Представь, что ты сошел с ума

Хочешь узнать, что чувствует сумасшедший? Влезть в эту странную шкуру, укрывающую обычные человеческие плечи и внешне вполне нормальную голову. Давай попробуем. Постарайся увидеть такой город, в котором перед тобой будет целый хоровод из цветных людей, домов, лающих собак, а ещё разбитый цветочный горшок и белое молоко. Это вполне привычный мир, в который ты давно веришь. А теперь представь, что ты захотел прогуляться в какой-нибудь бар попить пива и посмотреть на людей. Ты протираешь свои очки, надеваешь любимые выходные джинсы и, выходя из дома, говоришь со старым соседом, спрашивая его, как там диабет его жены, и отвечаешь на вопрос, был ли ты прошедшей ночью потревожен пронзительным визгом его кошки. Ты не помнишь никакого кошачьего крика и отвечаешь ему, чтобы он не переживал.

Переходя дорогу, ты вполголоса материшься, вспомнив, что забыл деньги в кармане других брюк, и теперь тебе надо вернуться домой, поскольку ты знаешь, что без денег в баре делать нечего. Было желание похлестать пива и посмотреть на людей, помнишь? Ты разворачиваешься и вступаешь на посыпанную мелким гравием дорожку, заметив далеко впереди идущего маленького мальчика, почти невидимого в ослепляющем тебя свете.
И вдруг тебе становится больно оттого, что в твоё лицо плеснули огнём. Закрыв горящие глаза ладонями прямо поверх очков ты бежишь, от боли не разбирая дороги, сбивая с ног огромного мужика с парусным животом, который почти накрывает тебя собой и от которого ты изо всех сил отталкиваешься, словно от воздушного шара, поворачивая назад и с размаху налетая на что-то настолько твёрдое, что твоя голова лопается словно граната, а разбитые очки летят куда-то далеко вперёд, оставляя тебя близоруко щуриться в попытке понять, что это такое сейчас было. Наплевав на стёкла и забыв про пиво, ты на четвереньках ползёшь между чьими-то ногами, слыша гул голосов над головой и от страха не решаясь её поднять.
И вот ты снова на пороге твоего дома, трясущимися руками открываешь дверь и вваливаешься в отдающую эхом и холодом квартиру, странным звериным чувством ощутив в ней чужое присутствие. Да, по квартире ходят какие-то тени, которых не было здесь, когда ты уходил. Кто бы они ни были, они попали сюда в те несколько минут, пока ты был снаружи. Но сейчас они здесь. Вся эта мразь, желающая тебе только черноты и дряни, вся она сейчас находится рядом с тобой и ты ничего не можешь сделать, потому что перед глазами у тебя до сих пор плывут какие-то пятна, а в руках нет ничего, чем ты мог бы себя защитить. Тебе надо добраться до кухни, взять хотя бы обычный кухонный нож, ведь ты не герой, не боец, не смельчак с железными яйцами, тебе страшно оттого, что ты в собственном доме с какими-то людьми, которых ты не видишь, и не знаешь, чего они в действительности от тебя хотят. Но ты уверен, что это враги, это даже козе понятно, иначе бы они не залезли в твой дом, пока тебя здесь не было. И ты, тараща по сторонам круглые от страха глаза, двигаешься дёргано и даже смешно, как краб, как несуразное членистоногое, спиной проваливаясь в кухню и упирая невидящий взгляд в темный коридор. Ты нащупываешь позади себя ящик с ножами и вилками, открываешь его, хватаешь первое, что больно порезало твои пальцы, коротко вскрикнув облизываешь глубокий солёный разрез, другой рукой деревянно вытягивая перед собою небольшой резак и двигаясь от кухни к входной двери, резко мотая головой то вправо, то влево, проходя мимо выходящих в коридор комнат. Никого. Ты не видишь никого, но теперь ты знаешь, что они снаружи, на пороге, те непонятные люди, что обидели тебя на улице и плеснули в лицо целую лопату огня. Глубоко вдохнув, ты бьёшь в дверь ногой, с отчаянным криком вылетая на ступеньки и чуть не сбивая с ног твою соседку, ту самую, с сахарным диабетом, держащую что-то в своих худых пальцах с крашенными зелёным лаком ногтями. Старик, это же твои очки. Они даже не разбились, ты видишь это? А соседка, тусклая дама с глазами кролика, спрашивает тебя, всё ли с тобой нормально, потому что ты так странно бегал сейчас там, на улице, и даже один раз упал. А ещё она говорит, откуда-то издалека накрывая тебя глухим эхом, что выходить за ворота тебе не надо. Нельзя. Ты слышишь её, эту женщину, узнаешь её слова, но совершенно не понимаешь - о чём она говорит. Ты пытаешься глазами найти того огромного мужика с колыхающимся животом или кого-то из тех, кто только что вышел из твоего дома. И ты снова не видишь ни души. Никого, кто стал причиной пожара на твоём лице, или в чьём животе ты пару минут назад барахтался, как рыба в сети, а ещё ты не видишь никаких стен, в которые ты врезался, словно ржавый гвоздь в свежую доску - сгибаясь пополам и головой корябая колени.
В твоих мозгах начинается кислая на вкус пурга, тянущая за собой накатывающую волнами тошноту, тебе по-настоящему неуютно здесь, тоскливо от страха и неизвестности, и ты пятишься назад, в твою обманчивую и спасительную темень, не обращая внимания на участливые слова твоей соседки, захлопывая дверь перед её лицом и отчаянно привалившись к дверному косяку спиной.
Что с тобой, старик? Отчего ты подвываешь слепым волчонком, прижав ладони к дрожащим от неровных вздохов щекам? Что с тем миром снаружи, так неожиданно предавшем тебя? Ведь всё было так хорошо, так привычно до тех самых пор, пока ты не решил сходить в бар и просто попить пива. Обычного пива, мать вашу и всех её невидимых друзей. Обычного, мать их всех ещё раз, пива!

Всё верно, старик, ты прав. За одним исключением. Этот бар существует только в твоей голове. В твоей грёбаной голове, постоянно кормящей тебя новыми картинками, в которых ты живёшь чаще, чем в том мире за дверями, которого для тебя уже давно нет. Ты сам, сам по капле выдавливаешь эти картинки себе в сознание, как голодный грудничок, лежащий на коленях у чем-то обдолбанной кормилицы и пытающийся беззубыми деснами высосать последние капли из её вялой груди. Как ты высосал вот этот дом. И тот коридор и залитую светом улицу и ходящих по ней разноцветных людей. Открой дверь, выйди наружу. Ты давно забыл, так и не успев понять, что уже несколько лет ты живёшь с такими же, как ты сам, разговаривающими с тобой, но не видящими тебя, спешащими по своим делам, так никогда их и не закончив. Твой ожог сегодня был всего лишь обычным солнечным лучом, это был солнечный луч, старик, через сильные стекла очков лизнувший теплом твоё лицо и разбудивший твоё подсознание, давно впитавшее опасность выхода за территорию ворот, многократно усиливая это тёплое солнечное лобзание одним лишь представлением о последствиях, которых ты тоже не помнишь. Ты только знаешь, что кто-то будет говорить с тобой странным голосом, которого ты боишься, а потом тебя уложат в постель и твоей руке станет жарко от холодного укола.
Сосед, с которым ты говорил, это тот самый странный дядька с одним глазом, вечно ходящий в памперсах, но каким-то образом умудряющийся наделать в собственные штаны. Это он постоянно задаёт тебе один и тот же вопрос - не беспокоит ли тебя его кошка. У него нет никакой кошки, старик, у него нет вообще ничего, кроме единственного уцелевшего глаза, мокнущих штанов и этого вечного вопроса. А твоя соседка, которую ты считаешь женой твоего одноглазого соседа и чей диабет тебя так беспокоит, это санитарка из армии старых дев, ушедших в благотворительность, единственная женщина из находящихся здесь, которую ты не боишься. Кстати, брось эту картонную подставку для стаканов, которую ты сграбастал на кухне, это не нож, и ты измял её уже настолько, что не чувствуешь в своих дрожащих ладонях. Брось её, дурак. Ты не резал случайно свои пальцы, ты сам грызёшь их уже вторую неделю, пытаясь вызвать у себя ощущение боли, чтобы быть уверенным, что это именно ты. А тем парусным животом, в котором ты запутался и в который ты сейчас хотел врезать этот мятый картон, была сетчатая ограда, отбросившая тебя назад после того, как ты, не разбирая дороги от обжигавшего тебя через очки солнца, бросился назад, а затем, выпутавшись из проволочной сетки, ты сразу раскроил себе голову о больничную стену, которой в эту секунду в твоём мире не было, как нет её в нём и сейчас, а была посыпанная гравием дорога с маленьким мальчиком, уходящим в горизонт. Знаешь, кто это? Это ты, старик. Очень давно. Так давно, что ни ты сам, ни даже я не в состоянии вернуть тот день, чтобы понять, куда же ты тогда шел. Вытри слёзы, сядь на ступеньки или просто ложись спиной в рыжую траву, которой здесь тоже нет. Вокруг тебя только снег, он валит крупными хлопьями, скрывая белой пеленой всё, что ты только что видел, холодными ручьями талой воды стекая по твоим скулам и возвращая тебе серое сознание, в котором ты так настойчиво и безуспешно пытаешься вырваться отсюда. Чтобы пойти вслед за той уходящей фигуркой и никогда больше не возвращаться назад.



GC


Смейся! Ты последний, кто это может..
http://proza.ru/2017/10/11/209