Ангел Лёнька

Я стою и нервно курю за углом. Тьфу, чёрт! Курю – это громко сказано! Держу вымышленную сигарету и понарошку затягиваюсь. Да и чертыхаюсь я совсем нелегально. Это вырвалось, простите! Нельзя мне о чертях неуважительно говорить – ангел я. А имитирую затяжки и ругаюсь, потому что мой подопечный что-то слишком добросовестно на моих глазах косячит в последнее время, а у меня нервы сдают в бессильном созерцании.
И хрен его знает, как получилось, что я стал ангелом. Ещё позавчера был нормальным тридцатилетним мужиком по имени Леонид. Или попросту Лёнька. Не курил, но иногда бухал. О ёлки, снова вырвалось, простите! Я же ангел, мне нельзя на сленге, а по чесноку сказать – за каждый ненормативный вздох я получаю по мозгу десницей эдемовой инквизиции (в прямом смысле слова)! Я имею в виду, выпивал я иногда по праздникам. А иногда, или не совсем иногда, – и не по праздникам. Да какая разница?! Я-то никому никогда не мешал. Эээ, ну или почти не мешал. Ну или – иногда не мешал. Ладно, проехали этот отрезок исповеди. Носился по спортзалам, прорабатывая кубики на животе, снимал девочек… Ой! Я имею в виду – состоял в не совсем контролируемых гендерных коммуникациях. Тут же их забывал. Коммуникации, в смысле. И устанавливал новые синтагматические и парадигматические связи. Не сказать, чтобы я по красоте соперничал с Аполлоном Бельведерским, но умел убалтывать, поскольку был безоглядно уверен в своей невзвезденности, прошу прощения, – непревзойдённости. Бывало, хамил, бывало – просто так хамил после очередной деривационной ночи. Много врал, ну или – если это так важно – использовал перифразы, гиперболы, литоты, антитезы, каламбуры, аллегории, эллипсисы… Не продолжать? Хорошо – и так далее. В общем, честно жил по так активно проповедуемому сегодня принципу «Хочешь жить – умей вертеться».
Я вообще-то романтик. Но отдавая дань моде, я все свои высокодуховные порывы сублимировал сквозь призму каузальной интроспекции в меркантильную выживаемость. Капец (за это не извиняюсь, боль в голове выношу стоически, ибо это умышленный крик души)!!! Скажите откровенно: чем все эти мудрёные термины, ломающие напрочь мозговые складки и окончательно разбивающие всякое вменяемое представление о дикции, лучше и законнее, чем обычный человеческий мат?! Ну или на край – крепкое просторечное выражение в качестве эмотивной составляющей коннотативной стороны высказывания. Да-да, я помню: я ангел. Материться я не имею права, а ругаться на научной терминологии – пожалуйста. Мне сейчас вспомнился один забавный случай, как одна моя бывшая подружка, порядочная зануда и заучка, самодовольно умничая, дразнила однажды своего трёхгодовалого крестника:
– Вань, ты эпентеза.
– Хны-хны, теза…
– Вань, ты палатализация.
– Хны-хны, йизаца.
– Вань, ты ассоциативно-вербальная сеть.
В этом месте, конечно, нужно видеть воочию мордашку ребёнка, искренне считающего, что на него обзываются. Но попробую описать: щербатый рот открыт, глазные яблоки направлены вверх к мозгу, лицо являет собой живое воплощение работающего на всю катушку интеллекта. Представленный слайд повисает во времени минут пять. По меркам детства – это колоссально много. Потом умственный напряг отпускает, вывод сделан – услышано самое страшное оскорбление из всех перечисленных выше:
– Хны-хны-хны, на мея говоит!..
Так на чём я остановился? Ах да!.. Иногда я говорил неправду людям, или открыто заявлял им об их промахах, или эти промахи за их спиной обсуждал с другими, а косяки этих других – с первыми. Но это всё совершалось мной сугубо из непросыхающей филантропии. Ну люблю я людей, а кто, как не я, укажет им на их недостатки?! А позавчера я достиг высшей точки своего альтруизма, поменявшись местами с ангелом.
Дело было так. Тяжёлая рабочая неделя завершена. Долгожданный отрыв в ночном клубе. Всю неделю я мечтал об авансе в пятницу. И о вытекающей из него текиле в субботу. Я, наверное, с «голодухи» сразу чекушку текилы выхлебал, так и не увидев разницы между ней и нашей человеческой водкой. Пошёл плясать. Но мне показалось мало. Я залпом выпил сверху две «Кровавых Мэри». Опять «не взяло». Перестал изгаляться. Выпил 200 грамм водочки. А как известно: водка без пива – деньги на ветер. Зашлифовал я этих несчастных двести грамм полторашкой крепкого пивка. Только после этого я почувствовал, что отступили тики нервические. А с ними и рассудок капитулировал – предатель! Ну и фиг с тобой, деревянная рыбка! Закинул я ещё несколько разных противоречивых коктейлей, пару бокалов шампанского, вермута и абсента. И отправилось моё тело в одиночестве, без ума своего (пусть к нему Антиоша, Кантемир который, взывает), на танцпол. А пил-то я без закуски совсем, потому что меня «не брало», а я ну о-очень устал за последнюю неделю, а вернее – за месяц, или даже – за год, а если быть совсем точным – за последнее тридцатилетие… Умудрился подраться. Но скорее, мне душевно накостыляли. И, по ходу, я это заслужил. В общем, я, весь такой уставший от жизни, попал в невесомость – «Земля в иллюминаторе» и всякое такое. А мой вестибулярный аппарат никогда силушкой богатырской не отличался. Короче, мне срочно пришлось дислоцироваться в мужскую комнату. А там… заключить в свои крепкие мужские объятия «белого друга».
Сижу я на корточках, преданно обнимаю унитаз, горячо обсуждаю с ним проблемы, как чувствую: кто-то меня по плечу слегка похлопал. В один из краткосрочных перерывов нашей увлекательной с унитазом беседы я улучил секунду и обернулся. И охренел. Стоит передо мной двухметровый детина с одухотворённой непробиваемой рожей, в белых тапках и балахоне, на голове что-то типа лампочки светится, а через локоть пара связанных крыльев переброшена. Нежно-зловеще улыбнувшись мне, спрашивает:
– Мужик, сигареты не найдётся?
А я судорожно соображаю самыми остаточными остатками растворённых в алкоголе и с катастрофической скоростью выводимых из организма мозгов, закрыл ли я за собой дверь в этой кабинке. Бросил плавающий взгляд на дверь, то есть на три двери, – на всех закрыл. Только, было, хотел допросить посетителя, как меня вновь окликнул унитаз. А из-за спины слышу:
– Хочешь, тебе резко полегчает? Но тогда ты должен меня выслушать.
Конечно, хочу. А выслушать – без проблем, я же филантроп. С меня не убудет, послушаю, если правда легче станет.
И как-то в мгновение ока меня резко тошнить перестало, унитаз заткнулся и обиженно меня оттолкнул. Я закрыл на нём крышку и уселся верхом. Смотрю снизу вверх на гарного хлопца в белом. А тот на корточки передо мной присел, проникновенно заглянул в очи мои мутные своими бесцветными глазами и начал:
– Вот ты жалуешься, что тебе жизнь надоела, работа тяжёлая и совсем не интересная, ходишь по клубам, пьёшь алкогольные напитки, с женщинами в интимных контактах состоишь. Кстати, а почему ты не куришь? Вот это, конечно, плохо. Я сейчас хоть в руках бы сигаретку подержал, да сымитировал затяжку… Видишь, мне даже выражаться нецензурно нельзя. Я и рад бы – да не можется.
Я только судорожно сглотнул. Неужели ангел?
– А ты кто? – спрашиваю. – Судя по обмундированию – ангел, только с отвалившимися почему-то крыльями. Судя по базару: как пить дать – чертяка галимый. А может, меня всё же настигла мутированная «белочка»-гигант?
– Какая я тебе «белка»? Хотя зверёк на тебя явно виды имеет. И почему сразу чертяка? Да к тому же – галимый? Я бы тебе не советовал так выражаться. Черти – они обидчивые, черти. А ты говоришь, что ты гуманист. Вот и не обижай никого без надобности. Ангел я.
Повисла пауза. Вижу, что ему хочется продолжить, что-то важное мне сообщить, но не знает, с чего начать, переминается с ноги на ногу вприсядку. А я ведь гуманист. Надо выручать ангела. Я ничего не придумал умнее, как спросить:
– А ты чей? И почему такой… эээ… тучный, оплывший, бесформенный «шкаф»?
Тот вздохнул:
– Твой. Тучный и бесформенный, говоришь? И не совестно тебе дразниться и оскорблять? Ты думаешь легко (прости – сам нарвался!) такого отморозка, как ты, из разных непролазных мест доставать? Таскать на себе, пока ты в бессознанке? Защищать, оберегать, предупреждать… Хотя ты предупреждений ни фига не слушаешь никогда… Ой! Что это я? На сленг перешёл, а мне ведь нельзя. С тобой невозможно вживую общаться, не горячась.
И вижу – правда занервничал. Я и представить себе не мог, что ангелы, оказывается, такие духовно хрупкие и телесно крепкие.
А тот будто мысли мои прочитал.
– Да, нервы не к чёрту стали…
– Чё-сь? – показались рога и пятак из-под раковины.
– А ты не подслушивай! Сгинь! – прикрикнул мой ангел на выросшего как из-под земли чёрта, и тому пришлось испариться. – А крылья я только что снял, устал я от них. Ооой, как устал, – продолжил он, обращаясь уже, естественно, ко мне.
А потом с жаркой надеждой схватил меня за руку и с мольбой впился в меня своими белёсыми глазами:
– Давай поменяемся? А? Хоть на недельку? Ты ж говоришь, что тебе хреново? Что жизнь тебе осточертела…
– Ась? – стукнул по крану раковины тонкий лысый хвост с кисточкой.
– Да пропади ты пропадом, нечистый! Не звал тебя никто! – угрожающе шикнул на чёрта мой альбинос.
– Прям-таки – нечистый! Я, может, только что из душа, – завредничал, кривляясь, лукавый, но скрылся – не стал искушать судьбу и испытывать терпение моего ангела. Видно, авторитет тот имел в их кругах.
– Ну так что?! – снова ангел обернулся ко мне. А в глазах всё та же неподдельная надежда пылает!
А я говорю:
– Мужик, ты чё, спятил? У кого ещё из нас «белка»! Не верю я тебе. Ладно, пофантазируем и допустим, что ты ангел. В таком случае, живёшь ты в своё удовольствие, проблем и трудностей не знаешь, наслаждаешься видами райских садов, наливные яблочки на законных правах вкушаешь, на нас, людишек, свысока смотришь и огрызочками кидаешься… И после этого мне на свою тяжкую долю жалуешься?! Не пойму я тя. Что-то здесь нечисто. Врёшь ты всё. Признавайся: кто таков будешь? В каких спецслужбах состоишь? Сразу открыто заявляю: ты со мной промахнулся, я совершенно не интересный субъект, ибо раздолбай я форменный и никакой секретной информацией не владею.
Это я специально так с ним, чтобы цену себе набить. А так я ему сразу поверил, уж очень он правда на ангела похож. Думаете, я слишком наивный или, что хуже, сумаслетевший? Есть такое дело – наивный и чуть-чуть сумасшедший, точнее – обладающий флёром харизматичного сумасбродства.
И мне вдруг так захотелось недельку ангелом позагорать, что аж мурашки по телу побежали от предвкушения, как я буду летать на неутомимых личных крыльях (а не взятых напрокат или в кредит), стану независимым от всех этих человеческих надобностей, потребностей, привязанностей, обязательств, заживу без проблем, забот и работы…
А мой ангел, всё больше увлекаясь, распинается (хорошо, по ходу, я сыграл недоверие):
– Да я только на недельку прошу… Ну пожалуйста! Хоть седмицу отдохнуть от этого адского рая, вспомнить на ощупь жизнюшку вольную, человеческую, – чуть не плачет мой ангел. И аргументы мне всякие приводит в пользу предлагаемой сделки.
А я искренне недоумеваю: «зажрался» мой ангел. Избаловали его мы с Богом.
– Слушай, а как мы с тобой замаскируем эту подмену? – продолжаю я воспитывать ангела. – Мы-то с тобой внешне совсем не похожи. Я молодой и красивый, а ты… ну, эээ, как бы помягче сказать… явно не в форме. Не хочу показаться предвзятым, но это факт. Я не хочу меняться с тобой внешним обликом (да и внутренним тоже). Если только профессиями на недельку…
Вижу, не на шутку обиделся альбинос, но виду не подал, понимая, что я вот-вот соглашусь на авантюру, которую ему почему-то позарез хочется провернуть.
– Никак, – говорит, – не будем маскироваться и шифроваться. Каждый останется при своём. Я устрою «короткое замыкание» в сознаниях всех твоих знакомых, и они будут воспринимать меня как тебя, совсем не обращая внимания на то, что ты – это не ты, а я. А с Небесной Канцелярией у нас совсем никаких проблем не будет. Им ваще всё по фигу (ай!). Главное, чтобы количество единиц сходилось по смете. Мы просто переименуем мою лампочку и вкрутим её на время тебе. Всё продумано до миллиметра, сделаем чин-чинарём.
В общем, торговались мы с этим альбиносом минут двадцать. Я – чтобы повыпендриваться, ангел – чтобы результата добиться.
В итоге я торжественно склонил голову, мастерски скрывая своё ликование и восторг от приобретаемых полномочий, когда он выкручивал свою лампочку, менял не ней бирку «Еремей – бессрочно» на записку «Леонид – неделя» и бережно, хрен знает как и куда вкручивал её мне.
Не успел он обнять меня на прощание, как закружился ураган (всё как в мистических фильмах), и я резко оказался погружённым в жидкость вверх ногами в позе эмбриона далеко-далеко от реальности…
Вода булькает и пузырится, пузырится и булькает… Где-то я это уже видел: то ли при рождении, то ли умирая в одной из прошлых жизней…
Хоп-ля! И я стою совершенно наг перед тремя белыми великанами с крыльями (типа моего альбиноса) и прикрываю то самое место, о котором вы подумали, сцепленными в замок руками, прям как футболист под ударом.
А молодцы меня деловито, без стеснения разглядывают, как приобретаемый велосипед. Осмотрели мою лампочку, посовещались, порылись в белом лукошке, по случаю оказавшемся тут, и протягивают мне белые водолазку, трико в обтяжку, как (простите!) у «голубых балерунов», и несерьёзные крылышки, как у кузнечика. Я оскорбился. Стал яростно отстаивать свои права, на личности перешёл – по привычке, вынесенной из мирской жизни. Но мужики, сразу видно, серьёзные попались. Пришлось мне поспешно менять тактику, чтобы ещё и у входа в Эдем меня не поколотили. Выковал я голосок поелейнее, изобразил на своём плутоватом рыльце, как подобает, ангельское смирение и стал, точно в детском садике, выпрашивать дресс-код посолиднее. Еле столковался на белый балахон до середины икры и белые, несколько увеличенные в размерах воробьиные крылья. Зато в качестве обувки выдали мне лапти. Я даже упираться не стал, ибо умудрился напоследок стянуть из их заветного лукошка какие-то белые старомодные кеды. Тоже, конечно, не айс, но всё же поприличнее лаптей.
Не успел я облачиться в свою новую униформу и крылья пониже загривка приладить, как моя лампочка запульсировала на голове, будто проблесковый маячок, и в черепной коробке что-то типа сирены завыло. Так неприятно, что показалось, будто мозги из ушей полезли. Что такое?! Оказывается, мой бывший ангел, ныне – подопечный, входит в курс дела, вкушая скоромные продукты с мирского базара. Как Чип и Дейл, я ринулся на зов.
Прилетаю по наводке навигатора на землю и нахожу своего альбиноса лежащим в репейнике в самой неудобной позе, всего покоцанного, жестоко матерящегося и выбирающего колючки из южнополюсной области тела. А рядом валяется в хлам разбитый мотоцикл. Где-то я его уже видел. Не у моего ли приятеля Владика?
– Что тут ещё приключилось? – спрашиваю.
А тот матерится на чём свет стоит. Неужели это я его так научил?! Не знал, что моё призвание – педагогика!
– А ну-ка говори, что стряслось? – прикрикиваю я, чтобы привлечь внимание.
– А ты сам не видишь? Авария у меня. Вот, лежу в кустах и матерюсь. Да ещё и ссадины болят. Ай-яй! Вместо того чтобы пытать, помоги лучше, ангел ты или как? У тебя ничего, кстати, для дезинфекции не найдётся? Мне внутрь желательно.
– Какая тебе дезинфекция внутрь, от тебя и так разит! Поднимайся давай! Как ты сюда попал вообще?
О боги, боги! Оказывается, этот супермен залез в гараж моего знакомого, без спроса взял его новенький мотоцикл и, выкушав на человечьих радостях бутылку водочки, тут же превратил технику в груду металлолома. Сам уцелел чудом. Хотя, подозреваю, и по ангельскому блату.
Как я его выдёргивал из сложившейся переделки, история лучше умолчит. Скажу только вскользь, что в первый же день моей ангельской службы, то есть вчера, у меня стали сдавать нервы.
А сегодня я уже с утра пораньше стою и судорожно «курю» за углом, с бессильным ужасом и гневом наблюдая, как мой подопечный собирается прыгать с парашютом. Сейчас он пытается переубедить комиссию, что ему не нужно проходить трёхдневные подготовительные курсы, он прекрасно знает что к чему. А если где-то подзабудет чуток, то превосходно сможет сориентироваться на месте. «Ты что творишь, гад? – ругаюсь я в придуманную сигарету. – Разобьёшься, а меня из этого рая больше ни хрена не выпустят и, скорее всего, тут же в ад спустят. И прощай моя человеческая жизнь со спортзалами, кубиками на животе, девочками, ночными клубами и живительным звоном стаканов».
Слава Богу, разрешения ему не дали, три дня его будут учить хоть как-то приземляться с «дубом», то есть с парашютом Д-6. Это практически не управляемый купол для «чайников» типа моего. Теперь только уповать на Отца Нашего остаётся, что эта сомнительная авантюра не обернётся никакой трагедией. И зачем я на неделю согласился?! Двух-трёх дней ангельства мне хватило бы выше крыше.
На работу вместо меня он сегодня, конечно же, не пошёл. И в ближайшие три дня, пока с парашютом не прыгнет, по ходу, тоже не пойдёт. Но оно и к лучшему. Не хватало ещё и там накосячить, а мне – расхлёбывай. Буду потом сам разруливать ситуацию, попробую выкрутиться, например, возьму липовый больничный или что-нибудь другое придумаю. А может быть, это знак мне – срочно менять работу, ведь и необходимость-то давно назрела. Подхожу к своему подопечному.
– Так, а теперь объясняй: что это было вообще такое? Живёшь пару дней и что – надоело уже???
– Нет, – нагло и доверчиво улыбается он в ответ. – А ты для чего тут поставлен? Чтобы меня оберегать. Я тебе безгранично доверяю. Вот и хватаю так жадно прелести живой жизни.
И голову мне на плечо кладёт, присогнув коленки для этой операции. И так нежно, доверчиво, по-детски он это сделал, что у меня и злоба вся прошла.
– Ладно, – говорю, – прыгай со своим парашютом. Защищу.
– Все три раза? – сияет он как начищенный пятак.
– Сколько??? Ты совсем охренел?
Ой! Резко что-то в голове так долбануло, что меня перекосило от боли. Впрочем, как всегда, когда я хоть сколько-нибудь ботать по фене начинаю. А мой подопечный ухмыляется:
– А вот этого тебе нельзя. Ты же ангел – стисни зубы и терпи. Красивые слова подбирай для убедительности, воспитывай меня и так далее. Но не сквернословь! А что ты думаешь: в сказку попал, что ли? Я хочу три раза прыгнуть, чтобы на тот свет вернуться парашютистом с третьим разрядом.
А у меня бессильный гнев снова проснулся, внутри клокочет, к горлу подступает от этих нескрываемых издёвок. Тем временем мой нахал продолжает:
– А сейчас я еду к твоей подружке Таньке.
– Танька с хахалем живёт, – выпалил я, зная, что сейчас получу невидимого «леща» за нехорошее слово. Но «лещ» – это мелочи, страшнее – откуда ни возьмись проснувшаяся ревность. Но было поздняк метаться – Таньку мой г-н Хороший уже уболтал по телефону. Ведь она до сих пор ко мне не равнодушна, а этот проходимец теперь – я. К тому же её благоверный в командировке. Опять моя школа?
Как нельзя остро осознал я, что ангельская работёнка – это каторжный труд без выходных и перерывов, а этого оболтуса ни на секунду оставлять нельзя без присмотра. Стоит отлучиться на пару минут, к имитируемой сигарете, например, как в моей голове начинает раздираться сирена, вынося мне все внутренние органы.
Приехали мы с этим мачо к Таньке на хату, меня она, естественно, не видит, зато моего альбиноса как меня воспринимает. Он, недолго думая, прижал Таньку к стенке и стал тискать. Та искусственно сопротивляется, но так неподдельно блаженствует от происходящего, что мне стало втройне неприятно. Я всегда мнил себя великим соблазнителем, а тут нашёлся какой-то толстый ангел, который под моим именем в искусстве обольщения за доли секунды отделал меня, как ребёнка. У меня на прелюдию уходило обычно как минимум два-три часа. Неужели дело действительно не в кубиках на животе?
Тем временем мой ловелас подмигивает мне через Танькино плечо и телепатирует: «Извини, приятель, но я бы не советовал тебе у нас свечку держать. Зависть тебя изведёт лютая. Так что оставайся-ка за дверью». Бессильная ярость утопила меня в своих пучинах, я даже задохнулся от такой наглости, но следом за ними в комнату не пошёл. Сам не знаю почему.
Через энное количество минут или часов я уже стоял на кухне у Таньки за спиной. Любовался на обнажённое женское тело, пока оно стояло у форточки с сигаретой в руке и меня не видело, не слышало, не чувствовало. К моим глазам подкатила горькая ностальгия, всё нарастающая из-за осознания того, что в ангельскую голову даже никаких похотливых мыслей не закрадывается. Это про меня когда-то футурист сказал: «И какая-то общая / звериная тоска / плеща вылилась из меня / и расплылась в шелесте». Тоска и по этой Таньке, и по другим танькам, и по своему человеческому телу, которое было всегда «на стрёме»… Вдруг мой проблесковый маячок в голове заволновался. Я и подумать не мог, что этот наглец так быстро опять начнёт пакостничать.
Я опрометью кинулся в санузел, куда он скрылся «по надобности». Упс… Опростоволосился я – оставил ситуацию без контроля. Это, реально, косяк был. Причём мой, ангельский.
Альбинос презерватив достал и под бритву хозяйскую положил вместе с запиской: «Мир этому дому!».
– Ты чё творишь-то такое, зараза? – в ужасе заорал я с порога.
– Справедливость устанавливаю. По старой привычке, – с нарочитой одухотворённостью заявляет он. – Какого фига твоя Танька мужику рога наставляет?
– Ты охренел? Тебе же хуже будет! Танька – баба отчаянная, а женская месть изощрённа! К тому же – кто подвиг её на бл…, сорри, неверность?!
– Милейший, Вам по статусу не положено так выражаться! Вы носите гордое звание Ангела Небесного. Да ещё кубики на животе имеете! Извольте прекратить голосить, как неотложная скорая помощь!
– Слушай, хорош выпендриваться, интеллигент хренов! Вещь эту немедленно забери отсюда! – взревел я в бессильном негодовании, корчась от боли за свой вербальный выпад.
– Неа, – смотрит он на меня плутовато дерзко и фигу из кармана достаёт. И, искренне расхохотавшись, добавляет:
– Зря ты, конечно, от водолазки с колготками отказался, совсем как мальчик-зайчик бы был. Да ещё с крылышками. Хотел бы я на это посмотреть! Да в лаптях!.. Ууу, лепота! А то носишь этот балахон, все прелести своего точёного тела скрываешь. Даже мне, толстяку, за тебя обидно. И понёва твоя какая-то куцая. Как подстрелыш, ей-Богу. Знаю, знаю: и на такую еле сторговался, хе-хе… Одни краденые кеды твою «экстравагантность» и выручают, бу-га-га…
Вы примерно представляете, какой ураган эмоций клокотал во мне в тот момент… Если бы мог, я бы придушил его на месте…
И только когда мы вышли из подъезда, его стала одолевать паника: а что если и правда Танька мстить начнёт? А вдруг её «Отелло» и с ним поквитаться захочет, не увидит в его действиях светлый порыв мужской солидарности. Нафантазировал он, вижу, много (прям, как я подчас), дома тоже успокоиться не может. Всю ночь ворочался, не спалось ему. А я немножко побаловался злорадством, даже чуть-чуть расслабился: задремал, стоя, как лошадь, пока мой подопечный на моём диване вертелся и в думках своих мучился.
На следующий день меня, естественно, ждали новые неприятности. Мой альбинос умудрился-таки договориться с инструктором и ему разрешили прыгать с парашютом сегодня. Но, подозреваю, он эту процедуру по каким-то прошлым ангельским каналам наладил. И вижу, действительно над этим мероприятием с небес зелёный свет загорелся. Кошмар!!!
Вестибулярный аппарат у него не особо силён, как и мой. В кукурузнике, с которого этих самоубийц собирались сбрасывать, сидит мой подопечный, укачанный до тошноты, но держится бодрячком – весёлые байки собратьям травит. А те делают вид, что внимают ему, бледные, трясущиеся, с холодной испариной на лбах, тысячу раз пожалевшие, что им захотелось экстрима. И за ними стоят ангелы, такие же злые, нервные, дёрганные, как я. А мой старается изо всех сил, преодолевая физическую дурноту, – публику развлекает. Вот пришёл его черёд прыгать. Вывалился он наружу, летит в свободном падении. Я ему ору:
– Кольцо дёргай, козёл!
А он мне язык показывает, издевательски медленно считает:
– Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три, пятьсот четыре, пятьсот пять… кольцо!
Фууф, купол открыли. Летим. Этот пикирует на «дубе» с запаской на животе и со шпорой на запаске, я на своих воробьиных крылышках семеню рядом.
– Расчиповать запаску не забудь, – читаю я вслух план в его шпаргалке, хотя ему было настрого велено самому все действия в воздухе проговаривать.
– Так и быть, расчипую. Всё, чтобы ты был счастлив. А прикинь, забуду сейчас расчиповать, приземлюсь на двух куполах, а ты потом, когда снова человеком станешь, будешь штраф за это платить.
– Дурак, стропы запутаться могут, и ты разобьёшься на первом прыжке. И накрылся медным тазом твой третий парашютистский разряд.
Моя хитрость подействовала. Дальше альбинос всё выполнил добросовестно. И даже услышал рекомендательные крики с земли, стропы на себя потянул и немного пролетел ещё вперёд, чтобы не опуститься прямиком на орущих граждан.
Смотрю, после укачивания в кукурузнике энтузиазм моего парашютиста поутих, но пути назад нет. А я злорадно подумал: если ему пособничают бывшие крылатые дружки, значит, я могу и поразвлечься.
Первый его прыжок был самым мягким. Я решил отрываться по нарастающей. Во второй раз, идя на поводу у своей мстительности, я несильно его о землю стукнул. В третий раз он уже лез в кукурузник с явной неохотой. Но взялся за гуж, не говори, что не дюж. И тут я показал ему кузькину мать.
Мало того что ветер его основательно потрепал в горизонтальном направлении, так ещё он был вынесен на высохшие и утрамбованные, как асфальт, земли огорода. Приземлился больно, так что все внутренности его ухнули. Не успел подняться, как всё тот же шквальный ветер сбил его с ног и волоком потянул за куполом. Перевоспитываемый забияка как-то резко вспомнил все ЦУ по случаю: пытаться изо всех сил удержаться на ногах, оббежать купол и постараться «погасить» его… Но и это не помогло: его протянуло по местности метров 100…
Над ним, правда, сжалилось моё доброе сердце. Я ведь мог ещё этого экстремала, например, на дерево или на крышу забросить. И пусть, как хочет, выкручивается: стропы там режет, по веткам или карнизам, как обезьяна, карабкается и т.д.
Зато потом альбинос отыгрался… Вечером была масштабная парашютистская попойка…
…Еле притянув к себе домой бесчувственное тело, в два раза превышающее моё собственное, и погрузив его на диван, я сел прямо на пол посреди своей одинокой кухни и, как маленький, разрыдался. Как я устал за этих три дня!!! Выходит, моя земная жизнь – райское наслаждение! Перспектива оставшихся четырёх суток представлялась мне вечными муками ада…Я всё больше увлекался в своей истерике. Впервые в жизни я стал жадно молиться Богу, входя в религиозный экстаз, просил у Всевышнего защиты от ангела, молил вернуть всё, как было…
…Из ступора меня вывел оглушительный стук – как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию», только сюжет осовремененный.
– Ты чё, заснул там? Давай просыпайся! Тут людям по нужде надо.
Я был в недоумении. Минут десять вспоминал. Потом моё всё ещё пьяное сердце встрепенулось от счастья: неужели это была просто кошмарная галлюцинация?! Я здесь, в кабинке туалета одного из ночных клубов города, флиртую с унитазом. Я Лёнька. И я ЖИВОЙ ЧЕЛОВЕК!!! На радостях я уже хотел, было, обложить бьющегося в двери отборным русским матом со всей свойственной россиянам в подобных случаях экспрессией. Но какая-то ручища неведомая рот мне зажала – показалось, что альбинос из-за моего плеча выглядывает и пальчиком мне грозит. Я только и пискнул кротко: «Сейчас-сейчас». И дверь отворил. Быстренько прошмыгнул к холлу, сразу вызвал такси и весь такой загадочный домой поехал.
Нервная это работа – ангельская. Для дьявольского терпения, ей-Богу. Мдаа… Надо всё-таки со своей филантропией, или филОнтропией – от слова «филонить», завязывать. Надо перекреститься трижды и жениться, наконец, на первой попавшейся порядочной девушке, которая всегда дома сидит и доказывает миру своё целомудрие вечерним поеданием тортиков (научили-таки меня ангелы выражаться эвфемистично). Пусть родит мне сына. Хоть повод будет погулять законно, чтобы на небесах не возмущались и, упаси Господь мою душу грешную, больше не удумали меня перевоспитывать. Поди теперь разберись: что – сон, а что – явь?
И пользуясь случаем, хочу всё-таки сделать официальное объявление: «Граждане! Берегите своих ангелов! Не дай Бог вам оказаться на их месте! Тяжко им живётся – по своей шкуре знаю». Вот так-то.
Январь 2016 г.