Концерт

 Про таких людей говорят: Не он играет музыку, а музыка играет его. Если бы он был поэтом, то не он бы писал стихи, а стихи писали бы его. Будь он художником, картины рисовали бы его, а не он картины.

 В этот вечер от музыканта не осталось ничего личного. Даже тело его воспринималось очень относительно. Это были уже не руки, руки так не двигаются, точнее руки именно двигаются, но у него были не движения. Это было течение, смывающее ноты с клавиш и тут же соединяющее их. Это было заклинание, естественное и необратимое, продиктованное самой природой. Он был одержим.

 Нет, так не играют, так живут, так сгорают единицы, потому что даже однажды так страшно сгореть, ведь сгорает всё, всё личное, всё привязывающее к земле.

 Он играл, а тело его… Тело его было изранено, но от него шла такая мощь, будто тут же, прямо возле пианиста были ангелы, и они исцеляли его. Пианино что-то забирало у музыканта с каждым новым произведением, а ангелы заживляли его раны, его сердце, которое он как Данко достал сейчас из груди и бросил на черно-белую дорогу. Ангелы были рядом, чтобы он смог продержаться до конца, доиграть. И его израненное тело было видимо и невидимо в то же время. Да и что такое тело? Было ли это тело? Было, да. Но он был не телом, точнее не только телом, точнее далеко не только телом. Тело было лишь посредником, финальной, одной из деталей, конечной, чтобы его дух мог соединиться с духом музыки.

 Если тело соприкасается с фортепьяно, мы слышим академическое исполнение, за которое даже нередко можно получить высокий бал на экзамене. Тело и пианино- это грузная масса: материя столкнулась с материей и это столкновение несёт некие вибрации, раздражающие воздух и пространство.  Но сегодня вечером тело и фортепьяно были посредниками, помощниками. Они нам помогают всегда, только на этом концерте их необходимость и естественность были особенно ощутимы. Просто мы люди и должны опереться на что-то материальное. Мы живём на Земле.

 А небо… Когда небо соединяется с землёй, тогда это слышит наш дух. Наши уши. Уши можно потрогать (изучить анатомически!), и через них музыка проникает внутрь. Не будь ушей, не будь слуха, будь мы глухими, мы бы не Услышали. Будь у нас отменный слух, но глухость духа, мы бы не Услышали.

 Поэтому, как можно смеяться над теми, кто якобы живёт не в нашем, нематериальном мире, а ценит идеи, чувства и состояние души, которые нельзя потрогать? Или же напротив, как можно смеяться над теми, кто говорит, что ему надо увидеть, осязать, прикоснуться, проверить, понюхать, ощутить материально?

 Что важнее здесь, на слиянии земли и неба? Что необходимей?

 Кто-то скажет «мир духа» и уйдёт из этой жуткой цивилизации в поисках вечной истины, освобождённый от всякой материальной привязанности, семьи, друзей, без малейшего колебания сердца этот кто-то выльет молоко из блюдечка когда-то любимого кота и отдаст бывшего любимца друзьям, чтобы уже больше никогда не вернуться к этому существу, тянущему вниз, к земле, не дающему взлететь. Только если уйдут все, все-все уйдут на поиски истины, вот так прям встанут и пойдут, шагая вдаль, всё дальше и дальше, зная, что истина просто не может быть рядом, слишком близко, то хватит ли на земле места, чтобы мы все случайно не встретились и не обозлились друг на друга? 

 Или же мир материи, мир материи первичен, важнее, скажет кто-то другой, и рассмеётся в лицо тем первым чудакам, покажет им, что если обжечь руку, то руке будет больно, если бросить стакан об пол, то он разобьётся, если коснуться рукой руки любимого человека, то можно пережить чудесные мгновения…

 Так Можно ли делить землю и небо? Можно.

 Так Нужно ли делить землю и небо?...

 Музыкант закончил программу. Зал аплодировал пианисту. Его израненное тело страдало. Его дух был не в зале.

 Что он слышал? Слышал ли аплодисменты, «бис!», «браво!»? Или это был потусторонний шум? Лицо пианиста выражало страдание, и он постарался улыбнуться публике, которая встала со своих мест, аплодируя. Он вышел за дверь и вернулся. Он снял пиджак, и рубашка его была мокрой от пота и точно не от святого духа. Под рубашкой скрывались раны…Но где был сейчас, всё это время, весь концерт его дух?

 Зал не умолкал и это означает «бис». Каждое новое произведение ранило тело музыканта всё больше, ангелам приходилось исцелять его быстрее. Как он выжил, как он пережил этот концерт? Концерт? Конечно, концерт. Но что это был за концерт? В этот вечер всем стало ясно, что небо и земля соединились в одной точке, а точнее никогда они и не были разъединёнными. Всё было здесь и сразу. Всё было близко и просто, не надо было никуда идти, нужно было только слышать и чувствовать. Всё уже есть.

 Пианист доиграл последнее произведение и быстро вышел и зала.

(посвящается Lucas Debargue, концерт в Париже, 21.11.15)