Стрелялись генералы. И не только...

          В 1808 году в Финляндии,  значительная часть которой в ходе войны со Швецией была занята  русскими войсками,  на узкой служебной дорожке пересеклись пути двух весьма достойных людей: генерал-майора князя Михаила Петровича Долгорукого и генерал-лейтенанта Николая Алексеевича Тучкова, старшего из четырех братьев-генералов, потомков знатного боярина Василия Борисовича Морозова, по прозванию Тучко. Князь Долгорукий, несмотря на молодость (ему в ту пору едва исполнилось двадцать восемь лет), уже успел отличиться в военных кампаниях 1805-1807 годов, продемонстрировав не только исключительную храбрость, но и замечательное полководческое дарование, за что и был приближен ко двору Александром I. Вскоре последовала еще одна монаршая  милость - почетное звание генерал-адъютанта, дающее право входить в свиту императора. Перед князем открывалась блестящая карьера на военном и государственном поприщах, однако осуществиться  ей было не суждено.

          Тут нужно сказать, что генерал имел еще одно завидное для мужчин качество - он умел нравиться женщинам. Легенда гласит: в него была страстно влюблена княгиня Евдокия  Голицына (урожденная Измайлова) -  петербургская красавица, известная в отечественной исторической литературе  как «princesse Nocturne» - Ночная княгиня, прозванная так за привычку устраивать по ночам в своем огромном доме на Миллионной встречи избранного круга  друзей - известных писатилей и ученых. Существует еще одна легенда, время от времени привлекающая к себе внимание историков и   беллетристов, - более интересная и романтичная - о взаимной любви        генерала и дочери покойного императора Павла I великой княжны Екатерины. Блестящая пара была под стать друг другу, но неожиданно столкнулась с преградой в лице вдовствующей императрицы Марии Федоровны, которая  даже слушать не желала о романе любимой дочери и князя.

        Сохранились свидетельства того, что сам император Александр I, разделявший сторону влюбленных, решил взять ситуацию в свои руки и сломить упорство матери. А пока суть да дело, Долгорукому было поручено отправляться в Финляндию, на правый фланг войск генерала от инфантерии графа Ф.Ф.Буксгевдена, и обеспечить более активные действия  против шведов крупного отряда войск, основу которого составляла дивизия  генерала Тучкова.

        Далее события (со слов третьего брата Тучкова  Павла Алексеевича) развивались так: «По прибытии князя Долгорукого, он сразу же предъявил Тучкову притязания на начальствование над войсками последнего в предназначенной им атаке, ссылаясь на данное ему, Долгорукому, самим государем полномочие в бланке, им собственноручно подписанном. Тучков возразил на это, что, начальствуя над отрядом по воле и назначению главнокомандующего (Буксгевдена), он не считал себя в праве, без ведома и разрешения последнего, уступить начальство другому лицу, притом младшему в чине. Князь Долгорукий, в крайней запальчивости, слово за слово, наговорил Тучкову дерзостей - и вызвал его на дуэль. Тучков возразил, что на войне, в виду неприятеля и атаки на него, двум генералам стреляться на дуэли немыслимо, а предложил вместо того решить спор тем, чтобы  им обоим рядом пойти в передовую цепь и предоставить решение спора судьбе, т.е. пуле или ядру неприятельским.  Долгорукий согласился, и шведское ядро сразу же убило его наповал! Это была уже не судьба и не слепой случай, а явно суд Божий!» 

       Рассказом о гибели генерала  на столь необычной дуэли  стоило бы по законам жанра завершить и любовную легенду о несостоявшейся судьбе. Но тут не обойтись без короткого послесловия. Через два дня после трагедии в Финляндию, как гласит та же легенда, прибыл курьер, доставивший приказ о производстве Долгорукого в генерал-лейтенанты,  назначении его корпусным командиром, а также собственноручное письмо императора,  извещавшего адресата о том, что для его брака с великой княжной больше не существует препятствий. Такой вот эффектный и грустный конец этой  истории предстает в описаниях некоторых авторов. Но не будем торопиться ставить точку в этой истории. Как не  жаль разочаровывать читателя по поводу трагически  прерванной большой любви, сделать это придется. Великая княжна Екатерина Павловна в реальной жизни вряд ли могла быть той, которая пылала страстью  к генералу Долгорукому  и мечтала отдать ему руку и сердце.

       Сравним две даты. Генерал трагически погиб 15 октября 1808 года. А за две недели до этого, 30 сентября, при встрече в немецком городе Эрфурте двух императоров Александра I  и Наполеона I была подписана секретная конвенция, возобновлявшая заключенный ранее Тильзитский договор о союзе между Россией и Францией. Во время этой встречи Наполеон высказал Александру  желание: ради упрочения династии развестись со своей женой Жозефиной и вступить с русским императором в родственные отношения супружеством с Екатериной Павловной. Узнав о негласном сватовстве Наполеона, великая княжна якобы заявила, что готова для пользы России принять это предложение.  Видя такое развитие событий, вдовствующая императрица-мать по обыкновению поспешила вмешаться в ход неугодных ей событий и  выдать дочь за ее двоюродного брата принца Георга Ольденбургского уже  в январе 1809 года. Таковы факты. Они запечатлены в монументальном издании «Русские портреты XVIII  и XIX столетий», выпущенном в 1905-1909 гг. под руководством великого князя Николая Михайловича Романова. При всем желании их, эти факты,  никак не соотнести со страстным любовным романом Екатерины и генерала Долгорукого, якобы развивавшимся  в то же самое время. Но печальная легенда благополучно здравствует до сих пор, вдохновляя не слишком щепетильных в отношениях к документальным фактам  историков и беллетристов на все новые варианты творчества.

          Что касается второго участника необычной дуэли генерал-лейтенанта Николая Алексеевича Тучкова, то скорая кончина, к сожалению, постигла и его. 26 августа 1812 года, в славный день Бородинского сражения, он, выполняя приказ,  выдвинул свой 3-й корпус в район деревни Утицы и, перекрыв Старую Смоленскую дорогу, преградил путь наступавшим вражеским войскам генерала Юзефа Понятовского. В ходе упорных боев за Утицкий курган Тучков лично возглавил контратаку Павловского гренадерского полка и был смертельно ранен пулей в грудь. Напомним читателям,  что в тот же день Бородина  погиб и младший из братьев-генералов - Александр Алексеевич Тучков. Во время пятой атаки французов на Багратионовы флеши, он, как и старший брат, взяв в руки знамя,  повел в контратаку Ревельский полк и был смертельно ранен. Его тело так и не смогли найти... Как тут не вспомнить Михаила Лермонтова: «Да, были люди в наше время»?!

                * * *
         Вторая генеральская дуэль случилась пятнадцать лет спустя,  в  июне 1823 года, в Подольской губернии  Российской империи. Событие разворачивалось в городе Тульчине (ныне Винницкая область Украины). В Тульчине, ставшим в 1821-1825 годах центром Южного общества декабристов, размещался штаб 2-й армии, которой командовал генерал П.Х.Витгенштейн, один из плеяды военачальников, прославившихся в грозную годину нашествия Наполеона,  а начальником  штаба армии был генерал П.Д.Киселев. Павел Дмитриевич - личность яркая и примечательная. Не получив приличного образования, он был  умен и деятелен, тверд и решителен в делах службы, но всегда ровен и даже снисходителен в обращении с подчиненными. Ко всему великолепно владел даром речи, что делало его  приятным и желанным в любом обществе. Стоит также добавить штрих для тех времен весьма существенный: Киселев пользовался особенным расположением императора Александра. Возможно, поэтому командующий постепенно переложил на него значительную часть должностных обязанности по управлению армией, что фактически делало начальника штаба хозяином положения. И все это в возрасте чуть больше тридцати лет. Однако чрезмерные излишки в любом деле не всегда есть благо. Киселев за короткое время приобрел немало добрых приятелей, но еще больше - завистников и тайных недругов. И когда летом 1823 года в армии случилась одна неординарная конфликтная ситуация, она не без участия этих недругов обернулась дуэлью генерала Киселева с другим генералом - отстраненным от должности командира бригады Иваном Николаевичем Мордвиновым.

         Дуэль подробно описана будущим декабристом поручиком Николаем Васильевичем Басаргиным, который был адъютантом Киселева. Предыстория  ее такова. Командиром Одесского пехотного полка был назначен  подполковник Ярошевицкий, человек необразованный, грубый и злой. Неподобающее обращение с подчиненными  настроило против него весь личный состав полка. Наконец, выйдя из терпения, офицеры решили избавиться от ненавистного командира-самодура. Способ был выбран что ни на есть самый радикальный: оскорбить, унизить подполковника, избив его при всем честном народе. Решили довериться судьбе - бросить жребий, кому осуществить задуманное. Несчастным  оказался штабс-капитан Рубановсий.

         На  другой день как раз был назначен дивизионный смотр. Утром полки заняли назначенные места и стали во фронт. Дивизионный командир генерал-лейтенант Корнилов начал строевой смотр с фланга, отделявшего Одесский полк тремя другими воинскими частями, но Ярошевицкий уже был как натянутая струна. И тут он заметил, что штабс-капитан Рубановский стоит слишком свободно и даже разговаривает с соседом. Подполковник с грубой бранью подскочил к подчиненному. Тогда Рубановский  бросился  к Ярошевицкому, стащил его с лошади  и  избил  так, что на  лице бедолаги еще долгое  время оставались следы побоев. Пока длилось избиение, солдаты и офицеры, как и положено, дисциплинированно стояли в строю, и лишь прискакавший на лошади генерал Корнилов прервал затянувшееся рукоприкладство. Рубановский тут же был арестован и вскоре  предан военному суду, который разжаловал его в солдаты и сослал в Сибирь.

         Во время следствия выяснилось: почти все офицеры участвовали в заговоре против полкового командира, а это, как ни крути,  настоящий бунт, чреватый серьезными последствиями для многих, в том числе и генералов. Потому за благо решено было дело замять. Но принципиальный Киселев дознался, что  бригадный командир Мордвинов знал о заговоре,  но никаких мер для предотвращения  происшествия не принял. И, как ревностный служака, высказал Мордвинову все, что думает по этому поводу, добавив: также, что  будет ходатайствовать об отстранении генерала от командования бригадой. Вскоре это и произошло. Мордвинова лишили бригады и перевели в другую дивизию. Тем вероятней всего дело бы и закончилось, но неприятели Киселева решили воспользоваться удобным случаем и расправиться с ним руками обиженного генерала. Это им удалось. Мордвинов начал требовать сатисфакции.

          Официальный вызов был доставлен на квартиру Киселева 23 июня - в день званого вечера,  когда некоторые из гостей по обычаю поспешили приехать к обеду. Киселев, пригласив в кабинет своих адъютантов полковника И.Г.Бурцова  и поручика Н.В.Басаргина, показал им письмо с вызовом: Мордвинов назначал местом дуэли городок Ладыжин, лежащий в 40 верстах от Тульчина, и требовал, чтобы противник прибыл сегодня же с пистолетами, но без секундантов, дабы никого не подвергать ответственности.   

           «Можно представить себе, как поразило нас это письмо, - пишет в мемуарах Басаргин. - Тут Киселев рассказал нам свои прежние переговоры с Мордвиновым и объявил нам, что он решился ехать в Ладыжин сейчас, после обеда, пригласив Бурцова ему сопутствовать и поручив мне, в том случае, если он не приедет к вечеру, как-нибудь объяснить его отсутствие.

           Войдя с нами в гостиную, он был очень любезен и казался веселым; за обедом же между разговором очень кстати сказал Бурцову, что им обоим надобно съездить в селение Клебань, где находился учебный батальон, пожурить офицеров за маленькие неисправности по службе,  на  которые  жаловался  ему  батальонный  командир.

              Встав из-за стола, простясь с гостями, он ушел в кабинет, привел в порядок некоторые собственные и служебные дела и потом, простившись с женою, отправился с Бурцовым в крытых дрожках.  Жена  его  ничего  не подозревала.

           Наступил вечер, собрались гости, загремела музыка, и начались танцы. Мне грустно, больно было смотреть на веселившихся и особенно на молодую его супругу, которая так горячо его любила и которая, ничего не зная, так беззаветно веселилась. Пробило полночь, он еще не возвращался. Жена его начинала беспокоиться, подбегала беспрестанно ко мне с вопросами о нем и, наконец, стала уже видимо тревожиться. Гости, заметив ее беспокойство, начали разъезжаться; я сам ушел и отправился к доктору Вольфу (Ф.Б.Вольф - военный медик - Н.К.), все рассказал ему и предложил ехать со мной в Ладыжин. Мы послали за лошадьми, сели в перекладную, но чтобы несколько успокоить Киселеву, я заехал наперед к ней, очень хладнокровно спросил у нее ключ от кабинета, говоря, что генерал велел мне через нарочного привезти к нему некоторые бумаги. Это немного ее успокоило, я взял в кабинете несколько белых листов бумаги и отправился с Вольфом.

          Перед самым рассветом мы подъезжали уже к Ладыжину, было еще темно, вдруг слышим стук экипажа и голос Киселева: «Ты ли, Басаргин?»  И он, и мы остановились. «Поезжай скорее к Мордвинову, - сказал он Вольфу,- там Бурцов; ты же садись со мной и поедем домой», - прибавил он, обращаясь ко мне.

          Дорогой он рассказал мне все, что произошло в Ладыжине. Они приехали туда часу в шестом пополудни, остановились в корчме, и Бурцов отправился к Мордвинову, который уже дожидался их. Он застал его в полной генеральской форме, объявил о прибытии Киселева и предложил быть свидетелем дуэли. Мордвинов, знавший Бурцова, охотно согласился на это и спросил, как одет Киселев. «В сюртуке», - отвечал Бурцов. – «Он и тут хочет показать себя моим начальником, - возразил Мордвинов, -  не мог одеться в полную форму, как бы следовало!»

           Место поединка назначили за рекою Бугом, окружающим Ладыжин. Мордвинов переехал на пароме первый, потом Киселев и Бурцов.  Они молча сошлись, отмерили 18 шагов, согласились сойтись на 8 и стрелять без очереди. Мордвинов попробовал пистолеты и выбрал один из них (пистолеты были кухенрейтеровские и принадлежали Бурцову). Когда стали на места, он стал было говорить Киселеву: «Объясните мне, Павел Дмитриевич...» - но тот перебил его и возразил: «Теперь, кажется, не время объясняться, Иван Николаевич; мы не дети и стоим уже с пистолетами в руках. Если бы вы прежде пожелали от меня объяснений, я не отказался бы удовлетворить вас».- «Ну, как вам угодно, - отвечал Мордвинов, - будем стреляться, пока один не падет из нас».

          Они сошлись на восемь шагов и стояли друг против друга, спустя пистолеты, выжидая каждый выстрел противника. «Что же вы не стреляете?» - сказал Мордвинов. «Ожидаю вашего выстрела», - отвечал Киселев. «Вы теперь не начальник мой, - возразил тот, - и не можете заставить меня стрелять первым». «В таком случае, - сказал Киселев, -  не лучше ли будет стрелять по команде. Пусть Бурцов командует, и по третьему разу мы оба выстрелим».  «Согласен», - отвечал Мордвинов.

         Они выстрелили по третьей команде Бурцова. Мордвинов метил в голову, и пуля прошла около самого виска противника. Киселев целил в ноги  и попал в живот <...>.Тогда Киселев и Бурцов подбежали к нему и, взяв под руки, довели до ближайшей корчмы. Пуля прошла навылет и повредила кишки. Сейчас послали в местечко за доктором и по приходе его осмотрели  рану; она  оказалась  смертельной <...>. Мордвинов до самого конца был в памяти <...>. Вольф застал его в живых, и он скончался часу в пятом утра».

        Излагая историю генеральской дуэли, Басаргин остается несколько пристрастен и не скрывает своих симпатий: они на стороне  Киселева. Но при этом отдает должное и генералу Мордвинову, который у дуэльного барьера ничуть не уступал своему противнику в рыцарстве и благородстве. Право же, поведение обоих генералов перед лицом взаимной смертельной опасности достойно уважения. Не случайно этот поединок долгое время занимал многие умы, в числе которых  был и А.С. Пушкин. Друг поэта в кишиневскую пору Иван Петрович Липранди, боевой офицер и авторитетный дуэлянт, свидетельствовал: Пушкин «в продолжении многих дней ни о чем другом не говорил, выпытывая многих других: на чьей стороне более чести, кто оказал более самоотвержения и т.п.?» Сам поэт предпочитал поступок бригадного командира Мордвинова, вызвавшего к барьеру высокопоставленного начальника, к тому же царского фаворита. Александр Сергеевич не переносил, как он признавался Липранди, «оскорбительной любезности временщика, для которого нет ничего священного».
       Не слишком ли суров  Пушкин в своей оценке?

       Павел Дмитриевич Киселев, в будущем крупный государственный деятель, был личностью неординарной - это отмечали и его друзья и недруги. Но и во многом противоречивой. Этот «временщик» и царедворец выступал за освобождение крепостных крестьян. У себя во 2-й армии он значительно смягчил наказание для младших чинов, что вызвало откровенное неудовлетворение А.А. Аракчеева - одного из самых близких сановников Александра I. Он был другом генерала М.Ф.Орлова, активного члена «Союза благоденствия», а лидер Южного общества полковник Павел Иванович Пестель, сказывают, читал ему главы «Русской правды» - конституции декабризма. С  ведома Киселева после раскрытия заговора был уничтожен список членов тайного общества. Среди этих членов значились и упоминаемые выше Басаргин,  Бурцов и Вольф. Всего же под его началом служило 36 офицеров, вошедших в так называемый  «Алфавит декабристов». И чтобы завершить рассказ о генеральской дуэли, сообщим поступок, как нельзя лучше характеризующий  благородство личности Киселева.

         Спустя некоторое время после дуэли, когда Киселев узнал о бедственном положении семьи Мордвинова, оставшейся без средств к существованию, он стал предлагать свою помощь. Вдова долго отказывалась, не веря в бескорыстие генерала. И только когда убедилась, что предложение движимо исключительно чувством вины и раскаяния, согласилась принять помощь. Назначенное пособие в сумме 1200 рублей годовых - деньги по тем временам немалые - она получала до конца своей жизни. Но это только одна сторона медали. А есть и другая.

         С ведома Киселева  во 2-й армии создается тайная полиция и устанавливается надзор за неблагонадежными офицерами. При его участии почти за три года до восстания  на Сенатской площади 14 декабря производится арест «первого декабриста» майора В.Ф. Раевского - друга Пушкина и генерала Орлова. А когда узнает, что Орлов состоит в тайном обществе и это уже не является секретом для центральных властей, лично отправляется в Тирасполь, где в крепости под арестом содержится  Раевский, и делает попытку получить от него взамен на свободу сведения против генерала. И получает полный высокого достоинства ответ: «Я не знаю, виноват ли господин Орлов или нет, но, кажется, до сих пор вы казались быть ему другом. Я ничего прибавить к этому не имею, кроме того, что ежели бы действительно был виноват господин Орлов, и тогда бы я не перестал уважать его».

          Поведение Киселева по отношению к своему бывшему другу, пожалуй, лучше всего сформулировал Лапранди: «Киселев как начальник штаба мог успокоить бурю, но он приязнь свою с Орловым употребил во зло».

          И еще  штрих. П.Д. Киселев был близким другом «полумилорда» М. С. Воронцова. Ничего особого в этом нет, но... По мнению современников, оба они представляли собою тот тип государственных деятелей, отличительной чертой которого была лицемерная двойственность, проявляемая в форме «оскорбительной вежливости». Самое поразительное тут, пожалуй, то, настолько проницательно смог Пушкин прозреть за внешне благопристойной оболочкой и (будем объективными) немалыми достоинствами этого человека  другую особенность его характера. Причем,  в пору своей молодости, когда было ему немногим более двадцати лет. Речь, конечно же, идет о периоде кишиневской ссылки поэта, который совпал с описанными выше событиями. Этот период, помимо всего, интересен тем, что за неполные три года жизнь Пушкина была отмечена добрым десятком дуэльных ситуаций и несколькими дуэлями, завершившимися, к счастью, бескровно. Но не будем подробно останавливаться на дуэльной стороне биографии нашего великого поэта: она, благодаря множеству публикаций,  достаточно хорошо известна. Сделаем исключение лишь для одной дуэли - с полковником  Семеном Никитичем Старовым. История этой дуэли интересна тем, что хорошо передает дух и обычаи времени, позволяет почувствовать атмосферу человеческих отношений, проникнутых взаимным уважением и подлинным благородством. 

          Дуэль произошла на святках (конец 1821 - начало 1822 года). Попытаемся мысленно представить себе картину, на фоне которой развивается конфликтная ситуация. Пушкину  еще нет и 22-х лет, он известный поэт, заполонивший «возмутительными стихами Россию», автор знаменитой поэмы «Руслан и Людмила». И… пока все. Главные его творения, великий литературный подвиг и прижизненное звание гения еще впереди. В кишиневском обществе он всего лишь чиновник канцелярии наместника Бессарабии генерал-лейтенанта И.Н. Инзова,  коллежский секретарь или, как сам подписывается в официальных бумагах, «10-го класса Пушкин».

         Полковник Старов почти в два раза старше, ему 43-й год. Он боевой офицер, участник войны 1812-го, командир егерского полка. Два человека, между которыми немалая дистанция. Во всем: в возрасте, в чинах, в общественном положении... Как могли бы повести друг с другом такие люди  при возникновении конфликта, случись он в наши дни? Не надо быть прорицателем, чтобы представить ее себе в  деталях, максимально  соответствующих действительности. А вот как вели себя наши герои в изложении В.П.Горчакова, дивизионного квартирмейстера, близко знавшего Пушкина. (Кроме Горчакова, история дуэли описана еще двумя авторами. Все три варианта отличаются лишь некоторыми несущественными моментами). 

         «Причина этого столкновения была следующая: в то время <...> так называемое казино заменяло в Кишиневе  обычное впоследствии собрание, куда все общество съезжалось для публичных балов. В кишиневском казино на то время еще не было принято никаких определительных правил; каждый, принадлежавший к так называемому благородному обществу за известную плату мог быть посетителем казино; порядком танцев мог каждый из танцующих располагать по произволу; но за обычными посетителями, как и всегда, оставалось некоторое первенство, конечно, ни на чем не основанное. Как обычно бывает во всем и всегда, где нет положительного права, кто переспорит другого или, как говорит пословица, «кто раньше встал, палку взял, тот и капрал». Так и случилось с Пушкиным. На одном из подобных вечеров в казино Пушкин условился с <…>  приятелями начать мазурку; как вдруг никому не знакомый молодой егерский офицер полковника Старова полка, не предварив никого из постоянных посетителей казино, скомандовал играть кадриль <...>  На эту команду офицера Пушкин по условию порекомендовал: «Мазурку!» Офицер повторил: «Играй кадриль!» Пушкин, смеясь, снова повторил: «Мазурку!» - и музыканты, несмотря на то, что сами были военные, а Пушкин франчик, приняли команду Пушкина, потому ли, что он и по их понятиям был не то что другие франчики, или потому, что знали его лично, как частого посетителя: как бы то ни было, а мазурка началась. В мазурке офицер не принял участия.

         Полковник  Старов, несмотря на разность лет сравнительно с Пушкиным, конечно, был не менее его пылок и взыскателен, по понятиям того времени, во всем, что касалось хотя бы мнимого уклонения от уважения к личности, а поэтому и не удивительно, что Старов, заметив неудачу своего офицера, вспыхнул негодованием против Пушкина и, подозвав к себе офицера, заметил ему, что он должен требовать от Пушкина объяснений в его поступке. «Пушкин должен, - прибавил Старов. - по крайности, извиниться перед вами; кончится мазурка, и вы непременно переговорите с ним». Неопытного и застенчивого офицера смутили слова пылкого полковника, и он, краснея и заикаясь, робко отвечал полковнику: «Да как же-с, полковник, я пойду говорить с ним, я их совсем не знаю!» - «Не знаете, - сухо ответил Старов, - ну, так и не ходите; я за вас пойду», - прибавил он и с этим словом подошел к Пушкину, только что кончившему свою фигуру. «Вы сделали невежливость моему офицеру, - сказал Старов, взглянув решительно на Пушкина, - так не угодно ли  вам извиниться перед ним, или вы будете иметь лично дело со мною». – «В чем извиниться, полковник,  - отвечал быстро Пушкин, - я не знаю; что же касается до вас, то я к вашим услугам». – «Так до завтра, Александр Сергеевич». – «Очень хорошо, полковник». Пожав друг другу руки, они расстались <...>

          На другой день утром, в десять часов, дуэль была назначена: положено стрелять в двух верстах от Кишинева; Пушкин взял к себе в секунданты Н.С. Алексеева.*  По дороге они заехали к полковнику Липранди, к которому Пушкин имел исключительное доверие, особенно в делах этого рода, как к человеку опытному и, так сказать, весьма бывалому. Липранди встретил Пушкина поздравлением, что он будет иметь дело с благородным человеком, который за свою честь умеет постоять и не способен играть честию  другого <...>  Расставаясь с Пушкиным, Липранди выразил опасение, что очень может статься, что на этот день дуэль не будет закончена. «Это отчего же?» - быстро спросил Пушкин. «Да оттого, - отвечал Лапранди, - что метель будет». Действительно, так и случилось: когда съехались на место дуэли, метель с сильным ветром мешала прицелу: противники сделали по выстрелу и оба  дали промах; секунданты советовали было отложить дуэль до другого дня, но противники с равным хладнокровием потребовали повторения; делать было нечего, пистолеты зарядили снова - еще по выстрелу, и снова промах; тогда секунданты решительно настояли, чтоб дуэль, если не хотят так кончить, была отложена непременно, и уверяли. что нет уже более зарядов. «Итак, до другого разу», - повторили оба в один голос. «До свидания, Александр Сергеевич»» -«До свидания, полковник!»

       <...> В тот же день мы с Полторацким **  знали все подробности этой дуэли и не могли не пожалеть о неприятном столкновении людей, любимых и уважаемых нами, которые ни по чему не могли иметь взаимной ненависти. Да и сама причина размолвки не была довольно значительно для дуэли. Полторацкому вместе с Алексеевым пришла мысль помирить  врагов, которые по преимуществу  должны быть друзьями. И вот через день эта добрая мысль осуществилась. Примирители распорядились этим делом с любовью. По их соображениям, им не следовало уговаривать того или другого явиться для примирения первым;  уступчивость этого рода, по свойственному соперникам самолюбию, могла бы помешать делу; чтоб отклонить подобное неудобство, они избрали для переговоров общественный дом ресторатора  Николети, куда мы нередко собирались обедать и где Пушкин любил играть  на бильярде. Без дальнего вступления со стороны примирителей и недавних врагов примирение совершилось быстро. «Я вас всегда уважал, полковник, и потому принял ваше предложение», - сказал Пушкин. «И хорошо сделали, Александр Сергеевич, - отвечал Старов, - этим вы еще более увеличили мое уважение к вам, и я должен сказать по правде, что вы так же хорошо стояли под пулями, как хорошо пишите». Эти слова искреннего привета тронули Пушкина, и он кинулся обнимать Старова...»
-------------
  * Н.С. Алексеев (1788-1854) - чиновник особых поручений при И.Н.Инзове.
** А.П. Полторацкий (1802-1863) - офицер Генерального штаба.

         В описании И.П. Липранди приведены некоторые дополнительные подробности дуэли. Вначале барьер был поставлен на шестнадцать шагов. Первым стрелял Пушкин. После взаимного промаха  уменьшить барьер предложил Старов,  Пушкин сразу же согласился: «И гораздо лучше, а то холодно». Секунданты вынуждены были уменьшить расстояние почти на треть - до двенадцати шагов. Ну а в каких-то комментариях эта история вряд ли нуждается. Впрочем, не лишним будет  одно пояснение на случай, если у читателя возникнет вопрос: надо ли было полковнику Старову вмешиваться в столь пустяшную ситуацию, доводить до конфликта легкое препирательство двух молодых людей, которое ни одному из них не нанесло ни оскорбления, ни обиды? 

          Ситуация с высоты нашего рационального века и впрямь кажется пустяковой. Но в те времена  она могла выглядеть в ином свете. Все дело в том, что по дворянским этическим нормам существовала градация нравственных ценностей человека. Личная честь по этой градации относилась к первичному уровню, более высоким была честь дружеского круга, семьи, рода.. А наивысшую степень занимала честь Родины. В армии, как в особом сообществе, эта иерархия соблюдалась наиболее строго и взыскательно: честь подразделения, полка, рода войск всегда превалировала над честью отдельной личности. Когда возникали конфликтные ситуации и «я» вступало в противоречие с «мы», второму безоговорочно отдавался приоритет.

            Офицер, безуспешно пытавшийся в казино заказать кадриль, по молодости лет, скорей всего,  считал случившееся простым недоразумением. Подумаешь, оркестранты отдали предпочтение заказу другого... Велика беда?!  Возможно, заказ был обговорен раньше, может, за него заплачены деньги. И потом, с самим Пушкиным он не обмолвился ни единым словом. Чему тут обижаться? Если уж обижаться, то только на оркестрантов - это они выставили его в невыгодном свете перед собравшимися. Но какой спрос можно предъявить нижним чинам, ему не подвластным?!

          Примерно таким мог быть ход мыслей офицера. С иными мерилами к ситуации  обязан был подойти Старов,  за  спиной  которого стоял коллектив  егерского полка. Он - его командир, а эта должность, помимо прочего, накладывала еще и нравственную обязанность - быть главным хранителем чести полка. Громогласная просьба подчиненного офицера оказалась демонстративно не исполненной - в глазах общества это могло бросить тень на доброе имя всего полка. Пусть только могло...  Этого достаточно, чтобы прибегнуть к законам чести - самым строгим и бескомпромиссным законам, которые не признают никакой относительности, никаких полутонов. В них все вполне конкретно. И потому тот, кто вольно или невольно способствовал  возникновению двусмысленной  ситуации, должен принести извинение. В противном случае -  поединок. Третьего не дано.
   
          Пушкин, как человек чести и знаток дворянской этики, конечно, во всей этой коллизии тут же разобрался, понял всю серьезность случившегося. Ему действительно не за что было извиняться перед офицером - он его не оскорблял. Но и Старов не мог поступить по иному. Ситуация парадоксальным образом из банальной превращалась в дуэльную, требовавшую разрешения у  барьера. Все это и предопределило поведение обоих невольников дворянской чести - корректное и предельно уважительное друг к другу.