Бабочки с глазами на крыльях

Он никогда не помнил своих снов. Каждый раз, просыпаясь, и не важно, утром ли от звука когда-то любимой, но уже давно опротивевшей песни на телефоне, днём ли, от режущего глаза настойчиво пробивающегося из-за незакрытых с прошлого дня занавесок солнечного света, ночью ли, в холодном поту вскакивая с постели, он всегда забывал о том, что только что видел. И, просыпаясь, и проживая очередной так похожий на каждый из предыдущих день, он никогда не думал о том, что видел во снах. Никогда не думал о бабочках с глазами на крыльях.

Да, он не думал и не помнил, как смотрел в эти глаза на крыльях медленно порхающих над ним пестреющих яркими цветами насекомых, и как эти глаза смотрели на него, впиваясь взглядом в каждое его движение, неотступно следуя взором за каждым его вздохом и биением сердца, крылья смотрели своими холодными леденящими душу слишком похожими на человеческие и слишком живыми для обычного узора глазами, и от этого взора никуда нельзя было спрятаться. Он не помнил о том, что давно привык к этим взглядам и перестал обращать на них внимание, ибо вокруг, кроме них, было ещё очень много того, о чём он не помнил.

Он не помнил, как слушал свет водяных фонарей, и как шёл по словно выросшей специально для него в дереве лестнице, и что лестница эта вела не вверх и не вниз, не вперёд, и даже не вбок, а, подобно лабиринту Эшера, проходила через весь его сон, и даже через всю его жизнь, но, конечно же, он об этом не помнил. Как не помнил и о том, что вся его жизнь, которая, несомненно, и была ни чем иным, как обычной лестницей, обходила кругом один-единственный ясень, могучий и древний, как само мироздание, и что много было таких лестниц в дереве, и все они вели лишь сами в себя, обманывая и петляя тысячами разных дверей, каждый раз открывающих лишь новые повороты к старой дороге.

Он не помнил, как встречался с волками, шерсть которых была подобна свечению радуги, и не помнил, как эти волки пытались его сожрать - ведь он всегда мог убежать от них, спрятаться и скрыться в своём выдуманном маленьком мире, который он звал реальностью. В этом мире он был в безопасности, потому что не помнил ничего. Он спасался от страха тем, что прятался за привычную колею однотонной жизни, в которой, как он считал, не было ни бабочек, ни глаз, ни лестниц, ни волков - ничего из того, о чём он не помнил. И, конечно же, он ошибался.

Незримым взором глаза с крыльев бабочек продолжали следить за ним и в его маленьком выдуманном мирке, прикидываясь глазами героев, смотрящих на него с экрана телевизора, глазами камер в супермаркетах и глазами случайных прохожих. И подчас, пролезая вместе с толпой людей в переполненный вагон метро в шесть утра, в каком-то странном состоянии полусна он вдруг наталкивался взглядом на холодные, жуткие и, кажется, никогда не моргающие глаза, и в такие моменты ледяной, животный и совершенно неподдающийся объяснению страх проникал в его душу, и на долю секунды ему казалось, что он вспоминал свои сны. Но лишь на долю секунды, по прошествии которой и бабочки и глаза стирались из памяти, и случайный прохожий в вагоне отворачивался от странного человека, который уже несколько секунд таращился на него испуганными глазами. И в этот момент он смущался и стыдился своего глупого приступа, но и тогда взор с крыльев бабочек неотрывно смотрел на него глазами уже другого человека. Всегда.

Он верил, что лестницы в той сказке, которую он звал реальностью, не было, но правда в том, что он её просто не видел, точно так же продолжая идти по ней в одном направлении, повторяя одни и те же действия день ото дня, и каждый раз возвращаясь туда, откуда начал. Он верил, что в этой сказке нет радужных волков, от которых он убегал всю жизнь, но правда в том, что и здесь волки всегда были рядом, они скалили зубы, пускали слюни и облизывались, поджидая свою жертву, которая наконец-то поймёт, что единственный способ покинуть бесконечную закрученную на себе лестницу - это отправиться к ним в пасть, и каждый раз разочарованно выли, упуская её. Нет, в выдуманном мире радужные волки выглядели иначе, и звали их по-другому. Здесь их называли Возможностями, и это он упускал их, а не они его.

Во снах, которые он не помнил, на стволе могучего дерева часто проступали лица. Одни яростно скалились, другие безутешно рыдали, третьи безумно смеялись, и голоса их он видел на их навеки застывших в дереве лицах. В своих фантазиях он звал эти лица знакомыми и друзьями, разговаривал с ними и шутил, словно они были настоящими, и, конечно же, не помнил, что иногда, когда он позволял себе прислушаться, во снах эти деревянные лица нашёптывали ему. Они шептали тихо, словно листва на ветру, но он понимал, что они просят его отправиться в пасти к волкам. Они шепчут, что другие уже сделали это, и ждут только его, что спасение - там, за острыми зубами и рычащими глотками, но он знает, что это всего лишь обман и хитрая ловушка, подстроенная радужными волками, слишком страшными на вид, чтобы таить в себе спасение. И в который раз сбегает от них в свой привычный придуманный мир, даже в нём продолжая двигаться по лестнице, которая не закончится никогда.

В своих фантазиях он не помнил ничего. Не помнил деревянных лиц и радужных волков. Не помнил бабочек с глазами на крыльях. Но эти глаза помнили о нём, и ни на секунду не переставали следить. Они следили за каждым из них, из множества людей, не помнящих свои сны и слишком боящихся волчьих зубов, чтобы понять, что за ними скрывается их спасение, и ждали.

Ждали уже очень давно и продолжают ждать до сих пор. Они следят за ним, ни на секунду не прекращая своё наблюдение, и глядя, как он медленно истощается и лишается сил, продолжая идти по замкнутому кругу бесконечной лестницы своей жизни, питаются им, выкачивают секунда за секундой по капле его существования, становясь всё сильнее и больше. И рано или поздно, он остановится, так ни разу и не попытавшись прыгнуть в пасть к волку, не использовав свой шанс вырваться из лабиринта лестниц, и упадёт, а они доедят останки и, насладившись падалью, выберут другую жертву.

Они древнее этого мира и древнее каждого человека, живущего в нём. Они следят за нами тысячей глаз, заставляя нас дёргаться и испытывать жуткие приступы кажущегося нам иррациональным ужаса каждый раз, как мы начинаем погружаться в сон, и в полудрёме вспоминаем о них и видим направленный на себя взгляд холодных не моргающих глаз. Они питаются нами, те, кому принадлежат глаза на крыльях бабочек, в наших кошмарах, и мы сами приносим себя им в жертву, убегая от радужных Возможностей, скрывающихся за волчьими зубами Трудностей. Они - это Страхи, и они живые. Они следят за нами с рождения, кормятся нами, и ждут, когда мы, наконец, дадим им достаточно пищи, чтобы они могли прорваться в наши сказочные миры, которые мы зовём реальностью, и, раз и навсегда покончив с нашими жизнями в них, устроить прощальный пир на наших останках.

И, если бы мы могли понять это, могли ощутить по настоящему в своих придуманных мирах и вспомнить то, что нам снится, когда мы только-только погружаемся в глубины ночного забвения, мы бы все наверняка просто запрыгнули в пасти к сияющим от такого счастья волкам с переливчатыми шкурами, навсегда оставив тех, кто смотрит на нас глазами с крыльев ночных насекомых без пищи. Но, к сожалению, мы не помним и половины своих снов, и всё, что нам остаётся - это лишь жить в своих выдуманных мирах реальности и стараться не поддаваться воле древних существ, неотступно следящих за нами жуткими холодными немигающими глазами.