Михаил Ле-Дантю

Михаил Ле-Дантю (г.р.1891) относится к числу тех русских людей, на чью необычную французскую фамилию обращают внимание прежде, чем начинают знакомиться с их творчеством. Так, по крайней мере, случилось со мной.


Фамилия художника, известность к которому пришла только в девяностые годы прошлого столетия, действительно очень необычная и более чем примечательная, тесно связанная с историей России девятнадцатого века, с движением декабристов, народовольцев и разночинцев, потом, правда косвенно, и с советской властью.


Многие помнят фильм «Звезда пленительного счастья», где рассказана история любви француженки Полин и молодого повесы Ивана Анненкова. Не знаю, были ли прототипы у этих героев, но чем-то эта история напоминает историю любви дочери прапрабабки художника и молодого дворянина, в семье которого эта бабка была гувернанткой.


Там ее дочь Камилла Ле-Дантю познакомилась с будущим декабристом Ивашовым, была в него тайно влюблена, но брак между ними был невозможен из-за разницы в положении. Все изменилось, когда Ивашова за участие в восстании  приговорили к ссылке в Сибирь.


Тогда Камилла сделала все от нее зависящее, чтобы обвенчаться с любимым, но уже в остроге. Вслед за дочерью в Сибирь отправляется и мать Камиллы, Мари-Сесиль в замужестве Ле-Дантю, ставшая в России Марией Петровной.


Энергичная, свободолюбивая, строптивая, понимавшая жизнь как труд, она прожила почти сто лет, оказав влияние на все свое французское семейство с его детьми, внуками, правнуками и праправнуками. Но несмотря на столь продолжительную жизнь в России, она так и не выучилась говорить и писать по-русски.


Ее старшая дочь вышла замуж за помещика В.И.Григоровича из Симбирска  и родила Дмитрия Григоровича, в будущем знаменитого  писателя, автора «Гуттаперчевого мальчика» и «Антона Горемыки». Но, в отличие от Михаила Васильевича с французской фамилией Ле-Дантю,


Дмитрий Васильевич с русской фамилией Григорович, воспитанный француженкой-бабкой, до восьми лет по-русски не знал ни единого слова, а позднее писал и говорил по-русски с невозможным французским акцентом, едва подбирая русские слова.


Удивительно, что такой до мозга костей эстет, француз и потомственный дворянин как Д.В. Григорович писал о жизни самых несчастных и обездоленных русских. В общем, бэкграунд у Михаила Васильевича Ле-Дантю – просто фантастический.


Когда началась война с Наполеоном, семейство Ле-Дантю вынуждено было бежать из Петербурга (как когда-то из Парижа) и обосновалось в Симбирске. Здесь Мария Петровна хотела создать французский пансион для благородных девиц, но не сложилось. Тогда она пошла простой гувернанткой в дом знатного помещика Ивашова, с чьим семейством потом породнилась, благодаря своей дочери Камилле.


Но как ни интересна история рода Ле-Дантю, все-таки ближе к делу: к творчеству  младшего поколения Ле-Дантю - художника Михаила Васильевича, которого упоминают всегда, когда речь идет о Нико Пиросманашвили. Именно с его легкой руки картины гениального тифлисского самородка попали сначала в Москву, потом  в Париж и далее – по всему миру.


Срок же жизни самого художника оказался до смешного коротким. В двадцать шесть лет (август 1917) он погиб в первой мировой войне, не дожив до октябрьского переворота два месяца. Произошла нелепость: не задетый ни единой пулей на передовой, прапорщик Чердынского полка погиб в поезде, попавшем под обстрел недалеко от города Хмельницкий, когда  уже возвращался, полный планов и надежд, домой.


Здесь он и был похоронен, правда, могила не сохранилась. Но даже такой короткой  жизни хватило, чтобы его имя навсегда осталось в истории русского искусства, хотя активная творческая  жизнь художника продолжалась всего пять лет. Михаилу Ле-Дантю посчастливилось увидеть и свою Землю Обетованную – Грузию, и реализовать свой талант, и вписать свою страницу в историю русского авангарда.


Мальчик родился в Тверской губернии в селе Чижово, где  отбывал ссылку  его отец, земский врач В.В.Ле-Дантю. Но он вскоре умер, заразившись во время эпидемии холеры, и мать с малышом на руках вернулась в Петербург.


В восемнадцать лет Михаил окончил реальное училище, а через год поступил в Академию художеств, предварительно проучившись в знаменитой студии Ционглинского и Вернштейна. Рисовать он начал очень рано - с трех лет под влиянием матери, с которой художника связывали  до конца жизни очень нежные и теплые отношения.


Именно мать привила интерес юноши не только к рисованию, но и к эпистолярному жанру, благодаря чему в наследии Михаила Васильевича сохранилось  немало писем, и не только к матери, которой художник писал, даже когда они разлучались всего на несколько дней, но и к друзьям, и к невесте. Будучи на фронте, он жаловался, что друзья ему почти не пишут, а сам постоянно писал и всем регулярно отвечал. Вот одно из его писем с фронта (14.01.17), где он сообщает:


«Стоим в окопах, где следует, с кем полагается время от времени деремся, а больше гомерически лодырничаем. Не рисую я абсолютно ничего, если не считать этих несчастных декораций... очень похожих на писанные нами с тобой в блаженной памяти кинематографе, да еще кой-каких этюдов и портретов на предмет удовлетворения утробной жажды нашей публики в щекотании эстетическом.


Во избежание осложнений, это щекотание может производить лишь ощущения приятные. Хотя и так уж с эстрады заявлялось, что декорации написаны известным петербургским футуристом, но все же за них получена благодарность в приказе, на чем и можно поставить точку. Для себя работать хоть сколько-нибудь невозможно, так как я имел неосторожность помещаться в блиндаже посреди бивака и мимо все время циркулирует офицерство, считающее почему-то необходимым в него заглянуть...


Все это лишает меня возможноти не только работать, но и думать. Блиндаж наш назвал корчмой у большой дороги, и его трудно натопить из-за ежеминутно отворяющейся двери».


Учеба в традиционной Академии не  удовлетворяла его, он хотел нового, современного искусства, созвучного новому двадцатому веку. Отсюда его подражание французской живописи, интерес к древнему искусству, увлечение лубком, иконами, фресками, фольклором. Он часами просиживал в музее археологии.


Этот интерес сблизил художника  с группой бунтующей молодежи, лидером которой был неугомонный и яркий Михаил Ларионов. В конце концов,  Михаил Ле-Дантю уходит из Академии и едет в Москву для организации эпатажной выставки молодых художников «Ослиный хвост».


Полотна  молодых художников с  насыщенными фольклорной стилистикой и  яркими красками произвели фурор, но сразу после выставки он уезжает в Грузию, куда  его приглашает друг Кирилл Зданевич. Грузия покорила молодого художника: гостеприимством, яркими красками, самобытностью и под влиянием этих впечатлений он начинает писать свой знаменитый восточный цикл, в который вошли:


«Продавец мацони», «Запрягание буйволов», «Человек с лошадью», «Человек в пивной», «Буйволы», «Кожевенники на Куре», «Сазандар», «Грузинская пляска», «Счастливая Осетия».


В цикле  чувствуется  влияние искусства Нико Пиросмани, ставшего для него открытием. На свои скудные средства Ле-Дантю начинает покупать попадающиеся ему картины грузинского самородка, о личной встрече с которым он мечтает, но не случилось…


Скупать  картины Пиросманашвили продолжили братья Зданевичи, собравшие в конечном итоге  уникальную коллекцию картин примитивиста и прославившие его имя за границей Грузии. Четыре картины открытого им грузинского художника  Ле-Дантю привез с собой в Москву, где они приняли участие в очередной выставке молодых художников «Мишень» (1913).


Некоторые картины грузинского цикла Ле-Дантю  тоже приняли  участие в этой выставке.  Этот цикл, особенно картина «Сазандр», стал для Ле-Дантю прорывом в новое пространство, в котором есть и монументальность, и декоративность, и новое отношение ко времени. После этого цикла его стали сравнивать с поздним Пикассо.


Единственная персональная выставка художника прошла весной 1915 года, за плгода до призыва на фронт. Здесь были собраны почти все его работы. После смерти друзья составили список работ мастера, в котором значилось восемьдесят картин, но к сегодняшнему дню сохранилось немногим более пятнадцати. Остальные сгинули и пропали в потоке времни.


Еще в 1953 году в Самарском музее его картины числились в категории не перспективных и не представляющих художественной ценности, а потому подлежащих уничтожению. Сохранились они чудом. Грузинскому циклу повезло, сохранилось два холста из пяти, которые сегодня находятся в Русском музее.


Центром серии, как и жизни художника занимает картина «Сазандр», на которой изображен музыкант, играющий на сазе, национальном инструменте. Фигура монументальна, развернута фронтально и словно была предназначена для стены. В  ней воплотилась мечта Михаила Ле-Дантю писать монументальные настенные фрески.


Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/le-dantyu/