Отец крестный

(Продолжение книги «Вечный студент...» Смотреть: «Набирались опыта, взрослели…»)

Моня! Ты живой ещё, курилка? Я, Монечка, как видишь, ещё пока живой, раз пишу эти строки.
Кто влепил тебе, русскому парню,  Славику П., эту кликуху?
Моня, так Моня! В печку не суют. И не я тебя крестил.

Моня – боец доезжий.  Оне (оне!) – уже инженер! Оне – с дипломом!
 После защиты диплома их доехало аж четырнадцать человек. Поработают лето в ССО, а затем – по распределению махнут. Схвачено. На подъемные при окладе в семьдесят два рубля в месяц советскому инженеру не  разогнаться. Понятно, никакой инженерский дух не поднимется. А тут за два месяца, как-никак, накапает. И накапало.

Основной состав ССО «Электрон» закончил работы. Уезжаем. Через четверо суток будем  в Одессе-маме.  Здравствуй, море Чёрное! Здравствуй, «Аист»! Здравствуй, «Гамбринус»!  А кому и – здравствуйте, Одесские девочки!

ЛПХ устроил проводы. Для всех трёх отрядов вместе: женского, лётчицкого и «Электрона»,  плюс  ЛПХ-овской  братии, всего – на триста ртов, накрыли столы в железнодорожной столовой. Подготовился леспромхоз, ой, как подготовился! На едока начислялось только пойла – полбутылки водки и бутылка импортного вина, типа «Murfatlar» или «Rimnikskoe». И горы закуси невиданной. Деньжищ списывалось! Нет бы – на студентов разбросать.

Женский отряд – в отпад. Комиссары зонального штаба запретили возможный демографический взрыв.
Летуны киевские возопили: мы – дикие! Нам это – на фига?! Комиссары и без того из-за нас в институт Филатова записываются косоглазие править!
Ну, и «электронщиков», человек двадцать на самолёт подалось, и тайгой-степью, тайгой-степью – на Одессу!

Представляете, что приходилось на стойких комсомольцев? Не по полбутылки, а по три бутылки. Плавай!
А если учесть, что банкет назначался на девятнадцать часов. Какой стойкий паря это выдержит? Уже! Налакались за день.
Но – столы накрыты! Банкет состоится при любой погоде.

Перед обедом зарядил дождь.
Доезжие бойцы, инженера – четырнадцать человек, заключили с леспромхозом договор на рекордно-аккордно-премиальные работы, и оставались еще на две недели  – не ударить в грязь лицом, а заляпать лица грязью, леспромхозовским, конечно: втереть очки.
Наверняка, этот ход устраивал антагонистов, превращал их в партнеров.

По случаю банкета от ЛПХ в доезжих бойцов был первый и последний выходной, предназначенный для воспитания воли к труду перед непрерывной работой, так сказать – Arbeitsfest.

Ну, и надрались доезжие, не дожидаясь не то, что банкета, а их от банкета не отлучали, но и обеда. Готовченки! Оне  (оне!) покажут труд! Классический коммунистический!

Дождь прекратился. Холодрыга.
Шутим.
«Инж», с окончанием фамилии на «ян», в отрубе! Его вынесли из общаги на солдатской кровати. И лежит он, завернувшись в чёрную шинель  на голой сетке посреди матёрой лужи, что затопила курилку с П-образной скамейкой. До воды кроватная сетка пять сантиметров не достаёт.

Наблюдаем.
«Инж» от холода закручивается в спираль «наутилуса», становится раком – мордой в сетку, открывает глаза, видит воду и делает подскок: «Ма-ма!». В натуре, орёт и соскакивает в лужу – по колена. Заносит парня  поднятой им же волной. Опирается рукой на скамейку, и, не отрываясь от неё, оббегает скамейку дважды. Вода вскипает. Парень делает отчаянный рывок, выскакивает из лужи, делает три шага и опирается рукой в стенку общаги. У-лю-лю! Понёсся за общагу по делам… Дальше не интересно. Всё испортил.

У меня с командиром и мастером доверительная беседа.
- Ты самый трезвый! Пока больше не пей! – суют мне в руки жёлтый кожаный пухлый портфелище. – Сам понимай! Тут – все ценные бумаги и расчёт на отряд! Деньги! Доверяем!
Польстило. Какой же я был дурак! Я их пересчитывал!? Могла быть и подстава!
- Там, сверху в портфеле лежит тебе две бутылки водки – компенсация за отсутствие на банкете!
- Я хочу на банкет!
- Мы потом тебя подменим!
- Есть оставаться цербером! Засуньте портфель под стол! – хватило ума к портфелю не прикасаться. – Никого не подпущу!

Уклюканый Моня приметил, как мастер укладывал сверху в портфелище две бутылки водки, предназначенных якобы для меня.
Караулю.
А там… Пьют-гуляют последние наши, пляшут с леспромхозовскими бухгалтершами без бюстгальтеров. «Веди меня хоть в дровяной сарай!»
А там…схлестнулись наши с четырьмя самовольщиками из стройбата. Солдатушки! С утяжеленными наточенными пряжками! Вас всего четверо пьяных вдрызг! Наших пьяных больше! И патруль уже вызвали забрать вас отлупленных и штабелированных…

Я цербера службу несу исправно.
Вокруг – слоняги: пьяно слоняющиеся.
Пришкандыбал Моня. О нём рассказ особо длиннющий, как он сам – двухметроворостый худющий малый. Моня – «инж», боец доезжий, а теперь – аккордник. Отличный малый. Свой в доску. Рубаха-парень!
Он – мастер телевизорщик.
Он – бывший помощник комбайнера в колхозе.
Он – непревзойдённый знаток Цейсовской оптики.
Он ел стекло на спор, зашибая на стакан водки. «Застревает в зубах, вроде мясо индейки!»
Он, «имея одно удалённое легкое», грузил на скорость сам пол ЗИЛА  россыпного цемента без перерыва на отдых без марлевой повязки за полбутылки водки.
Он – публичный вор.

 О Славике слава ходила. Может враки, но  о нем мне рассказывали эту легенду.
 В «Гамбринусе» на спор – на ящик водки! –  Моня спёр чеканку «Парусник», что висела посредине зала, на глазах любителей пива и обслуживающего персонала, и  любезно доказал, что толпа – не свидетель.  Подкатил бочку, встал на нее, при его росте мог и так достать, но – для убедительности, аккуратненько снял с крючков, надев, на висячий ещё «Парусник»,  портфель.  Откатил бочку к столику. Продолжил пить пиво. Получив вопрос от официантки: «Зачем вы это сделали?» – любезно ответил: «Мадам, беру на реставрацию!»

Моня пришкандыбал после пьяного сна, с голым торсом, в рваных солдатских брюках х/б в виде шорт – их ему хватило до колен, и с причёской – «а ля воронье гнездо».
- Иди, Славик, на банкет! Там клоуна ждут!
Моня складывается вдвое, лезет под стол к портфелю – за бутылкой. Сушняк.
Я становлюсь в двери, прислоняюсь головой и плечом к косяку. Гавкаю. Имею право. Цербер.

- Моня! – за три лета в ССО обучен волшебным словам – действуют. – От портфеля – на три хряска отвали! Или – хрясну!
- А я тебя в лоб …! – отшучивается Моня и машет мне на лоб топором. Зачем этот топор лежал рядом с портфелем?! Я сам погнал ветер – попытался уклониться от обуха. Обух догнал. Скользящим: лоб – скула. Я пребывал уже в полёте, когда догнал. Странно, что кожу не вспорол. Я, подгоняемый обухом, врезаюсь затылком в противоположную стенку коридора. В башке – "колокола России всей зазвонили", вижу все цвета радуги, имею желание изрыгнуть. Наверное, я тогда придумал  танец «Брейк», если до меня его не придумали – вытворял!   Протрезвевшему  в один миг Моне вдруг захотелось, чтоб я его не хряснул, а трахнул – топор мне предложил, только бы я, падлюка, не сдох.
- Турма! (тюрьма!)

Я выстонал:
- Командира! Сдать бы пост!..
Как принял, так и сдал…

В четыре утра меня внесли в вагон поезда «Сергины – Свердловск».
В Свердловске прочитал записку от Мони: «Миша! После аккорда разыщу в Одессе. В водке утоплю! Только выживи!» Жаль, записку не сохранил. Помял и использовал  на ходу поезда в конце вагона перед Свердловском по назначению. В отдельной кабинке.

В Одессе обратился к врачу. Хороший врач. Многословный: « Если, то…» – и всё.  Еле удалось упросить его расшифровать, что значит – «Если, то…». Все жилы эскулап вымотал, пока разродился: «Недельки две попитаешься бульончиком, манной кашкой… Красный кроличий глаз очеловечится… Ну, если там в течение двух-трёх лет никакой фигни не приключится с мозгами, то…долго жить будешь!.. Хороший у тебя отец крестный!.. Я его знаю!» – признался мне доктор за моё спасибо. Доктор знал Моню! Он знал Славика П.!

Прошло недели три. Я уже жил в общежитии на Пионерской. Студенты должны были вернуться с сельхозработ. В комнату ввалился жизнерадостный Моня:
- Есть бог на свете! Я молился! За тебя!... Собирайся! Внизу тачка!
Тачка – и ресторан «Киев» на площади Мартыновского, теперь – Греческой. Я оглоушен тирадами Мони  и звоном стаканов с коньяком. Не помню исхода из «Киева». Был вынос. Был внос на Пионерской на третий этаж.
Продрал глаза от ласкового:
- Ну, блин,  и спишь!
Аромат! Стол ломится от яств и напитков.
- Славик! Зачем всё это?
- Так я, вроде, как твой отец крестный! – засветился  Славик озаряющей улыбкой.
Улетел. Больше не пересекались. Слух дошёл: инженерил, продолжал есть стекло.

(Продолжение следует)

ДВАЖДЫ ПАРНИ ОЧЕНЬ ЦЕННЫЕ…