока под силу лишь богам.

        С юных лет, с самого нежного возраста, когда неразумное дитя не в силах выговорить и двух-трех слов, после сакральных «мама» и «папа», мы, его родители, умиляясь смышленому малышу, слушаем его настойчивый лепет «дай, дай, дай…». Что ж, если дитя способно в таком возрасте проявлять свой основной инстинкт, то, конечно же, прав великий Фрейд. Но нам, не умудрённым высокой наукой, всё же кажется, что потребность человека на всём протяжении его жизни, от младенческого недомыслия, до старческого маразма, все же ярче всего проявляется в желании заиметь что-либо, чего не имеется в наличии на данный момент у отдельно взятого субъекта.

        Приятно тешить себя мудрёными рассуждениями, полагая, что всё постиг и изведал. Но вот беда, в суете повседневных дел такие мысли даже не закрадывались в голову главного достопочтенного эскулапа и иже с ней прочих. Наши самодостаточные дамы-шестиэтажницы, не мудрствуя лукаво, придерживались самого простого и, надо признать, эффективного способа осмысления бытия. А заключался он, также, как и главный постулат проявления жизненной силы, всего в трех словах: «Много мало не бывает».
        Вот и вся великая истина, ведущая многих и многих по тернистой стезе жизни. Для них он есть и постулат, и кумир, и молитва, и смысл существования в этом грешном, беспокойном мире.

        Так и нашему герою, который, как и все смертные, был не чужд корыстных побуждений в отношении «хочу жить лучше», вскоре представилась возможность узнать, сколь обширны и неуемны могут быть желания некоторых личностей, ярко одарённых этой способностью проявления жизненной силы, по сравнению с его представлением о ней. Началась демонстрация этих сокровенных тайн бытия с весьма неприметного случая...

        Зина Ивановна, не видя, чтобы такое умудрить в отношении Андрея, который стал для неё постоянно кровоточащей, как стигмат, душевной раной. Испробовав многие средства, наконец-то, она, за свои непрестанные муки, получила в награду озарение свыше. Кто стал вдохновителем её наития, трудно сказать, но в старые добрые времена такие подсказки люди богобоязненные сочли бы за вражье наущение, настолько коварно и неотразимо оно было в своей сути.

        Как то раз, зайдя к Андрею в мастерскую за какой-то надобностью Зина Ивановна, с любопытством осматривая собранный агрегат, предмет особой любви Андрея, поинтересовалась, что это за такая машина. И тут, подстрекаемый авторской гордостью за своё детище, Андрей, вместо того, чтобы попридержать её, вылил на ошарашенную Зину Ивановну все достоинства своей замечательной конструкции. Что это были за достоинства, может понять только человек, имеющий непосредственное отношение к производству всевозможнейшей продукции из самого благородного материала на земле – дерева. Шадя время читателя и не желая усложнять повествование излишними техническими подробностями, опустим его вдохновенный рассказ. Скажем только, что Андрей, излагая все возможности, которыми обладает его деревообрабатывающий комплекс, не пожалел красочных подробностей и тем самым поразил воображение Зины Ивановны донельзя.


        Расставшись со своей начальницей, Андрей не мог себе и представить, сколь плачевны будут последствия его неумеренных дифирамбов. Оставим же на время нашего героя, наивно полагавшего, что своей конструкторской и творческой жилкой смягчил суровое сердце Зины Ивановны и тем самым, смог несколько умерить частые наезды своей начальницы на свою особу. Он, как и многие из когорты мечтателей, всерьёз полагал, что чем больше он сможет раскрыть перед кем-то своих достоинств, тем лучше эти кто-то будут относиться и ценить возможность своего пребывания возле его уникальной особы. Как ни выглядит это совершеннейшей и очевиднейшей глупостью, но автор знавал немало таких, даже будучи отягощенных годами и сединами, которые не могли себе представить иное отношение окружающих к своей персоне.

        Тем временем, не обременённая никакими комплексами, хитроумная Зина Ивановна, весь последующий день пребывала в некоторой задумчивости. Какой-то важный мыслительный процесс, явным образом отражавшийся на её гладком, маленьком лобике, не давал ей сосредоточиться на будничных делах. Тех, кто посмел прервать сие редкое, а потому и столь трудное занятие, ждало, как следствие неуместного беспокойства, раздраженное негодование, сопровождаемое восклицаниями, вроде «ну что это, не могут без меня ничего сделать!..».

        Когда все причины, вызвавшие в голове, по природе своей не предназначенной для мыслительных процессов интеллектуальный катаклизм, были наконец-то осмыслены в меру отпущенного разумения, наша Зина Ивановна была замечена у дверей кабинета главврача. Как можно понять из состоявшегося в дальнейшем разговора, этой отпущенной природой меры разумения вполне хватило на то, чтобы сделать любопытнейшие выводы, которыми наш рачительный завхоз просто не могла не поделиться со своей благодетельницей, заступницей и покровительницей. Но чтобы не подвергать Тамару Витальевну излишним нервным перепадам, Зина Ивановна начала свою беседу с невинного побочного вопроса:

        – Тамара Витальевна, я вчера заходила к рабочему в мастерскую и видела его станок. Он мне рассказал, что на нем можно изготовлять всё. Вы об этом знаете?

        – Ты хочешь сказать, знаю ли я, что можно изготовить на этом станке? Я в курсе.

        – Вообще-то я хочу спросить вас, можно ли использовать служебное помещение в личных целях, например, для производства какой-нибудь продукции?

        – Ну, а почему бы нет, если эта деятельность не мешает основной работе.

        – Тамара Витальевна, вот как раз я и хотела с вами поговорить на эту тему. Наше здание требует постоянного обслуживания, с которым может справиться любой человек, если он работает полный рабочий день. А рабочий не справляется, я много раз говорила вам об этом. Раньше я не знала, чем он там занимается, и вчера только увидела, на что уходит его рабочее время.

        – Хорошо, Зина Ивановна, мне нужны, как я вам указывала, другие доказательства, кроме ваших слов, например, невыполненные заявки по журналу. А пока это всё слова.

        – Нет, – завхоз поморщилась. Увидев, что разговор уходит куда-то в сторону, она поспешила перейти к той теме, с которой пришла к Трухновой. – В журналах у него всё в порядке. Я не об этом вам хотела сказать. Припомните, Тамара Витальевна, когда вы принимали его на работу, то вы обговаривали с ним то, что он будет только хранить свое имущество и ничего больше. А он на самом деле развернул в подвале чуть ли не фабрику по производству каких-то изделий. Я хочу сказать, имеет ли он право пользоваться служебным помещением в целях личной наживы? Ведь такого в вашем договоре с ним не было!

        – Постой, постой, ты что же, хочешь сказать, что его можно на этом раскрутить?

        – Ну! – обрадовано возопила Зина Ивановна. – Ему деться будет некуда! Если что, вы сможете показать мои докладные на срыв заявок, или там, некачественное их выполнение. Я вам их кучу напишу, а Лида подпишет
.
        Трухнова замолчала. Слишком заманчивой оказалась ситуация, когда можно будет совершенно официально заиметь бесплатного раба, который к тому же не сможет ничего поделать до тех пор, пока не уволиться. А то, что рабочему это не скоро удастся сделать, Трухнова ни на секунду не сомневалась. Слишком уж драконовские условия для развития частного предпринимательства сложились в эти года в стране. С его-то имуществом уйти от неё будет и вовсе невозможно. Правда, при условии, что ему не дать работать на станке, и тем самым обрубить всякую возможность заработать, чтобы оплатить аренду помещения и уйти. К тому же, у них не было завизировано, что и в каком количестве было привезено рабочим в помещение поликлиники и в случае чего, можно будет использовать этот рычажок для дополнительного воздействия на него, если он станет сопротивляться её предложению.

        Тамара Витальевна понимала, что форма оплаты возможна не только налом, но и продукцией, что несравненно безопаснее и практичнее. Под видом покупки деревянного погонажа для отделки и облицовки, который пойдет на ремонт поликлиники, но на самом деле полностью будет изготовляться рабочим, можно будет высвободить немалые суммы на совершенно законных основаниях. Пусть рабочий занимается своим делом, но только под строжайшим контролем, у меня он не разбежится. Зину Ивановну нужно будет обязать проверять, сколько и когда Андрей работал. Идея показалась ей очень заманчивой.

        – Ладно, пока не предпринимай ничего, я подумаю, что можно извлечь полезного из этого вопроса.
Отпустив Зину Ивановну, Тамара Витальевна, задумалась. Прикинув так и сяк, она, следуя своему многократно проверенному инстинкту, в конце концов, пришла к выводу, что торопиться в данном случае не следует. Нет ничего лучше, чем взять человека еще тёпленьким, раззадоренного и распаленного собственными успехами на гладко накатанной дороге. Поставить его перед выбором тогда, когда ему меньше всего захочется этого. И, следуя золотому правилу всех отъёмщиков лишних, с их точки зрения, благ у своего ближнего, дать ему понять – «чтобы не лишиться целого, лучше пожертвовать частью целого».

        Но, чтобы её задумка осуществилась, надо на время нейтрализовать неконтролируемые выплески буйной энергии Зины Ивановны. Проще всего это можно сделать, заставив её неусыпно следить за рабочим. Трухнова была докой в части организации подобного рода деятельности, и Зина Ивановна была самым подходящим инструментом, многократно опробованным в течение долгих лет совместного трудового пути. Это был отлично настроенный инструмент. По большей части, ей не приходилось много объяснять, что нужно сделать в данный момент. Набор методов, применяемых в конфликтной ситуации, был широк и разнообразен. Не со всеми из них Зина Ивановна справлялась так, как того требовали обстоятельства, но в качестве своеобразной «удавки» и всевидящего и всеслышащего органа она была непревзойдённой мастерицей.

        Проведя сей несложный анализ, Трухнова, не откладывая на потом решение столь важного вопроса, потянулась к телефонной трубке. Набрав номер, она сказала:

        – Виктор Григорьевич, мне нужно с тобой переговорить по одному делу. Ты не мог бы заехать ко мне в ближайшее время… да, конечно, сегодня было бы прекрасно… к половине шестого…. Я буду у себя.

        Повесив трубку, она встала и направилась к двери. Скрыв довольную улыбку, Трухнова вышла в секретарскую и сказала Татьяне Израилевне:

        – Татьяна Израилевна, вызови ко мне рабочего. Я минут на десять отлучусь, как он придет, пусть ждет.

        Сама же Тамара Витальевна, не медля ни минуты, направилась к Галине Михайловне. Зайдя к ней в кабинет, она плотно прикрыла за собой дверь и пробыла там ровно столько, сколько нужно было сделать необходимые распоряжения по извлечению из рабочих папок Галины Михайловной смет по ремонту второго и третьего этажа за последние полгода. Ещё минут пять ушло на то, чтобы объяснить понятливой Галине Михайловне, что нужно сделать с сими документами и как их оформить в свете новых задач.

        Обговорив все детали столь важного дела, озабоченная, но довольная Трухнова поспешила к себе. В секретарской её уже ожидал Андрей. Слегка кивнув ему, Тамара Витальевна прошла в кабинет и, пригласив Андрея присесть, сказала:

        – Андрей Васильевич, у меня есть к вам несколько вопросов. Первое, – это то, что по поликлинике ходят разговоры, что вы используете рабочее время и помещение не по назначению. Мне хотелось бы знать, чем, по вашему мнению, они вызваны? Это раз. Второе, – до сих пор мне не приходилось выслушивать жалобы на качество вашей работы, но в последнее время, раз от разу они поступают всё чаще. И ещё один немаловажный вопрос, – не имеет ли смысл нам обговорить в связи с создавшимся положением наши условия, на основании которых я согласилась принять вас на работу?

        Тамара Витальевна была весьма искусна в ведении подобных разговоров с подчинёнными. Она использовала свой любимейший приём, когда на головы её подчинённого вываливается сразу несколько проблемных вопросов, не давая несчастной жертве времени на размышление и, тем самым, сокрушая и подавляя с самого начала его волю и остатки самообладания. Тушуясь и теряя способность связно мыслить, что остаётся делать бедолаге, как, заранее чувствуя себя виноватым, не отдаться ни милость победителя. Сделавшись полновластной хозяйкой положения, Тамара Витальевна диктовала всё, что она желала получить от своей жертвы.

        – Тамара Витальевна, да кто это такое говорит! Вы же знаете, после увольнения Бориса Палыча, на меня взвалили ещё и электрику, а мне и без неё нагрузки больше, чем на три ставки. Я не понимаю, зачем и с какой целью идут такие разговоры.

        – Андрей Васильевич, это не разговоры. У меня, к сожалению, есть несколько докладных, в которых говориться о невыполненной в срок работе, что сделало невозможным приём больных.

        – Не было такого, не могло быть! – с горячностью вскинулся Андрей.

        – Давайте не будем вести дискуссии по этому вопросу, тем более что мне неоднократно докладывали о том, что вы все время, находясь на работе, отдаёте его своим личным делам. Скажу вам прямо, если бы не наша договорённость при поступлении на работу, я бы перевела вас наверх из подвала, чтобы вас можно было контролировать. А так мне приходиться выслушивать бесконечные жалобы людей на невозможность найти вас на рабочем месте. Подвал всегда закрыт, выстукивать вас в окно просто бесполезно.

        – Нет, Тамара Витальевна, я ведь не могу сидеть сиднем внизу и караулить, пока кто-нибудь не соизволит прийти ко мне. Я практически всё время нахожусь в здании и выполняю заявки, постоянно сверяясь по журналу, не поступили ли новые.

        Трухнова, бросив цепкий взгляд на Андрея, холодно сказала:

        – У меня есть сведения, что вы вместо того, чтобы заниматься тем, что рассказали мне сейчас, сидите внизу, скрываясь от всех, и занимаетесь обработкой дерева на своих станках. Меня такое положение дел не устраивает, и я вынуждена изменить первоначальные условия, с тем, чтобы поликлиника, имея рабочего по обслуживанию здания, таковое обслуживание имела. В связи с этим, я вам предлагаю вот какие условия. Так как ваша работа на станках стала уже притчей во языцех, мне, чтобы официально разрешить вашу деятельность по использованию госпомещения на правах аренды, необходимо иметь от вас заявление на разрешение использовать его в личных целях. А чтобы оно имело силу официального документа, в документ будет внесён пункт об оплате этой аренды некоторым количеством производимой вами продукции. Меня вполне будут устраивать плинтуса, облицовочная вагонка, наличники и что-нибудь ещё в этом роде. Много изделий нам не потребуется, но количество, необходимое на ремонт поликлиники, вы будете обязаны изготавливать в полном объёме и по требованию прораба ремонтников.

        По спине Андрея прокатилась холодная струйка пота. Он понял, что попал в такой переплёт, что выбираться из него придётся всё оставшееся время работы в поликлинике. Трухнова вцепилась в него мёртвой хваткой и, так как она в подвале была считанные разы, а в мастерскую к нему не заходила ни разу, то он понял, кто её науськал на эту возможность выжить его из подвала. Надо было что-то срочно предпринять, и он решился на отчаянный шаг.

        – Тамара Витальевна, я не знаю, кто информировал вас о том, что я уже работаю на станке. Это заблуждение, так как всё мое оборудование находится в стадии наладки. Поэтому приходится его включать, чтобы проверить, как механизм отлажен. За всё это время я не сделал ни сантиметра готовых изделий. Вы сможете убедиться в этом сами, если спуститесь в мастерскую.

        Трухнова ничего не ответила. Она набрала номер телефона и спросила:

        – Добрый день, скажите, Виктор Григорьевич не пришёл ещё? Будьте так любезны, попросите его к телефону, Скажите, что его спрашивает Тамара Витальевна.

        С минуту она молчала, затем голосом, полным добродушия, приветствовала его:

        – Виктор Григорьевич, у меня к тебе небольшая просьба. У тебя есть кто-нибудь среди столяров, кто хорошо разбирается в деревообрабатывающих станках… да-да… тут у меня. Пусть подойдёт, как только сможет. В течение часа-полутора я буду у себя. И ещё одна просьба…. Нет, приезжать не надо, обговорим сейчас по телефону…

        Андрей не стал слушать, что за желание одолевает Трухнову. Его мысли полностью были поглощены тем, что он только что услышал. Вот она что задумала! Ну что ж, милости просим! Как говориться, – была бы охота, я вам такой цирк устрою, – забудешь дорогу домой, не то, что ко мне в мастерскую!..

        И действительно-таки, ведь устроил целое цирковое шоу с отдельными номерами и репризами! Пока Андрей сидел в приемной, где, по приказу Трухновой, он должен был дожидаться доморощенного эксперта из СМУ, в его голове прокрутилось десятка два великолепных варианта демонстрации работы его деревообрабатывающего агрегата. «Ишь ты, прыткая какая! Видал я таких прытких, сверхумных начальничков пачками! И эта туда же!..».

        Действительно, Трухнова, предвидя деструктивные действия Андрея в отношении своего агрегата, решила таким образом предупредить их, и тем самым, вывести на чистую воду заартачившегося подчинённого. Дождавшись обещанного столяра, Тамара Витальевна, для верности, чтобы всё выглядело, как административная комиссия, призвала под свои знамена великую рать в лице члена профкома Любови Семёновны, секретаря для ведения протокола комиссии Татьяны Израилевны и Зины Ивановны, как лица, ведающего материальными ресурсами вверенного её руководству здания.

        Молчаливой сосредоточенной группкой, сознавая важность предстоящей миссии, члены комиссии шли за Андреем, пытаясь поспеть за его широкими шагами. Андрей зло ухмылялся, предвкушая скорую потеху. Почему бы ему и не поглумиться над этим вороньём. Сами напросились, жаль только мужика. Ему-то достанется ни за грош.

        Открыв двери мастерской, Андрей жестом пригласил всех войти. Как он и предполагал, женский состав, по причине тесноты помещения, занятого станками и заставленного стеллажами, забитых до потолка деревянным брусом, досками и разнокалиберными дощечками, боязливо помявшись, остался толпиться у дверей. Столяр прошел к станку, и, удивлённо озирая чудо самодельной техники, спросил:

        – Чё это такое?

        – А это то самое, что нужно проверить на работоспособность.

        – Да? – Столяр почесал в затылке. – И чё, оно фурычит?

        – Пока нет, но надеюсь, со временем заработает как надо. – Андрей скроил мину и тихо, так чтобы услыхал только столяр, добавил: – Правда начальству кажется, что я на этом агрегате пашу здесь как негр.

        Тамара Витальевна, уловив своим исключительно тонким слухом какие-то недозволенные речи, обеспокоено сказала:

        – Пожалуйста, давайте приступим. Андрей Васильевич, покажите, как включается ваш станок.

        Андрей указал на пульт и коротко проронил: – Красная кнопка…

        Столяр, обойдя станок, подошел к пульту и вдавил в него большой палец. Набирая обороты, мерно загудел мощный электромотор. В затруднении, что предпринять дальше, – уж больно необычный агрегат он видел перед собой, столяр вопросительно взглянул на Андрея:

        – Чё дальше включать?

        – Все кнопки на пульте, под ними написано, к чему какая. Жми, не бойся, не сломаешь.

        Что произошло затем, напоминало собой анекдот из разряда детских страшилок. Озадаченный столяр ткнул в первую попавшуюся из восьми кнопок на пульте и, по несчастью, привел в действие мотор поворота каретки. Тяжёлый, двухметровый каркас каретки, с навешенным на него массивными фрезами и набором дисковых пил, и зажимами, на удивление легко развернулся и всей массой двинулся на оторопелого столяра. Тот, желая остановить неминуемое столкновение, второпях ткнул в кнопку, видимо, желая нажать стоп, и этим только усугубил ситуацию до чрезвычайности. На станке, взревев полуторакиловаттной мощью, включился электродвигатель продольной подачи каретки. Она, в довершение того, что своим стремительным разворотом, грозила сломать ребра несчастному мужику, торцом ринулась на него со всеми, торчащими из её каркаса длинными, как пики, ручками маховиков.

        Отшатнувшись, столяр в паническом ужасе дёрнулся в сторону, насколько позволяло свободное за его спиной пространство, и со всего маху всей массой своего тела налетел на одну из стоек стеллажа. Хуже просто не могло случиться. Он выбил её, и в следующее мгновение вся каморка Андрея наполнилась треском и грохотом ломающихся досок и падающих дощечек. Два куба отборной древесины сверзились с двухметровой высоты, похоронив под собой жертву администраторских амбиций.

        Но беда не приходит одна. За её спиной тянется всегда скорбный шлейф несчастий и страданий. Каретка станка, будучи никем не остановлена по причине невозможности доступа к оной, выехала за пределы направляющих уголков. Вздыбившись своим задним концом, словно огромный тонущий корабль, каретка опрокинулась другим на груду дерева, которая только что погребла под собой несчастного бедолагу. Кабель, который вел от электромотора к распределительной коробке, натянувшись, как струна, оборвался, выдав при этом огромный сноп искр. Короткое замыкание выбило на силовом щите реле защиты и в тоже мгновение, сцена столь драматических событий погрузилась в совершеннейший мрак.

        Этот адский коктейль звуков из грохота, треска, воя электромоторов и воплей несчастного столяра, кромешной тьмы и быстроты, с которой все свершилось, повергли в столбняк присутствующих на этом празднике хаоса, начальствующих дам. Только чей-то скулящий голос, взывающий к чьей-то мамочке, неприятным диссонансом нарушал полнейшую гармонию симфонии разрушения и катастрофы.

        Но не напрасно ходили легенды о потрясающем самообладании мужественной Тамары Витальевны. Оно тотчас и незамедлительно проявилось во всем своём величии и силе. Её голос, подобно голосу командира, спасающего гибнущий отряд, раздался средь разбушевавшейся техногенной стихии решительно и неколебимо:

        – Андрей Васильевич, прекратите сейчас же это безобразие!

        Андрей, уже сам обеспокоенный сложившейся ситуацией, пробрался к окну в каморке и, сдернув щит с окна, которым оно прикрыто в целях шумо- и звукоизоляции, впустил дневной свет в это царство мрака и ужаса.

        Потрясенным взорам невольных свидетелей, если бы таковые нашлись бы в эту минуту, открылась жуткая в своей апокалипсичности картина. Лица женщин, стоявших в полумраке дверного проёма, были белее их халатов, словно светясь фосфоресцирующим светом, похожим на свет лесных гнилушек. Они, как зачарованные, смотрели на мешанину из дерева и железа, из-под которых виднелась человеческая рука, яростно разметывающая от себя мелкие дощечки. Эта рука, вопя и изрыгая хулу на субъектов, обрекших его на эти муки, словно памятный символ всем жертвам завалов и обрушений, взывала к свободе. Андрей, едва сбросив щит с окна, бросился к месту погребения несчастного столяра. Подняв съехавшую каретку, он торопливо начал разгребать наваленное скопище заготовок и стеллажных полок. Никто из стоявших в дверях членов высокой комиссии не сделал и шага, словно в гипнотическом сне наблюдая за его действиями.

        Через несколько минут, столяр, на удивление всем, целый и невредимый, но может быть, чуточку живее в движениях, получил свободу действий. Скользя по разъезжавшимся дощечкам, он подскочил к Тамаре Витальевне и, потрясая кулаком, возбуждённо стал выкрикивать что-то похожее на заборные лозунги. Тамара Витальевна отстранилась от пострадавшего столяра, опасаясь его чрезмерно экспансивных выражений эмоций, выраженных в размашистой жестикуляции. Посторонившись, она дала понять бедолаге, что больше его не задерживает. Столяр не стал медлить и, растолкав остальную часть комиссии, бросился к выходу.

        Грохот железной двери сработал как хлопок гипнотизёра. Тут уж, сбросив с себя оцепенение, заговорили все разом. Перебивая всех мощью своего голоса, Зина Ивановна, воскликнула:

        – И чего теперь делать!? – выражая этим восклицанием охватившее всех полное замешательство.

        Тамара Витальевна оборотилась к ней и уже тихо и спокойно сказала:

        – Тут всё ясно.

        Не прибавив больше ни слова, она направилась к двери, за которой минутой ранее скрылся изрядно помятый столяр из дружественного СМУ. Андрей остался стоять среди груд рассыпанных заготовок в полном удовлетворении, несмотря на то, что работа по уборке предстояли не на один час. Обдумав ситуацию, Андрей пришёл к выводу, что сейчас было бы нелишне появиться на шестом этаже и строя из себя безвинно пострадавшего, добиться некоторой моральной сатисфакции. Он быстро запер дверь мастерской и, не медля, направился наверх.

        Тамара Витальевна, хотя и принимала свои просчёты или поражения с достоинством, но проигрывать очень не любила. На этот раз она понимала, что добиться поставленной цели не удалось. Если недоумок столяр не смог определить, что же за агрегат перед ним, то пусть его! Можно действовать и другими методами, надёжными и проверенными.

        – Татьяна Израилевна, позовите ко мне Зину Ивановну. Если её нет на месте, то пусть придет, как только появиться.

        Трухнова положила трубку и задумалась. Взять в оборот рабочего можно разными путями, она видела сейчас несколько из них, но в данный момент Тамара Витальевна не хотела терять время на рассусоливание, либо на обходные, окольные маневры и выбрала самый скорый, лобовой приём. Он по своей тактике был примитивен и грубоват, но против какого-то там рабочего особенных никаких тонкостей и ненужно. Важно только одно – дать ему понять, что в её воле поступить с ним как она считает нужным. А то, что работает у него станок или нет, это его проблема. Если он хочет здесь работать, то пусть выполняет её условия.

        Укрепившись в своём решении, пусть несколько и абсурдном, – неважно, – Тамара Витальевна с нетерпением стала ожидать появления завхоза. А когда в дверь раздался стук, и на пороге возникла плотная фигура рабочего, она с удовлетворением восприняла его появление, как одобрение самой судьбой её правоты.

        – Проходите, я вас слушаю.

        – Тамара Витальевна, вы сами убедились в полной неработоспособности моего стенка. Я пришёл сказать, что всякие разговоры, а тем более вот такие проверки, создают у вас обо мне превратное представление, как о человеке, недобросовестно относящемуся к своим обязанностям. Тамара Витальевна, мне до завершения наладки станка ещё потребуется много времени. Я не хочу выглядеть неблагодарным за ваше благодеяние, и потому, как только смогу мало-мальски наладить станок, то буду делать для поликлиники то, о чем вы просили меня накануне.

        Трухнова не перебивая, выслушала это пространный монолог. «Упредил он меня. Что ж, ладно, с этим можно согласиться, но для острастки… для самой острастки… надо всё же его поприжать…».

        – Андрей Васильевич, всё, что вы мне сейчас сказали – это пока теория. Я же видела совсем другое. В вашей мастерской можно получить тяжелую травму и ответственность… погодите, помолчите, – Трухнова жестом остановила, открывшего было рот Андрея, – ответственность за это придётся нести администрации. Хорошо, что сегодня так обошлось. Работать я вам сейчас там запрещаю, пока не будут соблюдены нормы техники безопасности. Даю вам на это неделю. Доложите мне, как только приведёте в мастерской всё в порядок. Вам ясно?

        – Вполне, Тамара Витальевна, всё что можно, я вынесу оттуда и освобожу место. Только вот станок придется теперь ремонтировать. Этот столяр разбирался в них не больше какого-нибудь мальчишки. Он даже не сумел разобраться в пиктограммах под кнопками.

        – Ну, я не знаю, что он за специалист, сейчас разговор у нас не об этом. Пока не наведёте в мастерской порядок, я не смогу разрешить вам там работать. Зина Ивановна проследит за этим. Тогда мы вернёмся к разговору об изделиях для поликлиники. Решить этот вопрос как можно быстрее в ваших же интересах. Я вас больше не задерживаю.

        Злость и досада охватили Андрея. Придя в мастерскую, он схватил сумку с инструментом и, одолеваемый нехорошими предчувствиями, побрёл наверх. Теперь Зинка распояшется совсем, это точно. Теперь держи ухо востро! Одна надежда на свою изворотливость! Придётся покрутиться, как белке в колесе, да хотя ладно, где наша не пропадала!

        Тем временем в кабинете Тамары Витальевны раздался телефонный звонок, из которого, как мы узнаем далее, эта история получила дальнейшее продолжение. Неприятности, от которых никто не застрахован, на этот раз в большой степени выпали на долю ни в чём не повинной Тамары Витальевны. Знала бы она только, что напророчила сама же себе, говоря Андрею о тяжёлой травме! Может быть, это судьба, компенсируя удачный ход событий, решила подбросить ей немного перчинки, чтобы жизнь малиной не казалась.

        Остается только развести руками, господа! Это какая же такая жизнь-малина у нашей героини? Теперь, по ознакомлении с тернистой, полной опасных поворотов, жизни Тамары Витальевны вы сами сможете сделать справедливый и сочувственный вывод о её нелёгкой судьбе. А тут, как назло, сердито-расстроенный голос Виктора Григорьевича сообщил ей новость, от которой у Тамары Витальевны захолодело под ложечкой и что-то оборвалось в груди.

        – Что вы сделали с моим человеком!? Он прибежал от вас как ненормальный, матерясь и крича, что его там чуть не убили, заставив смотреть какую-то мешанину из электромоторов и железных каркасов!

        – Ну и что!? Присыпало его там немного дощечками, так он встал и спокойно ушёл от нас.

        – Уйти-то он ушёл, да совсем не так, как вы предполагаете! Тамара Витальевна, дело обстоит гораздо хуже. Он был сейчас в травмпункте и там обнаружили, что у него сломана ключица. Только что столяр звонил мне оттуда. Вы понимаете, чем это пахнет!? – Голос Виктора Григорьевича сорвался на крик.

        – Спокойно, Виктор Григорьевич, не надо кричать, я понимаю, что из этого следует. Производственная травма и полная оплата больничного листа.

        – Вот именно! А оплачивать его буду я, так как послал его в рабочее время неизвестно куда осмотреть столярный станок, будь оно неладно!

        Трухнова немного помолчала, лихорадочно обдумывая ситуацию. Затем, придав голосу решимости, сказала, как можно спокойнее:

        – Вот что, Виктор Григорьевич, пришлите ко мне вашего столяра, как только он появиться с больничным на работе. Я думаю, что сумею уладить с ним эту проблему. Только обязательно пришлите его сегодня же. Разыщите и пришлите его сейчас же, и всё будет в порядке.

        «Господи, вот напасть-то ещё на мою голову! И всё из-за этого рабочего! Что за неудобный человек! Сплошные неприятности от него! Уволить! При первой же возможности убрать из поликлиники!». Причитая так про себя, Тамара Витальевна, однако, головы не теряла. Окликнув через открытую дверь Татьяну Израилевну, спросила:

        – Зина Ивановна не пришла ещё?

        – Нет, Тамара Витальевна, не пришла. Звоню каждые две минуты…

        – Ну, так сходи за ней, найди!

        В раздражении, схватив трубку, она набрала номер Надежды Сидоровны и, едва та отозвалась, Трухнова попросила немедленно прийти к ней.

        Когда Надежда Сидоровна показалась в дверях, Трухнова попросила её закрыть за собой дверь и без предисловий зло сказала:

        – Столяр сломал ключицу. Только что звонили из СМУ.

        Надежда Сидоровна непонимающе посмотрела на Тамару Витальевну и спросила:

        – Какой столяр? Зачем сломал?

        Трухнова озадаченно смотря на Надежду Сидоровну, некоторое время осмысливала вопрос главмедсестры. Потом, в замешательстве стукнув ладонью по столу, сморщилась:

        – О, господи! Я забыла, что тебя в комиссии не было… – и кратко рассказав, что произошло, и как обстоят дела, спросила:

        – Мне нужно срочно литров пять спирта. Можно уладить с этим столяром всё втихую, отдав ему спирт. Этот работяга скорее умрёт, чем откажется от такого подарка. Я думаю, это будет то, что надо.

        – Не знаю, Тамара Витальевна, – вяло ответила главмедсестра. Ей совсем не улыбалось отдать вот так просто, за здорово живешь почти все свои запасы. Но возражать было опасно и бесполезно, а потому Надежда встала и сухо сказала:

        – Хорошо, я пойду, соберу, только мне нужна посуда. У меня своей нет.

        – Надежна Сидоровна, мне нужно, чтобы всё было приготовлено заранее. Некогда будет с этим мужиком возиться! Да, и приготовь там небольшую аптечку, всё в наборе. В течение часа будь на месте, я за ними приду.

        Подождав, пока Надежда Сидоровна выплывет из кабинета, Трухнова снова набрала номер СМУ.

        – Можно Виктора Григорьевича … Это я… а, да?.. давайте быстро, я вас жду.

        Через пятнадцать минут, начальник СМУ и подначальное ему лицо с насупленной физиономией, с рукой, притороченной к боку белоснежной гипсовой шиной, сидели за столом в кабинете Тамары Витальевны и разговаривали. В основном говорила Тамара Витальевна, а Виктор Григорьевич хмуро рассматривая носок своего ботинка, изредка поддакивал.

        – Александр Иванович, давайте остановимся на таком предложении. Лечиться вы будете у нас. Мы выдаём вам больничный на общее заболевание и продляем его до тех пор, пока наш хирург не признает вас полностью трудоспособным. А до тех пор вы будете у нас продлять больничный.

        Ласковый голос Тамары Витальевны звучал тихо и умиротворённо. Она с удовлетворением видела, как мягчеет взгляд столяра из-под насупленных бровей. Чтобы доковать его до нужной кондиции и совсем снять эмоциональный накал, Тамара Витальевна пустила в ход последний, разящий наповал воображение любой особи мужского пола, аргумент.

        – Я понимаю всё ваше огорчение и расстройство в связи с полученной травмой, а потому, чтобы хоть как-то смягчить ваше болезненные ощущения, я хочу принести вам своего рода… компенсацию, ну вы понимаете. Пойдемте со мной. Виктор Григорьевич, подождите меня, мы скоро…

        Она встала и, подождав, пока травмированный страдалец продемонстрирует свое тяжёлое состояние, вышла вместе с ним из кабинета. У двери главмедсестры она остановилась и, приоткрыв её, сказала:
        – Надежда Сидоровна, вы мне нужны.

        Та вскочила и вытащила из-под стола объёмистый пакет, судя по весу весьма тяжёлый. Тамара Витальевна, обернувшись к столяру, сказала:

        – Совсем упустила из виду, что у вас рука травмирована. Пакет весит больше восьми килограммов, боюсь, вам будет трудно нести его. Надо рабочего вызвать, чтобы помог донести.

        Столяр откашлялся:

        – А что там?

        – Там ёмкость со спиртом, пять литров и набор медикаментов. Я думаю, в хозяйстве пригодиться.

        – С-с-колько… сказали… там спирта!? – изумился столяр и в ошеломлении натужно выдавил: – Не-н-надо никакого рабочего… Я сам!

        – Ну, что ж, если сможете. Только вот у меня к вам будет просьба. Больничный из травмпункта у вас? – И получив утвердительный ответ, сказала:

        – Он будет нужен для переоформления в нашей поликлинике. Отдайте его мне.

        Столяр как будто на мгновение заколебался. Но затем, видимо вспомнив, что ему предложили взамен, вытащил больничный лист и, отдав Трухновой, принял из её рук пакет с драгоценной жидкостью.

        Вернувшись в кабинет, Тамара Витальевна, увидев сидящего в той же позе угрюмого Виктора Григорьевича, сказала:

        – Всё в порядке, вот она, ваша заноза.

        Она положила перед Виктором Григорьевичем голубоватый листок и улыбнулась:

        – Как видите, всё было проще простого.

        Начальник СМУ повертел листок в руках и недоверчиво спросил:

        – Как это вам удалось?

        – Да поймала я его на тот же крючок, на какой без осечек ловят всех вас мужиков. Пять литров спирта – хорошая наживка, я думаю. Как вы считаете?

        – Ну, знаете, – развел руками Виктор Григорьевич. – Не жирно ли будет? Упьётся ведь до смерти Санёк! Он и так на это дело слаб, а вы ему такое порося подбросили. Ой, Тамара Витальевна…

        – Что, Тамара Витальевна? Зато действенно и быстро. И проблем нет никаких.

        Тамара Витальевна не могла предвидеть одно, самое заурядное движение души облагодетельствованного ею столяра. Как раз в это самое время душа травмированного Санька, трепеща, уплывала в заоблачные выси. Предвкушая райские блаженства, она понудила своего хозяина направить стопы прямиком на третий этаж, где в это время трудилась над ремонтом здания, истомлённая работой и вечной жаждой, бригада его родного СМУ. Но перед тем как явиться полным героем и благодетелем к своим сотоварищам по труду, Санёк, как и подобает рачительному хозяину, разжившись у какого-то пришедшего на медосмотр парня пустой бутылкой из-под «пепси-колы», предусмотрительно наполнил её данным ему «волшебным эликсиром счастья». Затем он, уже без колебаний толкнул одну из дверей ведшую в комнату, приспособленную для мастерской и раздевалки. Появившегося на пороге Санька, сидевшие за столом мужики приветствовали удивлённо-радостными кликами, в смысле того, что жив ещё курилка! Санёк, степенно, заперев свою кладь в ящик, уселся за стол и, хитро оглядев мужиков, вытащил из-под полы пиджака полуторалитровую бутыль, и, поставив её на центр стола, сказал таинственно и с придыханием:

        – Вот.

        Мужики воззрились сперва на бутыль, потом на сиявшего, не по состоянию здоровья, Санька, затем, окончательно остановив свой взгляд на выставленной ёмкости, осведомились, что он имеет ввиду.

        – Откройте!

        Ответ был короток и великолепен по своей значимости, ибо, только мужики проделали требуемую манипуляцию, как до их обоняния донёсся благоухающий мощью и крепостью, животворный запах спирта.

        Сосредоточив кружки в единый спай, мужики, со словами «Ну, Санёк, выздоравливай», также единым порывом опрокинули ядрёную жидкость в истомлённые глотки. Через мгновение комнату наполнило уханье, кряканье и сдавленные восклицания, вроде «хорошо!», с последующим засасыванием ноздрями рукавов, корочек хлеба и ароматной селёдочки, ибо крепость напитка удесятеряла мощь этого естественного нюхательного приспособления. Минутное блаженство, охватившее столующихся мужиков, постепенно нарушалось репликами, фразами, что неплохо бы теперь по-настоящему распробовать это великолепное зелье. Некоторые вспомнили народные мудрости, вроде «первая колом, вторая соколом, третья мелкой пташечкой», или «между первой и второй промежуток небольшой». Но все речи быстро утихли сами собой, ибо рты, произносившие их, вновь были заняты той самой жидкостью, которая возбудила в мужиках такой нестерпимо-жгучий интерес.

        Стоит ли говорить, что застолье удалось на славу! Мужики покрепче пару раз мигом, ветерком, летали за свежим закусоном, а в промежутках выражали своё одобрение сим сиденьем приёмом полновесных доз. Иногда они вспоминали, кому обязаны таким счастьем, и здравицы в честь Санька, взлетая вверх, ударялись об потолок и стены и рассыпались по комнате одобрительным гулом. Санёк, в раже хорошего застолья, повторил заправку бутыли и веселье грянуло с новой силой. Через два часа кружечно-спиртовой прибой пошёл на убыль и спустя ещё пол-часа в комнате наступил мертвейший штиль. Ратоборцы самого массового фронта, обессилев в битве с зелёной тварью, положили свои тела там, где их застала преждевременное поражение в этой славной битве!

        Оно понятно, что пробуждение наших воинов, в силу различной крепости их натур, было неодновременным. Видя павших своих товарищей, отчаявшись вернуть хоть кого-нибудь из забвения, восставший давал клятву не бросать их в беде. Скрепляя её немалой толикой спирта, верный товарищ, тут же сражённый ею, падал замертво на пригретое место. Так продолжалось весь день, весь вечер и всю ночь. Окончилась эта нечаянно начатая пирушка только тогда, когда ворвавшийся утром в комнату Виктор Григорьевич застал измятую, осоловелую бригаду в полном составе, включая искалеченного Санька за разборкой завалов, оставшихся от бурного застолья. Чуть не задохнувшись в спиртово-сигаретном перегаре, он, едва успев выдохнуть «Всех ко мне в два часа…», выскочил из комнаты, обуреваемый целой гаммой неприязненных чувств.




        – …Про начальника СМУ можешь опустить. Догадываюсь, какие мысли у него вертелись в голове. А с тобой-то что, как с тобой было дальше? – нетерпеливо спросил Владимир.

        – Самое интересное, что со мной дальше ничего не было. И вообще, Трухнова сделала вид, что всё произошедшее не более чем недоразумение. По крайней мере, она больше не заикалась даже о компенсации продукцией за помещение. Я, признаться, ожидал репрессий, но-о… – Андрей покачал головой, – прошел месяц, другой и всё, – как концы в воду.

        – Непонятно, учитывая характер главврачихи. – Владимир хитро прищурился. – Может ты чего-то недоговариваешь?

        Андрей усмехнулся:

        – Кабы так, легче б тогда дышалось! Я все время был как на сковородке. Мне не верилось, что такая матёрая хищница упустит возможность поживиться такой беззащитной овечкой, как я. К тому времени, я уже расстался с некоторыми иллюзиями в отношении Трухновой. Я считал, что все неурядицы заваривает Зинка, а Трухнова, благородная царица и миротворица, не даёт меня в обиду. После этого рэкета я полностью ушёл в глухую оборону. А что касается работы со станками, проводил после того, как из поликлиники уходила вся администрация.

        – Так что, ты по вечерам работал?

        – Ну а то! Меня спасало ещё то, что по роду своей деятельности, я работал со слесарными инструментами. Поэтому никого не настораживал шум напильников, ножовки по металлу, ну, и тому подобное.

        – И все-таки, не могу поверить, что это дело вот так кончилось!? – удивленно сказал Князев.

        – И правильно делаешь, что не веришь. Оно не кончилось, оно повисло на до мной до дня уплаты всех долгов.

        – Как это понять?

        – Очень просто. Этот сюжетец сыграл далеко не последнюю роль в моём увольнении. А вот если бы я исхитрился и стал вкалывать на Трухнову, поверь, я бы и до сих пор сидел бы по уши в той кабале, которую мне чудесненько приготовила госпожа владетельная царица. Она знала точно, – мне с таким имуществом и теоретически и практически некуда было рыпнуться. И ещё она точно знала, что и расстаться со своим добром я добровольно никогда не смогу. Вот тебе и весь сказ…

        Друзья замолчали, глядя на взвечеревшее небо. На бульварных скамейках сидели редкие парочки, и шум лип над головой навевал покой и безмятежность.