Самая грустная сказка

Маленький единорог с перламутровым отливом лежал на правом боку, в панике распахнув большие чёрные глаза. Его правые передняя и задняя ноги были обхвачены у самых копыт верёвками и привязаны к дереву. Прислонившись спиной к этому дереву, на земле сидел маленький мальчик в полосатых штанишках и жилетке. Ещё утром он казался себе невероятно важным и взрослым, когда, пока мама вытирала краешком носового платка грязь у него с щеки, засматривался на себя в зеркало: даже слегка нахмурил брови для солидности. Сейчас на щеке у него снова была какая-то сажа, глаза широко распахнуты, а рот слегка приоткрыт: зачарованный, он любовался единорогом. От страха единорог тяжело дышал, и, вздымаясь, его бок чуть заметно переливался, мерцая в лесной полутьме. Очень хотелось кричать, но отчего-то было страшно спугнуть мальчика. Крик единорога, ты удивишься, дружок, очень неприятен для человеческого слуха. Ты когда-нибудь слышал крик павлина? Вот так же, только в миллион миллионов раз громче кричит и единорог. А если ты никогда не слышал павлина, то, считай, что единорог кричит, как кот, которому защемили хвост. Надеюсь, впрочем, что сам ты, мой дорогой маленький читатель, никогда не прищемлял кошкам хвосты, не дёргал за них и никогда-никогда специально не причинял живым зверям никакой боли. А если причинял, закрой сейчас же эту сказку, пока не исправишься, ведь ты очень плохой ребёнок, а плохим детям сказки не положены.

Итак, единорог лежал тихо, а мальчик, налюбовавшись, протянул руку и погладил его шёлковую ногу. Тот слабо махнул хвостом и весь напрягся, а мальчик всё гладил его и гладил. Гладить единорога — это очень приятное занятие, куда приятнее, чем слушать его. Малышу нравилось быть возле единорога: это было беспокойно, непривычно и отчего-то увлекательно. Как будто это может привести к чему-то интересному.

Как настоящий исследователь, малыш (а ведь каждый малыш — настоящий исследователь) внимательно изучал единорога со всех сторон. Сначала он гладил перламутровую шкуру, и она оказалась на ощупь везде одинаковой: и на спине, и на боках, и на ногах, только на морде — немного бархатной, и ресницы смешно щекотали, если их случайно задеть. Грива и хвост были почти невесомые и еле-еле ощущались, если проводить по ним пальцами. Зеркальные копыта звонко отвечали, если постучать по ним ногтём — как по самому настоящему зеркалу.

Мальчик прикасался к зверю очень бережно, и от этих ласковый прикосновений единорог успокоился и расслабился. Его дыхание стало тихим, веки чуть опустились, и он только изредка легонько помахивал хвостом, поднимая переднюю свободную ногу или вытягивая заднюю.
А потом мальчику стало интересно, что у единорога внутри.

Мальчик достал перочинный ножик, которым он очень гордился. Этот ножик был красным с белым кружочком, на котором был нарисован белый же крестик. Настоящий швейцарский нож! В нём была целая куча всяких штук, которыми было ужасно удобно ковырять землю и что угодно, и целых два жутко острых лезвия: совсем маленькое и побольше. Таких острых, что мама точно бы отняла ножик, прознай она про это. К счастью, папе удалось подарить его нашему мальчику незаметно, заговорщически подмигнув, а мальчик был не такой дурак, чтобы рассказывать маме. Это было незадолго до того, как мама выгнала папу из дома.
Ощущая приятную тяжесть от ножика в руке, мальчик аккуратно раскрыл большое лезвие и опустился на колени перед единорогом. Расслабленный зверь был в полудрёме и не сразу понял, что происходит, когда острое лезвие прижалось к его бедру и прочертило тонкую, но довольно глубокую полоску. Изогнув шею, единорог смотрел, как из ранки появляется алая, совсем как человеческая, кровь и тёплым, но стремительно остывающим ручейком стекает по ноге вниз. Мальчик наблюдал за тем же, слегка озадаченный. Было странно видеть, что по жилам этого удивительного существа течёт самая обычная — как из коленки, когда свалишься с велосипеда — кровь. Где-то в глубине души мальчик даже испытал что-то вроде разочарования. Он вздохнул и похлопал зверя по спине, как похлопал бы друга, и вправду свалившегося с велосипеда.

Послышался шорох, и из кустов вылезла девочка, соседка нашего героя. В новых красных гольфах она чувствовала себя абсолютной модницей-сковородницей: ровно настолько же, насколько мальчик ощущал себя важным и деловым. Наверное, это день был такой, что каждый кем-то себя ощущал: даже единорог ощущал себя живым.
Девочка присела на корточки и брезгливо сморщила носик, глядя на кровь:

— Фу, какая гадость!
— Почему? — мальчик обиделся за единорога. — Посмотри, какой он красивый!
— Ну да, — легко согласилась девочка. Она-то была уверена, что красивая — это она. А единорог — как минимум странный. — Но вообще-то у нас козочка есть, белая. Тоже очень красивая.

Мальчик вспомнил, что и правда заметил на днях белую козочку на соседнем дворе. Сейчас ему стало казаться, что козочка в самом деле не особо уступает. Вон из единорога до сих пор тонкой струйкой стекает самая обычная кровь — ничем он внутри не отличается от любого другого существа на земле.

— И у нас не так сыро и промозгло, как в этом лесу, — продолжила девочка. — Зачем ты вообще пришёл сюда?

Мальчик почувствовал вдруг, как намокли коленки ото мха, на котором он стоял, и захотел оказаться дома, за столом с ароматными булочками.

— Пошли, — немного нетерпеливо сказала девочка, поднимаясь и разглаживая юбочку. — Тебя там ищут уже.

Мальчик поднялся с коленок и нагнулся, чтобы погладить на прощание лежащего единорога. В большах чёрных глазах снова плескался ужас, и зверь потянулся было к руке, что гладила его, но мальчик уже выпрямился и складывал ножик.

— Пойдём. А ты покажешь мне козочку? Только сразу, как придём, — упрямо добавил он. — На единорога-то я больше не смогу смотреть.
— Конечно! — заулыбалась девочка. Она, по правде говоря, для того и пришла, ведь вдвоём играть было куда интереснее.

Мальчик, преисполненный чувства собственной важности, взял девочку за руку — её мама всегда говорила ему так делать, ведь он старше, и должен её защищать.
Единорог лежал на мокрой холодной земле, не в состоянии встать. Он провожал непонимающим взглядом детей, выходивших из леса, вдруг почувствовав, как больно натирают верёвки нежную шкурку и как саднит кровоточащяя рана.
Убедившись, что дети ушли достаточно далеко, и их маленькие фигурки скрылись где-то в отблесках вечернего солнца, он наконец закричал. Долгий, протяжный, исполненный боли и страха, крик раздался в лесу.

Проходили дни, а мальчик не возвращался. Он совсем не был злым и жестоким, у него и в мыслях не было бросить единорога одного на верную погибель. Наоборот, он оставил его привязанным именно для того, чтобы вернуться и ещё поиграть, но совсем про него забыл. Сначала зарядили дожди, а кто пойдёт в лес, где и так мокро и холодно, в дождь, особенно когда дома есть булочки и идти никуда не надо? А потом погода стала просто чудесной, и жутким расточительством было бы не проводить время, бегая по соседскому газону, играя с белой хорошенькой козочкой.

Но недели через две мальчик проснулся и, едва раскрыв глаза, вспомнил о привязанном в лесу звере. Я уже писала, мой маленький, что наш мальчик вовсе не был злым, напротив, у него было очень доброе сердце. Поэтому, как только он вспомнил про единорога, он мгновенно вскочил с постели, оделся и даже не почистив зубы (ты же знаешь, что так можно сделать только в самом-самом критическом случае?),помчался в лес.

Он бежал, плохо различая дорогу — в его глазах стояли самые настоящие горькие слёзки, он очень испугался, поняв, как надолго бросил привязанного единорога одного. Мальчик отгонял от себя эту мысль, но в глубине души был почти уверен: единорог уже погиб. На самом деле единорог, конечно, был ещё жив, ведь единороги бессмертны. Из ранки на ноге ещё сочилась кровь, так как раны единорогов заживают очень медленно, а на еле заметно вздрагивающих при дыхании боках стали отчётливо видны рёбра. Заслышав шаги мальчика, зверь чуть поднял голову и встретил его бесконечно печальным и бесконечно счастливым взглядом, в котором были и обида, и надежда.

Мальчик облегчённо выдохнул и бросился обнимать зверя за перламутровую шею. Единорог положил голову мальчику на плечо, и они замерли так на несколько секунд или минут, а может — кто знает? — и на полчаса. Небольшая и уже привычная судорога пробежала по телу единорога, и мальчик бросился разрезать верёвки, да-да, тем самым ножиком: красным, с кружком и крестиком. Распутав верёвки, мальчик ощутил очень неприятное чувство в животе, когда заметил, что туго завязанные, они стёрли единорогу ноги в кровь.

Покончив с путами, мальчик ждал, что единорог тут же поднимется и ускачет в лес, но тот лишь слегка потянул освобождённые конечности, странно изогнул туловище, но так и остался лежать, растеряно глядя на мальчика и бросив попытки подняться.

Чем дольше мальчик находился рядом с лежащим единорогом, тем более неловко ему становилось. Он замечал всё больше подробностей: и проступающие рёбра, и ранки, и какие-то совсем человеческие слёзы в больших чёрных глазах. Это всё было неприятно видеть — по животу расползался стыд, а это очень неприятное чувство. Мальчик переминался с ноги на ногу, отчаянно желая уйти и начиная раздражаться из-за единорога: ну зачем он вредничает, почему не может просто встать и убежать, избавив их обоих от этой неинтересной и непонятной сцены. Наконец он глубоко вздохнул, заложил руки за спину, перекатился с пятки на носок и обратно и, важно сдвинув брови, проговорил:

— Ну... ну, бывай.

Единорог слабо махнул хвостом в ответ. Мальчик подождал пару секунд, кивнул, развернулся и торопливо, не оглядываясь, пошёл прочь. Он всё ещё сердился на единорога за упрямство и недоумевал, отчего тот не пожелал подниматься и убегать. Он не знал, что единороги, хоть и бессмертны, никогда не могут ни подниматься, ни бегать после того, как так долго пролежат связанные, в ловушке.

Единорог лежал на том же месте, отрешённо глядя на корни дерева, на которых когда-то сидел мальчик. Он знал, что хоть и бессмертный, но никогда больше не сможет ни подняться, ни побежать.