В надзорной палате. Глава 1

В надзорной палате.
Пролог.
Дедушка умер как-то очень буднично: ни долгой агонии, ни протяжных стонов, ни затихающих криков о помощи, пена изо рта, впрочем, была, но и только.
После завтрака он, как всегда сидел в своей каталке и сестра-хозяйка баба Маша крикнула старшей сестре Наталье: - Наташ, он вроде блюет!
- Да он так всегда после еды, - отозвалась Наташа из дальнего конца больничного коридора, - Ты ему просто подтирай там и все!
Однако, через некоторое время баба Маша поняла, что что-то не так и дедушку перетащили на кровать, где Наташа стала мерять ему давление, которое уже отсутствовало, равно как и пульс. Никто не пытался делать дедушке искуственное дыхание, реанимировать дефибрилятором, которого в отделении попросту не было, просто через несколько минут подошел Роман Яковлевич, дежуривший в эту субботу, и зафиксировал смерть. Дедушке помазали ноги йодом, повесили бирку на ногу и накрыли простыней.
- Вот же, едрит-мадрид, у меня первый раз такое за шесть лет работы, - сказала дежурная сестра Лена.
- А на моей памяти это восьмой уже или девятый, не вспомню точно. - отозвалась Наташа.
"А у меня на руках первый раз человек умер", - подумал я, - А может он уже мертвый был, когда мы его перетаскивали..."
Так началось субботнее утро, мой третий день пребывания в надзорной палате десятого отделения больницы имени Алексеева...

Глава 1.
Вообще-то, я рассчитывал переночевать в отделении до утра и с рассветом пойти домой, и уж точно никак не думал, что эта история затянется на неделю. Не стану вам рассказывать о том, почему я тем дождливым вечером среды оказался в отделении: это семейное, и мне не хотелось бы заострять на этом внимание. Скажу лишь, что я человек творческой профессии, по темпераменту экстраверт и сангвиник, поэтому довести меня до истерического состояния, в принципе не так сложно. А в истерическом состоянии я вполне способен что-нибудь разбить, или очень громко на кого-нибудь накричать, а то и замахнуться. А "кому-нибудь" этого вполне достаточно, чтобы вызвать полицию и написать заявление. Повторюсь, впрочем, я был абсолютно уверен, что переночую в отделении, а утром конфликт разрешится и я пойду домой.
Я спокойно дремал на стуле в конце коридора под еле слышные разговоры таджиков, запертых в обезьяннике, и переговоры дежурного по рации и телефону, на часах была примерно половина двенадцатого. Периодически в дежурку приходили патрульные, потом выходили снова под холодный сентябрьский дождь, отделение жило своей обычной ночной жизнью, и на вошедших врача с санитаром я не обратил внимания: мало ли кого там могли привезти на скорой. Но окрик дежурного: "Брянцев!", заставил меня вздрогнуть и очнуться от полудремы, а когда я понял, что зовет он меня, чтобы сдать с рук на руки этим двум парням в синей форме с красными крестами на рукавах, все у меня внутри оборвалось, я понял куда меня сейчас отвезут, а главное, я понял, что все мои планы утром быть дома рухнули в одночасье. Равно, как и работа в пятницу и субботу. Не скажу, что поездка в психиатрическую больницу была для меня чем-то новым, но предыдущие пару раз меня доставляли туда в состоянии острого психоза, а сейчас я был абсолютно адекватен, и даже тот легкий хмель, который был во мне вечером уже давно выветрился. Врач осмотрел меня, заполнил бумаги, дал подписать согласие на добровольное лечение и мы вышли на улицу, где нас ждала белая машина с красной полосой и синей мигалкой на крыше. По пути я спросил у санитара, сидевшего рядом со мной в салоне: - Куда едем-то: в Кащенко или в Ганнушкина?
- В Кащенко, - ответил санитар, - Бывал уже?
- Доводилось, - сказал я.
- Ну и не парься, если бывал уже, - начал успокаивать меня санитар, - Значит все уже знаешь, недельки полторы полежишь и выпишешься, я же вижу, что ты нормальный совершенно парень, одет прилично, не то, что мы обычно из ментовки по таким вызовам забираем.
- Недельки полторы, это как-то многовато мне. -протянул я, - В прошлый раз на четветый день мамашка под расписку забрала.
- Вообще, от врача конечно зависит, - сказал санитар, - попадаются такие, кто и под расписку может не выдать, и из принципа полный курс продержать, все три недели.
Я промолчал: перспектива пролежать в дурке полторы, а то и две недели, не грела меня совершенно. Мало того, что у меня слетают съемки в пятницу и субботу, так еще и повисает монтаж свадьбы, которым я собирался заняться как раз сегодня ночью, и который должен к воскресенью сдать заказчикам. Оговорюсь: я по профессии - телеоператор, работаю в основном в документальном кино, но снимать могу практически все, в том числе, беру и свадьбы с последующим монтажом, когда совсем уже жрать нечего. В-общем, хочешь рассмешить Бога - расскажи Ему о своих планах... Я откинулся на спинку сиденья и стал смотреть, как за окнами проплывает перед моими глазами мокрая ночная Москва: Дмитровка, Бутырка, слева остался Савеловский вокзал, мы свернули на Третье кольцо и поехали по Масловке, мимо "Аккорда", где я когда-то давным-давно покупал свою первую гитару и первые барабанные палочки, потом Новая Башиловка, пересекли Ленинградку, проехали мимо Ипподрома. Меня опять начало клонить в сон, сказывалась усталость, накопившаяся за последний месяц, который выдался очень напряженным и загруженным. Очнулся ото сна я, когда мы уже въезжали в ворота самой знаменитой в Москве, да и во всем бывшем Союзе, пожалуй, психиатрической лечебницы номер один имени Алексеева, а в просторечии - Кащенко или Канатчиковой дачи.
"Да и гребись оно все лаптем! - подумал я со злостью, - Зато хоть отосплюсь по-человечески, наконец!" В конце концов, из любой ситуации надо извлекать пользу, даже из такой неприятной, как госпитализация по скорой в психбольницу из районного ОВД. Тем более, что ничего изменить я все равно не в силах, поэтому, как говорится в одном старом анекдоте: "Расслабься, и постарайся получить максимум удовольствия." Успокоив себя, таким образом, я уже был готов к очередной встрече с гостеприимным персоналом этого богопротивного... тьфу ты! богоугодного заведения.
- Ну что, мля, очередного хрона привезли, бродяги!? - громогласно спросил поддатый санитар приемного отделения, - Локти хоть связаны или опять все нам делать за вас?
- Да не, этот спокойный, не ссы! - ответил санитар скорой и сказал мне, - Ну все, прибыли, давай выгружайся, аккуратнее только, не ушибись, а то эти козлы в приемном все твои ушибы на нас повесят.
- Все они у вас спокойные, мля, пока едут, - снова иерихонски вострубил санитар приемного, пока я вылезал из машины, - а как приезжают, да понимают, что щас на койку, да на вязку до утра, так, мля, и начинают барагозить, хронь, мля.
- Ладно, не гундось, принимай клиента давай!
Я вылез из машины на крыльцо и прошел в открытую дверь приемного отделения, где уже ожидала своей участи старушка, лет восьмидесяти. Приглядевшись, я заметил, что на груди у старушки приютился голубь, а сама старушка одета в ситцевый халат, шубу из искусственного меха, купальную шапочку и валенки. "Началось, блин, в колхозе утро..." Между тем, старушка продолжала объяснять санитарам скорой, которая ее привезла: "Я здесь еще девочкой бегала по второму этажу, по третьему. Лет десять мне было тогда, а папа, папа мой в НКВД на Лубянке работал следователем. Он на работе врагов народа разоблачает, а я здесь, значит, бегаю по третьему этажу, по второму."
- Тебе зачем голубь-то, старая? - спросил у нее один из санитаров.
- А это птичка моя, греется тут. - ответила старушка и продолжила повествование о своем золотом детстве, проведенном в беготне по этажам дурдома. Я присел на скамейку и стал ждать, пока меня вызовут, постаравшись больше не слушать рассказов старушки. Очень хотелось есть, еще сильнее курить, но самым большим желанием было убить пару-тройку человек. Ну, или покалечить хотя бы.
"Брянцев! Заходи давай, раздевайся! Сейчас осмотрим тебя по-быстрому, в душ сходишь и спать пойдешь." - раздался голос врача из приемного кабинета. Я открыл глаза, встал и зашел. Врач приемного сидел за столом и заполнял какие-то бумаги.
- Доктор, - сказал я, - а может не надо в душ, вчера только мылся.
- Ну не надо и не надо. - покладисто ответил он, -  Раздевайся, сейчас сестра быстренько на вшей проверит, пижаму наденешь и в отделение пойдешь. Деньги, ценности, документы есть?
- Денег есть немного, а документов и ценностей не брал, - ответил я, - боялся ограбят по дороге, а то и изнасилуют еще, чего доброго.
- Юморист? - хмыкнул врач, - Ну юмори, юмори, а то нам тут дюже скучно без вас, петросянов.
- Да какой юмор, дяденька доктор, - я почувствовал, что врач расположен благожелательно и старался попасть ему в тон, - ведь и в газетах пишут и по телевизору! И про разгул, и про преступность, и про оборотней в погонах, и про убийц в белых халатах! Так страаашно жииить!
- Ладно, ладно, не боись, - успокоил он меня, - тебя насиловать не стану, не в моем вкусе, худой больно. Пограбил бы конечно, да хер с тебя возьмешь-то, семьсот рублей твои сраные? Мог бы хоть пару штук с собой взять, тогда бы пополам поделили.
- Дык, бедствую! Сухой коркой питаюсь, грабежом да подаянием пробавляюсь. - продолжал я бить на жалость.
- Ну все, все, уболтал, угомонись уже! Сядь вон на стул, - он указал мне стул около стены, - сейчас сестра придет уже.
Я сел на стул. Через пару минут пришла сестра, быстро сложила мои вещи в мешок, прилепила к нему пластырь с фамилией, так же быстро осмотрела мою голову на наличие вшей, гнуса, парши и мозгов, ничего из вышеперечисленного не обнаружила, буркнула: "Одевайся" и ушла. Я натянул больничные кальсоны, майку-алкоголичку, и пижаму расцветки "винегрет с оливье, выблеванные дядей Вовой на праздничный новогодний стол", в-общем, оделся по последнему писку психбольничной моды 1957-го года. Доктор дал мне расписаться в описи вещей, потом за семьсот рублей, упакованные в целофановый пакетик и кликнул санитара. Слава Богу, санитар пришел другой, не тот, что трубил как слон, когда мы приехали. Этот был вполне трезв, благообразен и чем-то неуловимо похож на Баталова в роли Гоши из "Москва слезам не верит", какой-то неуловимой московской интеллигентностью, что ли. Он дал мне куртку и мы вышли под дождь.
- Далеко шлепать-то? - спросил я
- Да нет, - низкий голос его тоже приятно напомнил Баталовский, - сто метров пройти до десятого.
- А закурить можно? - попросил я, - А то потом же до утра не получится.
- Вообще у нас тут камеры везде, - ответил он, - и по новому закону нельзя, вроде как. Но кури, охране все равно по фигу, они наверняка там или спят уже, или телек смотрят.
Я достал пачку, пересчитал сигареты, которых осталось всего шесть штук, взял одну и закурил. "Хреновые дела, - подумал я, - на утро еще хватит, а потом болт придется сосать вместо никотина." По опыту я знал, что самая большая ценность в дурдоме, это именно сигареты. И на одного заходящего в сортир курить с целой сигаретой, приходится в среднем двое-трое, а то и пятеро, которые будут просить оставить. "Ладно, сегодня бычковать буду, а завтра разберемся" - с этой моей мыслью мы как раз дошли до корпуса, где располагалось десятое отделение, куда меня направили. Я быстро докурил, выбросил окурок, санитар-Баталов открыл дверь, мы зашли, поднялись на второй этаж, где он открыл квадратным дурдомовским ключом белую дверь с табличкой "10-е мужское отделение" и моему взору предстали сначала комната свиданий, а за следующий дверью - длинный коридор десятого мужского отделения психиатрической клинической больницы номер один имени Алексеева.
- Ну что, очередного психа в наш зоопарк привел, Колян? - радушно приветствовал нас санитар десятого отделения.
- Неееее, - протянул Баталов, - наконец нормального привезли, не то, что обычный контингент ваш.
- Прямо-таки нормального, да? - переспросил тот, - Прямо и вязать его к койке не надо, и орать он тут мне не будет, психов моих тревожить в надзорной?
- Товарищ старший санитар, разрешите обратиться? - вытянувшись в струнку и приложив два пальца к виску, отрапортовал я.
- Обращайтесь, товарищ психбольной! - разрешил санитар, повышенный мной в звании до старшего, улыбнувшись.
- Вверенный вашим неусыпным заботам психбольной Брянцев к месту лечения прибыл! - продолжил я рапорт, - Разрешите незамедлительно проследовать в койку и уснуть мертвым сном до утра?
- Сначала пижаму казенную сымешь, форменный халат получишь и тогда разрешу.
- Есть снять казенную пижаму и принять халат! - продолжал я уже шепотом, пока мы шли  по коридору отделения, - Так же осмелюсь доложить, ваше благородие, что в вязке не нуждаюсь, ибо адекватен, тверез и настроен лишь на продолжительный здоровый сон до утра, а никак не на буйство!
- Да понял я, понял, не буду я тебя вязать. - успокоил он меня, - Я же тоже не дурак, мне же тоже лучше, когда нормальные люди поступают, а не всякие отмрозы, которым надо памперс по три раза на день менять.
Мы дошли до палаты и он добавил: "У нас тут вообще неадеквата много, завтра сам увидишь, а в надзорной - особенно. Ладно, снимай пижаму и иди, твоя койка вон та, у окна, халат я тебе принесу сейчас." Я снял пижаму, отдал ему, прошел через палату к окну, где располагалась моя койка и только тогда почувствовал, насколько сильно устал за этот день, который начался еще в шесть утра. Тогда я быстро нырнул под одеяло на клеенку, которой был накрыт матрац, накрылся и закрыл глаза.
- Халат я тебе сюда на подоконник положу, - шепотом сказал санитар, принявший меня, - тебя как звать-то?
- Витек. - ответил я, - А тебя?
- Меня Макс. Сейчас тебе укол сделают и давай, спи, утром тебя сменщик мой на завтрак разбудит.
Зашла медсестра, сделала мне укол, я вытянулся на койке и практически мгновенно провалился в сон, глубокий как влагалище самки белого кита.