Жисть

Влада Ладная
ЖИСТЬ
Цикл новелл в стиле фэнтези
ИЗ РОДОСЛОВНОЙ
Моя бабка не умела варить варенье и печь пирожки. Зато она знала язык абракадабры и лазила по деревьям. Ещё она классно стояла на воротах во время футбольного матча, жонглировала мыльными пузырями и лично повелевала в царстве коси-коси-ножек. Она умела заговаривать ячмень и писать на заборе пакости, беспроигрышно сражалась в стуколку и лихо симулировала. Она пела блатные песни, лямзила у меня тянучки и бумажные зонтики с кисточками на ушах, как у совы. Занималась карате и расписывала летучих змеев, отчего я считала её передовой личностью, чуждой мещанства и пошлого быта, и жутко гордилась ею, а весь двор и вся подворотня непристойно завидовали мне.
Но сейчас, когда, может, и сдохнуть придётся от голоду, так и не попробовав домашнего пирожка, я иногда думаю: а так ли она права, моя бабка? Так ли уж права она была?
АГАСФЕР
Мои окна выходят на психиатрическую лечебницу, и у меня потрясающие пломбы.
Я жду телефона уже 18 лет и недавно узнала, что к моему дому невозможно подвести кабель.
Все актёры, в которых я была влюблена, умерли молодыми. У меня 36й размер обуви, и строго по пятницам я мучаюсь дикой головной болью.
Говорят, моя прабабка – смольнянка, но моя мать окончила ФЗУ. Мой прадед – морской офицер. Отец – тоже морской, но кочегар.
Самый большой протест, на какой я отваживалась, это набрать по весне земельки для цветов из клумбы перед памятником Ленину. Там она не в пример жирнее.
У меня украли мусорное ведро, когда я оставила его на пороге, и больше всего на свете я обожаю заглядывать в чужие окна.
Я редко покидаю этот город, но устала не меньше Агасфера.
Я не ведаю, что такое «хорошо».
Я нарисовала дверь. За ней – страна, остров или хотя бы дом. Там пальмы, парное молоко и в клетках чирикают химеры и божьи коровки. Там мы будем держать курей и бегемотов, экзотическими витаминами давиться. Совесть у нас там будет чистая, а шуба натуральная.
За этой дверью мой ангел-хранитель повесился.
Я
Мне нечего вам сказать. То есть нечего совершенно. Я стареющая неврастеничка и ничего не знаю по поводу судьбоносного повышения цен на мыло или смысла жизни, да это и неважно. Мне просто хотелось поболтать.
Ну, что вы кукситесь? Болтаете же вы часами по телефону, и ни о чём, и даже не от одиночества. Откуда же этот дикий ваш предрассудок, что книга – непременно источник знаний? Что на каждой странице вас здесь ждёт разрешение проклятых вопросов? И если это для вас так важно, почему же воспринимаете это не более серьёзно, чем телефонную болтовню? Почему не меняетесь от «возлюби ближнего»? Да при этом ещё и умираете от скуки от «возлюби»-то этого.
Писатели ищут Слово. Но вы-то хотите с ними просто болтать. А я и болтаю с вами. Может, чтобы убить время, моё и ваше. Может, это попытка замолвить за меня словечко перед тем, кто придёт и кто не поверит, что я была.
Жажда писать у меня невыносимая – при полной немоте. Упрямо держусь за лист бумаги и заполняю его фразами типа : «Здесь был Вася».
Ну вот, я тоже тут была. Это – важно, не смысл жизни. Сказать же, кроме,  мне вам нечего. А поговорить хочется. Пожалуйста, не уходите, не захлопывайте меня. Посидим ещё минутку.
Соседка разжилась псом, вокруг глаз у него круги, похожие на очки. Зовут Профессор. Может, и мне завести собаку? Тогда не придётся унижаться перед вами, клянчить у вас ещё минутку.
Но всё-таки – ещё минутку!
Представьте, что мы едем в поезде, мы попутчики, и я изливаю вам душу. Мы ведь все обожаем эти путевые биографии.  И вот я вам говорю, что родилась. Честное слово, родилась! Было дело. Потом со мной происходило что-то ещё. Но вот со мной? И происходило ли?
Интересно, правда?
И вот я как-нибудь соберусь с духом и помру. Не наверняка, но вполне возможно.
…Да что вы, разве я издеваюсь! Я вас не отпускаю! Мне с вами почти очень хорошо. Где же ваше милосердие? Стойте. Ну, стойте же, ради Бога! Нате вам про смысл, если уж так вам хочется.
Или вам совсем не хочется?
Это у меня, как у старой карги. Ей кажется, что к ней пристаёт каждый мужчина. А мне чудится, что меня осадили вундеркинды и про смысл пытают.
Вы же сами в этот мир припёрлись. Я вас лично не приглашала. А теперь «в чём смысл»? То есть «что я здесь, собственно, делаю»?
Небось, знали, зачем шли. Небытие слишком пресным показалось, авантюристы. Понесло терра инкогнита – эту жизнь открывать. Вот и путешествуйте. Но сами, сами. Зачем вам карта?
Конкистадоры, матадоры, укротители жизни! Открывайте Америку. Ищите Эльдорадо. Эльдорадо смысла. Вот вам про всё же смысл.
А сказывать, как за мучениями воспоследует свет, ну, там как-нибудь, хотя и неясно, зачем так надолго откладывать, зачем огород городить, если всё равно придёт, - так я не понимаю, какой смысл в этом смысле жизни.
А вы норовите мимо, и вам нет дела до меня, хотя ближе вас никого у меня, читатели. И вы не бросайте меня. Нет, не надо.
Вы меня не бросайте, а я вам за это…    
ЖИСТЬ
Мои родители зачали меня  на берегу моря. Где-то меж Мисхором и Симеизом, в чёрном саду, под крик кривого павиана и лай стручков акаций.
Там бродят призраки моллюсков и водорослей и маяки горят огнём человеческих жертвоприношений.
В моей крови смешались священник и энкаведешник, бабка моя жила в Китае, а дед-мельник знался с нечистым и русалками.
Они долго бродили без пути, искали друг друга, чтобы соединиться во мне.
И вот  я получилась.
Мой первый муж страдал белой горячкой и никогда не мыл за собой посуды.
Мой второй был просто козёл, но с необыкновенно красивой фамилией. Только из-за его фамилии я за него и помчалась. Очень уж хотелось такую же, поносить её хотелось.
Я пережила пожар и зимовала в сгоревшем доме на Крайнем Севере. Муж – отчасти любимый – пытался зарубить меня топором. Я видала перевороты, крушение империй, обыски и одиночество. Я получила три диплома, ни один из которых не кормит меня. Я два дня была фавориткой некоронованного короля этой огромной страны.
Я полмира объехала, вечную мерзлоту грызла, пахала на кооператоров по 18 часов в сутки. Мыла посуду в пионерском лагере, рисовала майти-маусов и прожекты собачьих ошейников, занималась рекламой для слепых. Стерегла роскошный офис по ночам, колола лёд на проезжей части, преподавала будущее на курсах оккультных наук.
Потом мужья разлетелись, и не в одиночку. Кто с холодильником, кто с гвоздями и анальгином. А один увёз немецкую пустышку моего умершего сына.
И остались мы с моим двуспальным шкафом вдвоём. И жили мы душа в душу без работы и без копейки.
Забыла вам сказать: меня четыре раза грабили.
В общем, я не имела в этой жизни только двух вещей: счастья и геморроя.
И я ещё продолжаю выкрикивать: ещё! Ещё! Я ещё не всё испытала. Недостаточно!
Но меня избаловали. Я гурман. Испытания и отчаянья я смакую. Что попало мне не подсунешь. Я знаю себе в этом цену. Я не дешёвка и на мелкие беды не размениваюсь.
Меня, в сущности, не то бесит, что голод всё время грозит. А то, что он не наступает. Не то, что я живу на задворках войны, а то, что она меня обошла, как мода провинциалку.
Нарыв должен прорваться. А то ваша болотистая контрреволюция тянется, тянется. Вы в ней завязли, а я вам добра хочу.
Да и со своей судьбой надо же встренуться. Это неправда, что от судьбы не уйдёшь. В гробу она это видала – навязываться. Она горда и не пойдёт к тому, кто не хочет её и не льнёт.
Вот я и хочу с ней сойтись. Я хочу встретиться не столько с принцем, сколько с собой. Хочу знать, какая я.
И вот в третий раз я чуть не выскочила замуж за шведа. Я была уже слишком немолода для этого, и с языком так намучалась, ну, не даётся мне этот язык. А, впрочем, я знала, что учить бесполезно.
Знала – и всё же надеялась.
О, женское сердце.
 Я надеялась, что произойдёт чудо. Я надеялась, что обойдётся, и что мне только кажется, что я постарела от горя.  А придёт шведский принц , глянет – колдовское наваждение и рассеется. И я снова юна и прекрасна и достойна вселенской  любви.
Я уеду, и никогда мне, взрослой женщине, многократно сходившей замуж, не будут читать мораль по вопросам секса и прятать от меня правительственными постановлениями эротические брошюры, которые мне давно не интересны.
Там, куда я уеду, не будут бороться с преступностью путём изъятия у всех отпечатков пальцев. Лучше уж заранее всех посадить в тюрьму. Поголовно и пожизненно. В целях профилактики.
Там, куда я уеду, не решают проблему здравоохранения с помощью голода. Всех выморить – и лечить не надо.
В общем, сяду на поезд – и в рай. Не надо бороться с собой, умирать, искупать вину. Просто сесть в поезд и приехать в нужное место. Туда, где не проедают плешь за пересоленные щи и где мне никогда не сожгут химией волосы.
Ну, не получилось.
Но зато я теперь иногда понимаю Господа Бога.
Он, конечно, заранее знает, что ничего путного из нас не получится. И нечего нам устраивать испытания. Мы к любым испытаниям притерпимся и только покрикивать будем, как во время акта: «Ещё! Ещё!» Мы ничему не научимся и не разгадаем письмен своей жизни.
Он знает это, как долго живший и много битый человек.
Он, конечно, про нас всё плохое заранее знает.
Но он – не от одиночества ли, как и я? – он надеется.
Надеется!