Глава 11. Маэстро

Проснулась я уже в первом часу дня. Состояние было всё то же – меня сильно колотило и по-прежнему хотелось спать, но, поддавшись провокации ярчайших солнечных лучей, которые озарили мою комнату, я нехотя встала. Подумать только: накануне наш город чуть в Венецию из-за дождя не превратился, а за ночь почти всё высохло и ожило под лучами солнца.

– Мороз и солнце – день… ужасный, – буркнула я, медленно плетясь на кухню.

Вот надо было мне именно заболеть в этот день? Вечно в самый «подходящий» момент… Интересно, преподаватели закончили свою дискуссию? Наверное, да. И результаты наверняка уже в табличку занесли и повесили на стенд на первом этаже. А меня «свалила» температур… Точно, мама же просила её измерить!

Я снова улеглась в постель, терпеливо прождала семь минут, вытаращив глаза, чтобы не уснуть, и обнаружила, что температура немного спала. Тогда я «окончательно» встала и направилась на кухню. Включив электрический чайник, я уселась за стол, взяла печенье и, похрустывая им, посмотрела в окно. День был необычайно светлый. Лужи почти исчезли «с лица земли», небо «окрасилось» в ярко-голубой цвет. Пожалуй, только в нашем городе были возможны такие перепады температур (хотя, с виду-то обычная, ничем не примечательная провинция).

Двор постепенно заполнялся людьми: кто-то шёл с работы, кто-то наоборот, спешил туда после обеда. Школьники торопились домой после уроков. Также на улице появлялись студенты, в том числе и мои знакомые из консерватории.

Я села, прильнув к стеклу, и продолжила «отслеживать» студентов. Мне ужасно хотелось, чтобы кто-нибудь из них заметил меня, подошёл к окну и спросил что-нибудь. Ну, или хотя бы просто улыбнулся. Но меня никто не видел. Я ещё не очень хорошо знала однокурсников. Многих пока не запомнила, как и они меня. И это было неудивительно, ведь учебный год ещё только начался. Но мне всё равно хотелось чувствовать себя членом их большой музыкальной семьи.

Я продолжала наблюдать за жизнью, которая кипела за стеклом. Сейчас мне было почему-то очень интересно, несмотря на то, что шумной суете я всегда предпочитала спокойствие и неспешность. Я смотрела на всё, будто сидя в кинозале, и мне очень нравилось это занятие.

Неожиданно я заметила, как к подъезду подошёл Коля. Да-да, тот самый Коля Наумов, с которым я не виделась уже вторые сутки и который живёт этажом выше меня. Я забарабанила пальцами по стеклу, попыталась открыть окно (почему-то, мне не удалось это сделать), даже начала звать Колю. В конце концов, он меня заметил, поднял голову и улыбнулся (я бы тоже, наверное, улыбнулась, увидев взлохмаченное существо в пижаме, которое со счастливым выражением лица прислонилось носом к окну). Коля даже что-то говорил, но я не слышала из-за стекла. А жаль: я бы с удовольствием с ним пообщалась.

С приподнятым настроением я села пить чай. Мне казалось, что температура у спала окончательно, а потому состояние моё заметно улучшилось. Меня по-прежнему беспокоила только боль в горле и кашель. Вдруг раздался звонок в дверь. Я наспех «пригладила» волосы и открыла. На пороге стоял Коля с пакетом фруктов.

– Здравствуйте, маэстро, – раскланялся друг.

– Привет, – засмеялась я. – А почему маэстро?

– Хм… – замялся Николай. – Потому что маэстро.

– Проходи, – пригласила я. – Только я заразная, наверное.

– Ничего страшного, – Коля невозмутимо протянул мне фрукты. – Ешь вот витаминчики.

– Хорошо, – я улыбнулась. – Садись за стол, а я переоденусь. Неприлично как-то в пижаме гостей встречать…

– Наташ! – с укором посмотрел на меня друг. – Сядь уже!

Я послушно села на табурет и хлебнула чаю. Колю я тоже обеспечила собственной чашкой, и он последовал моему примеру. Короче говоря, минут пять мы молча «трапезничали», а затем моё любопытство дало о себе знать.

– Что там в консерватории? – осторожно спросила я.

– Да так, ничего особенного, – отмахнулся друг. – Мы с ребятами на каком-то концерте будем выступать, готовимся…

– А результаты прослушивания пианистов ещё не известны?

– Из… Нет, то есть, не знаю.

– Понятно… – я с подозрением посмотрела на друга.

– А ты тут как? Мне Оля сказала, что у тебя температура…

– Спала совсем недавно, а так с ночи держалась. Тридцать девять было. Горло болит ужасно, голоса, как видишь, нет, – я откашлялась. – Да ещё и за инструмент запретили садиться, а то ведь меня не оттащишь, если я какую-то неточность у себя найду.

– Хотя бы раз, хотя бы раз, На миг забу-удьте об орке-естре, – пропел Коля и усмехнулся.

– Вы здесь, в восьмом ряду, в восьмом ряду, я вас узнала, мой маэстро, – подстроилась было я, но из-за болезни просто ритмично прохрипела вместо того, чтобы спеть.

– Не напрягай горло,  погрозил пальцем друг. – И да, маэстро у нас ты…

– Да почему я?

– Потому что… – Наумов загадочно подмигнул мне.

Коля смущённо посмотрел сначала на часы, потом в окно и, улыбнувшись, продолжил разговор. Казалось, что он чего-то ждал, а это что-то никак не случалось.

– А я, может быть, в ресторан пойду работать, – мгновенно нашёлся Николай. – Меня на «Дне уличной музыки» заметили и предложили…

– Ты будешь играть в зале?

– Да. Джаз ведь часто исполняют в ресторанах, вот меня и позвали.

В этот момент снова раздался звонок в дверь.

– Наконец-то! – Коля буквально сорвался с места и побежал в прихожую.

До меня доносились голоса:

– Ну где вы ходите? Я три раза чуть не проболтался! Она, как на идиота, на меня смотрит!

– Ну извини, с пары мы не могли убежать…

Я вышла в прихожую, и перед моими глазами предстала очень странная картина: около двери стоял нервно-радостный Колька, Юра с букетом георгинов и Ольга с тортом. Все они о чём-то спорили, шушукались и норовили треснуть друг друга своей ношей (кто чем).

– О, Наташа! – вскрикнула вдруг Акимова.

– Поз-драв-ля-ем!!! – мигом надев на лицо улыбки, проговорили мои друзья.

– С чем? – я еле сдерживала смех, но до сих пор не могла понять, в чём дело.

– Ты что, ей не рассказал? – удивлённо выпучив глаза, Оля обратилась к Николаю.

– Так вы же сами говорили, что без вас нельзя!

– Но ты же сказал, что проболтался!

– Я сказал: «Почти проболтался». Почти, понимаешь?

Юрка всё это время тихо стоял и с улыбкой смотрел на меня. Мы с ним будто разговаривали с помощью взглядов. Он улыбался, видя моё недоумение. Да и внешний вид у меня был… потешный.

Минин дотронулся до плеча Ольги и вопросительно посмотрел на неё.

– Ой, точно! – спохватилась девушка. – Наташа же ждёт.

После этих слов они снова встали «по стойке смирно» и довольно улыбнулись. Я продолжала смотреть на них, ожидая ответа. В конце концов, у Минина кончилось терпение:

– Наташ, ты их не дождёшься. Пусть стоят себе. Это они уже полдня пытаются тебе рассказать, что ты выиграла.

– Я?

– Ну, если «Селезнёва Наталья, первый курс» – это ты, то да, – подмигнул Юра. – Пятый курс коллективно локти кусал. Они-то всех, кто младше них, изначально соперниками не считали. А тут первокурсница «обыграла» их всех…

– То есть, после прослушивания лучшей выбрали меня? – я до сих пор не верила своим ушам, хотя в глубине души очень надеялась это услышать.

– Слушай, Селезень, – улыбнулась Оля. – У тебя точно температуры сейчас нет? Конечно, тебя выбрали! Вся консерватория в шоке: «Как первый курс? Да быть такого не может!». Никто не верит.

– Ничего себе, – удивилась я. – А вы что стоите в дверях? Проходите, чай будем пить. Маэстро приглашает.

– Во-от, теперь поняла, о чём я говорил, – довольно улыбнулся Коля. – Это хорошо.

Мы прошли на кухню, уселись за столом, разрезали торт. И долго-долго общались за чашечкой чая. Я сидела рядом с друзьями, которых видела совсем недавно, но мне казалось, что мы встретились, спустя целую вечность.

Я с интересом слушала их рассказы о том, что произошло в консерватории, улыбалась, смеялась. Я за один день, проведенный дома, успела безумно сильно соскучиться по всему. И по ребятам, и по преподавателям, и по кабинетам, и по… Роялю. Было ощущение, что я просто изолирована была от окружающего мира, и мне так нравилось снова «вливаться» в него…

– А Дарья Андреевна знаешь, как рада, что ты будешь солисткой? – смеялся Минин. – Она мне таким загадочным тоном сказала: «Хорошая девушка. Будет тебе, с кого пример брать. У нас с тобой мнение совпало». Причём «у нас» – это у всей комиссии!

Я засмеялась, вспомнив, как мы с Юрой заглядывали вчера в концертный зал.

– Ты смеёшься, а она нас уже свести решила, по-моему.

– А Юрка, между прочим, третий в таблице, – с гордостью сказала Оля. Вот если бы не ты с какой-то там четверокурсницей, он бы солистом был!

– Мы приносим свои извинения, – засмеялась я.

Таким образом мы общались и шутили несколько часов. На самом деле, это вряд ли когда-то надоест нам. Ведь с друзьями весело, даже если вы говорите о всякой чепухе или вовсе молчите. Хотя, с моими друзьями молчать просто невозможно, тишина обязательно прерывается смехом. И неважно, есть причина или нет. Смех есть в любом случае. Такой вот феномен – наша дружба. Порой странная, непонятная и подозрительно выглядящая, но в любой ситуации крепкая.

Вскоре с работы вернулась мама. Сначала она, конечно, удивилась, увидев гостей в квартире, а, узнав повод их визита, очень обрадовалась и присоединилась к нам. Чаепитие уже казалось бесконечным (в хорошем смысле), и нам это нравилось.

– Чувствую, я теперь в день по нескольку раз буду слышать это зловещее «ту-ду-ду-дум», – засмеялась мама. – Она же меня до бессонницы доведет!

– Не волнуйтесь, тёть Тань, – улыбнулся Коля. – Мы её держать будем, пока вы спите. А лучше к кровати привяжем, чтобы тоже отдохнула…

– Ладно вам, – усмехнулась я. – Не так уж и много я занимаюсь…

– Ты занимаешься даже тогда, когда не занимаешься, – сказала мама. – Я у неё, ребята, учебник из рук выдернула, когда она в кровати лежала. Она мысленно повторяла.

Мы ещё долго так разговаривали. Ребята рассказывали что-то про консерваторию, мама вспоминала смешные истории про меня или говорила о своей молодости. Без музыки, как всегда, не обошлось. Меня за инструмент так и не пустили (у меня от эмоций могла подняться температура), но на выручку пришёл Юра. Он играл очень красиво, эмоционально и чисто одновременно. Было что-то особенное в его исполнении. Я сама не понимала, что, но мне очень нравилась эта «изюминка».

Он играл легко, как будто не разбирал произведение, не отрабатывал целыми днями, а просто садился и исполнял. Но, с другой стороны, любой человек, имеющий хоть какое-то представление о занятиях музыкой (да и просто понимающий человек), поймёт, что если бы Юра не «потел» над этим произведением, он никогда бы и не смог играть его виртуозно… Наверное, это называется красивым греческим словом «талант» и не менее красивым русским словом «призвание».

Я не знаю, как выглядела я во время исполнения, но я была уверена, что до Минина мне ещё далеко. И почему я стала лучшей? Хотя, неважно. Главное, что мне доверили исполнение пятой симфонии с оркестром. Я мечтала об этом. А в том, что Юрку ещё не раз заметят, я не сомневалась.

Ближе к шести вечера ребята разошлись по домам, а мы с мамой остались вдвоём. Мы вместе убрали со стола, потом я измерила температуру. Столбик ртути в градуснике дополз до отметки «тридцать семь». Приняв лекарство, я отправилась в свою комнату. Я снова легла, укуталась одеялом и взяла в руки плеер. Иногда мне нравилось просто слушать музыку. Слушать, а не исполнять. Среди любимых композиций были самые разные произведения – классические, джазовые, роковые, эстрадные. Как я уже говорила, мне нравилась разнообразная музыка.

На небольшом экране плеера высвечивалось название каждой композиции, которую я слушала. Это было очень удобно – я могла выбрать любую мелодию, а не прослушивать всё подряд. «Старый рояль», – высветилось вдруг на экране. Я решила вспомнить наше знакомство с Инструментом и нажала кнопочку «воспроизвести».

Неожиданно вместо знакомой джазовой мелодии я услышала тихую, грустную музыку, и после проигрыша мягкий женский голос запел: «Клавиши построились в ряд и ждут команды, но нет тебя, и музыки нет. Я не знаю, кто виноват, но почему-то угас в дожде мелодии свет…» Звучала нежная, проникновенная мелодия и голос певицы, красивый и нежный. На глаза почему-то наворачивались слёзы, хотя песня не была слишком грустной.

«Знаешь, по ночам вздыхает рояль, тоскует старый рояль: «Почему не слышна наша песня?..» После этих слов меня будто током ударило, я даже подпрыгнула на кровати: ведь я обещала Роялю навестить его сегодня… Я обещала и не пришла… Что он подумал? Решил, что я забыла про него и пошла поиграть на тех разноцветных пианино, которые неделю проведут в Доме Культуры, а потом снова покинут город?.. Звучало всё это глупо, но ведь мой поступок действительно мог обидеть его. А если Рояль подумал, что я променяла его на кого-то или на что-то? А вдруг он решил молчать и не разговаривать со мной больше?

Я чувствовала себя предательницей и опять сомневалась в том, что мне не нужно лечение в психиатрической клинике. Теперь мысли о Рояле не покидали меня.

Когда я снова приду в консерваторию? Не знаю, я ведь ещё не выздоровела. А он-то не в курсе того, что я заболела. Самое обидное – то, что я никак не могу предупредить своего клавишного друга о том, что не имею возможности навестить его. Я ведь не могу попросить об этом кого-то – меня просто-напросто не поймут…

Поэтому оставалось только ждать своего выздоровления и надеяться на то, что Рояль поймёт меня и не замолчит. Я верила в это, и мне становилось спокойнее. Даже автор текста песни был на моей стороне: «… И взлетит мелодией смех навстречу ранней весне, мы споём нашу песню с тобою…»